Читать книгу Лигр - Марина и Сергей Дяченко - Страница 4

Трудно определить жанр романа «Ведьмин век»: пожалуй, это не городская фэнтези, но магический реализм – то есть довольно близкий к нашему мир, в который встроена некая дополнительная система координат, не просчитываемых привычными методами. Есть в нем ведьмы: потенциальные (это некое врожденное свойство) и инициированные, причем только после инициации в них просыпается по-настоящему опасная сила. А есть и навь – пришельцы, точнее, пришелицы из мира мертвых. Ведьмами занимается Инквизиция, нявками – служба чугайстеров: друг с другом у них отношения… сложные, скажем так. Впрочем, взаимоотношения этих персонажей и с рядовыми жителями того мира – тоже не простые. Особенно если кому-то из этих жителей посчастливилось (точнее, наоборот) соприкоснуться с одними из мета-персонажей «Ведьминого века»…

По меньшей мере двое из героев этого рассказа в исходном романе тоже есть. Только здесь, в рассказе, они моложе на лет пятнадцать… Один из них – Клавдий Старж, будущий Великий Инквизитор… А второй герой… Как вы думаете, кто это?

Каникулы закончились неожиданно, как бывает всегда. Только что звенел последний звонок, впереди – бесконечное лето и бесконечная свобода… и вдруг оказывается, что лето пролетело, а вместо свободы тебя ждут алгебра, геометрия, физика, прочие заумные науки. Невесть зачем нужные, когда любой, кто хоть раз слышал твой голос, знает, кем ты станешь во взрослой жизни.

В последний день августа Феда, Станка и Люра убежали на реку пораньше.

– Девочки, у вас завтра торжественная линейка! Вы хоть форму погладили? – кричала вдогонку тетя Алия, родная мама Станки и приемная Феды.

– Мы успеем! Вечером!

На берегу реки у них было секретное место, маленький пляж под обрывом – там, где Матица, устав разбрасывать широкие ленивые петли, сворачивает на юг к морю. Люра была трусихой, потому плескалась на мелкоте. Зато Феда со Станкой сплавали даже к противоположному берегу, где до горизонта расстилались бескрайние виноградники округа Эгре. Они так увлеклись, болтая о пустяках, что не заметили, когда течение снесло их за излучину. Пришлось потрудиться, возвращаясь. Станка выбилась из сил, то и дело отставала, и Феде приходилось поджидать двоюродную сестру. А когда они наконец добрались до пляжа, оказалось, что там гости.

У берега стоял плот. Бревна аккуратно связаны, оранжевая палатка посередине, руль на корме. Хозяева плота, два долговязых парня, один – в клетчатых шортах и майке, второй – с голым торсом, в просторных плавках, обступили забившуюся под обрыв Люру, что-то обсуждали, посмеиваясь. Парни были незнакомые и почти взрослые, лет по шестнадцать-семнадцать. Третий, помладше, в закатанных по колено джинсах, стоял у кромки воды, тискал в руке какие-то цветные лоскуты, вглядывался в реку. Заметил головы Феды и Станки, осклабился, крикнул приятелям:

– А вот и подружки пожаловали!

Парни обернулись, подошли к берегу.

– Здравствуйте, девчонки! – Тот, что в плавках, приветственно помахал рукой. – Не возражаете против соседей?

– Возражаем! – сердито ответила Феда. – Это наше место!

– Мы только отдохнем, переночуем, а утром поплывем дальше. Что вы там сидите? Выходите, а то замерзнете! Или вы нас боитесь? Так мы не кусаемся!

Парни дружно заржали.

– Вот еще, бояться! – презрительно фыркнула Феда. И вдруг сообразила, что выйти-то на берег они и не могут. Вовсе не цветные лоскуты в руке у младшего – их со Станкой лифчики от купальников!

Как ни быстро пролетело лето, но на внешности девочек сказалось: грудь Феды набрала полноты и выглядела теперь совсем как у взрослой. В итоге купленный весной купальник стал до невозможности тесным. Но не покупать же новый под конец сезона? Поэтому Феда терпела, и когда никто не видел, купалась «без верха». Станка, пока что по-детски плоская, подражала сестре из солидарности.

– Отдайте купальники! – Феда рассердилась не на шутку.

– Иди и возьми. – Мальчишка поднял лифчики над головой, помахал, будто флагом. Парни заржали пуще прежнего.

Феда оглянулась на Станку. Та и впрямь замерзла: губы посинели, зубы начинали выбивать чечетку. Теоретически можно было выбраться на берег ниже по течению. Но, во-первых, не идти же в город в одних плавках! А во-вторых, оставлять Люру одну с этими хлыщами было неправильно.

– Пошли? – предложила она сестре. – Что они нам сделают?

