Читать книгу Лигр - Марина и Сергей Дяченко - Страница 3

«Сдвоенная» вселенная романов «Варан» и «Медный король»: та самая, которую один из очень известных современных фантастов назвал эталонной в смысле фэнтезийного мироустройства. Очень насыщенная фантастической фауной, диковинными народами, обычаями, идеями и событиями. Настолько насыщенная, что давать ей краткое описание – дело совершенно безнадежное. Одно ясно: если говорить о цивилизационной стадии, этот мир пребывает в очень странном, предельно фэнтезийном, но все-таки в средневековье.

Однако эта вселенная ведь способна взрослеть, как то свойственно живым мирам… Через несколько веков в нем наверняка появятся все атрибуты современной жизни: авиация, компьютерные игры, психоанализ, даже генная модификация – позволяющая откорректировать «зверочеловеческий» компонент, иногда проявляющийся в наследственности одного из тамошних племен.

Но все равно в этом мире останется магия. И останется загадочный Медный король, которому можно предложить: «возьми, что мне дорого, дай, что мне нужно» и стать всемогущим… а потом обращаться снова и снова… пока нечего станет предлагать… кроме самого себя…

А еще в этом мире детям, как и много веков назад, рассказывают сказки о страннике по прозванию Бродячая искра, который складывал печи в домах, в которых гостил подолгу. И в доме, где он сложит печь, рождался новый маг…

Закатный свет отражался от окон башен, слепя и путая летунов. Гисла мимолетно обрадовалась темным очкам – рабочий день утомил глаза. Как и тысячи дней до того, Гисла оценивала сокровища – просматривала и взвешивала яростные рубины, пронзительно голубые топазы и переливчатые александриты. Калибровала по цвету, форме, мельчайшим трещинам или мути, разглядывала каждую грань сквозь тяжелую лупу, оценивала с точностью до монеты.

Господин директор высоко ценил зоркого ювелира и закрывал глаза на многое – на женский пол, статус матери-одиночки, сомнительное происхождение и скверный нрав. Гисла была лучшей и брала за работу вполовину меньше, чем взял бы мужчина. Поэтому делала все, что хотела. Почти все. Ей хватало на квартирку, обставленную по последнему слову техники, на элитную школу и дорогие игрушки для сына, на бесценную игрушку для себя. За рулем летуна Гисла чувствовала себя свободной и совершенно счастливой. Порой она срывалась за город посреди ночи – нарезать круги над полями, в опьяняющей темноте, смотреть на звезды, подставлять ветру пылающее лицо и ни о чем не думать. Но минуты полета выдавались все реже.

На приборной доске красовалась голограмма. Упрямое лицо сына не удалось приукрасить, ребенок смотрел хмуро и пристально, сжимал тонкие губы, черные волосы в беспорядке спадали на лоб. Умный мальчик – преподаватели льют елей, восхищаясь его смекалкой, математическими способностями, изысканным ходом мыслей… А потом вызов в школу, унижение, подарки, угрозы – и поиск нового места. Ильмарин дрался редко, но не знал ни пощады, ни мальчишеских правил. В первом классе сосед обозвал его ублюдком, сын недолго думая достал циркуль и приколотил руку обидчика к парте. В третьем за украденные часы – дедовы, дорогие, с чеканным черным узором – сбросил воришку с лестницы и наступил на пальцы. Был бы отец… но отца у мальчика не было.

Приборная карта мигнула – цель найдена. Гисла виртуозно посадила летуна на площадку высотки и спустилась на пятый этаж в прозрачном, светящемся лифте. Магазин «Бродячая Искра» еще работал. Куклы, похожие на живых младенцев, моргали, хихикали и наперебой звали мам. Чудовища качали длинными шеями, разевали зубастые рты и шипели – Гисла всегда опасливо обходила этот отдел. Ей нужна была головоломка, лабиринт Мирте – точная копия подземного лабиринта, много веков назад построенного великим зодчим. Он выглядел совсем настоящим – с ловушками и подвесными молотами, с ножами, вылетающими из стен, с клубами дыма и хищными поползнями, с огненной змеей в середине. Голографический человечек, повинуясь безмолвным приказам игрока, должен был пробиться в центр, сразить чудище, забрать приз – копию древней короны императоров Мирте – и вернуться назад другим путем. Игрушка стоила много, Гисла считала ее чересчур дорогой для десятилетнего мальчика. Но она уже не первую неделю задерживалась на работе, пропустила субботний обед и воскресную прогулку… Порадую сына хоть так!

Продавец, зевая, упаковал подарок. Гисла смотрела, как сонно движутся толстые пальцы, покрытые белесыми волосками, как скользит между ними голубая бечевка, и злилась, злилась. Надо успеть прикупить свежих фруктов для Фуксы, пушистой носухи, уже пять лет делившей с ними жилье. Гисла не любила животных, но Ильмарин так просил… и теперь неуклюжая, пахнущая гнилыми яблоками, полная бездумной радости зверушка носилась по дому, подворачиваясь под ноги в самый неподходящий момент. И мальчик играл с ней, учил подавать лапу и приносить тапочки, разрешал спать в его постели и совать длинный нос в его завтрак. Иногда чудилось, что носуху сын любит больше, чем маму.

Пакеты с покупками полетели на заднее сиденье. Гисла нажала педаль и с места поднялась вверх. Десятый час, а в десять сын уже должен лечь – так прописали врачи. Приборная карта замерцала, прокладывая маршрут, до дома оставалось уже недолго. Сияющий мириадами огней вечерний город раскинулся далеко, тысячи летунов пересекали небо, огромные воздухолеты, полные пассажиров, неторопливо ползли сквозь легкие облака. Пешеходы оставались внизу.

Когда Гисла вошла в квартиру, мальчик еще не спал. Но встречать маму не вышел – в детской еле слышно играла музыка, раздавался грохот, треск и азартные выклики – опять воюет. И носуха тоже не показалась – опять дремлет где-то в шкафу с бельем или греется у сушилки. Лентяйка Фукса! Первым делом – снять каблуки, всунуть усталые ноги в мягкие тапочки. Затем пройтись по квартире – посуда в мойке – значит поел, грязная форма на полу в ванной – по крайней мере донес. Клетчатая рубашка едва ощутимо пахла молодым потом – взрослеет парень. Щелкнув пультом, Гисла сделала себе горячего молока с пряностями и медленно выпила, чувствуя, как с каждым глотком прибывает сил. Сполоснула миску, положила носухе порезанный апельсин. Теперь можно и к сыну!

На стук двери Ильмарин едва повернул голову:

–;Мааа?

