Читать книгу Алёша - Марина Медведева - Страница 5

– О чём ты мечтаешь? – как-то спросил меня Саша. Был весенний вечер. Когда приходит весна, я чувствую её по запаху, если бы однажды я ослеп, то мог бы определять время суток, время года, едва вдохнув пространства вокруг. Запах весны особенный, очень важный для меня.

– Я мечтаю о семье, о любви. – С Сашей я мог быть собой, мог честно отвечать ему на вопросы, когда он задавал их, я чувствовал, что он говорил со мной внимательно, и если что-то спрашивал, то ему было очень важно услышать мой ответ. С ним мне не хотелось выглядеть крутым и всесильным. С ним было легко во всём. В детстве летом мы могли днями напролёт бегать по заброшенным стройкам, прыгать по крышам гаражей, играть в прятки, вышибалы, казаки-разбойники, и чаще всего нам было весело и интересно вместе. Бывали моменты, когда в нашу компанию попадал кто-то третий, и тогда начинались проблемы, я жутко ревновал Сашу к другим его друзьям, иногда даже строил козни, чтобы поругать его с «третьим лишним». Саша был близким другом. Я потерял его очень рано и так и не смог в своей жизни найти кого-то, кто смог его заменить. Он погиб в Чечне. Всю жизнь я размышлял о его смерти. Размышлял о том, почему вопреки своим страхам он пошёл служить в Чечню, и понял, что есть мужчины, чьи души сотканы нежнее женских, но для того чтобы хотя бы попробовать стать сильнее, им нужно просто один раз признаться самим себе, что они слабы. Он был чутким, глубоким, душевным, но всё время прятал эти свои качества, боролся со своей природой. Мать воспитывала его одна и была очень жестка, а порой даже жестока в его воспитании, пыталась заменить ему отца. В результате его тонкая душевная организация постоянно подвергалась давлениям извне. Сегодня я понимаю, что прекрасного, тёплого, душевного человека убили слова: «ты мужчина, ты должен быть сильным», «ты должен быть терпеливым», «не хнычь, как девчонка», «что ты нюни распустил, ты же мужик», «ты что боишься, как баба, ты мужик, мужики не боятся» и много чего ещё. Мать не щадила его, она была остра на язык и очень зла на то, что отец Сашки их бросил, она много пила и гуляла, его сердце было разбито, он одновременно любил и ненавидел мать. В Чечню пошёл, чтобы доказать ей, что он мужик, и погиб там героической смертью. Получил звание героя посмертно, доказал. Мать, в конце концов, спилась окончательно от чувства вины и пустоты, которую уже ничего и никто не мог заполнить.

Я часто вспоминал Сашу, когда моя мечта начала становиться реальностью, я нашёл любовь, и вот-вот моя любовь должна была стать моей женой, моей семьёй. Я был очень счастлив, когда мы подали заявление в загс, свободное время было только на 13 сентября, я немного испугался числа 13, но ещё больше я боялся выйти из загса без точного плана на совместное будущее со Светой, поэтому мы согласились с единственным возможным вариантом. Перед свадьбой я много времени проводил у отца, мачеха и отец выделили для нас со Светой комнату, там мы оставались ночевать, там часто проводили выходные, когда папа с т. Алей были на даче. В то время моя близость с отцом восстановилась, я смог иначе посмотреть на его поступок по отношению к матушке. Сегодня я понимаю, что оба мои взгляда тогда в молодости были кардинальными, сначала я ненавидел его, потом идеализировал, сначала мне казалось, что он предатель, потом я решил, что иметь много женщин это нормально, это произошло потому, что близость с ним в какой-то момент стала для меня очень значима и я идеализировал его, закрывал глаза на все факты, которые могли угрожать этой близости. Маме я почему-то не говорил, где мы со Светой проводим время, я почти не появлялся дома, и о том, что наша свадьба состоится 13 сентября, она узнала только в конце июля. Эта новость её не удивила, она моментально принялась строить планы по организации свадьбы. Намекнула на то, что было бы неплохо познакомиться с родителями Светы и обсудить бюджет. Я сказал, что они планировали прилететь только на свадьбу, что обсудить бюджет можно по телефону или в письме. Я тогда заметил, что она резко переменилась в лице после этого, меня это удивило, потому что эта эмоция была слишком явной на фоне того, с каким спокойствием она приняла новость о нашем решении пожениться. Сейчас я понимаю, что мою мать, которая привыкла всё держать под контролем, обидело то, что родители Светы уже знают о нашей свадьбе, а она узнала только сейчас. А может, это была обычная ревность. Я знал это чувство очень хорошо, оно сопровождало меня всю жизнь. Сначала я ревновал близких друзей, потом жену, потом любовниц, был момент, когда я ревновал отца к тёте Але и её дочери. Объект ревности менялся, но чувство всегда оставалось. Ревность – это не просто гнетущее, раздирающее чувство, это намного больше, ревность рождает желание отомстить, вернуть обидчику ту боль, которую мы испытываем, когда ревнуем. Ревность рождается от невнимания, от нелюбви. Когда другой разворачивается к нам спиной, мы перестаём видеть себя, потому что другой дан нам для того, чтобы видеть себя через него, мы не видим себя, а значит, наше существование под угрозой, значит, нас нет. «Я есть» меняется на «меня нет», это пугает нас, потому что главная человеческая потребность вовсе не в еде или в сексе, главная человеческая потребность – потребность быть. Срабатывают защитные механизмы психики, и мы стремимся реабилитироваться, восстановить свои позиции, мы интуитивно чувствуем, что именно заставит другого повернуться к нам, обратить на нас внимание. Для кого-то это деньги, для кого-то статус, для других ответное невнимание и нелюбовь. Если на тебя смотрят – ты есть. «Быть» – витальная потребность человека. Если ты кому-то нужен – ты есть. Но человек не рождается с этим пониманием, это понимание может прийти в течение жизни или к её концу, как произошло у меня. Вот так просто потребность быть нужным руководила всей моей жизнью, но мне пришлось не легко, потому что моя мать всю жизнь транслировала мне, что я не нужен. Не нужен отцу, не нужен жене, не нужен любовнице, не нужен другу, я был нужен только ей, и она хотела быть нужной мне.

