Читать книгу Алёша - Марина Медведева - Страница 2

Воспоминание: летнее солнце заливает комнату, папа спит, мамы нет, наверное, готовит завтрак или пошла в магазин. Хорошо, что не надо в школу, поем и пойду зайду за Сашкой. Я тихо встал, собрал вещи, аккуратно сложенные на стуле, и вышел в коридор. Соседей нет, наша коммунальная квартира в выходной как будто оживает и начинает жить своей жизнью, соседи то и дело носятся по коридору туда-сюда, то кипятят бельё, то несут сковородки и кастрюли с завтраком из кухни в комнаты. А сегодня тишина и пустота, обожаю, когда так тихо, можно услышать, как за окном кухни щебечут воробьи. Я проник в пустую ванную, умылся, почистил зубы, причесался. На кухне, на газовой плите стояла наша сковородка, в ней жареная колбаса с яйцами. Обожаю жареную колбасу с яичницей. Поел, помыл посуду. Написал маме записку: «Мамуль, я пошёл к Сашке, спасибо за завтрак. Люблю. Целую. Алёша».

Сашка жил на параллельной улице в пятиэтажном доме, на третьем этаже, Квартира у них была не коммунальная, и я немного по-доброму завидовал ему, даже, скорее, радовался за него. Я любил приходить к нему, эта квартира казалась просторной и в то же время уютной, мне нравилось сидеть в кресле его бабушки и разглядывать акварель в разноцветных рамках на стене напротив, в основном это были цветы: ромашки, лилии, нарциссы. А больше всего я любил окна в этой комнате, большие арочные, полукруглой формы, мне казалось, что именно они задают настроение здесь. Я мечтал, что когда-нибудь у меня будет своя квартира с такими же окнами, на них не будет штор и солнце будет будить меня по утрам вместо будильника.

Сашка был авторитетом в школе, парни помладше его боялись, хотя я расценивал это как уважение и завидовал ему, мне тоже хотелось быть уважаемым, хотелось, чтобы, когда я начинал что-то рассказывать, все умолкали и слушали. Я много раз репетировал то, как бы я себя вёл, как менялся бы мой голос, он бы становился ниже и тише, немного надменно я приподнимал бы подбородок и начинал рассказывать про своё любовное приключение с Юлей, высокой и стройной блондинкой с лошадиным хвостом, многих, особенно парней, она немного раздражала, но все без исключения хотели с ней замутить, помимо того что она была красоткой, она ещё и частенько отшивала то одного, то другого ухажера, и именно эта недоступность делала её желанным объектом. Поняв это, я первый раз задумался об этом странном свойстве человека. Почему нас бьют, а мы уважаем, почему нас гонят, а мы ещё сильнее стучимся в закрытую дверь. В зрелом возрасте мне удалось, как мне кажется, раскрыть тайну этого парадокса. Любые отношения мы строим исходя из наших первых представлений о взаимодействии с другим человеком, а это первое представление рождается из отношений мамы и малыша. Мама – это человек, который имеет прямой доступ к нашему сердцу, и всё, что делает и как себя ведёт мама, ребёнок считает истинным. Мама и малыш – это две половины единого, и, если мама теплая и отвечает ребёнку на его запросы, складываются надёжные, доверительные отношения, в которых оба имеют способность любить друг друга в один момент, но, если мама не чувствует потребности ребёнка и недостаточно внимательна именно тогда, когда ребёнку необходимо, отношения становятся похожи на качели. Ребёнок просит – мама не отвечает, ребёнок отвлёкся на что-то – мама пришла ответить на запрос, который уже не актуален, и так по кругу. Пока я предавался размышлениям под желто-чёрными подсолнухами, Сашка в соседней комнате ругался с матерью.

– Все пойдём от сюда, грёбаная сука, ей точно мужика не хватает. Достала уже. – Его отношение к матери меня пугало. Я представить себе не мог ситуации, в которой я назвал бы маму «грёбаной сукой».

– Погнали, парни нас уже должны ждать на жёлтой веранде.

– Как же она меня раздражает своим вечным нытьем и распилом[1]. Клянусь, я бы всё отдал, чтобы уйти в армию как можно быстрее.

– Ага, – поддакнул я, только на самом деле я его совершенно не поддерживал. Мне становилось жутко при одной мысли об армии и расставании с ребятами и родными.

Мы проскользнули по низким сточенным ступенькам и через 10 минут оказались в садике. Летом собираться здесь было намного удобнее, все дети разъезжались из садов на дачи, оставались только дворник, сторож и заведующая. Тимур с Борей уже ждали нас на веранде.

– Смотрите, что мы намутили! – Тимур держал в руках пачку «Петра» и две бутылки «Балтики» девятки.

– Ого, это в честь чего такая роскошь? – Сашка улыбнулся, и глаза его засияли так, будто два чёртика с факелами запрыгали в них.

– Папан притащился вчера пьяный и дал косарь.