Но Станка яростно замотала головой – лучше замерзнет до смерти, до воспаления легких, чем предстанет полуголой перед парнями. Придется самой. Феда сжала губы, прикрылась ладонями и, стараясь не покраснеть, вышла на берег.

– Отдай! – потребовала.

Мальчишка, хихикая, начал отступать. Ясно, не отдаст по-хорошему. Феда рванулась к нему, выбросила вперед руку. Слишком крупная для тринадцатилетней девочки, грудь ее колыхнулась от резкого движения. Старшие парни засвистели, заулюлюкали, а младший изогнулся как кошка, проскользнул под вытянутой рукой девочки и – лапнул! Инстинкт сработал раньше, чем разум. Ладонь сжалась в кулак, и Феда врезала нахалу по роже.

Мальчишка шлепнулся на песок, схватился за расквашенный в кровь нос. Феда бросилась к нему. Она хотела поднять с песка лифчики и удрать назад в реку, но парни навалились на плечи, заломили руки за спину, дернули так, что ступни оторвались от песка.

Мальчишка вскочил, оскалился зло. Как он думал отомстить за обиду, Феда выяснять не собиралась. Правая нога ее взлетела вперед и вверх, вонзилась ему точно в пах. Мальчишка охнул, скорчился, а Феда, извернувшись, впилась зубами в держащую ее руку. О, кусаться она умела не хуже загнанной в угол собаки! Парень завопил от боли, железные тиски разжались.

Феда обернулась к третьему. Тот шел на нее, сжав кулаки… и внезапно остановился, попятился. Закричал:

– Бежим, у нее метка! Ведьма!

Вскоре плот скрылся за излучиной реки, а девочки сидели, прижавшись друг к другу, в самом уголку пляжа, куда еще доставали лучи опускавшегося к виноградникам солнца. Вернее, Люра обнимала, стараясь согреть, замерзшую Станку. А Феда обнять их не смела. Потому что в глазах подруг прятался страх, и взгляды нет-нет да и чиркали по ее правому плечу. Не только грудь Феды подросла за лето. Родинка, которая была у нее с рождения, тоже увеличилась. И при желании в ней можно было разглядеть расплывшийся косой крест.

На следующий день было первое сентября, в женской гимназии города Свяжин начинался учебный триместр. Кто-то из подруг не удержал язык за зубами, и вскоре половина гимназии перешептывалась, искоса поглядывая на Феду. «Ведьма, ведьма…» Было неприятно, словно ее уличили в чем-то постыдном. «Я не ведьма!» – хотелось крикнуть в ответ. Но разве докажешь? Метка-то есть! Мама помогла бы, подсказала, как быть… Мама и отец Феды погибли пять лет назад на теплоходе «Капитан Вирхов». А тетя Алия была доброй, внимательной… но не мамой. Оставалось терпеть.

В октябре семиклассницы проходили профосмотр. Дело привычное – медицинский департамент округа Эгре славится профилактикой болезней детского возраста. Однако в этом году добавлялся новый специалист. Не врач. Кабинет, где девочек осматривал окружной инквизитор, был последним в списке. Входить туда следовало по одной, плотно притворяя за собой дверь, чтобы ни словечка не просочилось в коридор.

Инквизитор оказался молодым и, наверное, симпатичным. Но смотреть на него Феда не посмела.

– Федора Птах, – прочитал он надпись на медицинской карточке. Кивнул на стул перед собой: – Проходи, Федора Птах, присаживайся.

Ноги не хотели повиноваться, но она кое-как доковыляла, присела. Инквизитор продолжал буравить ее взглядом. «Сейчас спросит про метку…» – Рука сама собой потянулась к пуговичкам на блузке, готовая расстегнуть. Но инквизитор спросил другое:

– Говорят, у тебя красивый голос. Хочешь стать певицей?

– Да… – выдавила Феда.

Инквизитор принялся писать на листе бумаги. Что он пишет, Феда прочесть не могла. Зато классная руководительница, сидевшая рядом с ним, читала, и по лицу ее пошли алые пятна.

– А расскажи, Федора Птах, что там была за история с хулиганами на реке?

«И это знает!» Но теперь уж чего бояться? Ведьма, значит, ведьма. Феда набрала воздух в легкие, как перед прыжком в воду, и начала рассказывать.

Странно, чем дольше она говорила, тем спокойнее становилась. Она так увлеклась, что не заметила – инквизитор уже не пишет, а смотрит на нее удивленно. И когда она замолчала, не сразу задал следующий вопрос:

– Девочка, как ты себя чувствуешь?

Феда пожала плечами:

– Хорошо. Я здорова!

Инквизитор еще помедлил. И вдруг скомкал лист, на котором писал, сунул в карман пиджака. Взглянул на Феду, улыбнулся.

– И молодец, что здорова. Ты свободна.

– Я могу идти? – опешила Феда.

