Читать книгу Умереть, чтобы жить - Марина Крамер - Страница 11

– Слушай, мать, а что это тобой наш куратор заинтересовался?

Этим вопросом встретил Нику с утра Тихонов. Она отчаянно опаздывала – засиделась за статьей, потом позвонила в скайп Ирина, и они долго разговаривали, а в довершение еще и будильник отказался исполнять свои обязанности. В общем, Стахова была не в настроении, а тут Саныч на лавке с сигареткой и странным вопросом.

Ника перевела дух, села рядом и тоже вынула пачку:

– Извини, я проспала.

– Можешь не торопиться, в новостном компьютерщики что-то делают, рабочего места все равно пока у тебя нет.

– А… как же статья? Сегодня же должна выйти, я еще не все закончила.

– У меня посидишь, доделаешь, мне все равно пока комп не нужен. Так что там с куратором-то?

Ника закурила и нахмурилась. Ни о каком кураторе она понятия не имела, даже не была знакома.

– А кто это?

– Вересаев некто, представитель инвестора. Говорят, сильно возражал, когда Федя ему твою кандидатуру представил. С чего бы? – Тихонов щелчком отправил окурок в урну. – И сегодня с самого утра у меня спрашивал – как ты, что ты, какие темы берешь. Он ни о ком таких справок не наводил, вот я и подумал, что вы знакомы.

– Знать не знаю, кто это, – пожала плечами Стахова.

– Тогда вообще непонятно, – задумчиво проговорил Тихонов, – с чего бы он так вдруг заелозил. Попросил сделать ему подборку всех твоих статей, что были на «Галактике».

– Странно…

– Да, странно… – Тихонов встал. – Ну что, идем? На летучку опаздывать не стоит.

После летучки Ника перебралась в кабинет Тихонова и устроилась за компьютером. Атмосфера не располагала к работе – это Стахова ощутила сразу же, едва зажегся экран монитора. Она сперва рассматривала флаги за спиной Тихонова, потом перевела взгляд на заклеенную объявлениями дверь – это кто-то из журналистов приносил сюда коллекцию забавных текстов объявлений, которые снимал со стен и столбов в городе.

– Нет, у тебя невозможно сосредоточиться, – пожаловалась она вошедшему Тихонову, – столько интересного кругом.

Тот невозмутимо уселся за стол и потянулся к кофеварке:

– Это поначалу интересно, потом привыкаешь и уже не видишь ничего.

Тут дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Лешка Цепляев – один из ведущих журналистов «Галактики».

– Я не понял – кто из вас завернул тест Валевски? Ты?

– Здороваться не учили тебя? – поинтересовался Тихонов, наливая сливки в кофе.

Цепляев сухо кивнул Нике и, подойдя к столу Тихонова, уперся в столешницу кулаками:

– Так ты не ответил.

– Допустим. И что?

– А то! Я же просил – лояльно отнеситесь!

– Да она же пишет как бык нассал – ни остроумия, ни слога, один грохот струи в ведро, – на этой фразе Ника едва сдержала смех, но в тоне Саныча не было ни намека на юмор.

Цепляев, успевший сесть в придвинутое кресло, даже задохнулся:

– Ну, это, знаешь!.. Хотели же вы Пиргородову взять.

– Слушай… у Пиргородовой хоть дивное свечение безумия в текстах было, а тут? Помесь фени с потугами на гламур. Да еще эти вечные англицизмы и американизмы в тексте – ну, стошнит править! – Тихонов поморщился и взял сигарету. – И вообще… Ну, не сможет она актуальное писать, нет у нее чутья никакого. Ты вот Нику возьми – у нее же мозг работает как часовой механизм, она все время нос по ветру держит. А эта твоя Валевска – фу, кстати, что за фамилия еще? Псевдоним-с?

Цепляев пожал плечами:

– А чем тебе не нравится? Нашла девочка польские корни, играется в пани. Тебе жалко?

– Мне фиолетово, – сообщил Тихонов, со вкусом затягиваясь сигаретным дымом, – но ты можешь обижаться, конечно, я ее не возьму.

Цепляев, посидев пару минут, оттолкнулся от стола и, отъехав на кресле до двери, встал и взялся за ручку:

– Хорошо. Я к Феде пойду.

– Иди, – смиренно кивнул Тихонов, – только Федя с тобой вообще разговаривать не станет. Это он мне запретил ее брать, если уж начистоту.