Какой бледный! И под глазами круги. Обязательно надо в выходные выбраться в парк или на побережье – весна все-таки. А вот целовать в теплую макушку уже нельзя и обнимать костлявое горячее тело тоже – сын давно избегал ласки.

– Как дела в школе, Иль? Все в порядке?

– Блестяще по навигации, блестяще по математике, примерно по плаванью, ни с кем не дрался, обедал, был вежлив. Что еще ты хочешь знать, ма?

«Что ты думаешь. Что ты чувствуешь. Что скучал без меня». Гисла старательно улыбнулась.

– Посмотри, что я тебе привезла. Сюрприз!

Голубые глаза сына блеснули, губы дрогнули в нервной гримасе. Удивление? Любопытство? Усталая Гисла ждала радости и не сумела скрыть этого.

– Тебе не нравится, милый?

– Все в порядке, ма. Я давно мечтал о лабиринте Мирте. Можно поиграть?

– Нет. Сегодня уже поздно, завтра вернешься из школы и играй сколько захочешь. Что нужно сказать маме?

– Спасибо.

Сын поднялся со стула, подошел и привстал на цыпочки. Ритуальный поцелуй в щеку оказался холодным. Ну и ладно. Утро вечера мудренее. Прикрыв дверь в детскую, Гисла отправилась в спальню, аккуратно повесила на плечики рабочий костюм, закапала глаза, надела ночную маску и провалилась в сон, едва опустившись на простыню.

Будильник выдернул ее из кошмара – привычного, липкого, повторяющегося почти еженощно. Ледяное болото засасывало Гислу – по колени, по пояс, до самого сердца. Проворные черви ползали под одеждой, забивались в глаза и ноздри, мешая дышать. Тьма окутывала, зрение отказывалось служить, горло стискивала петля. А Рейберт, ее муж, ее возлюбленный, ее жизнь, уходил, не оборачиваясь, двигался к горизонту, туда, где мерцал и таял безразличный свет луны. Возьми, что мне дорого. Дорого. Мне. Возьми…

Холодный душ кое-как смыл дурной сон. Детская звукалка уже играла дурацкие песенки – Гислу от них тошнило, но Ильмарин просыпался лучше и собирался без ссор, если из пестрого ящика верещало про колеса, кораблики и веселых парней. Завтрак красовался на столике – две яичницы с зеленью, два тоста с горячим сыром, два стакана сквашенной с вечера простокваши. И не надо больше стоять у плиты – достаточно нажать кнопку.

Подбирая поджаристой корочкой последние капли желтка, Гисла оглядела кухню – миска Фуксы по-прежнему полна. Странно, у носухи всегда прекрасный аппетит!

– Шух-шух-шух! Хулиганка, куда ты спряталась? Шух-шух-шух!

Всматриваясь во все углы, Гисла прошлась по квартире. В шкафу с бельем пусто. В кладовой пусто. В ванной пусто. В прихожей сиротливо валяется старая тапочка – любимая игрушка носухи. На балкон убежала? Выпала из окна?

Сонный Ильмарин вышел из детской с полотенцем через плечо. Пижама уже коротковата ему, тощие щиколотки торчат.

– Милый, ты не видел, где Фукса? Не пойму, куда она спряталась.

– Я отдал ее Медному королю, – сказал Ильмарин.

– Что. Ты. Сделал, – медленно спросила Гисла.

– Отдал ее Медному королю. Понимаешь, ма, я очень хотел лабиринт. Ты давно обещала и не покупала, то времени нет, то денег. А Медный король всегда помогает. Помнишь, я побил Кучерявку, а директор выставил его виноватым – обижает талантливого ребенка. Медный король взял часы – и меня даже не наказали. Что сегодня на завтрак?

…Ладонью по мягкой щеке. И еще раз. И еще – до красных пятен на коже, до слез и визга! Чтобы почувствовал, сволочь, что натворил, чтобы ему стало больно – так же как мне сейчас!!!

– Яичница. Тосты. Ступай умывайся, милый, покушай и одевайся. В школу сегодня можешь не ходить.

– Спасибо, ма! Не люблю школу.

Неуклюжий спросонья Ильмарин поцеловал мать в щеку и, шаркая ногами, побрел в ванную. Только бы не закричать! Гисла позволила себе выдохнуть, лишь защелкнув дверь спальни. Заткнула рот ладонью и взвыла – тихо, чтобы не испугать сына. Король вернулся. И мальчик отдаст все, что дорого, – дом, друзей, маму. А потом король заберет его самого…

Привычным жестом Гисла пригладила большие волосы, утерла слезы, размяла рот – ей сегодня придется много улыбаться. Звонок директору – да, простите, не смогу, очень срочное дело. Звонок в школу – Ильмарин нездоров, он сегодня останется дома.

– Собирайся, милый, мы с тобой немного полетаем. Хочешь под облака?

Сын посмотрел на нее неприязненно.

– Ма, мы опять поедем к врачу для чокнутых? Сколько раз говорить – я не сумасшедший, просто люди вокруг идиоты.

– Я уверена, что ты здоров, Иль. Просто хочу немного лучше тебя понять.

– Ты меня никогда не понимаешь, – буркнул Ильмарин и надулся.

Одевался он долго. Невыносимо медленно застегивал одну за одной пуговицы рубашки, дважды менял носки, возился со шнурками. Потом захотел пить, потом уже с крыши запросился в туалет, жалуясь, что вот-вот описается. В летуне забрался с ногами на заднее сиденье, хотя это категорически запрещалось, включил дурацкую музыку и начал ныть. Ботинки ему жали, утренняя яичница пахла рыбой, кабину трясло, хочу холодного сока, поиграть в лабиринт, спать, домой. Зачем мы едем, тебе не надоело выбрасывать деньги на ветер? Ты не поймешь, все равно не поймешь, ма.

Крепко сжав руль, Гисла смотрела вперед.

На просторной стоянке медицинского центра всегда не хватало мест. Но сегодня удалось втиснуть летуна между черной шестиместной крыламой и хищным «дротиком» с затемненными стеклами. Сверка данных, моментальный анализ крови – и очередь, невыносимо долгая очередь к специалисту. Ильмарин мог бы превратить ожидание в ад, но молчал. Скрашивая ожидание, Гисла листала страницы карточки: рожден в срок, вес, рост, развитие. До трех лет – никаких особенных отклонений, только не говорит.

– Проходите!

Грузный душевед, похожий на диковинную статую, хорошо знал обоих. Он коротко выслушал Гислу и попросил ее подождать за дверью. С мальчиком он беседовал куда дольше, потом выдал призовые жетоны и отправил на третий этаж, в комнату храбрецов. И снова пригласил Гислу.