Я никогда не курил до этого дня, мне было жутко интересно, я представил себе, как круто я буду выглядеть с сигаретой в зубах.

– Ну поехали! – Боря уже, похоже, какое-то время пребывал в ожидании.

Сашка забрал у Тимура одну бутылку и ловко открыл её о железную балку веранды.

Мы распечатали пачку «Петра» и открыли вторую бутылку «Балтики». От первой затяжки мне стало немного дурно, закружилась голова, и слегка потемнело в глазах. И если быть честным, мне не понравился ни горький вкус во рту, ни само состояние некоторой затуманенности в голове. Но лучше уж потерпеть, чем выглядеть не круто в глазах пацанов.

– Парни, надо делать так: затягиваешься, держишь тягу и запиваешь глотком пива, потом выпускаешь дым, – заявил Тимур.

Все мы так и сделали, передавая вторую бутылку по кругу.

Через час мы уже были вдребезги пьяны и курили одну сигарету за другой. Смачно харкали горькими слюнями и захлебывались в собственной крутости.

– Может, пойдём девчонок ловить? – предложил Саша.

– Да, погнали по Сулимова пройдёмся, – поддержал Тимур.

Мы шли и чувствовали себя королями улицы, города, планеты. Мы чувствовали свою уникальность, значимость, ощущали огромные перспективы, понимали, что жизнь только начинается, что самое яркое, самое значимое – впереди. Нам казалось, что все прохожие смотрят на нас так, словно сам господь поцеловал нас в макушку. Это были потрясающие ощущения, они, как тёплый летний ветер, поднимали нас и возносили к самому небу. Мы даже забыли про изначальную цель прогулки – подснять девочек. Нам просто было хорошо здесь и сейчас. Странно, то, к чему стремятся все люди после тридцати, нам давалось вот так просто и в разы усиливалось с помощью небольшого допинга. В пятнадцать я не понимал, насколько это ценно, я не пытался это состояние удержать, я просто ощущал его и принимал как данность. Юность – это, пожалуй, один из самых драгоценных кладов человеческой жизни.

– О, смотри, какая кошечка, – Борька сощурил глаза и издал затяжное и громкое «мяу» вслед двум девчонкам.

Но мы не собирались ни останавливаться, ни напрягать себя знакомством, нам и так было очень хорошо.

Спустя тройку кварталов и около полусотни людей, бегущих с работы с серьезными, нахмуренными лицами, нас потихоньку стало отпускать. Это было странное и противное состояние. Как будто ты только что дышал огнём, а теперь твои лёгкие, горло, полость рта были обожжены. Голова стала тяжелеть, чувство собственной значимости сменилось чувством неполноценности и отвращения к себе. Появилась легкая паника и мысли о том, как же я приду домой, от меня же несёт за километр, как я посмотрю в глаза маме, что скажу отцу. Наши шуточки сменились разговорами о недавних стрелках на районе и об их печальных исходах.

– После этой стрелы чел сидел дома и не высовывался пару недель.

– Ха, ну понятное дело, ему по роже настучали не хило, он, мож, на больничке лежал или просто мамашка не выпускала.

– Он ещё тот маменькин сынок.

Когда началось обсуждение этой истории, я ненадолго выпал, гоняя мысли о том, на что купить жвачку и как вообще возвращаться домой?

– Тим, у тебя деньги ещё остались?!

– Вроде мелочь какая-то, а что?!

– Да зажевать бы чем-то.

– Ты что родаков испугался?

– Нет ты чё, дурак, просто противно во рту стало, а догнаться-то у нас больше нечем.

– Нечем.

– Мож, заглянем на Крест?

– Вечером туда часто приходит Наташа из 165-й, её уже половина крестовых перечпокало.

– Слыш, Борян, тебе что, тёлки не дают, ты так заморачиваешься. Она же курица.

– Хорошая курица с титями 3-го размера, – заступился за Борю я.

– С ней Павлик Морозовский мутил, говорит, что она тёлочка что надо, да ещё и это отменно делает, – Борька упёрся языком в щёку имитируя минет.

– Парни, я домой, – вдруг ни с того ни с сего сказал я.

Чувствовал я себя паршиво и устало, я тогда первый раз осознал состояние падения после недолгосрочного эмоционального взлёта. Попрощался с парнями и поплёлся в сторону дома. Шёл и проигрывал в голове возможные сценарии своего наказания за запах перегара. Меня терзали мучительные мысли о том, что скажут родители, но, придя домой, обнаружил, что их нет. Обрадовался, почистил зубы, выпил стакан холодного молока и завалился спать.