– Да. Постой! – Он быстро оторвал от чистого листа полоску бумаги, написал на нем несколько цифр. – Если с тобой случится нечто необычное или неприятное, позвони по этому номеру!

Феда энергично закивала, уверенная, что так и поступит.

Но ни в седьмом классе, ни в восьмом, ни в девятом, ни даже в десятом с ней ровным счетом ничего не случалось. А затем Федора Птах уехала в окружной город Эгре поступать в консерваторию. Затертый лоскуток с телефонным номером был благополучно забыт в нижнем ящике письменного стола.

Поступить на отделение вокала оказалось на удивление легко. Может из-за того, что Феда не сомневалась в своих способностях? Она больше волновалось за Станку, поступавшую на филфак Эгренского педагогического университета, «держала кулаки» каждый раз, когда та шла на экзамен. Помогло. Сестра прошла по самой кромочке, еле набрав необходимые баллы. Но прошла!

Родители сняли для них комнату на двоих. Крошечная, в мансарде двухэтажного дома, едва помещаются двуспальная кровать, платяной шкаф, письменный стол и два стула. Зато в центре, почти напротив университета и до консерватории недалеко. А в окошко мансарды видна Матица, и так приятно думать, что вода, на которую ты смотришь, завтра будет омывать родной Свяжин и их секретный детский пляж.

Люра обосновалась в Эгре двумя годами раньше – ее отец переехал в столицу округа, когда дочь заканчивала восьмой класс. Теперь она училась в кондитерском техникуме и считала себя взрослой и самостоятельной. Робкая малышка с наивным взглядом васильковых глаз превратилась в бойкую девицу. Люра ярко красилась, курила длинные тонкие сигареты с ментолом и гуляла с парнями. Общаться с подругами детства ей было неинтересно. Что ж, Феда ответила взаимностью. Она и предположить не могла, где и как увидит Люру в последний раз.

Всех подробностей не знал никто. Родители нашли дочь и вынули из петли слишком поздно. Записки девушка не оставила, поговаривали, что причиной всему – несчастная любовь.

На кладбище, проститься с подругой детства, сестры, разумеется, пошли. Октябрь в этом году выдался холодным, хоть и сухим. Ветер шелестел охряно-желтой листвой, обрывал ее с ветвей, швырял на надгробья.

– Смотри, ее бывший. – Станка толкнула сестру в бок, указала на высокого парня в черных брюках и черной рубашке. Густые светло-русые волосы ложились на плечи, юношеские усики смешно топорщились над губой. Он стоял чуть в стороне, не решаясь подойти к гробу. – Антош. Она с ним раньше встречалась.

– А ты откуда знаешь?

Станка не ответила. Странно, но парень ее тоже знал. Когда горка свежей земли скрыла гроб и церемония закончилась, он подошел к сестрам.

– Антош, Феда, – поспешила представить их Станка.

– Соболезную, – кивнув, промямлил парень.

– Взаимно… – пробормотала Феда.

А Станка неожиданно схватила парня под руку.

– Ты что вырядился так легко? Дрожишь весь. Замерз? – и повернулась к сестре, предвосхищая вопросы: – Феда, иди домой, я Антоша провожу. Я недолго!

Вернулась Станка только утром.

– Ты где была?! – набросилась на сестру Феда. – Ты что… у этого Антоша ночевала?

– Надо же было его успокоить. Он совсем расклеился, переживает.

– Быстро он «утешение» нашел, как я посмотрю… Постой, постой! – Феда вдруг вспомнила: – Я же видела его возле нашего дома раньше! И возле университета. Ты что, давно с ним встречаешься?! Откуда ты его знаешь?

– Люра познакомила, – неохотно призналась Станка. – Еще летом.

– Люра познакомила? А ты, выходит, отбила? – Феда схватила сестру за плечи, тряхнула: – Так это она из-за тебя?! Как же ты…

Станка покраснела как помидор:

– При чем тут я?! Это ее нявка довела.

– Какая нявка?

– Не знаю, Антош сказал. Он разбирается, он ведь чугайстер! А я ничего плохого не хотела.

Еще и это! В Свяжине собственных чугайстеров не было, городок патрулировало отдельное подразделение эгренского управления. Местные относились к патрульным настороженно. Девушки знакомств с парнями в черном не заводили, держались на расстоянии. Так то в Свяжине!

Феда вздохнула, обняла сестру.

– Что ж, чугайстер так чугайстер. Лишь бы ты была счастлива. Если ты его любишь…

– Очень люблю! Антош хороший! Вот познакомишься с ним получше, сама поймешь! – Станка засмеялась радостно, и не в силах удержать чувства, чмокнула сестру в щеку. – Я очень-очень счастлива!

Она и впрямь была счастлива. Весь ноябрь, декабрь, январь и февраль. А потом начался март…

Дождь лил неделю подряд, почти не прекращаясь, никакие зонты не спасали. Феда прибежала из консерватории, мечтая об одном – быстрее добраться до мансарды, сбросить промокшие тряпки, залезть под одеяло. А если Станка дома, то, может быть, она и чай приготовит?