– Ничего нового, мамочка. Ноль сопереживания, высокая агрессия, сильная замкнутость, но в пределах ожидаемого. Мальчик растет бесчувственным. Вы знаете, он сожалеет о потере питомца.

– Неужели? – попробовала улыбнуться Гисла. – Он осознал, что натворил?

– Одноклассники завидовали ему из-за носухи – никому больше родители не позволяли взять в дом животное. А лабиринт, в который он играл ночью, оказался неинтересным. Ильмарин жалеет, что не попросил больше.

– Как вы думаете… – Гисла замялась. – Насколько это опасно, чего нам ждать?

– По идее я должен позвонить в школу и поставить Ильмарина на особый учет – парнишка с такими привычками однажды разрушил Мирте. Но не вижу смысла – с детьми мальчик практически не общается и навредить никому не сможет. Вряд ли он зайдет далеко. Вот приводить придется почаще, и контролировать жестче. Может быть, препараты? Пропьем курс, а?

Гисла покачала головой. От таблеток сын становился безразличным и вялым, плохо решал задачи, стонал и плакал во сне.

– Тогда будьте начеку, мамочка. В конце концов, это ваша вина.

Откуда он знает?

– У ребенка нет отца, он не знает отцовской ласки и отцовского воспитания. Вы постоянно пропадаете на работе, срываетесь, даже не пробуете наладить контакт с сыном. У мальчишки есть все, кроме любви.

«Что вы знаете о любви?!» – хотела спросить Гисла, но промолчала. Сухо поблагодарила, выложила на стол гонорар и ушла, не прощаясь.

Слова душеведа застали ее уже на пороге.

– За себя, мамочка, можете не беспокоиться. Сын не отдаст вас Медному королю. Вы, простите, мальчику безразличны.

На обратном пути Гисла свернула с проторенного маршрута. На Северной стороне подле заброшенных доков притаилась уютная бухта, о которой мало кто знал. С берега подобраться к тихому пляжу, скрытому стенами и скалами, было почти невозможно – только по узкой тропе вдоль обрыва. А посадить летуна на галечную площадку не составляло труда. Здесь царил покой. Ленивое море, шурша, перебирало камушки, выбрасывало на берег осколки снарядов прошлой войны и обломки знаменитой прозрачно-синей посуды – за день до подписания мирного договора имперский корабль потопили прямо в порту.

Девчонкой Гисла прибегала сюда – искупаться в уютной бухточке, подразнить неуклюжих птиц-рыбожорок, поваляться на теплой гальке, бездумно глядя в небо. Однажды волны вынесли ей под ноги кольцо с аквамарином, невыразимо прекрасным, прозрачным и в то же время полным цвета. Гисла не расставалась с украшением много лет, не снимая ни днем ни ночью. До сих пор ей казалось, что на безымянном пальце осталась едва ощутимая борозда… Зато глубокое чувство камня никогда больше не покидало ее.

Еще была жива мама, и веселые гости с утра до вечера толпились в их щедром доме. И старший брат находил минутку, чтобы поделиться сластями и, важно кивая, выслушать глупые девичьи секреты. И пушистый зеленый ковер лежал на полу в спальне, поутру обнимая босые ноги, словно лесной мох. И кружились веселые танцовщицы на механическом ночнике, отражали неяркий свет и словно бы улыбались богатой маленькой девочке, которую ждало только хорошее…

Она сделала все, чтобы Ильмарин был счастлив, сын стал центром и смыслом перекореженной жизни, она работала ради сына и терпела ради сына и ночами вставала прислушаться, как дышит во сне мальчик. Кого она вырастила?

Гисла открыла отяжелевшие веки. Тихие волны мерно накатывали на берег, горный хребет, закрывающий Фер от северных злых ветров, голубел вдали чередой бледных драконьих спин. Проворные летуны проносились над водной гладью, соревновались – кто пролетит в Райские ворота, не зацепившись за каменные зубцы? Легко рассекая воду, к порту приближался корабль из Мирте – стройный корпус, сияющий белизной, ленты флагов, неслышная музыка – они всегда приветствуют берег гимном. Где же сын?

Подстелив под себя дорогую кожаную куртку, Ильмарин сидел спиной к морю, вертел в руках одну из своих бесчисленных головоломок. Бледное лицо сына оставалось спокойным – море не радовало его, корабли не интересовали, гнев и страх матери не печалили. Он принимал дары, словно король. И однажды принесет ее в жертву – душевед ничего не понимает в людях!

– Полетели домой, – рявкнула Гисла и пошла к летуну, впервые в жизни не обернувшись – следует ли за ней сын.

День потянулся за днем, неделя за неделей. Работа встречала Гислу сияющей россыпью редких камней с редкостными изъянами. Ноги все так же ныли от каблуков, глаза слезились от перенапряжения, коллеги все так же делали вид, что ее – женщины, полукровки, выскочки – не существует в стерильном пространстве офиса. Вот только взгляд в сияющую сердцевину сокровища больше не радовал.

Дома тоже ничего не менялось. Умная кухня сама варила обеды и разогревала еду, приходящая домработница раз в неделю начищала жилище, будильник так же безжалостно возвещал утро. Сын притих, в школе больше не жаловались. Целыми днями Ильмарин проводил в детской, возился с головоломками, что-то строил и собирал. Казалось, он избегал матери, и Гисла тоже неосознанно отступила на шаг. Она все так же приносила подарки и спрашивала про успехи, но от субботних прогулок и семейных обедов уворачивалась под любыми предлогами – находила мальчику развлечения, вызывала приходящего друга, сказывалась больной.

Снова пришла бессонница. Кошмары стали витиеватыми, наслаиваясь друг на друга, они порождали целую череду ужасов. Измученная Гисла своими руками сбрасывала Рейберта в черный колодец, вскрывала мужу вены, чтобы кровью напоить сына, вырывала из груди мужа сердце и впихивала себе в разбухший живот. Приходила безмолвная мама, качала седеющей головой, мертвый брат смотрел с укором и запирал двери. Просыпаясь в одном сне, Гисла оказывалась в другом, кошмар начинался сначала. И являлся Медный король. Дай, что мне дорого. Попроси, что тебе нужно. Дай, что мне дорого. Дай. Дай. Дай.

Сладкое молоко убирает воспоминания, дарует сон без сновидений и дни без сожалений. Надо принять совсем немного и станет легче. А потом жизнь сотрется, превратится в белое полотно… Гисла держалась.

