Читать книгу Семь мужей Синеглазки. Сказка-быль - Марина Важова - Страница 3

Какая важная вещь – первая встреча! Имея опыт и тонкую интуицию, можно сразу определить, а нужен ли он тебе, девушка, вообще-то?

Только не имея опыта, интуиции плохо доверяешь. Ма-а-а-ло ли что кажется, а если всё не так? Ма-а-ало-ли что не он, а его Друг в глаза заглядывает и вздыхает? А он только улыбается. Потом произносит что-то смешное, какой-то каламбур. И каждое слово выговаривает со значением. Не громко, как бы ни к кому не обращаясь, посмеиваясь в усы. Хотя никаких усов нет, просто наросшая к вечеру щетина на верхней губе. Вроде следов пороха.

Ростом маленький, ниже её на полголовы. Смуглый, в вельветовых джинсах, заправленных в сапожки «казачок» со скошенными каблуками. Блестящие чёрные волосы. Прямые и длинные, почти до плеч. Чёлка закрывает брови. Он вскидывает головой, её отгоняя. Глаза карие и круглые, как у лошади. Губы рельефные, будто вырезаны из дерева. Белые зубы просверком в полуулыбке.

И запах. Он пахнет не так, как белые мужчины. Хочется ещё раз понюхать. Вот если на перерыве незаметно так подойти…

Они рисуют, у каждого мольберт и планшет с натянутой бумагой. Человек десять, стоят кругом и натурщица по центру с рефлектором в ногах. Синеглазке немного стыдно смотреть на обнажёнку, а парни – их большинство – сосредоточенно ширкают карандашами. Глянут мельком и: шир-шир-шир. Тени накладывают. Будто и не женщина перед ними, а гипсовая болванка.

Синеглазка учится в Модельной Школе, но там не нужны рисунки с натуры, достаточно воображения. А ей так хочется настоящего искусства! Поэтому бабушка записала её в Вечерние Рисовальные Классы.

У него рисунок лучше всех, и бумага натянута ровно, французская, верже. И карандаш чешский, кохиноровский, HB. Там, в кожаном пенале, десяток таких – все заточены, как один. Пахнут вкусно: палисандровым деревом.

Да что всё запах да запах? А вот и запах! Подошла сзади перед звонком на перерыв: сигареты BT, слабый приятный одеколон и что-то пряное, вроде мускуса. Вот чем он пахнет.

– Брюс! Брюс здесь?! – кричат в коридоре.

В дверях Фея, секретарша Рисовальных Классов.

– Брюс Ли здесь?! – она обводит всех взглядом, а Друг говорит: «Он вышел покурить».

Так это он – Брюс Ли? Шутят они, что ли?

Нет, не шутят. Действительно, Брюс Ли. Обалдеть!

***

Он приходит первым и занимает самое лучшее место. Кладёт на табурет свой пенал, пачку сигарет. Рядом скальпель – для заточки карандашей. Резинка длинная, двухцветная. Предметы лежат выверено, красиво – готовый натюрморт.

Синеглазке всё нравится: отсутствие преподавателя, студенческая атмосфера, голубоватые ноги натурщицы. И он тоже нравится.

Подошёл сзади, и рука застыла, линии провести не может.

– Здесь надо легче, тоном пройтись, увести в перспективу.

Голос низкий, спокойный. Берёт у неё карандаш, читает надпись.

Ну, что там читать?! Понятно, что «Пионер» какой-нибудь.

– Возьми мой, он мягче, даёт серебристый оттенок.

Потом садится на её место и тут же начинает объяснять, рисовать. А она стоит сзади, смотрит и не понимает ни единого слова. Прищурив глаз, он вытягивает руку с карандашом, пальцем отмеряет – пропорции ищет. И вдруг откидывается назад, прижимается к ней спиной и застывает.

Синеглазка не отстраняется и долгую минуту чувствует его лопатки, каждый позвонок. А в низу живота, как метроном, бьётся пульс.

Брюс встаёт, поворачивается лицом: оно малиновое. Оказывается, желтолицые тоже краснеют.