Цепляев замер:

– То есть Федя читал?

– Читал. Он всегда тестовые сам читает.

– И сказал – не брать?

– Я как-то не так объясняю? На прежней работе не жаловались.

На прежней работе Тихонов трудился учителем истории в школе на одной из окраин Москвы, обучал старшие классы и умудрялся поддерживать дисциплину почти военную и даже выдавать к концу года неплохие результаты по предмету.

– А вы не боитесь с Федей, что я тоже уйду? – тихо произнес Цепляев, глядя на Тихонова в упор.

– Леша, – усталым учительским тоном проговорил Тихонов, – ты же не маленький, да? Ты кого решил шантажировать? Нас с Федей? Ну, продолжай. Тебя и сюда-то брать не хотели, такая у тебя блестящая репутация, и ты теперь нас же решил укусить? Федя тебя перед инвестором отстаивал, доказывал, что ты хороший журналист…

– А я хороший журналист! – огрызнулся Цепляев. – И вы с Федей это знаете!

– Так почему же тебя, хорошего такого, никто не знал и брать никуда не хотел? Не потому ли, что кроме понтов и скандалов, ты ничем больше и не знаменит?

– Ну, знаешь! – еле выдохнул покрасневший от злости Цепляев и, не сказав больше ни слова, выскочил за дверь.

Ника, ставшая невольной свидетельницей этого разговора, уткнулась в монитор, надела наушники и постаралась сделаться как можно незаметнее. Обычно Тихонов после подобных сцен вскакивал, начинал метаться по кабинету и орать, изрыгая мат и проклятия, и слушать это Ника совершенно не хотела. Однако, к ее удивлению, сегодня ничего не произошло. Тихонов подошел к ней, аккуратно снял наушники и произнес негромко:

– Ника, поговори со мной, пожалуйста.

Стахова отодвинулась от стола и подняла на Тихонова глаза:

– О чем, Сан Саныч?

– Не знаю. Ну, хоть про Прагу расскажи, что ли. Не могу больше про работу, – жалобно проговорил Тихонов, садясь рядом. – Заколебали все – во! – он провел ребром ладони по горлу. – Притащил свою любовницу, она малолетка какая-то совсем без башки. Хочет писать про «светское общество»! Где оно у нас, общество это?! Где она его видела, мышь лесная?! Илона Валевска, мать ее! Ты это слышала?!

– Ну, про «пишет как бык нассал» это ты загнул, конечно, – аккуратно заметила Ника, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, – но слог действительно тяжелый, я видела пару ее статей.

– Это не называется словом «тяжелый», – вздохнул Тихонов, вертя в руках выдернутый из стоявшего на Никином столе стакана карандаш, – это просто мусор. Как его не присыпай сверху кристаллами Сваровски. И вообще – это не наш формат. Да и Федя не одобрил совсем…

– Тогда ты-то чего страдаешь? – участливо поинтересовалась Ника, дотронувшись до локтя Тихонова. – Боишься, что Цепляев уйдет?

– Куда он уйдет…

– Тогда я вообще не понимаю. Ну, отказал – и отказал, всего-то… И мотив есть – «неформат».

– Ощущение противное, – признался Тихонов, – как будто что-то неприличное сделал. И Лешкино поведение мне не нравится в последнее время. Такое чувство, что он действительно хочет уйти, но не может найти достойный повод. Понимает, что его здесь пригрели и имя сделали, но появилось, видимо, что-то более интересное ему лично.

– Так, может, нет смысла его удерживать? Все равно ведь уйдет, если собрался.

– Не хочу быть к этому причастным.

– Да ты-то при чем тут? – недоумевала Ника. – Ты его не выгонял.

– Брезгливо как-то… человек был, по сути, никем, а теперь с нашей помощью оперился, стал кем-то – и все, возомнил о себе, возвысился, кладет на всех с перебором.