Господин директор заметил неладное. От его выпуклых, темных, по-звериному проницательных глаз не уклонялась ни одна мелочь. В кабинет Гислу вызвали под надуманным предлогом – якобы она упустила трещину в прозрачном боку алмаза. Но камнем дело не ограничилось.

– Вы же в курсе, коллега – я ценю ваши способности и усердие, закрываю глаза на ваши слабости и… назовем это особенностями. Мне не раз советовали найти другого специалиста, но я всегда защищал вас, Гисла. Что происходит?

На стол легла тонкая стопка графиков и таблиц. Гисла едва взглянула на них, она и так знала – скорость работы упала, точность уменьшилась. Ошибки? Она никогда раньше не ошибалась, но цифры выглядели красноречиво.

– У меня неприятности дома. Сын…

– Растить мальчика без отца сложно. Вы не думали о кадетском корпусе или закрытой школе? Там учат дисциплине и послушанию.

– Не в дисциплине дело. Ильмарин особый мальчик.

– Я знаю, дорогая, поверьте. Все дети особые, у меня восьмеро сыновей и каждый доставляет родителям свои проблемы. Ильмарину двенадцать?

– Десять.

– Значит, не наркотики и не девочки. Он ворует? Дерется? Не подчиняется? Говорите же, Гисла, я на вашей стороне. Времена нынче сложные, мне не хотелось бы терять сотрудника.

«Но я готов», – поняла Гисла. Если проблема не будет решена, господин директор выкинет ее, как конфетный фантик. Единственное, что она умеет делать, – осматривать и оценивать камни, гранильщик из нее так себе. Алмазная биржа одна в стране. Работа – самое дорогое, что у нее есть…

– Вы меня вообще слушаете?

– Ильмарин принес дар Медному королю, – неожиданно для себя выпалила Гисла.

– Сильно придумал парень. – На миг в бесстрастном лице директора проступило что-то человеческое. – Что собираетесь делать?

– Не знаю. Я ему не авторитет, учителя тем паче. Он никого не слушает, и ему ничего не жаль. Эгоист, бесчувственный эгоист.

– Все подростки эгоистичны, особенно мальчики. Возвращайтесь к работе, Гисла, и постарайтесь больше не огорчать меня! Я подумаю, чем помочь. …Хотя что тут думать. Пообещайте, что не станете болтать.

Гисла молча кивнула.

– Вы знаете Маяк Фера? Не новое строение на мысу Горделивых, а костяную башню на Десяти островах?

– Да, я слышала – древнее здание, говорят, его строили колдуны.

– Маги, моя дорогая, башню ставили маги. Там, на острове, в уединении живет мой… э… мой родственник. Он очень стар, его мать не проходила генную модификацию. Он выглядит э… необычно.

– Как зверуин, – жестко сказала Гисла.

– Мой народ предпочитает слово «нагор», – нахмурился директор. – Разговор-с-Облаком носит перстень. Он многое знает, бывал в довоенной библиотеке Фера и служил Императору. Он сумеет помочь, я уверен.

Длинные, желтоватые пальцы директора пробежались по россыпи кнопок. Улыбчивая красавица секретарша тут же открыла дверь.

– Милочка, оформи приказ. Неделя отпуска за свой счет. И закажи билеты на паром к Северной стороне.

Потупив глаза, Гисла сложила ладони в жесте «вечная благодарность». Господин директор молча кивнул и отвернулся к экрану. Он хотел ее, всегда хотел – не так как люди, звериной, свирепой жаждой. И нерушимо хранил верность двум своим женам, не позволяя себе ни слова, ни прикосновения. Только взгляд, от которого плавились кости.

Этой ночью Гисла спала спокойно. И проснулась с улыбкой – совсем как в юности, в дни ожидания. Сборы в дорогу не составили труда – куртки, ботинки, фляга с водой, упаковка галет, наличные. Добираться на летуне не в пример проще, но удастся ли посадить машину на незнакомом острове? А паром развлечет сына.

Ни капризов, ни возражений, ни выматывающего душу нытья. Ильмарин собирался покорно, почистил зубы, подогнал по плечам рюкзак, надел кепку. Наблюдая за ним, Гисла долго не могла понять, какое чувство проступает в уголках губ, опускает взгляд вниз, делает движения мальчика резкими и неровными. Потом осознала – страх, сын отчаянно боялся дороги. Еще полгода назад Гисла перенесла бы поездку, постаралась бы разговорить и утешить сына. Теперь она была непреклонна.

На Северной стороне ничего не менялось многие годы. Центр и юг Фера кипели активной деловой жизнью, здесь располагались не только Дворец Правителей и Алмазная Биржа, но и торговые центры, деловые кварталы, дорогие дома. По Северной стороне до сих пор разъезжали допотопные вагончики с электрическими звонками, в гавани плавали деревянные рыбачьи лодки. На грязноватых улочках торговали бумажными книгами и медной посудой, пекли хлеб в дровяных печах и ходили друг к другу в гости. Где-то в дальних кварталах, в одном из приземистых кирпичных домов жила вдова брата и племянники-близнецы. Разыскать бы их… Все потом.

На привычного к стеклу, металлу и безукоризненной чистоте Ильмарина паром произвел впечатление. Шум, гвалт, запахи, перебранки, накрашенные толстые женщины, драчливые, оборванные мальчишки, пожилые работяги в комбинезонах и тяжелых вязаных свитерах, ящики с трепещущей, только что выловленной рыбой. Брызги волн, стаи вечно несытых морских птиц, силуэты заснеженных гор на горизонте, колыхание палубы под ногами, легкая, но никак не проходящая тошнота…

– Ма, мне кажется, мы плывем в прошлое.

– Так и есть, милый, так и есть. Смотри вокруг повнимательней.

По дощатому трапу они сошли на твердую землю. Пассажирская гавань выглядела суетливой и пестрой, словно птичий базар. Обрамленная фонарями брусчатая набережная опоясывала бухту, огибала развалины крепости. Рыбаки и экскурсионные катера швартовались у бывшего Угольного причала. Гисла пошла туда, Ильмарин, демонстративно волоча ноги, последовал за ней. Уличные торговцы зазывали наперебой, пытаясь всучить приезжим связки сушеных рыбок, разноцветные шали варварски грубой вязки, причудливые раковины и «настоящий» жемчуг…

– Ма! Ну мама же! Посмотри!

