Читать книгу Повелитель и пешка - Мария Валентиновна Герус, Мария Герус - Страница 7

На сей раз никто не помешал ему выспаться. Он проснулся с больной, но, как ни странно, ясной головой и некоторое время прислушивался. Потом приоткрыл глаза. Острог в Малых Солях был вовсе не страшным. Обычная деревенская горница с печкой и широкой лежанкой, на которую кто-то заботливо пристроил Обра. Только тесно очень, и оконце больно высоко. На оконце, конечно, решетка. Толстая и сделана хорошо, не выломаешь. Дверь из широких, плотно пригнанных плах[11] заперта снаружи. Дымоход узкий, не пролезть. Может, попробовать разобрать потолок – и на крышу? Можно, но времени понадобится много. У трубы надо попробовать. Обр пошевелил отекшими после вчерашних веревок руками. Руки болели, но слушались.

За дверью заскрежетало, потом, глухо грохнув, свалилось что-то тяжелое. Засов, наверное. Судя по звуку, здоровенный. Уйти через дверь Обр и не надеялся, но все же поспешно сел, спустил ноги с лавки. В каморку боком протиснулся давешний черноусый дядька, хмурый, как разбуженный медведь. Втащил деревянную бадейку на веревочке, грохнул на пол, так что через край плеснула вода, буркнул: «Умывайся» – и ушел.

Обр с удовольствием погрузил ноющие кисти рук в холодную воду и первым делом напился. Потом старательно смыл с лица и тела вчерашнюю пыль, запекшуюся пополам с кровью и потом. Тем временем черноусый вернулся, швырнул на лавку ком серого полотна.

– Одевайся!

И снова ушел.

Обр оделся охотно, так как после ледяной воды его пробрала легкая дрожь. Рубаха оказалась очень просторной, длинной и с широким капюшоном вместо ворота. Но размышлять о странностях местной тюремной моды последышу Хортов было неинтересно, поскольку черноусый вернулся в третий раз, угрюмо произнес: «Лопай» – и пихнул в руки большую миску. Из наполнявшей посудину каши торчали ложка и здоровенная скибка хлеба. Но это не главное. На миг Хорт застыл в блаженном потрясении. В каше томились бараньи ребрышки с кучей мяса. Над всей этой роскошью витал нежный чесночный дух.

Он оторвался от миски, только когда последняя корочка хлеба впитала в себя последние капли жира и была благоговейно отправлена в рот, поставил начисто вылизанную посуду рядом с собой и, довольный, прислонился к стене, закинув руки за голову.

– Пива или вина? – спросил черноусый, не спускавший с него мрачного взгляда.

– Чего? – лениво удивился сытый Обр. – У вас тут что, все время так кормить будут?

– Нет. Только сегодня. Так пива или вина?

– Пиво – гадость, вина не пью. А с чего только сегодня-то? Жадничаете. Несчастному узнику хорошей жратвы и то жалеете.

– Так ты че, не понял ничего? – проскрипел черноусый, теперь глядевший на Обра как на кровного врага. – Совсем не в себе вчера был?

– Вроде того, – благодушно подтвердил Обр.

– Повесят тебя.

– Да ну? Правда, что ли? – Хорт потянулся, устроился поудобней. Дожидаться казни в этой каморке он не собирался. – А когда?

– Сейчас.

– Врешь! А суд?

– Был вчера.

– Ты меня за дурака не держи. Так эти дела не делаются.

После общения с Маркушкой Обр точно знал, как делаются подобные дела в трех сопредельных государствах, не считая родного княжества.

– Для Хортов по распоряжению князя особые правила. Сокращенное дознание и потом это… повесить за шею, пока не умрет.

Казалось, черноусого сейчас стошнит, но Обру уже было на это плевать. Сытую одурь как рукой сняло.

– Я Хорт! – со злобой выкрикнул он. – Благородных не вешают. Только через мечное сечение. А ежели у вас меча или там палача нет, пошлите в Большие Соли. Желаю, чтоб все было по закону.

– Нету для вас закону. Приказ князя. Благородных, может, и не вешают, а всех Хортов повесили уже.

– Всех? Почему всех? – растерялся Обр.

– Ну, не всех. Иных при аресте убили. Кое-кто в тюрьме от ран помер. А остальных того… На торгу в Больших Солях. Пятерых, самых матерых, в столицу свезли. Так тех – там. В назидание всему княжеству. Один ты и остался. Навязался на мою голову. Лучше бы где-нибудь под кустом тихо помер. И чего тебя, дурака, к людям-то понесло?

– Не… Не верю. Не может быть, чтобы всех.

– Хошь верь, хошь не верь. Твое дело. Там священник пришел…

– Зачем? – тупо спросил Хорт.

– Положено так.

