Читать книгу Высокое погружение - Марина Даркевич - Страница 4

Примерно в то же время, когда бывший муж Севостьяновой «конфисковывал» у актрисы видеомагнитофон, Зульфия демонстрировала Денису новинку. Стол в комнате преобразился: теперь к нему во всю длину была прикручена прихотливо устроенная рейка с металлическими направляющими и многочисленными крючками.

Вязальная машина почему-то напомнила Тилляеву средневековое орудие пыток.

– Это теперь твоё рабочее место? – спросил он.

– Наше, – мягко уточнила Зульфия. – Время от времени тебя буду просить два-три ряда прогнать. Так, конечно, сама всё постараюсь делать.

– Естественно, помогу, о чём речь? – Денис нежно поцеловал девушку в уголок губ, та прижалась к нему всем телом…

– Это с чего от тебя женскими духами так тянет? – с изумлением спросила Зульфия. Она чуть отпрянула, затем, наклонившись, потянулась носиком к шее молодого человека… – Не «Шанель», конечно, но и не «Красная Москва»… Но это в любом случае типичный дамский парфюм. Жду объяснений, Ромео! Желательно внятных.

– Примерял сегодня костюм с женского плеча, – ответил Денис.

– Зачем?

– Новая роль будет. Нас тут немного перетасовали по причине форс-мажора.

Тилляев рассказал о несчастье, случившемся с Машей Глущенко, и о том, как в театре рискнули спасти спектакль, на постановке которого решительно настаивал главный режиссёр. Правда, Денис не стал задерживаться на некоторых подробностях, связанных с участием Севостьяновой в процессе спасения премьеры… Да, хотя бы премьеры. Пронина отдавала себе отчёт в том, что участие мужчины-травести в пьесе будет изрядной авантюрой, и потому речь сейчас шла только о четырёх постановках в течение первого месяца.

– Значит, это духи вашей Маши, я правильно поняла?

– Совершенно верно. И она действительно сейчас лежит в больнице.

– Что ж, версия принимается, – церемонно произнесла Зульфия и сделала царственный жест рукой.

– Твоё место на сцене, – засмеялся Денис. – Быть тебе как минимум Клеопатрой.

Зульфия усмехнулась. Прошло какое-то время в рутином, практически семейном общении, и Тилляев вдруг вспомнил о просьбе помрежа. Он заглянул в ящик, где лежали видеокассеты, но не нашёл ни одной. Тихо ругнулся, покопался в других отделах стола. Покрутил в руках явно недавно появившуюся жестянку с надписью «Блондоран», немного удивился, но спросил совсем об ином:

– Солнце моё, – позвал он девушку. – Скажи мне, где наши кассеты?

– Забыла тебе сообщить, – произнесла Зульфия. – Пришлось их продать.

– Продать? – поразился Денис. – Зачем?

– Немного не хватало на аренду аппарата.

– Да ладно, «немного»… Каждая кассета тысяч двадцать, наверное, стоит.

– Это если новая, в магазине. А наши уже вскрытые, с записями были.

– Ты с ума сошла! – выдохнул Денис. – Почему меня не спросила?

– Во-первых, видака у нас всё равно нет и в ближайшее время не предвидится. Он стоит как половина автомобиля, сам знаешь. Во-вторых, я не думаю, что «Звёздные войны» или «Эммануэль в Каннах» такая уж большая ценность…

– Там, кроме фильмов, была запись моих спектаклей! – сказал Денис. – Очень важная кассета, практически единственное моё портфолио!

– Ой, а я даже не подумала… Посмотрела наклейку – там было написано «Колье королевы Анны», вот и решила, что это кино…

– Не интересуешься ты моими делами, – сердито произнёс Тилляев. – Паршиво получилось… Даже не знаю, осталась ли у кого копия.

– Но тебя ведь на работу уже приняли, разве не так?

– Приняли, да. Но ты посмотри, что кругом творится. У людей нет денег! В театры с каждым месяцем ходит всё меньше зрителей. Даже в Москве и Питере культурные заведения то и дело закрываются. Не хочу каркать, но сейчас ситуация меняется чуть не каждый день, и далеко не в лучшую сторону! А ты своими руками отдала мои наработки… О женщина! Провалиться мне!

Расстройство Дениса было настолько явным, что Зульфия почувствовала жжение в глазах. И то правда, ну разве нельзя было задать вопрос, прежде чем продавать эти чёртовы кассеты?!

– Прости меня, малыш, – девушка подошла к молодому человеку сзади, нежно обняла за талию и принялась целовать мочку уха. – Твоя маленькая глупая девчонка опять навредила.

Как ни был рассержен и разозлён Денис, долго он злиться на любимую просто не мог. Махнул мысленно рукой и подумал, что сегодня же сядет за письмо Василию Ласкевичу (он, кажется, перебрался в Ташкент) , чтобы уговорить выслать кассету почтой. Может быть, есть возможность сделать ещё одну запись?.. Придётся лгать, что ленту зажевал магнитофон, и это не слишком приятно. Но другого выхода нет. Скажешь правду – ответит «сам виноват». Бывший главреж Русского национального – дядька своеобразный.

Юноша повернулся и поймал ртом мягкие, алые губы девушки.

* * *

Аэропорт Нижнеманска за последние несколько лет испытал череду спадов и подъёмов. В девяносто первом его чуть было не закрыли за ненадобностью, но уже года через полтора ситуация резко изменилась. Несмотря на головокружительный взлёт тарифов, количество мелких авиакомпаний росло как на дрожжах, а на табло прилётов появились города, до перестройки здесь почти невозможные – от Петропавловска-Камчатского до Нарьян-Мара. А теперь, с открытием таможенного и пограничного пунктов пропуска, возобновились связи со многими городами Казахстана и других южных государств, более далёких от Сибири. Пакистан, Турция… Куда, впрочем, недавно тоже открыли чартерные рейсы для многочисленной армии «челноков», активно снабжающих российские вещевые рынки одеждой, обувью и электроникой.