Гисла обернулась на зов и ахнула. «Сладкий цветок»! Запретное и любимое лакомство. Грязноватые грубые руки мастериц бродячего народца накручивали на тонкие палочки клочья сладких, щекочущих язык волокон – зеленых, малиновых, алых и голубых. Мамы и бабушки хором отказывались покупать «эту гадость!», и приличные детки из богатых домов отчаянно завидовали портовым мальчишкам, которым никто ничего не запрещал.

Две монетки перекочевали в подставленную ладонь дочерна загорелой старухи. Липкое лакомство заполнило рот – сахар. Обычный сахар и лучше даже не думать, чем его красят. Да, Иль?

Сын вдруг засмеялся. Сияя перепачканным вдрызг лицом, он осторожно обкусывал пестрые клочья, слизывал тягучие ниточки, утирал губы и пальцы. Не чертов гений, не «особенное развитие» – простой счастливый мальчишка.

Летуны, как Гисла и думала, к старому маяку не ходили. Сесть там негде, вокруг башни закручиваются восходящие потоки и вообще… сами понимаете. Экскурсионные катера обплывали достопримечательность по большой дуге – да, архитектурный шедевр времен Первой империи, строил маг Альдарин, реставрировали перед Великим Морским Походом, служил ориентиром, пребывал в ссылке знаменитый поэт Курцат, помните чудные строки: белая пена, одевшая белых бедер холмы… Причалить к острову? Ни. За. Что.

Сдаваться Гисла не собиралась. Не обращая внимания на ворчащего сына, она переговорила с несколькими рыбаками. Золото открывает все двери. И конечно же лодка нашлась – деревянная, без мотора и паруса, зато с водяными колесами – на приступочках отдыхали холеные крысы, свесив хвосты.

Угрюмая рыбачка, немногим постарше Гислы, встала к штурвалу, положила на темный обод сильные, как у мужчины, руки. Для пассажиров на скамьи бросили старый брезент – хоть укрывайся от брызг, хоть подкладывай, чтобы мягче сиделось. Сильно пахло рыбой, дно и борта покрывали прилипшие чешуйки, в сетчатой корзине еще оставались водоросли.

– Пока вы там свои дела делаете-та, поду заброшу переметы на Камушки. Желтоперки там – во! – Рыбачка неприличным жестом обозначила величину желтоперок. – Богатые места, и рыба-солнце на нерест ходила-та и морской угорь. Тащишь его за усы, тащишь, а он зубишши скалит – недосмотришь, и пальца нет.

– Госпожа дама, дозвольте спросить, – встрял Ильмарин. – Подскажите, будьте любезны, почему все боятся плыть к Маяку, а вы нет?

Рыбачка хихикнула:

– Госпожа! Дама! Ишь, завернул малек. Эти… шлепуны сытые… боятся-та – из башни вылезет зверуинский колдун и превратит их в крысиные какашки! А потом сожрет вместе с лодками. Тьфу! Я четверть века в море, четверть века хожу на Камушки и плевать хотела на трусливую болтовню.

– Значит, там никто не живет? – поинтересовалась Гисла.

– Отчего же, – посерьезнела рыбачка. – Колдун и живет. Зверуин зверуином, как на картинке. Четыре ноги, лохматый, хвостатый, бровастый – ух и зыркает! Старенький, правда, стал, к людям давно не выходит.

– Вы с ним знакомы?

– Бывало-та. Сладости ему покупала, пирожки с медом. Газеты привозила, книги брошенные – ох и охоч-та до книг. Денег не давал, зато рыбу вызывал к берегу. Сядет этак, хвост вытянет, ровно собака, достает свою дудку и ну наигрывать. И рыбины так и валят, так и валят!

…Значит, действительно маг. Отвернувшись от собеседницы, Гисла посмотрела на море. По зеленоватой воде бежала мелкая рябь. С запада караваном потянулись высокие белые облака – словно замки и храмы Мисте явились во всей красе навестить старый Фер.

– Ма, смотри, как красиво! Похоже на корабли Рэзви-арра в игре, – восхитился Ильмарин.

– Нажмешь кнопку – повернут на восток, нажмешь другую – начнется буря, – буркнула Гисла.

– Типун вам на язык, обоим! Чтоб и слов таких в море не слышала! – Рыбачка посмотрела на горизонт, сунула в рот корявый палец и подняла вверх. – Ветер усиливается. Эй вы, голохвостые, Шуу вас раздери – цуг! Цуг, я сказала!!!

Крысы в колесах быстрее зашевелили лапами, лодка прибавила ход. Прищурив глазки, рыбачка еще раз оглядела пышные облака.

– Зря я с вами связалась, ну да ладно. Как пристанем – поторопитесь, ждать не буду. Если погода переменится, к острову не причалить и не отчалить, разобьет о скалы.

Шли немногим более двух часов. Солнце уже подобралось к зениту, желтый диск окутала дымка. Погода и вправду менялась. Лодка осторожно вошла в узкую бухту, угрюмая рыбачка спрыгнула в воду, подхватила конец и подтянула суденышко почти к самому берегу.

– Дальше прыгать придется, иначе дно поцарпаю. Не бойтесь, дамочка, здесь мелко.

Гисла разулась, спрыгнула первой и подхватила Ильмарина на руки. Тяжелый, скоро и не поднимешь! Десять шагов – и суша. Бурые скалы, каменистые осыпи, скудная зелень, шумные стайки чиркунов, крабы на притопленных валунах. И огромная, словно длинный зуб рыбы-зимы, башня из резной кости – она возвышалась над островом словно каменный великан над компанией жалких людишек. Рыбачка помахала им рукой:

– Поспешите!

Вверх к Маяку вела узкая, извилистая тропа, словно выгрызенная в толще скалы. К удивлению матери, Ильмарин поднимался легко, скакал козленком. Самой Гисле подъем давался с трудом, она задыхалась, оскальзывалась и цеплялась руками за выступы. Вот и вход!

Стучать не пришлось – дверь оказалась полуоткрытой. В прихожей царил затхлый полумрак, резная – на чем только держится? – винтовая лестница поднималась наверх, к лампе и зеркалам.

– Здравствуйте, достопочтенный Разговор-с-Облаком! Я приехала к вам из Фера, от вашего родственника. Где вы?

Тишина. Оглядевшись по сторонам, Гисла увидела у входа масляную лампу и зажгла ее, ловко выбив искорку из огнива. Ильмарин завороженно следил за ней.

– Так раньше разводили огонь, милый. Хочешь подержать?

