Читать книгу Кофейникс - Мария Фомальгаут - Страница 16

Араун выходит из дома.

А из дома выходить нельзя.

Араун смотрит на студеное звездное небо.

А на студеное звездное небо смотреть нельзя.

Араун ждет.

А ждать…

…нет, не нельзя, нет такого, что нельзя ждать – потому что никому и в голову не придет, что можно стоять и ждать, когда…

…когда…

..ветер завывает, рвет солому с крыш. Город настораживается, прислушивается в непонятном волнении, город чувствует что-то странное, как будто готов сорваться с места и бежать куда-то в никуда…

Люди плотно закрывают шторы, люди сидят по домам у жарких очагов, в тепле, пляшут отблески пламени на бледных лицах, люди теснее жмутся друг к другу, прислушиваются к завыванию ветра снаружи, к свисту вьюги, рассказывают друг другу леденящие душу истории про Дикую Охоту, которая несется в такие ночи высоко над землей, подстерегает зазевавшегося путника, а то и детишек малых похищает… маленький Араун слушает, сжимается в страхе, спрашивает у дедушки, а сюда Дикая Охота не придет – и дедушка Арауна обнимает, что ты, малец, не боись, мы её сюда не пустим…

– Догоняа-а-а-ай!

Маленький Араун бежит за Хольдой по осеннему лесу, подернутому первым снегом, в сумерках чуть виднеется косынка Хольды, догоняй-догоняй-догоняй…

…Араун оглядывается, спохватывается, а загулялись-заигрались-забегались, а до дома далеко-далеко, а хворосту толком и не набрали, у-ух, попадет…

Бегут домой, скорехонько-скорехонько, только бы успеть до темноты, до самой глубокой студеной ночи, говорят, в такие-то ночи…

…да ну, не верь, да враки все это, враки…

А вот верится, а вот боязно, а вот так прямо и чудится в темноте ночи топоток, стукоток, по веткам, по веткам, по верхам, по верхам, и ближе, и ближе… да нет же, это ветер гуляет в ветвях, да нет же…

– Бежи-и-и-м!

Бегут, обгоняют друг друга, а топоток-стукоток все ближе, ближе, подбирается со всех сторон, и вот уже земля сотрясается от топота копыт, и вот уже чудится за спиной разгоряченное дыхание диких коней…

Скорей…

Скорей…

Скорей…

– Бежии-и-м!

Араун бежит, быстро-быстро, скоро-скоро, шуршит листва под ногами, лес хватает корнями, ставит подножки, хочет ухватить, урвать, запутать, и не вырвешься, и не выберешься…

Араун вырывается, выбирается, отбрасывает ветви, царапающие лицо, слышит жаркое дыхание гончих собак, топот коней, окрики, ату, ату, ату, щелканье хлыстов…

Бежать.

Бежать последние несколько метров от леса через подернутый снегом лужок, через чахлое жухлотравье – к дому, в свет окон, скорее, скорее, на крыльцо, в дверь, щелкнуть задвижкой, упасть на теплую шкуру пампарда у очага, только сейчас понять, как лихорадочно трясутся руки, как крик рвется из горла, а ведь Араун все это время кричал…

И странно, что ни мысли о Хольде, и стыдно, что ни мысли о Хольде, только страх, страх, леденящий душу страх…

И тетушка утешает, а все хорошо, а молодец, молодец, а вырастешь, хранителем будешь…

Это всем так говорят, детям всем говорят, вырастешь – хранителем будешь, так-то ясное дело, не будет никто хранителем, это же как хранилище слушать надо, чтобы хранителем быть…

– А чего хранитель делает?

– Ну как чего, хранилище охраняет.

– А хранилище, там чего?

Тетушка руками разводит, ну как чего, хранилище, оно и есть хранилище, чего непонятно-то…

– Нет, а чего?

И тетушка руками всплескивает, ну что за ребенок, все дети как дети, а этот глупости какие-то спрашивает…

Воет студеный ветер над крышами домов.

Люди беспокойно ворочаются в постелях.

Араун подскакивает на шкуре пампарда, пытается ухватить обрывки сна, виделись как будто раскрытые страницы книги, только непонятно, что написано…

Отсюда из окошка хижины видна величественная крепость на холме…

– Что ты, спи, малец…

– А крепость…

– Чего крепость?

– А крепость во сне говорила…

– Ишь, чего выдумал, крепость ему во сне говорила чегой-то…

– А если и правда говорила, как знать-то… может, быть ему хранителем…

– Догоняа-а-ай!