Сквозь толпу новых мешочников, увешанных клетчатыми полипропиленовыми сумками, получившими в обиходе прозвище «мечта оккупанта», продирались два молодых брюнета, не слишком обременённые багажом. Один из них был высокий, широкоплечий, с тонкими усиками, другой – приземистый, коренастый, с небольшой бородкой, торчащей вперёд. Парни только что сошли с самолёта, благополучно миновали паспортный и таможенный контроль, а теперь озирались в поиске транспорта, который мог бы отвезти их в город – ибо аэропорт находился на приличном расстоянии от краевого центра.

– Надо такси брать, – утвердительно произнёс бородатый.

– Э, сейчас таксисты везде жулики и бандиты, – заявил усатый.

– Ничего, мы договоримся так, что всё будет как надо.

Кто-то из водителей, видимо, услышал переговоры парней. Пусть они общались между собой на незнакомом ему языке, но слово «такси» во всём мире, наверное, звучит одинаково.

– Поехали, ребята! – во все зубы улыбнулся стриженный под «площадку» тип в спортивном костюме и высоких кроссовках. – Долетим быстрее всех, и недорого!

– Сколько? – спросил усатый.

– Триста!

– О, поехали! – заговорил бородач.

– Подожди… – осадил его приятель. – Триста – это чего?

– В смысле «чего»? – водитель сделал вид, что не понял вопрос.

– Рублей или долларов?

– Ну… рублей, конечно… – ответил таксист спокойно, хотя и сквозь зубы.

– Вот видишь! Поехали, – опять начал толкать своего друга коренастый.

Длинный несколько секунд думал.

– А чего так дёшево?

– Ну так если я начну деньги ломить, кто ж тогда поедет? Садитесь скорее!

– Триста рублей – это с человека или за машину?

– Ну что за вопросы-то?.. Вы едете или нет?

– Э, ты, я спрашиваю тебя: цена за одного человека или за двоих?

– За двоих! – прорычал водитель. – За машину.

– Короче, поехали, – в очередной раз заговорил бородач и уже начал открывать заднюю дверь тёмно-зелёного БМВ.

– Стой… Триста рублей – это за всю дорогу или за один километр?.. Чего молчишь?

Водитель вдруг начал прятать глаза и быстро тараторить какую-то скороговорку, смысла которой прибывшие даже и не поняли толком.

– А, езжай сам, да! – сказал высокий молодой человек, взял за руку своего приятеля и потащил прочь от здания воздушной гавани.

В сотне метров от аэровокзальной площади кучковались машины попроще – старые «жигули», побитые «москвичи» и ржавые «волги». Здесь цена была объявлена сразу и чётко – «косарь деревянных за машину до города», и двое уселись в широкую потрёпанную «баржу» Горьковского автозавода.

– Тут с умом надо всё делать, и сперва спрашивать, – поучал усатый, перейдя на родной язык, чтобы не понял водитель. – Нельзя сразу кидаться к первому встречному, обманут обязательно. Отец не просто так мне пословицу перед отъездом напомнил: «Не опирайся на воду, не доверяй русскому»!

– Ты прав, брат! – согласно проговорил бородач.

Приятель покосился на него, но решил пока не повторять уже несколько раз произнесённую им фразу «я тебе пока ещё не брат».

Высокого молодого человека звали Махмуд Ерматов, его потенциального родственника – Эсон Рахматуллоев. Они прибыли в Нижнеманск с конкретной целью: отыскать сбежавшую из семьи строптивую Зульфию – сестру высокого парня – и вернуть её в семью. По сути, именно отец Зульфии и Махмуда инспирировал эту миссию. Спонсором же выступил родитель Эсона – важный столичный чиновник, по ряду причин изъявивший желание женить сына на дочери своего старого товарища. Сын, к слову, папину идею оценил благосклонно, ибо Зульфию он несколько раз видел, и девушка произвела на него хорошее впечатление. Нельзя сказать, что он сходил с ума от желания на ней жениться, и не будь на то воля отца, предпочёл бы ещё несколько лет оставаться холостяком. Но девушка была приятной внешности, хотя, по слухам, с довольно тяжёлым характером. Да ещё – видано ли дело – оказалась неуважительной к своим близким. Молодые люди получили благословение, подкреплённое приличной суммой денег, а также условие – без беглянки не возвращаться. Сроки были весьма сжаты, ибо родителям Зульфии пришлось выдумывать, что дочери нездоровится, но скоро она непременно поправится. Ложь, конечно, аллаху неугодна, а долго лгать – ещё и весьма трудно, но про такой позор, как бегство девушки из семьи, в хороших домах принято умалчивать.

– Мне действительно очень нравится твоя сестра, – говорил Эсон товарищу. – Я тебе аллахом клянусь, за мной она как за каменной стеной будет! Никому в обиду не дам, слова плохого сказать не позволю!