Станка была дома. Сидела в углу кровати, прижавшись спиной к стене, сгорбившись, обхватив руками колени. В серых глазах ее плескался ужас.

– Что случилось?! – забыв о холоде, Феда бросилась к сестре.

– Она приходила… Люра.

– Но Люра… – Феда запнулась, поняв, о чем говорит сестра. Волосы зашевелились на затылке.

– Она была там, на крыше. – Станка указала на окошко мансарды. – Смотрела на меня. Хотела, чтобы я ее впустила. Ей там холодно и страшно одной.

Феда обняла сестру за плечи.

– Глупости! Тебе показалось. Ничего не было!

Однако Станке не показалось. Через два дня история повторилась, затем – снова. Феда старалась не оставлять сестру одну, но из-за занятий не всегда получалось. В конце концов она не выдержала, спросила:

– Антош знает?

– Нет, я не рассказывала…

– Почему? Он же чугайстер, это его работа – людей от нявок защищать.

– Но это же Люра. Если они ее поймают… Антош рассказывал, что они с нявками делают, – Станка поежилась.

– Глупости! Люра – мертвая, а мертвые должны оставаться там, где им положено. Если не расскажешь, я сама это сделаю!

Ждать, когда сестра решится признаться, Феда не стала. На следующий день подкараулила чугайстера, провожавшего Станку после свидания, и едва та вошла в дом, бросилась вдогонку.

– Привет, Феда. Ты что это по ночам бегаешь? – удивился Антош.

– Беда у нас. Люра вернулась, Станке прохода не дает.

Чугайстер нахмурился.

– Вон оно что. То-то я чую, вокруг вашего дома навьем воняет. Что ж, спасибо за информацию. Эх, и зачем она ее призвала…

– Думаешь, это Станка?

– Ну не ты же? Навь вокруг вашего дома вьется – значит, других вариантов нет. Ладно, ты не беспокойся, прихлопнем тварь.

Вопреки надеждам Феды, «прихлопнуть» у чугайстеров не получалось. Станка чахла на глазах. Сделалась нервной, злой, забросила учебу. Казалось, ее больше ничего не радует – ни весна, наконец-то набравшая полную силу, ни запестревшие всеми цветами радуги скверы и парки Эгре, ни даже недавно такой любимый Антош. А девятнадцатого апреля, не сказав ни слова, сестра сорвалась и укатила в Свяжин.

Вечером, вернувшись из консерватории, Феда с удивлением увидела чугайстера на скамейке у их дома.

– Привет. А Станка уехала…

– Я знаю. – Парень вскочил. – Собственно, я тебя жду. Совершенно случайно у меня оказались два билета в оперу на завтра. Пойти не с кем, если пропадут – жалко. Может, составишь компанию?

Двадцатого апреля в опере давала единственный сольный концерт столичная примадонна Эмма Корст. До кассы билеты не дошли вовсе, достать их можно было исключительно у перекупщиков за такие деньги, каких у студентки Федоры Птах в жизни не водилось. Она отказалась бы от приглашения на любой другой спектакль. Но Эмма Корст…

Когда они вышли из театра, на город уже легли сумерки, и как-то само собой получилось, что Антош взялся проводить. Половину дороги прошли молча – в голове Феды еще звучал божественный голос кумира. Очнулась она, когда на плечи легла куртка.

– Ты замерзла, – тут же пояснил Антош. – Вон пупырышки на коже.

– Антош, что у вас со Станкой случилось?

– Ничего особенного. Станка хорошая, с ней интересно. Но женщину, с которой хотелось бы связать свою жизнь, я вижу иной. Более уравновешенной, рассудительной. Более женственной. – Он мягко обнял спутницу за плечи.

Феда поспешно высвободилась.

– Вот это ни к чему! Если не хочешь, чтобы мы поссорились, то запомни: ты для меня – парень моей сестры.

А для себя решила твердо: в субботу поедет в Свяжин и поговорит обо всем со Станкой.

Однако ехать не пришлось, в пятницу сестра сама позвонила. Голос у нее был радостный:

– Феда, прости меня, пожалуйста!

– За что?!

– Ой, это не по телефону. Я завтра приеду и все-все расскажу!

Последняя электричка из Свяжина прибывает в Эгре в половине девятого вечера. В это время еще вовсю курсируют городские автобусы и трамваи. Но даже если идти от вокзала пешком, то за час с небольшим управишься. Феда прождала до середины ночи. Потом, решив, что сестра заночевала у Антоша, легла спать, а утро начала с телефонных обзвонов.

У Антоша Станки не оказалось – он сам недавно вернулся с ночного дежурства. Из Свяжина сестра точно уехала – родители провожали – на той самой последней электричке. Сколь-нибудь близкими подругами среди однокурсниц она обзавестись не успела. Круг замкнулся.