Ильмарин покачал головой. Он явно робел, пыльные сумерки пугали его. Оставив сына у входа, Гисла сама обошла нижний этаж. Закуток с тюфяком и волглыми одеялами, больше похожий на стойло, чем на человеческую спальню. Кухонька с пустыми горшками и холодной старинной печкой – Гисла мимоходом удивилась мастерству неизвестного печника, ловкой подгонке маленьких кирпичей. Кладовая – истлевшие травы, изъеденная жучком крупа, мучная пыль, коробка с окаменевшими леденцами. Непохоже, чтобы кто-то здесь жил. Впрочем, маги могут питаться воздухом и пить солнечный свет…

Подняв лампу повыше, Гисла осторожно поднялась по винтовой лестнице. Ей казалось, что хрупкие ступени вот-вот обломятся под ногами – чушь, если выдержали зверуина, и меня перетерпят!

Верхний этаж оказался совсем другим. Водя лампой вдоль стеллажей, украшающих стены, Гисла восторженно пересчитывала корешки старинных книг. «Путешествие через Осий Нос», «Поучительные сказания о людях, животных и прочих тварях», «Хроники Зверуинов». Какая роскошь! Большое кресло-качалка стояло у круглого, словно иллюминатор, окна, рядом на тумбе высилась стопка пожелтевших газет. Впрочем, их тоже покрывала мелкая пыль. На третьем ярусе красовалась огромная чаша старинной лампы в круге окон из особенного, усиливающего свет стекла. Масло в чаше давно загустело, но Гисла не сомневалась – стоит бросить горящую лучинку, и свет Маяка снова озарит бухту. Она с трудом удержалась от соблазна.

– Ма! Маа! – раздался испуганный голос сына. – Мама, ты там в порядке?

– Да, милый, все хорошо. Поднимайся наверх, посмотри, здесь роскошная библиотека!

– Мне темно и страшно! Я хочу уйти отсюда.

Гисла вздохнула и погладила темный корешок книги, сделанный из удивительно мягкой кожи. …А ведь жизнь могла бы оказаться совсем иной. Без выматывающего труда, вечных тревог, капризов, детских болезней, без унизительных шпилек высокомерных ювелиров и косых взглядов их холеных, расфранченных жен. Без тоски по несбывшемуся, бесконечных ночных кошмаров и тягучей бессонницы. Без Рейберта. Она помнила ужас потери, но уже не смогла бы различить ни лицо, ни голос любимого – время стерло бесследно. То, что дорого, у нее все-таки взяли.

…Просто жить, без конца перечитывать старые книги, наслаждаясь запахом пыльной бумаги, качаться в кресле, смотреть на закаты и на восходы, на бури и мертвый штиль, на огромное небо, не испорченное подсветкой города, на драгоценную россыпь звезд. Разжигать лампу вечером и гасить ее поутру, протирать фитили, поднимать на лебедке тяжелые бочки с маслом. Томить в печи медленные деревенские каши, заваривать чай из трав, бросать на сковородку, в кипящее море масла, серебристую рыбу. Танцевать при свете луны, петь без слов, рисовать сажей на белых тарелках – и безжалостно смывать причудливые узоры. Выходить по утрам босиком, на камни, сбрызнутые росой. Стать хозяйкой, Госпожой Маяка. Навсегда обрести покой. Нужно совсем немногое – от всего сердца отдать острые грани камней, верную лупу, искристый блеск аквамарина…

– Мама, скорее!

– Иду, родной, уже спускаюсь!

Шмыгающий носом Ильмарин топтался у двери, бледное личико сделалось совсем детским – куда девался напускной гонор?

– Поехали домой, ма, давай скорее – видишь, погода портится.

И вправду, тяжелые серые тучи уже подкрадывались к солнцу. Воздух заметно похолодел, ветер усилился.

– Набрось капюшон, милый, а то продует. Похоже, маг здесь больше не живет – может быть, он уехал к своим родичам или умер, и его смыло волнами.

– Я никогда не видел живых магов, ма! Только в игре.

Гисла ничего не сказала. Отца она помнила, смутно, но все же помнила.

Сын выбежал первым, заскакал по камням, бахвалясь ловкостью. Удивительно – днями дома, а пространство чует как птица. Или это тоже подарок Медного короля? Постой-ка…

– Иль, здесь еще тропа. Давай посмотрим, куда она ведет.

Обходя башню по узкой дорожке, вымощенной камнями – кто-то долго трудился, выкладывая узор, – Гисла спиной ощущала молчаливое неодобрение сына. Но сдаваться не собиралась – она приехала не затем, чтобы водить пальцами по пыльным корешкам чужих книг.

Остров оказался больше, чем показалось. Дорожка вела вглубь, пряталась среди полуголых приземистых деревьев – весна едва брызнула зеленью по корявым веткам. Гисла шла все быстрее, ей овладел азарт охотника – так среди десятков не отшлифованных еще алмазов пальцами чуешь тот камешек, что превратится в изумительный бриллиант чистой воды. Поворот, еще один, подъем, ступеньки, вырубленные в скале, мост над узкой расщелиной – две доски без перил.

– Иль, дай руку! Доверься мне и ничего не бойся.

Гислу высота не страшила.

Скальный выступ венчала беседка, построенная из редчайшего, полупрозрачного мрамора, гладкого, словно цветочные лепестки. Восемь тонких колонн с тюльпанными капителями, круглый купол, каменный стол. Или гроб? На белых плитах, свернувшись, словно младенец в утробе матери, лежал старец, длинные пряди седой бороды трепал ветер.

– Он мертвый, ма, совсем мертвый. Не надо туда ходить, пожалуйста.

– Ты не понимаешь, Иль! – рявкнула Гисла. – Хватит ныть, помолчи, будь мужчиной!

Удивительно – труп совсем не истлел, он скорее иссох. Хрупкая кожа обтягивала скулы, бугры плеч и выступы позвоночника, когти на лапах отросли, свиваясь в жгуты. Лишь открытые глаза немо чернели, скрывая тайну смерти. Ран или следов крови на теле не сохранилось. Похоже, Разговор-с-Облаком пришел сюда сам и спокойно испустил дух. Из беседки открывался фантастический вид, даже низкие облака его не портили. Синие спины далеких гор, полоска берега, усыпанная красным песком, острые зубцы скал. Место, где хочется умереть. И жить тоже хочется!

Мягкий отблеск привлек внимание Гислы. На сморщенном пальце мертвого зверуина красовался изумительной работы старинный перстень. Сплетенные ветви священного тисовника обнимали крупный кабошон – аметист чистейшей воды. В фиолетовой глубине мерцали красноватые и зеленые отблески, подобные камни находят лишь в глубочайших пещерах Черногорья на границах Империи. За долгие годы работы Гисле не доводилось видеть и десятка таких аметистов. У отца был похожий перстень, но из ветвей тисовника рос кровавый рубин. Невозможно бросить редкостное сокровище на богом забытом острове, схоронить вместе с трупом. Камень станет мне дорог, подарит власть, откроет путь к небу…

– Мама, остановись! – Голос сына перекрыл шум ветра. – Кольцо чужое, оно принадлежит старому магу. Ты никогда не брала чужое и мне не разрешала!