Справедливости ради, Эсон не кривил душой. Он искренне готов был обеспечить девушку заботой и оградить её от проблем и невзгод, которые могут подстерегать молодую женщину в большом и опасном мире. Разумеется, для этого её придётся поместить в уютный дом за высокий дувал, утыканный поверху гвоздями и усыпанный битым стеклом. Надёжная зашита от бед и проблем… И, конечно же, от соблазнов. Эсон и Махмуд не без оснований тревожились, что своенравная и бесстыжая Зульфия уже вкусила «свободы», оказавшись в стране, где понятия о благочестии поистине как у пещерных людей. Они, правда, практически это не обсуждали. Махмуд, если уж начистоту, не слишком был рад «сговору» отцов, которые уже полагали свадьбу Зульфии и Эсона делом решённым; да и самого Эсона он считал, мягко говоря, поверхностным и туповатым. Но с отцами спорить не полагается. А Эсону, конечно, лучше лишнего не говорить…

Рахматуллоеву, в свою очередь, тоже не всё нравилось в потенциальном шурине – начиная с увлечения западными рок-группами и заканчивая более чем прохладным отношением к исламу. Возможно, он и был немного туповат, но порой тоже понимал, что молчание – золото, и не навязывал Махмуду своего мнения. Так что в отеле, где молодые люди сняли простой номер на двоих, установились вполне мирные и деловые отношения. Когда Эсон снимал с кровати покрывало и складывал его ковриком, чтобы отбивать поклоны в сторону юго-запада, то не предлагал Махмуду разделять общение с аллахом. Махмуд же, в свою очередь, никак не комментировал поведение приятеля.

Как и где искать беглянку, парни плохо себе представляли. Махмуд помнил про увлечение сестры каким-то актёром из разгромленного русского театра, а слово «Нижнеманск» пару раз было им подслушано, когда Зульфия с кем-то излишне громко разговаривала по телефону. Вероятно, с тем самым актёром. Но кто этот парень и как он выглядит – Махмуд себе не представлял.

– Наверное, нам придётся походить вокруг здешних театров, – высказал Эсон вполне здравую мысль. – Попытаться с кем-нибудь познакомиться. А возможно, что Зульфия и сама в театр на работу устроилась. Билетёром, например. Театров тут не так много, это не Москва. За пару недель управимся.

– Иншалла, – ответил Махмуд, явно не вкладывая в свою фразу тот сакральный смысл, какой в ней, несомненно, имеется. Эсон покосился на товарища, но ничего не сказал.

* * *

Маша лежала на больничной койке и скучала, лениво перелистывая прошлогодний номер «Космо», оставленный кем-то, кто валялся до неё на кровати. Из-за нелепо торчащей вверх правой ноги на вытяжке ныла спина. Левая же нога постоянно затекала. Пошевелиться было почти нереально, только и возможности оставалось, что дотянуться до тумбочки и взять бутылку с тёплой минералкой. Пить хотелось постоянно, но Маша старалась себя ограничивать, чтобы лишний раз не беспокоить медсестёр и не напрягаться самой, ибо последствия выпитой жидкости очень быстро давали о себе знать. Кроме того, лёгкая жажда хоть немного, но смягчала желание курить. Маша дико завидовала соседям по отделению, кто уже мог прыгать на костылях и добираться до пожарной лестницы, где пациенты имели возможность дымить сигаретами, невзирая на вялые одёргивания со стороны врачей и сестёр.

Ладно, хоть обещали завтра-послезавтра вытяжку снять и перевести в общую палату… Дадут костыли – можно будет, наверное, доковылять до курилки. Но хоть бы кто сигарет принёс! Маму просить бесполезно, Серёга в очередной раз бросил курить, как назло, а приобрести забыл… У пациентов стрелять, так ведь не выпросишь – слышно, как все говорят «последняя». Ну да, из магазинов сейчас сигареты как вымело, а в киоск, который в холле, завозить ещё раньше запретили, больница же, чертог здорового образа жизни, пёс бы её подрал!..

В приоткрытую дверь заглянула медсестра – средних лет, некрасивая и постоянно с кислым выражением на одутловатом лице. Правда, сердце у неё было доброе, и по мере общения с ней все соглашались, что внешность зачастую бывает обманчива.

– Глущенко, к вам посетитель, – сообщила она.

«Может, Серёга? Или кто-нибудь из подружек надумал заглянуть…»

Но это оказался не бойфренд и не приятельница. С удивлением Маша приподняла брови: в палату вошёл Денис Тилляев. Она предполагала, что кто-нибудь из труппы обязательно придёт проведать, но не думала, что вторым окажется Денис, который и в театр-то принят совсем недавно. В день травмы Марию навестила Роза – но она такая: прибежала бы первой к кому угодно, лишний плюс к карме заработать. Подскочила, чмокнула в щёку и убежала, толком не поговорив ни о чём. Но тут понятно, они в общем-то и не подруги даже. А мальчик к ней вполне расположен, пусть не чрезмерно, не говоря уже о том, чтобы думать насчёт переспать. Хотя мог бы намекнуть. Разница в возрасте семь лет – великовата, конечно, но не критична. Ясно, что глазами юноша уже раздел её не однажды, но это ведь в порядке вещей… Да он ещё и с цветами явился!

– Привет! – бодро и с улыбкой произнёс юноша, сделав изящный жест рукой и приосанившись, точно играл офицера или мушкетёра. Ну красавчик! А ведь если вспомнить классику, д’Артаньян был моложе Констанции тоже на семь лет…

– Здравствуй, – Маша отложила журнал и вернула улыбку Тилляеву. – Какими судьбами?

– Что значит «какими»? – спросил Денис и, поглядев на подоконник, широкими шагами подошёл к нему, снял стоящую там широкогорлую молочную бутылку и наполнил водой из крана умывальника. – Вот, выбрал свободное время, дай, думаю, зайду. А то лежишь тут, скучаешь… Вот, отлично!

С этими словами Денис запихнул небольшой букетик хризантем в горлышко бутылки, после чего аккуратно поставил на тумбочку у койки.

– Ну ты даёшь… Спасибо! Мне приятно…

– Я очень рад. Ты только не скучай сильно. Все за тебя переживают – Света, Роза… Константин.

