Читать книгу Не в счастье счастье - Марина Пустильник - Страница 10

Рассказ о концепции счастья в мировых религиях был бы неполным без христианства, однако разговор этот осложняется тем, что уже более тысячи лет христианство не монолитно, и у каждой из конфессий – свои взгляды на счастье. Поэтому о православии мы поговорим в разделе про русское счастье, а про протестантизм в разделе о стремлении к счастью. Этот же раздел будет посвящен разговору о раннем христианстве, понятиях macarios (μᾰκάριος) и beatitudo, и о том, кому христианское счастье ближе – стоикам16 или Аристотелю.

Собирая материалы для этого раздела, я прочитала очень много разных размышлений о природе счастья в раннем христианстве и узнала много нового, но вывод мой не сильно отличается от того, что был записан в самом первом черновике. Состоял он в том, что первые века христианства не очень располагали к размышлениям о счастье. Вернее, счастье виделось лишь как некая награда за горизонтом земной жизни и было полностью завязано на благочестие, покорность воле Бога и иже с ним. Тем не менее, есть несколько мыслей, по которым я бы хотела пройтись пунктиром.

Как и в исламе, главным и единственным источником счастья для христианина является Бог в обличье Христа. По словам выдающегося южноафриканского теолога и исследователя Нового Завета Виллема Ворстера, «Счастье следует искать во Христе. Он – вдохновитель счастья. В горе или боли, в бедности или печали, он – причина того, что христиане могут быть счастливы. Бог дает счастье через Христа. Счастье одновременно в настоящем и в будущей жизни. В этом смысле, счастье, как представляется, это состояние души»17. Мне кажется, что дело тут в том, что христианство изначально было религией угнетенных18 и предлагало им награду за страдания на Земле в виде вечной жизни после смерти. Мирское счастье не всегда доступно христианской пастве, но ей доступно счастье вечное (при условии, конечно, набожности, самопожертвования и послушания).

Счастье, таким образом, это добродетель, и в этом раннехристианская концепция счастья перекликается с концепцией стоиков, которые описана следующим образом:

Согласно стоикам, вся действительность пронизана разумной божественной силой – Логосом, или Вселенским разумом, управляющим всеми вещами. Человек может достичь подлинного счастья лишь тогда, когда он приведет свою жизнь и свою натуру в лад с этой всесильной провиденциальной мудростью. Быть свободным означает жить в согласии с волей Бога, и, в конечном счете, для жизни гораздо больше значит душевная добродетель, нежели внешние жизненные обстоятельства19.

Этические принципы стоицизма тесно переплелись с христианским сознанием в первые века нашей эры, и их влияние особенно хорошо прослеживается в теологической идее о том, что Бог и/или добродетель достаточны для счастья, а внешние предметы или дела абсолютно излишни для христианского блаженства.

Мне довелось также прочитать размышления о том, что на самом деле счастье в христианстве гораздо больше схоже с концепцией Аристотеля, который писал, что счастье – это результат не только добродетельной жизни, но и какого-то количества внешних благ. Автор этой теории ссылается на ветхозаветную Книгу Бытия и историю создания нашего мира, из которой он делает вывод, что «Бог задумывал, чтобы человек был счастлив эвдемонически и гедонистически, так как это блаженство [Райский сад] состояло из присутствия и почитания Бога, а также включало в себя многочисленные внешние блага из рога изобилия Создателя, которые были необходимы для благосостояния (счастья) человека»20.

Однако, задним умом все крепки, а в моменте было то, что было. А была та самая стоическая вера в то, что спасти может только добродетель и что «на том свете отоспимся», т.е. будем счастливы. Так, например, в VI веке римский философ и теолог Боэций написал в тюремном заключении трактат под названием «Утешение философией», который на многие века стал обязательной частью европейских библиотек. Счастье и его недостижимость в нашем мире – центральная тема текста. Интересным образом, в нем можно найти мысли, которые напрямую пересекаются21 с моей идеей счастья (о которой ниже), хотя автор и делает из них другие выводы.

Закончить краткий обзор концепции счастья в христианстве я бы хотела рассказом о Фоме Аквинском22 и его размышлениях на эту тему, оказавших большое влияние на то, как это понятие трактуется католической церковью. Согласно Фоме Аквинскому, настоящее и непреходящее счастье заключается в достижении высшего смысла человеческой жизни, который он видел в союзе с Богом. Фома Аквинский считал, что совершенное счастье или, как он называл его, «блаженство» (beatitudo) достигается через прямое, интуитивное познание Бога, и подчеркивал важную роль добродетели и нравственной жизни в его достижении. Особая роль отводилась таким добродетелям как благоразумие, справедливость, сила духа и скромность. При этом Фома Аквинский признавал, что такие временные блага как богатство, здоровье и отношения с другими людьми, могут помочь человеку достичь определенного уровня счастья уже в этой жизни. Однако он считал их вторичными и недостаточными источниками счастья по сравнению с идеальным счастьем «божественного видения». Философ считал стремление к земным благам необходимым для проживания добродетельной жизни, но предупреждал против излишней привязанности к ним. Удивительным образом, это перекликается с буддизмом и медитацией випассаны (о которой мы подробно поговорим в Главе 4), которые учат нас тому, что перманентных состояний не бывает, и поэтому не стоит привязываться ни к чему – ни к своей эйфории, ни к своим страданиям.