Читать книгу Да здравствует Жизнь! - Марита Мовина-Майорова - Страница 5

– Тётя Шурочка! Ну не надо! Не поеду я домой. Или ты устала от меня? Ты скажи, и я тогда уеду.

– Да Бог с тобой, девочка! Мне только в радость, что ты у меня живёшь. Есть о ком заботиться. Да и душа живая всё же рядом. О матери твоей я думаю, о сестричке моей младшей. Ждёт она тебя. Ведь каникулы у тебя давно. Заждалась, поди. Съезди, навести мать. Побудешь там, надоест – возвращайся.

Тётя Шура, старшая сестра матери, была женщиной жизнерадостной, говорливой и хлебосольной. И жалостливой. Так же быстро как развеселиться и рассмеяться, в одно мгновение она могла расстроиться и даже расплакаться от какого-нибудь впечатления или слова. Небольшого росточка, кругленькая и плотненькая, с лицом светлым и открытым, она совсем была не похожа на свою младшую сестру. Та была женщиной статной, большегрудой, с «короной» тёмных волос, с прямым носом и строгими серыми глазами. Редко смеялась, а плачущей дочка не видела мать никогда. Была выдержанной и немногословной. Но обе они были хлебосольными и приветливыми хозяйками. Обе любили готовить и угощать. На этом общее между ними и заканчивалось.

Тётя Шура продолжала смотреть просительно.

– Что же ты молчишь? О чём думаешь? Поедешь? Что матери сказать, если позвонит на работу?

Она подошла к тётке и обняла её за широкую талию. От тётки вкусно пахло свежей сдобой. Засмеялась.

– Поеду. Поеду, тётя Шурочка. На следующей неделе и поеду. Только ты-то не расстраивайся.

Тётя Шура погладила её по щеке, и лицо теткино, и без того кругленькое, стало совсем круглым от улыбки и сузившихся добрых глаз.

– Вот и хорошо, племяшка. Вот и хорошо. А надоест – так сразу и вернёшься.

На том и сошлись.

Через несколько дней она, отстояв длинные очереди в разные кассы, достала всё-таки билет на поезд и на следующий день, с непонятным для себя волнением, зашла в вагон.

«Еду домой».

***

…Поезд миновал переезд и вышел на прямую к её родному городку.

С обеих сторон, почти вплотную к полотну железной дороги, высятся стройные сосны. Окна в вагоне открыты, и всё пространство вагона наполнено запахом хвои и сосновой смолы. Лёгкий тёплый ветерок чуть трогает белые занавески на окнах, и оттого кажется, что ты не в вагоне, а на палубе яхты. Или даже корабля.

Сердце замирает от знакомости картин за окном и узнаваемости запахов. Солнце освещает сосны, кусты можжевельника и малинники вдоль полотна дороги, а дальше, в самом лесу, оно сверху-вниз пронизывает своими лучами только отдельные участки. И оттого рождается симфония света и тени – лес стоит прозрачный, но таинственный.

«Ни разу не приехал. Ни разу не написал. За целый год! Ни за что ни у кого не буду спрашивать о нём. Подумаешь! Обойдусь! Поживу недельку-две и уеду обратно в Ленинград. Там и Павловск, и Петергоф… Залив. Лето жаркое. Буду загорать, купаться… Там и Пушкин. Нет, только не Пушкин. В Пушкин я больше никогда не поеду».

Помимо воли она увидела синие-синие глаза, тёмные-тёмные брови, сросшиеся на переносице, широкие плечи и… снова почувствовала эти ненасытные губы. Волна жара прокатилась по спине, напрягся живот… она ощутила свою грудь и как заныли вдруг соски. Краска кинулась в лицо. Она осторожно оглянулась – не заметил ли кто, что с ней происходит. Но все, как и она, стояли у окон и заворожено глядели на сосновый лес, освещенный солнцем.

«Неужели это было со мной?… Этот парень… подъезд… та ночь… и утро… его признание в любви и предложение уехать с ним… Это было? Это не был сон наяву?»

Ход её мыслей резко оборвал голос проводника:

– Подъезжаем!

Как всегда, когда поезд подходил к перрону родного городка, она, схватив чемоданчик, вставала у окна и старалась первой увидеть маму – до того, как мама увидит её. Ей редко это удавалось. Но в этот раз она увидела маму – мамулечку – первой. И какой-то необычной ей показалась она – мама не следила за проплывавшими мимо неё окнами вагонов, не вглядывалась в них, чтобы увидеть дочь. Мама стояла как бы отрешённо и будто размышляя над чем-то. И не видя дочь.

Интуитивно сжавшись, как от худого предчувствия, кинулась к выходу из вагона. Поезд остановился. Перрон заполнили приехавшие на отдых. Вот и мама. Теперь и она увидела дочь. Вскинула голову. Как всегда, не поспешила навстречу. Полная достоинства, подождала, пока та не подбежала к ней сама.

– Мамочка, что случилось? С тобой всё в порядке?

– Ну, вот. Наконец и до матери доехала. Думала, не дождусь уже, – не ответила на её вопросы мать.

В этом была вся мама. Ни тебе «здрасте», ни тебе объятий. Сразу – упрёк. Такая у неё мама – но с облегчением вздохнула про себя – значит, показалось. Хотя…

– Мамуля, не сердись. Я же приехала. Пока сессию сдала, пока практику проходила… пока то да сё. Билетов сразу не достала, пришлось выхаживать на вокзал. Ну, ты и сама всё знаешь! Как ты, мамуля? Здесь тоже жара? В Ленинграде пекло. Народу много в гостинице? Устаёшь?

Она говорила и говорила. Лишь бы не молчать. А мать шла рядом и держала её за руку. Как маленькую. И от этого всё было хорошо.

…Они шли по дороге, знакомой с детства: мимо лесного парка, мимо любимой маленькой речушки, потом через мостик. А вон там уже и дом. Впереди показалась тётя Лида из соседнего дома – она, опираясь на суковатую палку, медленно ковыляла навстречу. В старенькой вязаной кофточке из грубой домашней пряжи, с кручёным поясом вокруг талии и в широкой юбке из грубого полотна. В руках соломенная сумка – на рынок. Но вот она увидела их, и кажется, захотела свернуть в сторону, но передумала.

«Что это с ней?» – пронеслась мысль.

– Мама, что с тётей Лидой? Вы с ней поссорились, что ли?

– С чего ты взяла?

В это время соседка приблизилась, как-то боком кивнула, здороваясь, в глазах мелькнуло сочувствие – или это только показалось? И поковыляла дальше.

«Что происходит? – вновь заволновавшись, подумала она, – всегда ведь остановится, спросит, как учёба, надолго ли. А сейчас – ни слова».

Однако больше ни о чём у матери спрашивать не стала.

В это время мимо пробежала кудлатая дворовая собака с болтающимся ошейником, и ей показалось, что та мельком глянула на неё – и вдруг почудилась, что даже собака всем своим видом сочувствует ей.

Да что же это такое происходит! Со мной, или с ними со всеми?