– Даже он? Да ладно.

– Серьёзно. В общем, мы все за тебя пальцы скрещиваем. Надеемся, что ты скоро вернёшься и будешь играть… Удачи тебе. Я, пожалуй, пойду. Поправляйся быстрее.

– Подожди… Как в театре дела?

– Работаем, – пожал плечами Денис.

– Вот всё хорошо, – с лёгкой досадой произнесла Маша, – но из вас, мужиков, слова клещами тянуть надо.

– Так видишь… Я особо в сплетни не влезаю. Да мне и мало чего рассказывают.

– Да я даже не про сплетни сейчас, – Глущенко чуть слукавила. – «Вторая нить», наверное, псу под хвост? Атаманов узнает, ведь ужас что будет.

– Не под хвост, – сказал Денис. – Думаю, вытащим всё-таки премьеру.

– Подожди… Роза приходила позавчера, толком ничего не сказала даже… Какая премьера? Вы нашли актрису на роль Тони?.. Ну, что молчишь?

Денис немного подумал и проговорил:

– Ты будешь сильно смеяться, но роль Тони дали мне.

– Тебе?! – сказать, что Маша была удивлена, это значило не сказать ничего. – Как это? Пронина бы на такое не пошла по своей воле.

– Но именно она после прогона заявила, что будем репетировать и ставить.

– С ума сойти… Слушай, но ведь ты же… Не такой, как Соболев? Я правильно понимаю? Говорят, у тебя девушка есть, из твоего родного города приехала.

– Верно, всё действительно так.

– С ума сойти, – повторила Маша, глядя на Дениса с каким-то новым выражением. – Ну да, если хорошенько принарядить, можно людей в заблуждение ввести. А говорить кто за тебя будет?

– Говорить я буду сама за себя, – сказал Денис голосом Тони, уже вполне прилично отработанным.

– Неплохо, ты знаешь… Очень даже. У тебя шикарный диапазон. Ну, если уж Пронина решила пойти на такой риск, значит, ты хорошо справляешься.

– Возможно.

– Тебе-то самому это нравится?

– Видишь ли… У нас мастер курса внушала, всем, что половая принадлежность персонажа – дело второстепенное. Приводила в пример кабуки. Опять же, мусульманские театры. У них могут быть разные школы, но почти во всех актрисы-женщины отсутствуют как класс.

– Но у нас же не мусульманский театр. И не японский. Впрочем, ладно. Не мне решать. Ох, посмотрела бы я на премьеру! И на то, как ты мою роль на себя надел.

– Премьеры у нас снимают на видео, ты же знаешь. Возможно, даже с двух или трёх точек. Пронина уже определила места и заказала аренду широкоплёночных «бетакамов» для профессиональной съёмки. Так что, может быть, поговорим после премьеры да привезём тебе кассету показать… Ведь это идея!

– Ну, здорово!

Маша не была на сто процентов уверена, что эта идея получит развитие дальше слов и обещаний, ну и ладно. Интереснейшая мистификация планируется, ничего не скажешь!

– Да, чуть не забыл, – заговорил Тилляев озабоченно. – Информацией нам строго запретили делиться с друзьями и родственниками. Я тебе только потому рассказал, что ты в спектакле участвуешь, и вообще в труппе уже давно, намного дольше, чем я. Так что вполне естественно, если ты будешь в курсе… Вот такие дела. Побегу, пожалуй… Хорошо?

Денис вдруг вспомнил, что сам-то уже успел проболтаться Зульфии о репетициях и о том, кого именно он будет играть на ближайшей премьере. Но Зульфии ведь можно! Она же никому не расскажет. Во-первых, девушка практически ни с кем не знакома в Нижнеманске, во-вторых, он, Денис, уже строго предупредил, чтобы держала рот на замке.

– Подожди минутку! – вспомнила Маша. – Ты же куришь вроде?

– Да как тебе сказать… Пытаюсь бросить. Вчера весь день не курил, сегодня тоже.

– Ой… Я так надеялась выпросить у тебя немного. Скоро дадут возможность передвигаться, первым делом курить побегу.

– Ни слова о сигаретах! И так уши пухнут.

– Как я тебя понимаю… Ну ладно, отстала.

– Тогда всё. Давай, счастливо!

– Пока… Нет, стой!

– Да, Маш?

– Сядь сюда, – строго сказала актриса, показывая на крашенный белой краской стул.

Денис сел, немного поколебавшись.

– А теперь говори правду.

– Какую?

– Зачем приходил?

– Ну вот, здравствуйте, товарищи… Почему бы мне не прийти к тебе?

– А если честно?

– Если уж совсем честно, то я чувствую себя странно и чуть неловко. Словно бы воспользовался обстоятельствами и отобрал у тебя роль, которую, как я понял, ты очень полюбила.

– Я не могу на тебя за это обижаться, сам понимаешь. Но я вижу, что это не всё.

– Ах, так! А если я скажу, что ты мне нравишься и я тебя нахожу очень симпатичной?

– Денис!.. Мы с тобой просто коллеги по сцене, не так ли? По крайней мере, для всех остальных – уж точно. Даже если…

– Конечно… Слушай, я, кажется, догадываюсь, что ты имеешь в виду… Но это ты зря.

Глущенко взглянула Денису в лицо. Юноша, несмотря на его слова, явно не был настроен на флирт. Во всяком случае, сейчас. Чёрт возьми, да он даже слегка раздражён! Обидно… Хотя, конечно, выглядит она на этой койке ужасно, что толку расстраиваться? Или, может быть, он не настолько уж податлив, как большинство молодых мужичков?

