Читать книгу Приключения за Полярным кругом. Дневник за 1983—1985 годы - Марина Мищенко - Страница 3

Арктика открылась для меня новой эпохой.

Я прилетела на Диксон 13 марта 1983 года чтобы отправиться на АМСГ (авиационная метеорологическая станция гражданская) « Мыс Косистый» синоптиком.

Диксон ночью встретил, как показалось тогда, морозом и пургой, а на самом деле относительно мягкой погодой: минус 24 градуса мороза с ветерком 9 м/сек порывы до 12 м/сек, поземкой. Темно. Всё незнакомое. Ни стюардесс… Только закрытые машины – пограничники. «Мама, зачем я здесь?» – подумала я.

Затем дорога в холодную гостиницу с тараканами – холодную – потому, что так кажется, а в действительности просто комната была с наветренной стороны.

На следующее утро по этой же погоде (как тогда казалось – непогоде) – поход в Диксонское Управление Гидрометеорологии и контроля среды (ДУГКС). Каким долгим казался путь! До сих пор не могу понять, как могла среди домов плутать! И как награда – вселение в пятиэтажку (мне показалось тогда – единственную на острове) в девятиметровую теплую светлую комнату с чистой постелью, блестящим полированным шифоньером и современными городскими условиями жизни, кроме, пожалуй, мусоропровода. В комнате на двоих поселили с девушкой, которая приехала из Воронежа лишь месяц назад, и тоже ничего о жизни здесь толком не знала. Мелкие бытовые неудобства с лихвой компенсировал уютный красный уголок – так называлась бытовка с цветным телевизором, от которого в первое время трудно было оторваться, даже от единственно показываемой здесь третьей программы.

В управлении оформила документы, прошла инструктаж по технике безопасности, который содержал, кроме обычных пунктов, ещё такие удивительные, как опасность белых медведей, пожаров и пьянок.

Мыс Косистый, куда я направляюсь работать после стажировки, расположен на восточной оконечности Таймыра на широте Диксона, и уже вышел приказ, что с 11 марта 1983 года (со дня вылета) я – инженер-синоптик этой полярной станции с окладом 130 рублей. Согласно трудовому договору (на 3 года), к окладу применяется коэффициент 0,8 и через каждые 6 месяцев полагается надбавка 10 процентов от оклада (всего их 6). Спецодежду выдадут на месте, так что придётся здесь немного помёрзнуть в своем зимнем пальто при температуре ниже минус 20 с влажностью около 90 процентов и ветрах.

На ночном небе сияло северное сияние, любой яркий огонь освещения сопровождался вертикальным столбом света. Оптические явления морозного края удивляли и заставляли искать объяснения.

Всю синтетику с себя пришлось снять, так как она при носке сильно трещала и даже искрила.

Сразу пошли будни: стажировка в бюро погоды, затем на АМСГ Диксон, ожидание транспорта. Знакомства. Рассказы, вернее приключения.

Услышала много красивых названий: Нагурская, Желание, Уединение, Преображения, Виктория, Рудольфа, ЗиФ (Земля Франца Иосифа), … и с головой окунулась в неизведанный мир атмосферных процессов Арктики.

Событием стала первая поездка на вездеходе (до последней минуты перед посадкой не могла понять, как в нем умещаются люди). Вездеход регулярно курсировал от острова до поселка по льду Ензалива (Енисейского залива).

Вездеход Диксона – главный транспорт Арктики. Фото В. Белова.

Больше всего меня поразил Северный Ледовитый океан, вернее Ензалив. Но он был таким большим, что кроме как океан, называть его не хотелось.

В библиотеке искала А. Грина «Бегущую по волнам»! Но напрасно. Именно о Грине думалось, когда по застывшей стихии, шагали ноги или ехали колеса. Застывшее море неотличимо от водного – на нём гуляет ветер, и меняет – перестраивает, заметенную снегом заледенелую поверхность. Ноги бегут по ней, взбираясь на гребни волн и соскальзывая между ними. Воображение смело рисовать океан летом, но обессиливало перед его замерзшей красотой. Зимой он был могуч и прекрасен.

И катера, вмерзшие в лед, как будто рассекали носом волны. Можно подойти по этим волнам и встать на капитанский мостик, просто пройтись по заснеженной палубе или остановиться лицом к карме или даже с ней рядом. Словом, ты и море, точнее – океан. Какой песчинкой чувствуешь себя в эти мгновения, вернее, льдинкой, снежинкой, ледяной иголочкой.

Страшно боялась встречи с белым медведем. Даже ужасно, так как воображение рисовало белое чудище, покрывающее расстояние между нами шестиметровыми прыжками, застывающее рядом, поворачивающееся задними лапами ко мне и заигрывающе хлопающее меня по голове правой передней лапой. После чего воображение дорисовывало уже игру Миши с объедками.

Однако, уже позднее, перед отъездом с Диксона, эта встреча рисовалась несколько иначе: Миша прыжками устремляется ко мне, а я, заметив это, приседаю, расстегивая верхнюю одежду и, когда расстояние между нами сокращается до 10—20 метров, резко выпрямляюсь, растопырив полушубок руками и ногами, стараясь казаться как можно большего размера и объема… Белый медведь пугается и пускается наутёк.