Свадьба была весёлая. Света была прекрасна, так красива, что я почему-то сморозил глупость, увидел её впервые в белом платье на выкупе и сказал: я думал, ты будешь лучше. Зачем сказал, уже не помню, сам себе завидовал, наверное, не верил, что достоин её, такую молодую, красивую, чувственную. Она помнит это до сих пор, эти слова очень ранили её, но она также не показала вида, посмеялась, ответила что-то грубое. В загсе были только самые близкие родственники и друзья. Из Иркутска прилетела Светина мама, но почему-то не прилетел отец. Моя мать готовила праздничный стол, поэтому её тоже не было в загсе, сейчас мне кажется, что это было закономерным и символичным. Ни моя мать, ни Светин отец глубоко внутри не желали этой свадьбы. В загсе, когда паспортистка произносила торжественную речь, меня переполняли эмоции, это так странно, ничего подобного я прежде не испытывал, мне хотелось рыдать и смеяться одновременно. Я стоял как вкопанный и улыбался, как осёл, во весь рот, глаза были мокрыми. Я не думал ни о чём, цунами из эмоций накрыло меня с головой, и я просто был в моменте настолько, насколько это возможно. Я знал, что для меня этот момент был важным, но не думал, что он был важен настолько, чтобы захватить меня целиком. Меня даже не интересовало, что думает, чувствует Света, я был поглощён своим личным эмоциональным фейерверком. Я вернулся на землю, когда паспортистка попросила поцеловать уже жену. Я поцеловал Свету, и мы начали принимать поздравления от близких. Мне было очень тепло, совместная радость согревала лучше самого жаркого солнца. Нас обнимали, дарили цветы, говорили напутственные слова. Мы сели по машинам и поехали к застолью в квартиру моей бабушки, там уже было всё готово для нас. Первую половину вечера было весело, чуть позже стало весело и пьяно, ещё позже стало совсем пьяно и не весело. Мы с Геной и ещё парнями курили на лестничной площадке между этажами, вдруг заскрипела входная дверь, открылся лифт, кто-то перешёптывался и хихикал, лифт закрылся и поехал вниз, когда мы вернулись в квартиру, девчонки громко болтали и смеялись, кто-то выкрикнул: – а невесту-то украли, увезли! – я тоже засмеялся, но вдруг во мне как будто тумблер переключили, весёлый настрой резко сменился агрессией, в голове замелькали картинки того, как мою Свету страстно целует водитель нашей машины молодожёнов, как убирает своими огромными пальцами волосы с её губ, чтобы не мешали.

– Кто украл?

– Так кто же, у кого машина, тот и украл.

– Надо искать и выкупать.

– Где этот петух? – я ринулся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, перепрыгивал через ступеньки, мог бы запросто себе тогда ногу сломать, чтобы отомстить Свете за тот страх и боль, которые испытывал в тот момент, но слава Богу спустился я благополучно. Я выбежал на улицу и обежал вокруг дома, машину нигде не увидел, и, может, она стояла где-то неподалёку, но я был совершенно не в состоянии что-то увидеть. Мне было страшно, я был зол, чувствовал себя брошенным, совершенно ненужным тому, кому полностью отдался несколько часов назад. Я поднялся обратно, не замечая никого, прошёл в комнату бабушки, нашёл две упаковки димедрола и выпил все таблетки одну за другой, вышел обратно к оставшимся гостям. Что было потом, не помню. Более или менее я пришел в себя на больничной каталке, события, которые происходили до этого, помню обрывочно. Меня везли в клизменную на промывание, я предпочёл этого не видеть и снова провалился в глубокий сон. Уже через пару часов после промывания меня отправили домой. До дома было около 30 мин. пешком, транспорт уже не ходил, я оделся, обулся и пошёл. Дорога до дома проходила через парк, в сентябре ночи уже не были такими тёплыми, как дни. Я шёл, и меня морозило, я поднял борта своего пиджака, сложил руки на груди и крепко обнял себя ладонями чуть ниже подмышек. Вдруг в чаще парка я услышал шорохи, остановился и начал вглядываться в темноту. За берёзами чуть глубже от дорожки, по которой я шёл, стоял гриб размером с немецкую овчарку, а под этим грибом три маленьких человека, похожих на гномов. У одного из них на голове был длинный колпак в чёрно-белую полоску с мягкой кисточкой на конце, у двух других шляпки с перьями, как у Робин Гуда у одного зелёная, у другого красная. Они жались друг к другу и испуганно смотрели на меня, как будто для них я был опасным зверем. Они были похожи на детей, которые потерялись и столкнулись с чем-то, что им угрожает. Мне стало жалко их, я попытался сказать что-то утешительное, но по их реакции понял, что от этого они только сильнее напугались. Я стал мерзок сам себе, решил ускорить шаг и пойти прочь. Когда я пришёл домой, все уже спали. Мама вышла ко мне в ночной рубашке.

– Слава Богу дома.

– Дома.

– Ложись, завтра второй день. Будем пельмени варить.

– Спокойной ночи, мамуль.

– Спокойной ночи, Алёша.