– Это просто дорогое колечко, милый. Хозяин умер, жаль, что оно пропадает зря – видишь, красивое, изящное и мне пойдет. Вырастешь – куплю колечко и для тебя.

– Оно мертвое, мама, мертвое и чужое. Неужели ты не понимаешь?! – Сын чуть не плакал.

Кипучая ярость поднялась в сердце Гислы – щенок, мальчишка, как он смеет перечить матери! Перстень мой, я нашла его и буду владеть по праву! Не сметь возражать! Не сметь!!!

Гисла уже занесла ладонь и вдруг увидела себя в глазах сына – обезумевшую от ярости ведьму, всклокоченную и злобную. Никогда в жизни она не била Ильмарина. И сейчас собралась ударить его из-за дурацкой побрякушки?

– Я схожу с ума? – жалобно спросила Гисла у моря и ответила сама себе: – Нет конечно!

Перстень истосковался по живому теплу, он ищет нового повелителя. И стоило мне ступить на остров, он почуял во мне кровь отца. Все верно – если маг не подчиняет себе перстень, перстень подчинит себе мага… Прости, приятель, придется тебе полежать здесь еще.

Утерев пот со лба, Гисла земным поклоном поклонилась старому магу. Рванула с шеи филигранную розу, положила на плиты, сложила ладони в жесте «великая благодарность».

– Оставь себе то, что дорого, Разговор-с-Облаком. Оставь маяк, остров, власть и могущество, спи спокойно. Мне чужого не надо.

Хлесткий порыв ветра стал ей ответом, на горячую щеку упала первая капля дождя. Не лучшее место, в котором может застать непогода.

– Иль, надо выбираться отсюда! Спускаемся к бухте, и лодка нас заберет. Я вперед, ты за мной, следи, куда ставишь ноги, и цепляйся за камни. Осторожней, прошу тебя.

Узкий мост и каменные ступени не успели намокнуть, остальной путь выглядел сносно – спускаться легче, чем подниматься, даже под проливным дождем. Ильмарин не оступился ни разу.

Лодки не было. Оскальзываясь на гальке, Гисла пробежалась по берегу, покричала, помахала руками. Умом она понимала – к острову сейчас не причалить, но верить отчаянно не хотелось. Вряд ли рыбачка бросит пассажиров на Маяке навсегда, скорей всего выждет погоду и вернется, Северные честны. Но сейчас лодка им не поможет.

– Иль, мы поднимемся к башне и укроемся там от дождя. Волноваться нечего, милый, рыбачка приплывет завтра и нас заберет. Лезь вперед, я пойду следом, хорошо?

– Почему я должен идти первым? – заартачился сын.

Нашел время упрямиться! Весь в отца – Рейберт тоже упирался на ровном месте.

– Потому что я тяжелей, милый. Если ты упадешь, я сумею тебя поймать. Если я упаду, то снесу тебя своим телом, понимаешь? Вот и славно, не о чем спорить. Вперед!

Карабкаться по скользким, мокрым, норовящим то и дело пошатнуться камням оказалось до невозможности трудно. Струи грязной воды норовили забраться за шиворот, залить лицо. Густые сумерки мешали различать дорогу – даже острое зрение Гислы не помогало. Дважды она успевала подстраховать сына, дать опору ноге и удержать равновесие. В третий раз тоже успела – и сорвалась сама, съехала до половины склона, нахлебавшись грязной жижи. Повезло, что не в пропасть, не лицом на острые камни! До костяной двери оставалась пара десятков шагов, ловкому мальчику раз плюнуть. Но он стоял и смотрел, дрожа всем телом.

– Иль, ступай внутрь, скорее! Я сейчас поднимусь сама, не бойся, милый, мама справится!

– Ты отдашь меня Медному королю? – неожиданно спросил сын. – Отдашь, чтобы спастись?

– Не болтай глупости! Марш в тепло! – прикрикнула было Гисла, и чуть не сорвалась снова. Она наконец услышала, что сказал Ильмарин.

До заветной двери она добралась с третьей попытки. Кое-как, дрожащими пальцами, высекла искру и зажгла лампу. Ей захотелось прижать ладони к теплому стеклу и тотчас уснуть, но следовало позаботиться о себе и о сыне. Хорошо, что ботинки не промокали, и куртка не подвела. Сын отчаянно замерз – губы совсем посинели, пальцы дрожали и коленки ощутимо тряслись. Ничего, сейчас согреешься – кутайся в одеяла, а я разведу огонь. Гисла разожгла печь старой газетой и пустила на дрова колченогий табурет из кладовки. Она надеялась, что до книг очередь не дойдет. В травах нашелся еще пригодный в пищу пучок горного златолиста. Чистой воды, к счастью, не занимать, Гисла выставила горшок под дождь, и вскоре душистый отвар уже стоял на плите. По скупой привычке голодных лет захотелось проверить запасы – мука и крупы выглядели паршиво, но на несколько дней их хватит. К тому же есть рыба, крабы, птичьи яйца, в прибрежных камнях наверняка прячутся моллюски. С голоду мы не умрем. И галеты, как я забыла!

Сглотнув слюну, Гисла взяла себе два хрустких квадратика соленого теста, еще четыре отложила на утро, остальное отдала сыну. И с удовольствием смотрела, как он ест, прихлебывает отвар из кружки, как румянец пробивается на щеках и розовеют губы. Пламя лампы отбрасывало на стены причудливые длинные тени, буря стихала, дождь мерно стучал по стеклам. Хорошо…

– Ма, ответь, только честно – мы выберемся отсюда?

– Конечно, милый. Я же сказала, рыбачка приплывет поутру и заберет нас на Северную сторону. Оттуда наймем летучку и поедем сразу домой. Я приготовлю твой любимый омлет с грибами и разрешу есть сладости – сколько хочется! Уговор?

– А если она не приедет? Если утонет в море – вон какая там буря!

– Зажжем маяк. Он давно не горел, люди увидят свет и поймут, что что-то случилось. И приедут за нами. Честное-пречестное слово!

Недоверчивое лицо Ильмарина расслабилось, Гисла потрепала его по влажным волосам, мимоходом привычно проверив жар – обошлось. И села рядом, так чтобы видеть глаза.

