Читать книгу Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник» - Марина Генцарь-Осипова - Страница 12

ВАЛЕНТИНА

Деньги – зло. Все мужчины – никчемны.

С этими убеждениями я и жила. Стала разбираться, откуда они у меня? Вспомнила свою бабушку, Валентину. Мама допоздна была на работе, и бабушка рассказывала о своей жизни, не замечая, как на магнитофон детской души пишутся родовые программы.

* * *

До революции семья Валентины имела лошадь, корову и плантацию табака. Никогда Валя не была голодной или раздетой. Мама шила, отец мастерил упряжь для лошадей, иногда и телеги делал.

⠀

Когда батюшка возвращался зимой из леса, давал детям замерзший кусочек хлеба и говорил: «Это вам зайчик передал». Ребятня утаскивала этот кусок на теплые полати и придумывала подробности встречи отца с зайцем.

⠀

Потом, со степным казахстанским ветром в деревню Черемушки, что под Семипалатинском, пришла советская власть. Корову Зорьку угнали в общее стадо, она мычала в дырявом сарае от нехватки еды. Голод запускал свои тощие руки в амбары всей деревни. Началось раскулачивание.

⠀

Восьмилетней Вале пришлось идти «в люди», в семью начальника железнодорожной станции. Мать обрядила Валентину в свою темную, длинную юбку и повязала платок. Девочка стала похожа на маленькую старушку. Серые глаза потемнели от слез.

– Иди, доченька, мне нечем тебя кормить, – еле сдерживая рыдания, сказала мама.

⠀

У начальника станции приходилось стирать и готовить на всю семью. Валентину никто не жалел, руки болели от холодной воды, в которой полоскала белье, да от укачивания хозяйского сына.

– Бывало, усну калачиком, а хозяйка как ткнет меня в бок: «Вставай! Ребенок плачет». – Протру кулачками глаза и качаю колыбель до утра. Сгубила мое детство власть пролетариата. Нашу семью объявили кулаками. Виноватыми сделали за наш же труд. Будь оно проклято, это богатство…

* * *

Бабушка плакала, а у меня записалось: «Богатство – это плохо. Сиди, не высовывайся».

В 18 лет Валентина переехала в город Джамбул. Была молодость и весна. Вышла замуж за самоучку-гармониста Ивана. Он был слесарем, а по выходным играл на свадьбах. Денег за музыку не платили, лишь спаивали парня. Валя терпела. Приучена была терпеть.

⠀

В 41-м война начала собирать жертвы. Получила похоронку на мужа. Глаза стали цвета металла, чувства застыли чугуном. Плакала.

Страны-союзницы присылали помощь вдовам погибших. Валентине досталось серое американское пальто из кашемира. Оно ей шло, но не могло заменить мужика.

⠀

В 46-м Иван прислал письмо. Мол, жив, был в плену, теперь охраняю заключенных в уральском Карабаше. Люблю тебя, приезжай.

– Если зовет, значит, надо ехать, – так рассуждала Валентина.

Ее отец выполнял свои обещания, и силе мужского слова она доверяла. Решила довериться и мужу.

Теплый Джамбул променяла на зимний Карабаш. Свой домик Валентина продала, а в Карабаше пришлось жить в стогу сена, наваленном в спортзале школы. Обеспечить семью жильем Иван был неспособен. Он и жену вызвал в надежде, что дадут ему комнатку, как семейному. Сам жил в казарме, а жена с дочкой в стоге сена. Голодовали.

⠀

Серое американское пальто Иван пропил. Отнес его на базар, а деньги Вале не отдал.

⠀

Потом женился на поварихе. От нее ближе ходить на работу, да и корова есть. А покушать Ваня любил.

* * *

Серые бабушкины глаза опять темнели от слез. Невозможно такое простить. Как падает вера в мужчин. Падает и разбивается…

⠀

Я тоже плакала вместе с бабушкой. Представляла, как это: ты живешь в стогу сена в холодном спортзале, а твой муж пьет молоко в теплом доме. Моя вера в мужчин генетически уничтожилась этой историей.

⠀

Помоги мне, бабушка, хоть тебя давно уже нет.

Ты хранительница наших семейных историй.

На твоих рассказах я училась жизни.

В глубине рода поверь, что деньги – это не зло, и мужчины не никчемны.