– Вижу, что ты спешишь, – произнесла Маша вслух. – Ладно, понимаю… Но ты всё равно задержись минуток на пять-семь. Сейчас я тебе кое-что расскажу.

– Хорошо, – вздохнул Тилляев и добавил суховато:

– Слушаю тебя внимательно.

– Но сначала пообещай мне принести как-нибудь две пачки сигарет. Самых простых, но с фильтром – «Магну» или «Бонд». В обмен на информацию.

– Считай, что они уже у тебя… А что ты мне хочешь рассказать?

– Кое-какую нужную информацию. Я подумала… В общем, мне не хочется, чтобы тебя съели. Пусть даже случайно.

– В театре? В нашей труппе?

– Да, в театре, в труппе. Ты у нас действительно совсем недавно, и про некоторые подводные камни тебе ничего неизвестно. Будет лучше, если ты узнаешь про них здесь и сейчас, чем потом, когда стукнешься о какой-нибудь. Я не скажу, что мы все такие уж прямо крокодилы, но зубы есть у всех нас. И тебе тоже надо их иметь.

* * *

Начались напряжённые дни. Чем отчётливее выглядел призрак премьеры, тем больше времени приходилось уделять репетициям. При этом Денис, так же как и Роза, Константин и Арсен, постоянно был задействован в детских утренниках по выходным. Администратор Владислав Москвин, искренне переживая за театр, нажимал на все рычаги, чтобы актёры и технический персонал получали зарплату с задержкой хотя бы на неделю. Реквизит и костюмы заказывать было не на что. Актёрам часто приходилось выступать в собственной одежде, и в ответ на их роптания Дедов вспоминал вычитанные им истории про польский кинематограф, который уже в сороковые годы начал снимать кино, имея при этом средства только на плёнку и проявитель… А питались актёры рыбой, которую были вынуждены собственноручно ловить в Висле… Кто-то предложил Дедову отправиться на рыбалку, на что Константин тут же привёл пример рассыпающейся Югославии и полное отсутствие финансирования тамошних театров, которые тем не менее дают спектакли. Тилляев хотел было рассказать о крахе театра как целого сегмента культуры у него на родине, но быстро вспомнил совет Маши Глущенко не поддерживать Дедова публично – лучше, наоборот, выразить сомнение в словах Константина. Обладающий странным и тяжёлым характером артист выбирал союзников исключительно по своей инициативе… И вместо того, чтобы произносить то, что пришло ему на ум вначале, Денис проворчал достаточно громко: «Где мы, а где Югославия». Пусть господин Дедов думает, что хочет.

Дома приходилось постоянно плясать возле вязальной машины, потому что Зульфия где-то приобрела ещё и швейную, решив попробовать шить на заказ. Денис допоздна бегал по дворам и расклеивал на столбах и подъездах объявления, которые писала Зульфия по утрам – маркером, от руки. Дело, вроде бы, двигалось. Но из первой приличной оплаты заказов Зульфия отсчитала сто двадцать долларов и потратила их на комплекс БАДов от «Гербалайфа» с целью дальнейшего распространения среди клиенток. И очень была удивлена тому факту, что почти все заказчицы в ответ сами начали предлагать ей точно такие же баночки со знакомым зелёным логотипом на этикетках…

Насыщенные, напряжённые дни летели один за другим, словно пожелтевшие осенние листья, срываемые ветром. Третье октября, на которое была назначена премьера, неумолимо приближалось. Актёрский состав был почти уверен в том, что спектакль не сорвётся. Зато Людмила Пронина сорвала голос на репетиции и теперь говорила хриплым шёпотом. Впрочем, и она надеялась… Хотела надеяться на то, что труппа не подведёт. Лишь бы только не облажался Денис… Ох уж этот Денис! Даже повидавшая многое на своём веку помрежа порой отказывалась верить своим глазам при виде звонкоголосой жеманной девушки, в которую преображался Тилляев. Она пока не пришла к однозначному выводу – бриллиант этот молодой актёр или сверкающая фальшивым блеском стекляшка. Роза Афонина, долее прочих сомневавшаяся в целесообразности и адекватности исполнения Денисом роли Тони, вдруг однажды оговорилась, говоря что-то о Тилляеве, и произнесла слово «она». Имея в виду не Тоню, а самого актёра. Этот эпизод, случившийся за два дня до первой постановки «Второй нити», вызвал добрый смех всей собравшейся труппы. И в этот момент Пронина окончательно поверила в то, что их затея непременно увенчается успехом. Что касается Светы, то по уши влюблённая женщина приняла роль Дениса почти как свою собственную. Она придирчиво и заботливо отслеживала каждый шаг Тилляева, заставила костюмершу Паутову перепробовать несколько нарядов, прежде чем нашла нужный и к тому же одобренный Людмилой. Подобрать туфли, которые были бы одновременно изящны и притом удобны для мужской ноги, тоже обернулось делом кропотливым – первая пара, в которой Денис рискнул показаться перед труппой, была в итоге забракована, как и несколько других впоследствии.

Что же касается Дениса, то, будучи парнем достаточно наблюдательным и чувствительным ко всяким «вибрациям», он быстро разобрался в чувствах Севостьяновой и находился потому в недоумении, испытывая небольшую неловкость. Если уж даже Маша Глущенко, которой было всего каких-то двадцать шесть, и то казалась ему немного уже староватой, то что говорить о Светлане! Она, конечно, очень красива, обаятельна… Стройна, элегантна. Сексуальна, если называть вещи своими именами – притом без сомнения, как нельзя сомневаться в притягательности Изабель Аджани или Сильвии Кристель. К тому же у Севостьяновой многие замечали внешнее сходство с обеими, пусть и небольшое. Неподдельный шарм Светланы порой затмевал обаяние и свежесть более молодых актрис.