Правда на практике этот способ испугать медведя применить не удалось (пока), однако он давал шанс на выживание и уверенность в собственных силах, поэтому встречи с медведем все же боялась, но уже не так сильно. Смогу ли заметить белого медведя издали на Косистом? (В последствии оказалось, что они туда практически не заходят).

Ледокол. Сколько раз видела его на снимках и слышала о нём, даже обслуживала с него полеты вертолетов… Внутри не была, хотя было бы интересно.

Ледоколы Диксона запомнились несколько с неожиданной стороны – туманами. Какая связь? Очень простая… Когда ветер на острове с Юга, а по Ензаливу (Енисейскому заливу) прошел ледокол, испарения полыньи дают туман над поверхностью, а ветер подхватывает и носит его (туман) туда-сюда. Неожиданно туман закрывает взлетно посадочную полосу (ВПП), отходит, и снова приходит, то есть гуляет сам по себе. В общем, горе синоптику, в чьё дежурство прошел ледокол,…

Вот такой Диксон.

Когда подходишь к нему издалека, он расстилается впереди кучкой огней.

Что интересно – слова «остров» и «материк» здесь особенные. Они имеют смысл, меняющийся в зависимости от того, где они произносятся.

Для северян звучание «материк» созвучно слову «Мать» в смысле тепла, уюта, стабильности, большой Родины. Для островитян Диксона «материком» является уже и сам поселок Диксон на берегу Ензалива (Енисейского залива) и всё, что южнее, в том числе Норильск, Хатанга. Для жителей Норильска, Хатанги – материк – это и Красноярск, и Иркутск, и Москва, и Украина, и все цивилизованные селения мира, где они когда-то жили или мечтали бы побывать. И чем дальше улетаем к югу от Крайнего Севера, тем более теряется светлое и ласково-желанное значение этого слова…

Для Диксона слово «материк» – это тепло, фрукты; для большинства – Родина, а для меньшинства – просто Юг. Да, здесь есть и коренные диксончане, которых меньшинство – это те, кто родился и вырос на острове или в одноименном поселке за Северным полярным кругом. Материк – светлый сон. «Материк» – очень ёмкое понятие для полярника, слишком дорогое.

А остров? Он живет собственными заботами: успеть привезти гравий, пока не размыло дорогу; отправить на юг полярников к близким и родным; успеть сделать, пока «погода звенит», ледовую разведку, аэрофотосъёмку; отправить новую экспедицию, грузы для зимовщиков. Остров живет.

Люди снуют туда – сюда, строят, возят, роют, обслуживают, пилотируют, радируют,…люди…

Кого только нет на острове?! Здесь много романтиков и исследователей, и тех, кто прилетел за длинным рублем. Немало тех, кто сбежал сюда от бед, найдя недалеко от полюса холода своё настоящее. Легче ли им? Не знаю.

Люди ДУГКС и аэропорта – самые уважаемые, в их руках всё – и рейсы и погода: нет видимости на Челюскине – летят на Греэм Бэлл; шторм на Желании – развозят грузы по Ензаливу. А какие названия: Желание, Преображение, Виктория, Уединение, Ожидание и среди них – Гыдоямо, Сопкарга. И все, кто оперирует ими подобны волшебникам уже потому, что названия – колдовские, да и место таинственное, приполярное.

Чего много на Диксоне – это камней, а земля для цветов – дефицит. Но камни – сама поэма. Во всех памятниках Диксона – камни: на горе Вьюшке «Никто не забыт и ничто не забыто», на могиле Петера Тессема, у памятника защитникам Диксона на главной площади острова, там, где 9 Мая звучат залпы салюта и марширует по обледенелой дороге гарнизон.

Камни – неотесанные острые валуны – разбросаны по всему побережью острова. Они черны и строги вдали. Вблизи нередко замечаешь узоры мха – чистые по цвету и незатейливые в исполнении салатные иероглифы, черные зигзаги и пятна, оранжевые вкрапления, иногда белый мох. Везде это – приполярная тундра.

Весна в этом году пришла намного раньше, чем проводили официально зиму 21 мая, когда на горе Вьюшке поселка Диксон сожгли снежную бабу на груде деревянной тары.

Весна началась солнечными днями, когда при 10 градусах мороза вдруг появились сосульки и закапало с крыш. Поднялось настроение. И остро ощутился дефицит птичьего щебета. И вот – вначале на материке (то есть в поселке), потом и на острове почти одновременно появились маленькие белые полярные воробушки (пуночки) и белокрылые морские чайки.

Весна пришла: снег оседает, и лед становится рыхлым, серым, черным и сжимается, начиная таять. Появляется на дорогах грязь, а на бугорках, где местами подтаял снег, – дырки, из которых бусинками появляются цепочки следов леммингов. Мелкие маленькие лемминги выходят на прогулку. Говорят, что здесь – на Диксоне лемминги уникальные, так как у них на лапках, как у чертиков, маленькие копытца для того, чтобы бегать по камням.

Арктика изучалась людьми. В ней живут души многих полярников. Нередко тот, кто работает здесь, влюбляется в неё навсегда и скучают, переехав на материк. Этот край обладает невероятной магией притяжения…