Ника видела, как сильно расстроен разговором с Цепляевым Саныч, но никакого хорошего совета дать не могла. Цепляев ей не нравился. С первого дня, как только она стала работать в «Русской Галактике», она прониклась к Алексею не то чтобы отвращением, но какой-то сильной, необъяснимой неприязнью. Раздражали его татуировки, которые он словно специально демонстрировал к месту и не очень, раздражала манера разговаривать, пренебрежительно снисходя до собеседника, цедить слова сквозь зубы. Кроме того, у Алексея был звериный нюх на конъюнктуру – он мгновенно улавливал скандальные темы и тотчас хватался за них. Особых принципов, как поняла со временем Ника, у него не было: он мог сегодня похвалить кого-то, а завтра извалять в грязи с тем же рвением. Когда его имя стало часто упоминаться в интернете, Цепляев буквально заболел звездной болезнью, стал еще более невыносим в общении, высокомерен и заносчив. Стахова старалась вообще не пересекаться с ним по возможности. Разумеется, она не могла понять причин, по которым сейчас так убивался Тихонов. Уход Цепляева из «Русской Галактики» сайту урона не нанесет – разве что сам Алексей начнет с остервенением лить грязь на бывших работодателей. Да и то – кто сейчас обращает на это внимание?

– Так ты будешь мне про Прагу рассказывать? – с грустной улыбкой спросил Тихонов.

Ника улыбнулась в ответ:

– Ты бы лучше сам туда съездил.

– Будет время – съезжу, если приглашаешь.

– Приглашаю, – кивнула она.

– Нет, ты подумай! – вдруг снова завелся Тихонов, с хрустом сломав в пальцах карандаш. – Кто его знал до «Галактики»? Скандалист из «Твиттера»! Майки с «пуськами» с Тряпичниковым носили – вот и все! А теперь только введи в поисковик – Цепляев то, Цепляев это, но ведь все только в контексте «Русской Галактики»! И он нас же уходом шантажирует!

– Саныч, не рвись ты так, – попросила Ника, осторожно отбирая у него обломки карандаша и бросая их в ведро под столом, – никуда он не уйдет. А если уйдет – ну, сам дурак. Таких денег он нигде не заработает.

– А ему что – семью кормить? Живет в свое удовольствие, квартиру сдает, снимает меньшую плюс родители у него обеспеченные.

– Я слышала – он с ними не ладит?

– Они с ним. Да это не суть… Я просто не могу понять, как люди умудряются так быстро забывать сделанное им добро?

Ника поняла, что Саныч «встал на рельсы» – так называли в редакции манеру Тихонова, зациклившись, говорить на одну и ту же тему продолжительное время. Она решительно встала, щелкнула кнопкой чайника и взяла со стола Тихонова его чашку:

– Давай чайку выпьем.

– Давай, – вяло согласился он.

– Интересно, до завтра компьютер мне продиагностируют или нет? – попыталась перевести разговор Ника, укладывая в чашки пакетики с заваркой.

– Естественно. А тебе у меня плохо, что ли?

– Не хочу тебе мешать. И потом – негоже журналисту делить кабинет с замом главреда, – улыбнулась она, – слухи пойдут.

Тихонов удивленно уставился на нее:

– Ты будто не знаешь, какие слухи уже идут?

– А какие? – насторожилась Ника.

– А что я сюда свою любовницу вожу, – рассмеялся Тихонов, принимая из рук Ники чашку, – так что ты можешь не опасаться за свою репутацию, она не пострадает. Хотя… наши забавники могут запросто сказать, что я тут групповухи устраиваю.

– Сатанинские оргии, – хохотнула Ника, в душе сильно удивленная словами Тихонова – подобные слухи до нее не доходили.

– И их можно, – согласно кивнул он. – Ты сейчас над чем работаешь?

– Цены на недвижимость в Италии и Новой Москве.

– Дурдом, – пробормотал Тихонов, отставляя чашку, – ты никогда не думала в новостники перейти, например?

– Мне неинтересно.

– А недвижка – интересно? И расследования эти?

– Я в этом разбираюсь.

– Слушай, а тебе не приходило в голову покопаться в загашниках у нашего инвестора? – вдруг, понизив голос, спросил Тихонов.

– Зачем? – с недоумением отозвалась Ника.

– Ну, зачем-зачем… мало ли… пригодится когда-нибудь, – туманно ответил он. – Тем более раз ты разбираешься…

– Ты думаешь, там что-то не так?

– Пойдем, покурим, – Тихонов встал и сунул в карман пачку сигарет и зажигалку.

Ника, поставив кружку, сделала то же самое. Она догадалась, почему вдруг Тихонов собрался курить на улицу – поговаривали, что «Нортон» прослушивает своих сотрудников.

На улице, отойдя от здания на приличное расстояние, Тихонов закурил и продолжил начатый разговор:

– Ты вообще в курсе, чем занимается наш инвестор?

– В общих чертах.

– А вникнуть в частности ты не хочешь?