Однажды Тилляев оказался в тесной костюмерной, в ожидании Ирины Паутовой, с которой надо было обсудить некоторые детали сценической одежды. Открыв ящик комода с наклейкой «наш фотоархив», обнаружил альбом со снимками примерно двенадцатилетней давности. С любопытством начал его перелистывать и обнаружил на отпечатках фрагменты явно музыкальных спектаклей; он знал, что многие актёры перешли к Атаманову из Театра оперетты – старого, богатого традициями, обладающего отнюдь не камерным оркестром. Севостьянову Денис узнал сразу, несмотря на указанную дату – «18 декабря 1980». Актриса изменилась мало – она и сегодня была столь же хороша собой, как и в то время. Вот Света в зажигательном фокстроте – стилизация под двадцатые годы. Вот она же танцует классический вальс в роскошном платье со стоячим воротником. И ещё опять она же!

С понятным восхищением Тилляев разглядывал чёрно-белое, но очень удачное и чёткое фото, на котором три женщины исполняли танец в стиле кабаре «Мулен Руж». На первом плане была запечатлена Севостьянова, несомненно в азарте и восторге подбрасывающая вверх красивую стройную ножку в чёрном чулке с подвязками и узкой туфле на высоком каблуке. Фотограф мастерски запечатлел момент – Света, точно опытная балерина, опиралась только на носок ноги, вытянув её на всю длину. Она словно готова была оторваться от подмостков и воспарить над сценой.

Залюбовавшись, Денис даже не заметил, как вошла Ирина. И только когда она стукнула дверью костюмерной, быстро перевернул пару листов альбома, словно опасаясь, что его могут застукать за чем-то запретным, будто мальчишку за просмотром эротических картинок. Паутова сделала пару ностальгических замечаний о своей работе в Театре оперетты, затем Тилляев убрал альбом на место и принялся изучать новые детали своего сценического образа. Дел было невпроворот. Но фото «летящей» Светы Севостьяновой прочно врезалось в его память.

В тот же день Денис получил ответ из Ташкента, от Лисковича, в котором режиссёр выражал неудовольствие от потери кассеты со спектаклями и добавил, что не уверен в успехе перезаписи. По его словам, лента с первой записью начала осыпаться, и лишний просмотр мог окончательно загубить оригинальное видео. Если удастся, написал Василий Степанович, можно поискать копию и переписать с неё, но тогда качество изображения, естественно, будет желать лучшего. И то вопрос, когда это удастся сделать. Пронина тоже осталась недовольной, хотя и согласилась подождать какое-то время. Конечно, она предпочла бы посмотреть запись того спектакля до премьеры, но раз это невозможно…

Настало третье число. Людмила поутру внезапно обрела голос, каковой факт восприняла с большим удовлетворением и как знак свыше, что премьера состоится, как говорится, в любую погоду.

Билеты были распроданы полностью, включая литерный ряд и приставные места. Это тоже был хороший знак, учитывая кризис во всех отраслях и хроническое безденежье культурных людей. Правда, фамилия Волопасов была на слуху даже у провинциальных театралов. Драматург стремительно входил в моду на просторах стран распавшегося Союза, и посетить спектакль многие считали делом необходимым, коль скоро причисляли себя к продвинутой публике. Справедливости ради, «Две нити Ариадны» были действительно хорошей пьесой. Хотя и не для всех, вероятно.

Смотреть премьеру пришла «перебежчица» Настя Кулагина. Она держалась в стороне, почти ни на секунду не отпуская руки какого-то мужчины. В публике мелькнуло красное платье поэтессы Нелли – но она вообще старалась не пропускать премьеры. Неожиданно для Светы заявился её бывший, чем весьма обеспокоил актрису. Этот тип сидел в углу буфета, отгородившись от всех газетой, но то и дело внимательно поглядывал поверх её, изучая окружающих. Актёры, конечно, не выходили в фойе, но могли посматривать на пришедших из-за кулис сквозь дверь, оснащённую тонированным стеклом.

Тилляев был счастлив, что на спектакль с большой охотой пришла Зульфия. Она сидела во втором ряду с краю – Денис сумел выпросить только одну контрамарку, да и девушка пока что не обзавелась подругами, с кем могла бы пойти в театр. Кроме Дениса, никто не сообщил своим близким об интриге, имеющей место в постановке, поэтому ненужная информация не просочилась в широкие массы. К тому же юноша выложился на премьере по полной, и никто не уловил в его роли такой «подставы». Если кого и терзали смутные сомнения, то это никак не проявилось в конце, когда актёрский состав вышел на комплименты. Публика аплодировала стоя, слышались выкрики «браво».

Остальные актёры тоже отработали великолепно, несмотря на новизну, мистификацию и явный интерес зрительного зала, в котором наверняка нашлось бы несколько человек, кто предпочитал посещать премьеры в надежде «насладиться» возможными ляпами и накладками. В середине первого акта Севостьянова бросила взгляд в публику и едва не забыла слова: из третьего ряда, глядя на неё, ухмылялся Илья Замороков. Он поймал взгляд актрисы и показал довольно гадкий жест пальцами. Светлана поняла, что этот тип притащился на спектакль с единственной целью – испортить ей игру, и заставила себя думать о том, что никакого Ильи в фзрительном зале нет, что в третьем ряду пустое кресло, словно дырка вместо зуба на нижней челюсти её бывшего. Это помогло. Света с головой ушла в роль, возможно, даже чуть-чуть сильнее, чем это было нужно. После спектакля Арсен заметил, что Севостьянова уж как-то очень эротично целовалась с Соболевым. Алексей же сказал в полушутку, что был бы рад повторить. Но Света если и «переиграла», то только в одном эпизоде, а про Илью она в итоге забыла. Так что «браво» после спектакля вполне могла записать и на свой счёт, как и все остальные исполнители, вышедшие на поклон зрителям.