В полиции долго кочевряжились – мол, дело молодое, загуляла девица, подождите, скоро объявится. Только когда из Свяжина примчались родители, приняли заявление. Но единственное, что им удалось установить: в Эгре девушка субботним вечером приехала. Минула неделя, вторая, на смену апрелю пришел май. Станка исчезла.

К Дню Свободы и Равенства студенты консерватории готовили праздничный концерт. Последний прогон накануне мероприятия затянулся дольше обычного, и Феда возвращалась домой почти ночью. Улицы опустели, затих городской шум, не доносилось с проспекта позвякивание трамваев, лишь в квартирах полуночников светились окошки. Но страшно не было. Может быть потому, что воздух пах весной и сочной молодой зеленью, в голове звенела музыка, а аллейку заливал свет фонарей. И даже там, куда фонари не доставали, было светло – большая полная луна висела над головой.

Девичья фигурка выступила навстречу из-под густых крон лип. Феда оторопела на миг, затем бросилась к девушке:

– Станка?! Ты где пропадала?

Сестра не ответила, серые глаза ее смотрели не мигая. Феда обняла ее… и отпрянула. Разглядела то, что не заметила сразу в призрачном свете луны. Одежда в пыли и грязи, рукав вязаной кофточки оторвался по шву, держится на честном слове. Такими же грязными космами висели волосы Станки, а на правом виске темнела глубокая вмятина. Но самое страшное – Станка была холодной!

Феда попятилась.

– Ты… ты…

Нявка молчала. Повернулась, сделала несколько шагов по аллее. Оглянулась, приглашая следовать за собой. Будто завороженная, Феда подчинилась. Так они и шли: впереди нявка, за ней, отстав шагов на десять, девушка. По аллее, затем свернули в проулок между домами, пересекли заросший одичавшей сиренью пустырь. Пролезли через дыру в бетонном заборе на заброшенную стройку. Луна трудилась старательно, позволяя Феде видеть все вокруг.

Полузасыпанный котлован с неровными, обвалившимися краями, она тоже увидела издалека. А когда подошла ближе, ощутила запах. Страшный запах, который ни с чем не спутаешь, от которого бежать хочется.

Она не сбежала. Стояла на краю котлована и, замерев от ужаса, смотрела, как ее спутница спускается к грудам строительного мусора. К бежевой вязаной кофточке, едва заметной под слоем грязи и кирпичного крошева.

Нявка к кофточке, к тому, что было под ней, не притронулась. Высвободила из-под обломков рюкзак, расстегнула, вынула толстую ученическую тетрадь и крепко прижав ее к груди, начала карабкаться обратно. Выбралась, шагнула к Феде, протянула находку. Станка с самого детства вела дневники, записывала самые значимые для себя события. Этот был последним.

– Хочешь, чтобы я взяла? – запинаясь, спросила Феда.

Нявка кивнула. Тогда девушка схватила тетрадь, развернулась и побежала прочь от котлована.

Станку похоронили в Свяжине, на старом кладбище. Провожать пришли родственники, соседи, бывшие одноклассники. Из Эгре приехали всего двое – Федора и Антош. Парень вел себя в точности так, как полгода назад, когда хоронили Люру. Но после церемонии подойти и заговорить не решился. И на поминках его не было.

Зато когда два дня спустя Феда пришла на вокзал, он ждал ее. Не спрашивая разрешения, вошел следом за ней в вагон, сел на скамейку рядом. И когда поезд тронулся, когда старенький вокзал Свяжина проплыл мимо окна, неожиданно положил ладонь на ее руку.

– Феда, как ты нашла тело? Ты не рассказала полиции, почему пошла на старую стройплощадку.

– Пошла, и все! – Девушка высвободилась. – Лучше объясни, как ты допустил, что Станка погибла?! Ты же чугайстер! Ты должен был защитить ее!

– Чугайстеры не всесильны, – Антош смотрел Феде прямо в глаза. – Иногда мы не успеваем спасти человека от его глупости, доверчивости, неуместной доброты. Тогда остается мстить. Я отомстил. Вчера ночью, на кладбище.

– Что? – не поняла Феда. – Ты убил нявку в одиночку? Я думала, для этого нужны трое чугайстеров.

– По ритуалу положено так. Но на крайний случай есть способ. Жестокий. Но эта тварь заслужила!

Губы Антоша искривились, обнажив ровные белые зубы. Феда не решилась угадывать, что означала эта улыбка.

Дома под дверью ее ждала записка. Всего одна фраза, написанная аккуратным ученическим почерком Станки: «Ты прочла дневник?» Нет, не прочла, не до того было. Ощутив острый укол совести, Феда выудила из ящика стола тетрадь, плюхнулась на кровать, открыла.