– Вот так. Поняла? Теперь попробуй сама.

И отходит, не оборачиваясь, к своему мольберту.

Какое там «попробуй», когда Синеглазку вот-вот накроет волна! Спокойно, спокойно, дыши глубже, а лучше выйди на воздух, охладись. Накинув свою клетчатую курточку, идёт во двор. А через минуту – и он.

Закуривает и произносит, выдохнув дым: «Шёл и встретил женщину. Вот и всё событие».

Это о ком? Не о ней, точно.

– Подумаешь, событие! – восклицает он с усмешкой. И тут же – проникновенно и доверительно заглядывая в глаза: «Но не могу забыть её, не могу забыть её!».

Ага, это стихи. Он читает стихи!

– А она забыла…

Выбрасывает в урну окурок и, возвращаясь в Классы, напоследок с улыбкой, как бы дурачась, произносит: «Вот и всё событие. Вот и всё, что было1».

Синеглазка едет в трамвае и вспоминает, как прижался, и пульс в животе и позвонки спины. Всё-таки стихи о ней.

Дома нет-нет, да пройдёт мимо зеркала, резко глянет, будто его глазами.

Верста, ноги-руки летучие, как у комара. Волосы рыжеватыми пёрышками, недавно только косу отстригла. Веснушки на носу и щеках, брови с хохолком. И глаза совсем не синие, а серые, как небо.

Сегодня – как зимнее небо.

***

Брюс работает пожарником. Ну, это пока, временно. Зато общежитие, зарплата и сутки через трое. Три дня он в Рисовальных Классах, готовится к поступлению в Альма Матер.

Обо всём этом Синеглазка узнала по дороге домой. Теперь он всегда её провожает. Они идут пешком по заснеженному Проспекту, и Брюс несёт её портфель.

Он с Юга, отслужил армию и теперь на пути к своей мечте – стать художником. Обязательно известным.

– Вот увидишь, когда-нибудь по всему миру будут висеть плакаты: «Великий русский художник Брюс Ли».

Синеглазка внутренне улыбается. Ну, какой он русский – с таким именем, с такой внешностью? Правда, язык и литературу знает лучше неё. Гораздо лучше. И стихов наизусть – море.

– Ты у меня одна, словно в ночи луна, словно в степи сосна, словно в году весна2.

Синеглазка слышала эту песню. Но в стихах она звучит по-другому. Будто это не чужие стихи, а его, Брюса. И не стихи вовсе, просто он говорит Синеглазке: «Понимаешь, ты у меня одна, никого больше нет».

Хотя знает, что есть: и мама с папой, и четверо братьев. Но здесь – только она. Словно в ночи луна. Которая уже закрепилась в ветках деревьев Городского Сада, пока они друг друга провожают.

Долго стоят в парадной, он дышит на её озябшие пальцы.

А дома тишина, наполненная подозрениями.

***

На полке буфета – фарфоровый Будда. Сто́ит легонько тронуть и задать вопрос: да или нет? – качает головой вправо-влево, вниз-вверх.

Да-да, кивает Будда, улыбаясь женским накрашенным ртом. Что «да»? Синеглазка и вопроса ещё не задала, а он уже «да». Значит, вопросы не нужны, и так всё понятно. Да.

Едва проснувшись, Синеглазка уже думает о нём, потом в Модельной Школе рисует его портреты, потом они встречаются в Рисовальных Классах, потом бесконечные проводы. А ночью ей снится, как она согревает свои ладони на его груди.

И на другой же вечер…

Он расстегнул свою лёгкую дублёнку, спрятал в тепло её руки-ледышки, прижал и сам к ней прижался. Даже через толщу зимних одежд она чувствовала восстание его скакуна. Конь встал на дыбы и готов был мчаться, мчаться. Но упряжь держала крепко.

Потом он ушёл. Синеглазка долго смотрела вслед. Брюс оборачивался и через лепящий наотмашь снег всё прощался: то ладонь мелькнёт, то сверкнут зубы в улыбке.

А ночью она уже мчалась на его коне, затыкая рот пододеяльником.