Читать книгу Пошли мама с папой за грибами… (Анатолий Вехотко). Воспоминания вдовы режиссёра - Марина Бойкова-Гальяни - Страница 8

Бульон из телятины, – тёплым голосом говорит муж. – В него кладёшь не мелко крошеную морковь, а вдоль тонко порезанную, яркую, потом цветную капусту желтоватую, потом ты туда кладёшь крепко сваренный омлет, то есть, что значит крепко сваренный? Омлет, замешанный на сметане. Представляешь? У тебя бульон крепкий, морковка длинненькая тонкая, капустка жёлтенькая. И всё получается, – большой палец вверх.

– Было бы так просто, я не придумала бы сказку о супе, – улыбаюсь я, – здесь обязательно присутствует кулинарная тайна. Помнишь, в моей сказке?

Князь: ― Да, владею тайной рода,

Но, видно, такова порода.

Рецепты кухни нашей всей

Не продаются, хоть убей!

Не раз уж их купить пытались,

А дамы выведать старались,

Пуская в ход кокетство, ласки,

И страсти надевая маски.

Пытали жаждой и свинцом,

Но не был предок подлецом.

Одет в позорную рубаху,

Он голову склонил на плаху.

– Кто же спорит? – Таинственно подмигивает муж, – сама ответила.

Я, дочка и Толя смеёмся.

– А солянка? – вспоминает Ириша. – Какая красивая: зелёные оливки, черные маслины, мясо красное и коричневое, колбаски, сосиски. А бульон оранжево-красный!

– Лимон! – вспоминаю я.

Втроём восхищённо мычим.

– Я вспомнила ещё одно твоё коронное блюдо: ты готовил яичницу по-извозчичьи. Не помнишь? – говорю я.

– А! Это ёлки-палки! Объясняю, – в голосе мужа удовольствие и улыбка.

– Помню, ты ел, аж за ушами трещало, – перебиваю очередной кулинарный рассказ.

– Прямо трещало?

– Да. Треск стоял! Мы уши затыкали.

Хохочем.

– Колбаса по-извозчичьи это просто.

– Яичница по-извозчичьи, – поправляю.

– Колбаса по-извозчичьи, – настаивает Толя. – Есть колбаса по- карело-фински, а это по-извозчичьи. Берёшь не такую вот колбаску, а с большим диаметром, типа «телячьей». Знаешь, чтобы при жарке края загнулись, образовывая чашку. Лук репчатый приправить солью и сахаром, можно ещё соком лимона полить. Жаришь лук, потом колбасу, и колбасные чашки луком заполняешь. Заливаешь свежими яйцами, а сверху зеленью посыпать, и на огонь. Всё! Ставишь на стол в сковороде, наливаешь стакан водки – хлоп его! И колбасу по- извозчичьи. О!

– Как же извозчик стакан водки пил, если он за рулём? – Вопрошаю я.

Мои хихикают.

– Так он руль бросает, – находит Толя ответ.

Смеёмся.

Толя показывает на бутылку:

– Смотрите! Что написано?

– Мерная. На молоке. – Вещает дочь.

– Это слова, – говорю капризно, – Что значит, на молоке?

– Расскажу один эпизод из жизни. Если помнишь (ты должна помнить) был такой актёр Алейников.

– Знаю, конечно. Илья, нет, Пётр Алейников. Забыла, давно уже…

– Давно… Давным-давно его нет. Так вот. Как-то Пётр Алейников приехал сниматься на «Ленфильм» в некой жуткой картине типа «Знакомьтесь, Балуев!». Играл какого-то тракториста. И меня с ним познакомил замечательный человек Эмиль Михайлович Галь (1898—1960), актёр, был ассистентом по актёрам у братьев Васильевых. Мы с Петром быстро нашли общий язык, выпили и покорешались (Вехотко поёт «Спят курганы тёмные» в манере Петра Алейникова). Нам принесли бутылку водки от ассистента режиссёра и кусочек хлеба. Я растерялся, говорю, дескать, запить, закусить нечем.

«Самая лучшая закуска, – говорит Пётр, – это молоко. У меня есть с собой бутылка молока, попробуй. Оно смывает нехорошие масла и нейтрализует. Ты как орешек утром».

– Даю честное слово: одно время я запивал водку только молоком.

– Странно! – Ответила я.

– Я тоже думал одно с другим несовместимо. Мерная водка очищена молоком, никаких сивушных запахов.

– Я помню, подруга молодости, Валя Лыткина, рассказывала, что у неё в деревне один мужик водки выпьет, молоком запьёт и селёдкой закусит.

– Надо попробовать, – смеётся Толя.

– Зачем? – пожимаю плечами.

– Вообще, мы выпивали с Алейниковым литра полтора под молоко, точнее, кусочек хлеба, две бутылки водки и две бутылки молока.

– Ну, ты нас так накормил! – Говорю я, возвращаясь к кулинарной теме.

– А что вы скажете утром, когда будете солянку есть.

– Скажем, что солянка – настоящее произведение искусства!

– Любимая, – говорит Толя, и читает на память «Элегию» Александра Сергеевича Пушкина:

«…И может быть – на мой закат печальный

Блеснёт любовь улыбкою прощальной».

Он вздыхает, молчим, а потом меняем тему разговора.