Записи начинались с прошлого лета, со вступительных экзаменов. Об учебе, о жизни в окружном центре Станка писала мало. Зато Антошу посвящала длиннющие абзацы. Вот она первый раз увидела его рядом с Люрой – полстраницы эпитетов и сожалений, что «принц из снов» достался другой. Вот Станка замечает внимание к себе и боится поверить в удачу. Вот их первое свидание. Второе. Третье, закончившееся постелью. И – некрасивая сцена ревности, устроенная Люрой. Впрочем, сцена оказалась единственной, Люра приняла поражение на удивление безразлично… А через две недели покончила с собой. Станка посвятила трагедии всего две фразы: «Ой, мамочки, Люра повесилась! Что теперь будет?» А ничего не было. Станка вызвала нявку? Полноте! Она ни разу не вспомнила соперницу. Дневник заполняло сплошное розовое девичье счастье.

Появление нявки совпало с переломом в настроении сестры. Станка заподозрила, что у нее есть соперница. Имя она не упомянула ни разу, Феда едва мозги не сломала, пытаясь понять, кто это. Пока не наткнулась на: «Вчера Антош назвал меня ЕЕ именем! Как противно! Не могу больше жить с НЕЙ под одной крышей, спать на одной кровати! Да я в одном городе с ними оставаться не хочу! Завтра уезжаю в Свяжин, и плевала я на университет!» Прочла и охнула, схватилась за голову.

Последняя запись была совсем коротенькая: «Антош позвонил! Просил прощения, звал, предлагал начать все сначала. Конечно я его прощаю! А Люра пусть идет в Ад – я перед ней ни в чем не виновата!»

Теперь Феда не боялась встречи с нявкой, она искала ее. Слишком много вопросов поставил дневник. Сможет ли Станка ответить на них? Захочет ли? Но кроме нее, ответов не знал никто. Феда старалась подольше задержаться в консерватории, выходила на вечернюю прогулку чуть ли не в полночь, подолгу сидела у окна, высматривая девичью фигурку, прячущуюся от света фонарей. Нявка пришла на шестой день после ее возвращения из Свяжина.

– Станка, это неправда! – Феда шагнула к сестре. – Между мной и Антошем не было ничего!

– Не надо оправдываться. – Голос нявки шелестел, будто ветер в кронах деревьев. – Я на тебя не сержусь.

– Но… – Феда запнулась, тряхнула головой. Какой смысл доказывать свою правоту, если это ничего не исправит? – Станка, что случилось на стройке? Что ты там делала?

– Антош просил помочь. Он устроил засаду, а я должна была приманить Люру. Было темно, я шла и вдруг…

Станка внезапно отшатнулась, в серых глазах ее плеснулся ужас. По стене дома напротив забегали желто-зеленые блики. Из проулка выезжала машина чугайстеров.

– Прячься, быстро! – Не раздумывая, Феда схватила сестру за руку, затянула в дом.

Отпустила, когда они оказались в их комнатке. Машина чугайстеров уехала, на улице опять было пустынно и тихо. Что делать дальше, Феда не знала. Станка так и стояла у двери, ужас в ее глазах сменился тоской.

– Ужинать будешь? – не придумав ничего лучше, спросила Феда. – А я буду! Страх как проголодалась! Ты подожди здесь, я быстро!

Она спустилась на кухню, принесла нож и тарелки с хлебом, сыром, маслом, побежала снова. Когда вернулась во второй раз с двумя чашками ароматного липового чая, Станка намазывала бутерброды. Как прежде…

Вскоре они сидели рядышком на кровати, забравшись на нее с ногами, и ужинали. К бутербродам сестра не притронулась, маленькими глоточками потягивала горячий чай.

– Станка, – осторожно спросила Феда, – почему ты вернулась? Я ведь тебя не звала. Я не знала, что ты… умерла. Никто не знал.

Сестра опустила голову, спрятала взгляд в чашку. Призналась:

– Антош позвал. Это так больно! Я должна была вернуться и не могла – к нему. Потому я пришла к тебе. – Она всхлипнула: – Феда, не гони меня, пожалуйста! Я не хочу возвращаться в ту яму. Позволь мне остаться, хотя бы до утра. Я на полу лягу, я тебе не помешаю!

У Феды комок подкатил к горлу. Стараясь и сама не разреветься, она просипела:

– Ну… останься.

Она сама не поняла, отчего проснулась посреди ночи. Пошедшая на убыль луна заглядывала в окошко, заливая комнату призрачным серебристым светом. Отражаясь неверными бликами на лезвии ножа, зажатого в руке стоявшей у изголовья кровати девушки.

Феда рывком села, отодвинулась к стене.

– Я только хотела… – промямлила нявка. И замолчала, не в силах придумать, что собственно она хотела делать с ножом посреди ночи.

– Уходи, – тихо сказала Феда. – Совсем уходи. Ты не Станка.