– Я не могу понять зачем, – Ника поежилась от внезапно налетевшего ветра и встала так, чтобы ей не дуло в лицо.

– Мне кажется, что там не все в порядке. А иметь компромат на того, кто платит тебе деньги, всегда неплохо.

– И не всегда безопасно, между прочим.

– Ты чего-то боишься? – удивился Тихонов. – Никогда бы не подумал.

– Представь себе – боюсь. Боюсь, что откопаю что-то такое, о чем сильно пожалею, – призналась Ника, выбрасывая окурок.

– А тебе приходилось откапывать что-то, а потом жалеть?

Ника умолкла. Никто в редакции не был в курсе сложных перипетий ее прошлой жизни, она никогда не говорила об этом, не хотела откровенничать – да и не с кем было. И сейчас, когда Тихонов задал вопрос, она тоже не стремилась пускаться в плавание по волнам памяти – это причиняло боль.

– Ты же читал мои статьи, – только и сказала она, отворачиваясь, чтобы Саныч не видел, как ее глаза стали блестящими и влажными.

– Ну, читал – что с того? В деле «Изумрудного города» ты хорошо покопалась, спору нет. Но последствий для тебя-то не было? – Тихонов взял новую сигарету, а Ника вдруг почувствовала, как ее охватывает раздражение:

– Тебе обязательно надо лезть под кожу? Я не хочу говорить на эту тему – ни с тобой, ни с кем-то еще, неужели непонятно?

Тихонов сперва оторопел, потом пожал плечами и произнес:

– А орать-то зачем? Удивительно, как с такой нервной системой ты ухитрилась такое расследование замутить.

– Если бы ты знал, ради чего я это замутила, как ты выразился, то больше не задавал бы вопросов, – огрызнулась Стахова.

– Так перестань загадывать загадки и расскажи, – спокойно посоветовал он. – Я по натуре человек любопытный и дотошный, как все бывшие педагоги, пока до истины не докопаюсь – не успокоюсь.

И Ника поняла, что легче будет один раз выложить все настырному Тихонову, чем в каждом последующем разговоре натыкаться на одни и те же вопросы.

– У меня сын от Гавриленко, владельца «Изумрудного города», – вздохнув, сказала она, глядя под ноги. – Максим погиб, даже не узнав о том, что он должен родиться. А я знала, что его убили.

– Убили? Вроде там авария была, разве нет?

– Не совсем. Авария была – но ее организовали. И я знала, кто это сделал. Не думаю, что ты, например, обладая такой информацией, смолчал бы.

Тихонов задумался, глядя куда-то поверх Никиной головы, что было довольно непросто – ее рост несколько превышал рост самого Саныча. Стахова закурила еще одну сигарету, чувствуя, как першит в горле – в Праге она столько не курила.

– Н-да… – протянул он наконец, – сильно… Кто еще об этом знает? Я имею в виду – у нас, в редакции?

– Только Федя.

– Ну, из Феди, понятное дело, не вытянешь. Больше никому не говори – ну их к черту, балаболов. – Тихонов поежился: – Тебе не холодно? Ветер что-то поднялся.

Ника пожала плечами – ей было жарко, как, впрочем, всякий раз, когда она заставляла себя рассказать кому-то хоть часть своей истории. Сейчас, стоя на ветру в трикотажной полосатой водолазке и легких джинсах, она совершенно не чувствовала ветра, который крутил вокруг них с Тихоновым какие-то бумажки, обрывки сигаретных пачек и пустые стаканчики из-под йогурта – некоторые из журналистов имели нехорошую привычку бросать тару там же, где опустошали ее.

– Саныч! Ника! – оба повернули головы – к ним, спотыкаясь, бежала Лена. – Вас ищут там!

– Что случилось?

– Сейчас Луцкого полиция забрала!

– Не понял… – протянул Тихонов, вставая и помогая подняться Нике.

– Он к нам приехал зачем-то, и тут – хоп! – полиция. Наручники надели – и увезли, – запыхавшись, выпалила Лена.

– Кто это? – спросила Стахова, и Тихонов, покачав головой, ответил:

– Это один из инвесторов. А обвинение какое? Или просто задержали? – повернулся он к Лене, которая нетерпеливо подскакивала на месте.

– Говорят, жену его нашли дома мертвой. А его подозревают в убийстве.

Тихонов больше ничего не сказал, только потер лысину и, прихрамывая, отправился к крыльцу.