Вероятно, только один человек в зале не аплодировал и не выражал восторга, даже нарочитого.

И это был вовсе не Замороков.

* * *

– Как бы сделать, чтобы люмпенов не пускали в театр? – озадаченно произнёс Соболев, смотря на то, как техничка стирает со стены в фойе у кофейни надпись синим маркером «Севостьянова – сука!» Фразу эту увидели и сама Света, и оказавшийся поблизости Константин. Актриса, конечно, дико разозлилась, к тому же она была абсолютно уверена, что знает, кто именно сделал эту пакость – конечно же, её бывший. Какая бы ни была тому причина, но Илья неожиданно ушёл после первого акта. Когда перерыв завершился, его место пустовало на самом деле – уже без всяких попыток Светы создать для себя иллюзию. Вероятно, проходя через пустое фойе, этот тип и устроил провокацию. К счастью, публика после спектакля сразу устремилась к выходу. Кофе пить зрители не пошли, и надпись, скорее всего, больше никто не увидел.

– Даже не представляю, кто бы это мог сделать, – всё же произнесла Светлана.

– Как бы там ни было, я выскажу пару ласковых тому, кто рискнёт это вспомнить, – сухо произнёс Дедов.

– Все уже забыли, – быстро заявил Алексей. – Ну ладно, друзья. Я побежал!

Соболев направился к выходу, Света же заторопилась в гримёрку. Факт этой надписи не слишком её расстроил, к тому же она отлично понимала, до какой бессильной злобы довела Илью, поскольку разбила вдребезги его мерзкий замысел помешать исполнять ей роль. Но у неё немного саднило в горле, потому что после спектакля ей даже не удалось нормально пообщаться с Денисом. Его почти сразу же увела Зульфия, как только он переоделся и смыл грим. Девушку Тилляева Светлана хорошо разглядела и вмиг поняла, что та явно чем-то очень недовольна.

Но Севостьянова всё равно расстроилась. Чем именно была девчонка недовольна – дело десятое. Актриса испытывала совершенно нелогичную досаду, словно бы кто-то воспользовался её трудом, в который она вложила свою душу и свою любовь. Так мог бы переживать Пигмалион, ожививший Галатею, если бы та взяла и сбежала с первым же смазливым мальчишкой, заглянувшим в мастерскую художника.

…Стук в дверь гримёрной отвлёк Светлану от мрачных мыслей.

– Кто там?

– Это я. Можно вопрос? – послышался голос Дедова.

Светлана не особенно хотела сейчас видеть Константина, но не прятаться же… Она откинула задвижку и впустила мужчину.

– Э, да я, кажется, не вовремя… – заговорил Дедов. – Это тебя тот урод так расстроил?

– Какой урод? – произнесла Света с досадой. Она только сейчас поняла, что у неё щиплет глаза. Вот чёрт – наверняка припухли веки…

– Я пришёл не за этим, – сказал Константин, – и сейчас тогда уйду. Не хочешь говорить, не надо. Но мне не нравится, что какая-то сволочь смеет тебя обижать…

Он замялся. Светлана вдруг словно впервые увидела его чуть вытянутое угловатое лицо с недобрыми волчьими глазами, неровные зубы и следы сведённой татуировки на кисти правой руки.

– На спектакль приходил мой бывший, – сама того не ожидая, сказала она. – Ушёл после второго акта. Он приличная сволочь, между нами говоря. Раньше служил в органах, потом его оттуда попросили. Сейчас, видимо, без работы. На днях он набрался наглости… И забрал у меня то, что ему не принадлежит.

– Я тебя на откровенность не зову, – произнёс мужчина. – Но если хочешь сказать, что именно, то скажи.

– Видеомагнитофон, – созналась Света. – Но знаешь, мне не сам аппарат жалко, а кассету, которая в нём была. И бывший это знает. Он и на спектакль приходил, как я думаю, исключительно для того, чтобы подействовать мне на нервы, а если повезёт – испортить игру.

– Да он, я гляжу, театрал… – усмехнулся Константин. – Ну, таким, действительно, нечего сюда приходить.

Женщина тоже улыбнулась.

– Света, – обратился к ней Дедов, сменив тон.

– Да?

– Не желаешь со мной поужинать? – неожиданно спросил он.

Севостьянова не первый раз замечала знаки внимания со стороны Дедова, но не могла заставить себя отнестись к ним с пониманием. Несмотря на то что Константин был, как говорится, мужчиной в полном смысле этого слова и в свои пятьдесят пять ещё мог дать фору более молодым людям, Света почему-то не рассматривала его в роли потенциального любовника. Чем-то он неуловимо напоминал ей Илью. Пусть даже со знаком «плюс», но это был не её тип.

– Спасибо, Костя. Но я, пожалуй, откажусь. И, с твоего позволения, не стану врать и выдумывать причины.

Дедов развёл руками.

– Что ж, спасибо за честность. Понимаю, сейчас тебе немного не до меня, но как-нибудь потом вернёмся к этому разговору. Может быть, завтра, в кафе, после светского раута. Я кое-что знаю о нашем театре… Будет лучше, если это ты узнаешь тоже.

С этими словами Дедов ушёл. Светлана кстати вспомнила о «рауте». Завтра в театральном кафе будет тусовка по поводу премьеры, ожидается прибытие какого-то столичного критика. Жаль, что до сих пор нет Атаманова –Прониной придётся отдуваться жёстко. Ходили слухи, что Нижнеманск собирался почтить визитом автор пьесы, но в последнее время передумал. Оно, может, и к лучшему – Волопасов слыл за человека непростого в общении и равными себе признавал только главрежей.

