Читать книгу 32 мнения о COVID-19 - Мария Божович - Страница 18

– Про прививки, как мы знаем, существует множество фейков. А про коронавирус? Мне кажется, самая распространенная страшилка «партии паникеров» – про вирус из китайской лаборатории. Страх заморской инфекции – это же что-то очень древнее.

– В человеческой культуре существует извечный страх чужого, это одна из немногих вещей, которые универсальны. Как правило, этот самый чужак может заражать своим телом, которое в прямом смысле опасно и ядовито для нас. Когда в мире началась эпидемия ВИЧ-инфекции, в СССР стали бояться «заразных» иностранцев. Одна моя финская коллега вспоминала, как их, иностранных студентов в Киеве, подозревали в том, что они являются разносчиками болезни.

XX век нам сильно добавил ужаса еще и потому, что люди начали бояться химического и бактериологического оружия. Еще в Первую мировую войну стало ясно, что убивать можно не с помощью железа и стали, а просто потравив всех хлором. А значит, гораздо эффективнее воевать не на поле боя с помощью пушек, а ядом и заразными насекомыми. Из уроков истории мы все знаем про реальные разработки бактериологического оружия в Америке, Советском Союзе, Японии во время Второй мировой войны. Но в то же время любому здравомыслящему человеку понятно, что бактерии-убийцы контролировать невозможно. Чума или сибирская язва в конечном счете заразят всех, а не только врагов.

– Многие люди говорят, что нынешний коронавирус разработан для массового убийства. Бытует еще более мягкий вариант, что вирус случайно покинул пределы лаборатории, потому что, например, лаборант упустил мышь.

– Да-да-да, это подспудно живущая в массовом сознании вера в тайные лаборатории, а также в образ mad scientist – безумного ученого с тайной колбочкой, которую случайно разбили и всех заразили.

На самом деле перед нами – метакогнитивные искажения, то есть, попросту говоря, искажение нашего «знания о знании». У человека есть две области незнания. Он может представить, чего он не знает. Быстро ответьте на вопрос, как называется столица Тайваня? – «Я не знаю», точнее, я знаю, что я не знаю. Но есть и другая область незнания, про которую мы не так легко понимаем, чего мы НЕ знаем. Так, человеку, далекому от науки, сложно представить себе, как устроена мутация вирусов и их переход от животного к человеку, а потом от человека к человеку. Он не знает, чего он не знает, чтобы адекватно воспринять медицинскую и биологическую информацию.

В результате эта вторая область незнания заполняется простой и, как правило, биполярной картиной мира – например, где-то есть злодей, который решил всех погубить.

Так нам в голову приходят вечные фольклорные сюжеты, которые легче, стройнее, нагляднее объясняют, что происходит.

– В этом и состоит ужас фейка. Искаженная картина гораздо изящней и проще, чем реальная, поэтому разубедить людей, не имеющих специальных знаний, почти невозможно.

– Конечно, требуется признать собственное незнание и провести больше когнитивной работы. Но давайте я вам дам общий ответ в виде метафоры. Представим себе, что вся эта история с распространением фейков – это некоторый паровоз, который мчится по рельсам. Рельсами – тем, что определяет вектор движения, – является тот самый набор упрощенных фольклорных и полуфольклорных моделей. Топливо – это недоверие к официальным источникам власти. Оно в России очень сильное, поэтому наш родной паровоз мчится быстро. А машинист – это наше эволюционное свойство в ситуации опасности объединяться и друг друга предупреждать, в том числе с помощью сплетен и слухов.

Известный эволюционный психолог и антрополог Робин Данбар провел очень известное исследование о том, что у разных сообществ приматов существует понятие социального груминга. Между обезьянами существует групповой тактильный контакт (они гладят, вычесывают друг друга) не просто так, а чтобы упрочить социальные связи и иметь группу поддержки. Если ввести обезьян в состояние стресса, у них груминг проходит сильнее.

– А при чем тут люди?

– Данбар считает, что развитие языка – это груминг второго порядка, который позволяет поддерживать больше связей.

Один из видов социального груминга – сплетня. Он замерял типы сплетен и их количество в повседневной жизни рядовых американцев. Что они обсуждают в баре после работы. Большинство, например, сплетен – это good advice, то есть хорошие советы, как правильно сделать то-то и то-то. На втором месте – обмен опытом. А есть еще сплетни про free riders («безбилетников») – это бесконечные истории про людей, которые нарушают в свою пользу принципы общественного блага: не платят налоги, но пользуются госмедициной, отдают детей в бесплатную школу и так далее.

Дальше, согласно исследованиям Данбара, выясняется, что в ситуации опасности и разобщения людей сплетня выполняет роль социального консолидирующего сигнала: «Я – такой же, как вы, мы поддержим друг друга, и в доказательство я готов поделиться с вами важной информацией». Обмен слухами и фейками является частью таких сплетен.

То есть сейчас, когда все наши социальные связи распадаются – мы не ходим на работу и даже в магазин, дети не ходят в садик, – желание консолидироваться еще сильнее. Это тот рычаг, который управляет нашим поездом.