Юный Араун бежит за Агнессой по осеннему лесу, платок Агнессы мелькает за деревьями, лови-лови-лови. Поймать, поймать, обязательно, обнять, поцеловать крепко-крепко, сказать самое-самое главное…

Вечереет.

Сумерки окутывают лес.

Агнесса спохватывается, Араун спохватывается, как так, уже сумерки, как так, уже темнеет, а где дом, а до дома еще идти и идти…

Агнесса и Араун торопятся, боятся не успеть дотемна, ночи сейчас недобрые, колесо года перевалило за Самайн, за темную половину, пришло время холодных ночей, студеных ветров, снегопадов, время Дикой Охоты, когда скачут по небу призрачные всадники…

Скорей…

– Скорей!

Шуршит листва под ногами, коряги и корни хватают за ноги, ставят подножки, тянут назад. Спешить, спешить – пока не зашуршал ветер в ветвях, пока не послышался высоко в небе конский топоток, пока не обдало спину жарким дыханием гончих, не послышались крики – ату-ату-ату…

– Бежи-и-и-м!

Агнесса не хочет бежать, Агнесса не понимает, ну что такого, что страшного-то, да не бойся ты, да нету тут ничего, волков уже лет пять как не видели… и не объяснить Агнессе, что видел Араун, видел, сияющие огни высоко в небе, летящие прямо на него…

Агнесса откидывает со лба светлые пряди, все так и переворачивается внутри от этого жеста:

Да тебе показалось тогда… я вот маленькая была, мне в лесу ведьма привиделась, жуть такая, вечером это было, а утром туда с тетей Салли пришли, а там дерево корявое стоит, ветками машет…

Арауну уже и самому кажется, не было никакой Дикой Охоты, мало ли что привиделось…

И все-таки спешит поспеть к дому дотемна, а Агнесса не торопится, да ты посмотри, ночь какая, а луна сегодня какая, а снегом припорошило… И согласиться бы сейчас, что ночь и луна, и обнять Агнессу, и впиться губами в губы, чтобы само время остановилось, споткнулось, замерло, смотрело на двух человек в осенней роще…

Свист.

Там.

Над деревьями.

Араун срывается с места, хватает Агнессу:

– Бежи-и-и-им!

Бегут – со всех ног, во весь дух, Агнесса визжит, Араун еще успевает обернуться, чтобы увидеть все ближе и ближе голубоватое сияние, вспышки неземного, потустороннего света, и видятся исполинские морды, не то конские, не то гончих, и горячее дыхание, от которого гнутся ветви деревьев…

Бегут.

Скорее.

Во весь дух.

Со всех ног.

С треском рвется платье Агнессы, запутавшееся о корягу, Араун теряет шапку…

Скорей…

Последние несколько метров от темного леса до теплых домов со светлыми окнами, бегом по пустоши, чуть подернутой снегом, на крыльцо, хлопнуть дверью, укрыться в комнате на шкуре пампарда, только сейчас понять, как мелко дрожат руки…

– …Хранителем будешь…

Араун не верит себе, быть не может, ошибка какая-то, да нет, никакой ошибки, люди в парче и золоте снисходительно кивают:

Хранителем будешь…

Агнесса смущенно улыбается, Агнессу так же смущенно утешают, а вы не дотянули немножко, ну да ничего, вы помощницей хранителевой будете, это тоже очень почетно…

Люди укрывают крышу Крепости, плотнее, плотнее, чтобы не пробился зимой студеный мокрый снег. Хорошо в крепости, тут и опочивальня есть, и зал с очагом, и все в золоте и парче…

Араун вешает на крыше оберег от Дикой Охоты.

Мало ли.

И на двери вешает оберег от Дикой Охоты.

Тоже мало ли.

Народ посмеивается, что-то ты выдумал, кто ж сейчас в Дикую Охоту верит-то… Араун молчит, ну как он скажет, что видел, видел, не раз, и не два видел в небе голубоватые всполохи, недоброе, неземное серебристое сияние…

Араун подходит к двери Хранилища, как велит ритуал, Араун прислушивается, чувствует хранилище. И хочется зайти, и глянуть, а что там – а нельзя, нельзя…

Ветер завывает над крышами, стучится в окна, гнет ветви. Снова приходят темные времена после тыквенно-желтого Самайна и перед ёлочным Йолем, времена Дикой Охоты.

Потрескивает огонь в очаге, люди закрывают шторы, изредка смотрят в темноту подступающей ночи в непонятной тревоге, как будто ждут чего-то…

Агнесса обнимает Арауна, ну, миленький, ну пожа-а-алуйста…

Араун мотает головой.