– А давай ты тоже ответишь мне честно, сын? Да? Спасибо! Скажи, откуда ты взял чушь про Медного короля и с чего решил, будто я пожертвую тобой?

Ильмарин потупился:

– Бабушка мне сказала, еще давно.

– Что именно сказала бабушка Кэри-анна? – очень спокойно поинтересовалась Гисла.

– Что ты отдала Медному королю моего папу!

– Вот так прямо и отдала?

– Да, – всхлипнул Ильмарин, – отдала, чтобы завладеть его деньгами. А когда тебе что-то очень сильно понадобится, отдашь и меня, потому что идешь по трупам.

Разминая лицо ладонями – якобы это снимало головную боль, – Гисла сумела скрыть чувства. Она всегда знала, что неудавшаяся свекровь ее недолюбливает, но такое?! Старая ведьма.

– Послушай меня внимательно, Иль, сын мой! Ты знаешь, что я никогда тебе не врала?

– Да, ма.

– Так вот. Давным-давно, сразу после войны мы с Рейбертом… с твоим отцом познакомились на продуктовом рыночке, очень смешно познакомились, я когда-нибудь расскажу. Вскоре мы поженились.

– По-настоящему?

– Конечно, милый, ты законный сын своего отца. Не слушай глупых мальчишек! Мы жили очень счастливо, хотя и совсем небогато. И любили друг друга по-настоящему. Но у меня не получалось родить ребенка – ни через год после свадьбы, ни через десять. Рейберт говорил, что все равно будет любить меня, но мужчинам нужны сыновья.

– И что ты сделала, ма?

– Много лет я носила на пальце кольцо с аквамарином – подарок моря. И дорожила им. А однажды вечером закрылась в комнате и сказала: «Медный король, возьми, что мне дорого, дай, что мне нужно».

– Значит, Медный король… Погоди, что случилось дальше?

– Ничего не произошло. От злости я вышвырнула кольцо на улицу и потом не нашла. И сказала – забери что угодно, дай сына! А через неделю Рейберт оставил меня – вспылил из-за пустяка, хлопнул дверью, уехал к матери за Пролив. Через две недели я почувствовала, что понесла. Через месяц он вернулся, с цветами и подарками, хотел извиниться и начать все заново.

– И опять передумал?

– Не осуждай отца, Иль, он хороший человек, просто вспыльчивый. Узнав о беременности, он решил, что я ему изменила, ребенок не его, и я пропащая женщина. Собрал вещи, оставил на тумбочке пачку денег и уехал. Больше я его не видела.

– Медный король забрал папу?

– Нет конечно, не говори глупости. Он переехал в Империю, много трудился, стал большим человеком. Думаю, у тебя есть несколько младших сестренок и братиков. Твоя бабушка, Кэри-анна иногда сообщает о нем и его семье – все еще надеется сделать больно. Можешь сам написать ей, когда захочешь, и расспросить об отце. Тебе стало понятнее?

– Да. Теперь да.

– Какой же ты еще маленький! – улыбнулась Гисла и осторожно приобняла сына за острые плечи.

Ильмарин прижался к матери, зарылся лицом в мягкую кофту.

– Мама, позволь я расскажу тебе еще кое-что. Только обещай не сердиться! Пожалуйста!

– Конечно, мое солнышко, говори.

– Я не отдавал Фуксу! Я поменял ее. На лабиринт.

– Да, милый, я знаю – Медный король забирает жертву и дает тебе то, что ты просишь… или то, что сочтет нужным.

Разозленный, Ильмарин стукнул кулаками по одеялу.

– Ты опять не понимаешь, ма! Постарайся просто послушать.

Гисла кивнула.

– Я очень сильно хотел поиграть в лабиринт, чтобы он был мой и ни с кем не делиться. А Ангус очень сильно хотел носуху, он год просил у родителей, чтобы ему разрешили. Ни у кого в классе зверушек нет, ты же знаешь. Вот мы и поменялись с ним. Не переживай, Фуксе сейчас хорошо, ее балуют, гладят и выпускают в сад. А потом мы поменяемся назад, уговор!

Камень с души. Огромный камень в огромную гулкую пропасть.

– При чем тут Медный король, милый?

– Я боялся признаться – вдруг ты расстроишься, станешь ругаться. Вот и ляпнул первое, что придумал.

– А дедушкины часы?

– Потерял. Взял с собой в школу и потерял в раздевалке, отстегнулась цепочка, и всё. До сих пор жалко.

– А душевед?

– Ну ма… Я говорил, что он идиот? Верит всему, как маленький. В следующий раз скажу, что собираюсь стать смотрителем Маяка вместо мага из зверуинов.

– Ты и вправду собрался?

– Ма… мама, что с тобой? Мама, ты плачешь?

По смуглым щекам Гислы катились слезы, она беспомощно утирала их ладонью.

– Я никогда в жизни не видел, чтобы ты плакала. Думал, ты не умеешь.

– Еще как умею, видишь, сырости напустила, – всхлипнула Гисла. – Сейчас перестану, глотну водички, и все пройдет. Я люблю тебя, милый.

– И я… ма.

Он ни разу за десять лет не сказал «люблю».

Гисла подлила в кружку отвара, подбросила дров в печь, смыла слезы и вернулась к мальчику. Сын прижался к ней, доверчивый и теплый. Совсем как она когда-то жалась к маме, выздоравливая после долгой болезни.

– Рассказать тебе сказку, Иль?

– Раньше ты их не рассказывала. А другим мальчикам и рассказывали, и читали. Я думал, потому что я проклятый ублюдок.

– Забудь это скверное слово! У меня очень много работы, мы бы не выжили, если б я не работала. Зато сегодня никто нам не помешает, правда?

Ильмарин кивнул и потер кулачком глаза.

– Слушай, милый! Жил на свете маг, по прозванию Бродячая искра. Он складывал печи в домах, в которых гостил подолгу. И однажды…

Утихающий дождь еле слышно стучал по стеклам. Сонные волны лениво бились о темную гальку. Фитилек лампы тихонько потрескивал, то вспыхивая, то опять угасая, тени приплясывали по стенам. Мыши шуршали и переругивались в кладовой, семейка чиркунов свила гнездо в шкафу, и птенцы робко попискивали оттуда. Тысячи книг заполняли глубокие стеллажи, они пахли кожей, сыростью и библиотекой, они ждали заботливых рук и внимательных глаз хозяина.

Мать и сын сидели рядом в старинной башне ферского Маяка.

Медный король не имел власти над ними.