Сон: я стою на балконе высокого дома, смотрю вниз и мне страшно, страшно упасть, этот страх такой едкий и отчётливый, что заставляет меня открыть глаза и вернуться в реальный мир. Смотрю – мама спит, отца нет. В последнее время он часто не ночует. На следующий день мама, обычно злая и резкая, разговаривает со мной как со своим подчиненным. И я понимаю, что причина в нём, но мне всё равно обидно, я как будто брошен, оставлен совсем один. В такие моменты я вспоминаю один эпизод из жизни: мне семь лет. Родители отвезли меня к бабушке и обещали забрать вечером, но так и не пришли до следующего утра. Бабушка жила на последнем этаже десятиэтажного панельного дома, квартира у неё была угловая, и, когда дул сильный ветер, в спальне слышались пугающий гул и свист. В ту ночь был сильный ливень и шквалистый ветер, я не мог уснуть, мне было страшно за родителей, я представлял себе, что они шли за мной, но дойти не смогли, что на них свалилась какая-нибудь металлическая конструкция или дерево. Бабушка крепко храпела, рядом с ней я не чувствовал себя защищённым, я очень хотел к маме, а они так и не пришли за мной в ту ночь. И тревога за них пожирала меня до раннего утра, в конце концов, я обессилел от своих переживаний и уснул.

В алкогольных и никотиновых виражах прошло лето. Нам оставался один учебный год до призыва. Я часто задумывался о том, а как же это будет. В последний день перед 1 сентября мама выгнала отца из дома. Она узнала о его молодой любовнице и без капли сомнений собрала чемодан, в котором раньше лежали инструменты, и выставила его за дверь со словами: «Вот Бог, вот порог». Отец ушёл, не моргнув и глазом. Не сопротивлялся, не старался утешить и успокоить мать, не признавался в любви и преданности. А просто взял чемодан и ушёл. Меня разрывало чувство глубокой обиды за то, что вот так всё сложилось, что родители не смогли разобраться с проблемой и сделать всё иначе. Обида и страх потерять отца – вот что я испытывал в тот день. Я глушил в себе эти чувства. Старался быть сильным, не показывал свою боль матери и тем более отцу. Постепенно обида и страх сменились пустотой, пустота – на ощущение бессилия невозможности что-либо сделать. Я всё время искал поводы, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, и призыв одного из моих друзей в армию был одним из таких поводов. Борьку забирали осенью в начале учебного года, и мы решили как следует отметить это.

Борян жил в соседнем дворе в квартире на минус первом этаже, то есть в подвале. Окон у него почти не было, возможно, поэтому я не любил у него бывать. Квартира у него была уже не коммунальная, родители постепенно изжили всех соседей, последняя соседка Зоя Михайловна умерла пару лет назад. Она была одинокой очень доброй старушкой и сильно любила Борю, он был младшим сыном в семье и вырос на её глазах. По воскресеньям она пекла песочный пирог с вареньем и звала Борьку попить чай за большим круглым деревянным столом в её комнате. За это Боря так любил воскресенья. Однажды, будучи совсем ребенком, и я был приглашён на пирог. Этот день очень хорошо запомнился мне. Мы сидели за столом и пили чай, пирог был вкусным, но этот факт не смог отвлечь меня от картины, которая висела на стене напротив стола. Она вызывала во мне страх и скованность. Эта картина была вышита крестиком, в тёмных тонах. На ней был изображён сюжет из сказки «Гуси-лебеди»: в дремучем лесу бегут Аленушка и братец её Иванушка, а за ними над верхушками сосен парят, зловеще выправив крылья, словно шпаги, гуси-лебеди. Их движения устремлены четко вперёд, шеи свисают книзу в поисках детей средь сосен. Аленушка, оглядываясь, бежит вперёд и телом своим накрывает брата. Мне казалось, что вот-вот они схватят маленького мальчика и унесут его в густую чащу, где никто не в силах будет его отыскать. Внутри меня всё кричало: беги быстрее, спасайся, и ещё я очень надеялся, что Аленушке и её брату придёт на помощь принц на вороном коне и отгонит проклятых гусей.

В день проводов в Борькину небольшую кухню набилась куча народу, было очень шумно и весело, погода была тёплая и солнечная, вот и в кухне из половины окна, которое смотрело наружу, пробивалось солнце. Кто-то сидел на деревянных табуретках, кто-то стоял, соседи, родственники, друзья. Наперебой все говорили тосты и давали наставления.

– Борь, ты это, не спорь с дедами лучше, повыполняешь дурацкие поручения, зато потом сам такие поручения духам раздавать будешь. Сказал Михаил Ильич, лысый, усатый сосед.

– Неее, меня не согнуть, не заставить сапоги кому-то чистить и туалеты мыть.

– Ну поглядим, но лучше всё-таки будь похитрее.

– Да, Борян, не сдавайся, шли их, а если чё не так, сразу в морду, – заголосил Сашка.

– Это вам не ваши дворовые драки, – улыбнулся Михаил Ильич, – там за такое могут внеочередными нарядами загрузить, вот и будешь туалет зубной щёткой чистить или отжиматься раз 500. Ну это в лучшем случае.

Этот день стал памятным для меня, я был погружён в атмосферу праздника. И даже на какое-то время забыл о своих проблемах.