А нельзя. А табу.

– Ну, только один разо-о-очек…

Впивается губами в губы, крепко, хищно, жадно.

Араун тает, Араун выходит из покоев, вниз по лестнице, поворачивает ключ в замке Хранилища…

Араун выходит из дома.

А из дома выходить нельзя.

Араун смотрит на студеное звездное небо.

А на студеное звездное небо смотреть нельзя.

Араун ждет.

А ждать…

…нет, не нельзя, нет такого, что нельзя ждать – потому что никому и в голову не придет, что можно стоять и ждать, когда…

…когда…

А что остается, только бежать, бежать прочь из города, в темную чащу, в глубину леса, может, повезет, может, преследователи не пойдут туда, в темноту, побоятся Дикой Охоты, а то как раз самое время такое…

Бежать – прочь из городка, пока не вынюхали преследователи, не схватили стражники, а то схватят, скрутят, поволокут на площадь, разведут костер, судья зачитает приговор, зря, что ли, бежали за Арауном, кричали – взять его, и не скажешь теперь, не объяснишь, что это Агнесса просила среди ночи спуститься в глубины Крепости, в святую святых, а покажи мне, а интересно же, ну миленький, ну…

– А не было такого, – говорит Агнесса, позвякивают у неё на поясе ключи от Хранилища, должен же кто-то теперь хранителем быть…

Бежать.

Бежать прочь из крепости, прочь из городка, в темноту осеннего леса, стражники не пойдут туда, никто не пойдет туда, живы еще в народе предания о Дикой Охоте…

– Держи-и-и-и-и!

– Догоня-а-а-а-й!

Нет, не отстают, выискивают в зарослях леса…

Затаиться.

Спрятаться.

Легко сказать – затаиться на земле, подернутой первым снегом…

Холодное сияние в небе, леденящие всполохи.

Ближе.

Ближе.

И не затаишься, и не спрячешься, и сзади стражники, которые – Догоняа-а-ай, а впереди оскаленные сияющие морды не то гончих, не то коней…

Вперед.

Вперед…

Крики где-то там, позади, голос Агнессы, да что ты, назад давай, ага, спохватилась, кукуша… поздновато спохватилась что-то…

Араун спешит в чащу леса, прочь от предательства, прочь от города, захлебнувшегося в самом себе…

Всполохи.

Свет.

Обжигающее дыхание гончих.

Распахнутая пасть…

– …Хольда?

Хольда кивает, Хольда обнимает Арауна, Хольда говорит что-то охотникам, нервно, торопливо, а он тоже серверы слышит…

Прочь уносится в темноту ночи Дикая Охота, тает в тумане умирающей осени…

– …сервер, говорите… – охотник смотрит на Арауна с подозрением.

Араун не понимает, какой север, там вон север, и называют здесь его по-инакому, сервер…

– Да вон север…

– Да не север… э-э-э… а-а-а… а шкафы такие черные видели?

– Шка…

– Ну… э-э-э… сундуки… сундук такой большой стоит черный, от него такое идет… – дикий охотник показывает руками что-то неопределенное, – такое, что не видите, и не слышите, а такое…

Араун понимает:

– Хранилище?

– Вы хранилище видели?

Араун не понимает, кто – вы, он тут один, но…

– …а видел… а был там… а меня хранителем взяли, а потом…

Араун понимает, что нужно рассказать много, много, и как мечтал хранителем быть при хранилище, и Агнесса… и они все, все…

…десять километров над уровнем моря…

…снижение…

Восемь километров…

…пять…

Араун гонит «Денди-Дога» над чащей, где-то здесь должен быть городок, нет, дальше, дальше, Хольда показывает, вот он, мелькают огоньки в темноте леса. Араун делает круг над городком, снижается, лучи прожекторов выхватывают из темноты тончайшие ветви деревьев, одинокого путника, который в страхе бежит прочь по осенней листве, чуть подернутой первым снегом.

Городок настораживается, топорщит уши, принюхивается к осенним сумеркам. Люди в неясной тревоге смотрят в окна, кто-то даже выходит на крыльцо, смотрит в недоброе сияние высоко в небе…

Араун снижается, Хольда говорит делать круги над городом, так сходу не остановимся. Араун прислушивается – Араун слышит сервер, сервер откликается протяжным криком.

Здесь.

Совсем рядом.

Сервер в крепости смотрит на Арауна, летящего над крышами домов, сверкают призрачные огни «Денди-Дога». В страхе разбегаются стражники в крепости, оземь бросают меткие луки, острые копья.