* * *

– Я безумно устал сегодня, – признался Денис, заваливаясь на кровать в домашней одежде – трениках и футболке. – С одной стороны, я был готов, но, с другой, сама понимаешь, ответственность давила нешуточно… Но мне доверили! Все! И у меня всё получилось… Как ты считаешь? Что молчишь? По-моему, ты чем-то недовольна.

Зульфия с шумом вытянула из-под стола стул, уселась на него задом наперёд, положив руки на спинку, а на них – подбородок, посмотрела на юношу и тут же опустила взгляд.

– Я не то что бы «недовольна», – пробормотала девушка. – Но я пришла специально посмотреть на твою игру. Я знаю, что театр для тебя – всё. Но, чёрт возьми, тебя-то я как раз и не увидела! Знаешь, я до синяков щипала себя за руку – вот, посмотри! – мне казалось, это не спектакль, а какая-то фантасмагория во сне. То есть я знала, что на сцене должен находиться ты, но вместо тебя видела девицу – глупую и жеманную. И довольно противную.

– Это очень хорошо! Значит, у меня получилось сыграть именно так, как нужно. Зритель и должен видеть не актёра, а роль…

– Это не совсем то! Вот если бы ты играл, как у вас планировалось сначала, Игната… Да хоть какого-то другого мужчину… Всё было бы иначе и на своём месте.

– Так, погоди! – Тилляев нахмурился, поднялся и сел на кровати напротив девушки. – Неожиданная критика! Я бы сказал, весьма даже… Поясни, пожалуйста. Может быть, я чего-то не понимаю.

– Попробую… В общем, я расцениваю твою роль, твою игру как не очень честную мистификацию. А говоря как есть, прямо, – обман.

– Слушай, но ты же видела массу фильмов, где мужчины играют женские роли! А сейчас в некоторых отделившихся странах, вроде нашей, женщин вообще не допускают до сцены.

– В этих спектаклях и кино заведомо ясно, кто, кого и как! Если Дастин Хоффман играет в фильме «Тутси» женщину, то в титрах написано – Хоффман! И это все знают и понимают. А в вашей программке так и осталась «Эм Глущенко».

– Через дробь, кстати, указано «Дэ Тилля». Если фамилию моего отчима произносить не на русский манер, а так, как это традиционно принято в нашей стране, то тут всё правда.

– «Тилля» – значит «золото». С твоей подачи? Ты уже возгордился не в меру. Как ты считаешь?

Денис пропустил этот ядовитый выпад мимо ушей и продолжил:

– Наша помрежа полагает, что если остальные три премьерных спектакля мы отработаем так же без проблем, то потом можно будет раскрыть информацию. Как вариант, конечно.

– Мне кажется, многих людей это разозлит, – задумчиво произнесла Зульфия. – В том числе тех, кто даже в театр не ходит. И потом, мне будет как-то не по себе, когда про тебя пойдёт слава как об актёре, чересчур уж искусно изображающем девушек. Люди, они же сам знаешь, какие. Сразу начнутся слухи, сомнения в твоей ориентации и прочее.

– Здесь всё-таки Россия, а не наш феодальный исламостан, который стремительно катится в Средневековье…

– Где-нибудь в Европе, да даже в Москве или Питере, к таким вещам спокойнее относятся. А мы и тут находимся в Азии.

– Слушай! – Денис даже ударил кулаком по ладони. – Кажется, начинаю понимать! Если бы девушку играл другой парень, то это тебя бы устроило. И ты бы приняла эту мистификацию как должное. Тебя раздражает, что Тоню играл именно я! Верно, солнце?

Зульфия потупилась.

– Знаешь… – произнесла она. – Действительно, в этом есть что-то… неправильное.

– «Неправильное», – повторил Тилляев сердито. – А что в этом такого? Кстати, ты ведь была на моём выпускном спектакле. Помнишь? И что-то я не слышал от тебя плохих слов за роль в нём.

– Там было как-то по-другому… Не настолько серьёзно, что ли. Вы ведь ещё фактически были студентами, и этот спектакль даже толком не анонсировался.

– Справедливости ради, уже тогда радикально настроенные элементы срывали театральные афиши. Анонс нашего спектакля тоже сорвали. Но он находился в официальной программе театра, и на него продавали билеты.

– Хорошо. Вот скажи, тебе бы понравилось, если бы я вышла на сцену и начала играть мужчину?

– Я точно не был бы против. Что в этом плохого?

– Ну как тебе сказать… – Зульфия замялась.

– Помнишь, ты приходила смотреть «Снежную королеву»? – спросил Денис. – Фактически мою первую роль здесь?

– Конечно. Ты там играл Северного Оленя. И знаешь, тот образ меня ни в коей степени не раздражал, как этот…

– Кстати, в «Королеве» Кая играла Маша Глущенко.

– И что?

– Это ведь мужская роль, если подумать. Но вот Серёга, Машин парень, вообще никаких претензий не высказывал. Я убеждён, что у нас с тобой просто какой-то уникальный случай. Не могу поверить, что я от тебя вынужден это слышать.

– Вообще-то Кай – это мальчик, – не сдавалась упрямица. – Глуповатый, честный и невинный. А ты играл хоть и старшеклассницу, но уже прошедшую медные трубы и умеющую залезать мужчинам в штаны.

– Это не просто уникальный случай, – вздохнул Денис. – Он уникальный в своём идиотизме.

Зульфия резко поднялась со стула и молча прошествовала из комнаты в кухню, оставив Дениса в недоумении и раздражении.