Плечи нявки опустились. Она осторожно положила нож на краешек стола, вышла из комнаты. Парадная дверь внизу была заперта на ключ, но ее это не остановило.

До утра Феда так и не заснула. Кусочки мозаики складывались в картину слишком зловещую и невероятную. Феда не могла поверить, что такое возможно. Ей требовались доказательства. И она придумала, как их добыть.

Она позвонила в тот же день:

– Здравствуй, Антош. У меня… проблемы. Мы могли бы встретиться сегодня? Да, после занятий я буду дома. Хорошо, приходи, жду.

Судя по облегающему черному костюму и меховой безрукавке, Антош явился прямо с дежурства. Едва вошел в комнату, как ноздри его хищно затрепетали.

– Здесь была нявка! Понятно, как ты узнала, где тело… Только не говори, что ты позволила твари оставаться на ночь!

– Я не могла ее прогнать, это же Станка… – Феда виновато опустила глаза.

– Это нежить! Которая явилась, чтобы убить тебя! Ладно, что-нибудь придумаем.

Чугайстер по-хозяйски прошелся по комнате. Отворил окно, высунулся в него, разглядывая крыши и аллею внизу. Удовлетворенно кивнул.

– Раз ты позволила ей прийти, она опять это сделает. Тут мы ее и прихлопнем. Когда нявка явится, ты не пугайся, веди себя как обычно. Но перед тем как лечь спать, открой окно на минуту и снова закрой – условный знак. Да, не запирайся и ключ от дома дай. Двери неохота ломать. – Он ухмыльнулся.

Откладывать задуманное Феда не стала. Как только на город опустилась ночь, и улицы обезлюдели, начала действовать. Машины чугайстеров около дома видно не было, но Феда не сомневалась – они здесь, следят. И хорошо, что следят! Нож, баночка кетчупа и диктофон пока дожидались в ящике стола. Феда расстелила постель, переоделась в ночнушку, погасила свет. Вдохнула, выдохнула. Пора! Отворила окно – на минутку! – затворила. Теперь засекаем время.

Она обернулась… и остолбенела. На кровати, прижавшись спиной к стене, обхватив руками колени, сидела Станка.

– Ты… ты зачем пришла? Здесь засада!

– Я знаю… пусть. Иначе… Я не хочу тебе зла, но это сильнее меня.

Феда закусила губу.

– Станка, ты должна уйти. Туда, за грань, насовсем. Здесь для тебя больше нет места, понимаешь?

– Я не могу. Только чугайстеры…

– А я – ведьма! Ты что, забыла? И я велю – уходи, откуда пришла!

Всю злость и всю боль вложила Феда в эти слова. Она видела, как ранят они сестру. Но лучше пусть слова, чем танец чугайстера. Она не могла вернуть ей жизнь, так хотя бы смерть вернет!

Нявка съежилась под ее взглядом.

– Феда, пожалуйста, не надо…

– Молчи! Ты не Станка! Ты никто! Убирайся из мира живых!

Она вдруг заметила, что в комнате становится темнее. На стене за спиной нявки расползалось черное пятно. Не пятно – дыра, пролом. В никуда.

Не позволяя ужасу смять злость, Феда закричала:

– Вон отсюда, нежить! Я – ВЕЛЮ!!!

Чернота подчинилась. Всосала в себя нявку. А потом пропала, словно не было ничего. Ничего и никого.

Феда опустилась на краешек стула, заставляя себя не разреветься, заставляя поверить – это не Станка была! Станка умерла на заброшенной стройплощадке, согласившись стать приманкой… в точности как она сама сейчас. Феда охнула – а где чугайстеры, почему их нет до сих пор? Значит, правда?!

Слабость отпустила мгновенно. «Остается только мстить? Да!» Она поспешно вытащила свои инструменты, сунула диктофон под подушку, размазала кетчуп по запястьям, по простыне – не жалея! – испачкала нож, уронила на пол возле кровати. Прилегла сама и стала ждать.

Ждать пришлось еще минут пятнадцать – Антош не торопился. В комнату вошел крадучись, беззвучно, Феда едва не прозевала его появление. Включила диктофон: спектакль начинается.

С полминуты чугайстер стоял, внюхиваясь, пытаясь понять, куда делась нявка. Потом хмыкнул.

– Хватит притворяться, открывай глаза, «зарезанная». – Наклонился, поднял с пола нож, понюхал, лизнул: – Кетчуп? За дурака меня держишь?

Феда села. Буркнула зло:

– Не за дурака, а за выродка! Не очень-то ты спешил меня спасать! Как и Станку, да? И Люру? Скольких еще? Тебе нравится потрошить нявок, которых ты знал живыми, верно? Ты обхаживаешь очередную дурочку, пока она в тебя не влюбится, потом подстраиваешь ее смерть от рук нявки, потом вызываешь и устраиваешь охоту. Со следующей «приманкой»! Подонок!

Антош и не пытался оправдываться. Он засмеялся.

– Ловко ты меня вычислила! В одном ошиблась. Да, мне нравится потрошить мертвых. Но живых делать мертвыми – еще приятнее!

И прежде, чем Феда осознала смысл фразы, он внезапно схватил ее за волосы, дернул, опрокидывая на кровать, навалился сверху. Нож блеснул у горла девушки.

– Нет! – Она вцепилась в руку чугайстера, останавливая клинок.

Он был сильнее, Феда не могла противостоять медленному, но неумолимому движению лезвия. Миллиметр за миллиметром она проигрывала расстояние между собственным горлом и смертью.

А затем расстояния не осталось вовсе, сталь больно вдавилась в тело. Но кровь почему-то не брызнула. Убийца и жертва озадаченно уставились друг на друга. И Феда поняла первой – он резал ее тупой стороной ножа!

Антош это тоже понял. На миг позже, когда Феда резко оттолкнула его руку. Остро заточенное лезвие вошло в горло чугайстера как в масло. Чуть выше кадыка. Горячая кровь брызнула на лицо Феды, на подушку, на скомканную простыню.

Антош вскочил, отбросил нож, попытался зажать рану, но кровь лилась сквозь пальцы, не желая останавливаться.

– Ты… ты… – он захрипел, бросился прочь из комнаты. Где-то на лестнице споткнулся, покатился вниз кубарем.

Патруль службы «Чугайстер» вломился в комнату минуту спустя.

– Ты что натворила?! Ты Антоша зарезала!

– Он подох? Я рада.

Чугайстеры переглянулись. Тот, что повыше ростом, скомандовал напарнику:

– Что с ней разговаривать? Вызывай полицию.

– Да-да, вызывай, – подтвердила Феда, демонстрируя зажатый в руке диктофон. – Им будет, что послушать!

Они снова переглянулись.

– Здесь не полиция нужна, а инквизиция, – возразил маленький. – Ведьма, я же тебе говорил!

– Не похоже…

– Похожа-непохожа! Пусть сами разбираются! Все, я звоню. А то не ровен час еще что выкинет.

Они боятся! – поняла Феда. И продолжала сидеть на испачканной кетчупом и кровью кровати. Сил что-либо предпринимать не было. Она все их растратила в то мгновение, когда оттолкнула руку Антоша. Или когда ЗАСТАВИЛА его развернуть нож тупой стороной?

Феда ожидала, что за ней пришлют спецфургон для перевозки особо опасных ведьм. Но это был обычный лимонно-желтый «жаворонок». И инквизитор приехал один – высокий молодой мужчина. Лицо его показалось знакомым, но кто это, она вспомнила не сразу.

Инквизитор довел ее до машины, посадил рядом с собой. Молчал всю дорогу. И Феда не пыталась заговорить. Куда ее отправят? В подвалы? В пыточную? Скоро узнает…

Однако в управлении они поднялись на второй этаж, зашли в просторный кабинет с большим окном, выходящим на ночную набережную. Инквизитор щелкнул выключателем на стене, плотно затворил за собой дверь. Повернулся к Феде.

– Давай знакомиться, Федора Птах. Я куратор округа Эгре Клавдий Старж.

– А мы знакомы, я вас узнала. Город Свяжин, женская гимназия. Вы осматривали семиклассниц, искали ведьм.

– Верно. Хорошая у тебя память. А я вот тогда не узнал.

– Не распознали ведьму вовремя?

Инквизитор вдруг рассмеялся.

– С чего ты решила, что ведьма?

Феда надменно вздернула подбородок.

– У меня метка! – Не стесняясь, она расстегнула блузку, обнажила плечо.

Инквизитор подошел. Осторожно провел пальцами по плечу девушки. Коснулся упругого волоска, недавно выросшего в самом «перекрестье». От этого прикосновения по телу Феды прокатилась волна жара, и кровь прилила к щекам.

– Да будет тебе известно, Федора Птах, – Старж склонился к ее уху, – что ведьмовская отметина исчезает, когда девочка становится девушкой. Так что это обыкновенная родинка. Вернее, очень симпатичная родинка.

И вновь волна жара по телу…

– Но я же убила чугайстера. – Феда не желала сдаваться. – И нявку отправила обратно за грань!

Старж отстранился, посмотрел на нее внимательно.

– Надеюсь, чугайстер получил по заслугам. Среди них попадаются те еще негодяи, профдеформация, знаешь ли. Что касается нявки… могу сказать одно – ты уникум, Федора. Таких, как ты, можно по пальцам пересчитать. Во всяком случае, сейчас у нас нет ни одной женщины-инквизитора.

– Что? – Феде показалось, что она ослышалась.

– Добро пожаловать в Орден, сестра. Да погибнет скверна!