Священник оказался тощим нескладным парнем, явно из деревенских, на вид ничуть не старше Обра. Рыжеватые мягкие кустки на подбородке, некий намек на будущую бороду, солидности ему нисколько не прибавляли. Прозрачные глаза, как две капли серой морской воды похожие на глаза бабки с рыбацкого конца, взирали на Обра с явным опасением. Однако черноусого тюремщика он выпроводил кивком головы, дверь прикрыл плотно и, шурша черной ряской, бестрепетно уселся на лавку рядом с узником.

Обр, раздавленный последними новостями, сидел молча. Священник тоже вел себя тихо, глядел прямо перед собой.

– Ну и че? – злобно спросил наконец Хорт. – Чего тебе надо-то?

– Мне – ничего. Может, тебе чего-нибудь надо?

– Надо. Палаш хороший. А лучше – острый шест. Или пику.

– Утешение, значит, тебе не требуется.

Обр хмыкнул.

– И покаяться ты не хочешь.

– Не в чем мне каяться.

– Ты человека убил.

Обр снова хмыкнул.

– И, как я слышал, не одного.

– Да я б их всех перебил, как бы силы были, – с глубокой убежденностью сказал Обр.

Обладатель чахлой бородки только вздохнул, и это обозлило Обра еще больше.

– Я сражался и убил в бою! В честном! Их было два десятка, а я один. Или я, или они. Деда на моих глазах зарубили… Да что я… Тебе не понять. Ты на всю жизнь за ряску свою спрятался!

– А Матвея несчастного за что? – тихо спросил священник.

– Кого? Не знаю такого. Я местных сроду не трогал.

– Да откудова ж тебе знать. Ему, Матвею-то, когда вместе с конями и повозкой подряжали Князев груз вести, не сказали, знаешь ли, что везти надо, куда и зачем. Заплатили правда, хорошо. У него трое, и жена опять беременная, так что он и за половину согласился бы.

Обр даже глаза прикрыл от старания припомнить, как оно там было с возницей.

– Не убивал я его, – уверенно сказал он, – всего-то дал в челюсть. От этого не помирают.

– Ты ему в челюсть, он – с козел спиной вперед, хребет сломал, да еще виском об корень. От чего помер, теперь и не угадаешь.

– Да кто ж его просил соглашаться Князев груз везти, проклятые деньги брать?! Все вы предатели. Хорты за вас бьются, кровь проливают, а вы за добро свое трясетесь, только и ищете, как бы нажиться. Люди Князевы из вас жилы тянут, а вы все кланяетесь. Четыре шкуры дерут, а вы пятую предлагаете.

– Кровь, говоришь? – раздельно переспросил священник, помолчал и также раздельно добавил: – У меня Хорты всю семью вырезали.

– За что?

– За коней. У нас кони хорошие были, породистые. Наша Стрелка от какого-то проходящего жеребца родила однажды. От того жеребенка все и пошло.

– Кони нужны, – с полным знанием дела заметил Обр, – без коней не повоюешь.

– Нужны, – согласился священник, – как без коней в хозяйстве? Ложись и помирай. Отец за так отдать не захотел, да еще говорят, согрубил им что-то. Я, пятилетний, тогда у тетки в Белых Камнях гостил, потому и выжил. А тебя там не было?

– Нет, – мотнул головой Обр, – я тогда, небось, еще совсем мальцом был.

– Ага. Значит, помочь я тебе ничем не могу. Плохи твои дела, раб Божий Александр.

– Я тебе не раб, – оскорбился Обр, – сроду никому рабом не был. А ты че, правда помочь хочешь?

– Хочу, – вздохнул священник, – вернее, должен хотеть. Но путей к тому никаких не вижу.

– Не видишь? – почти весело поинтересовался Обр. – Так это очень просто. Давай махнемся не глядя. Ты мне ряску с капюшоном, а я тебе свои тряпки. Фигурой и ростом мы похожи вроде. Ты останешься, я уйду. Вешать тебя вместо меня они, ясное дело, не станут. А если я тебя оглушу осторожненько, даже пожалеют.

– Понятно, – кивнул священник, – а скажи мне, что ты станешь делать, когда уйдешь?

– Ну это, первым долгом раскаюсь, – хмыкнул Обр, которому этот выход нравился все больше и больше. – Могу даже горсть пыли на голову высыпать и свечку поставить. А уж потом займусь делом. Навещу кое-кого.

Кого именно и зачем, Обр уточнять не стал. Сначала Семерик. Потом добраться до Больших Солей, поговорить с этими… которые братьев вешали. А если очень повезет, то и в столипу можно наведаться.

Размечтался, дурак. Священник успел подняться и уже стучал в дверь.

– Отопри. Тут мне больше делать нечего.

Черноусый распахнул тяжелую створку и вдруг присел на пороге, глядя на священника снизу вверх. Лицо у него дергалось, усы повисли, будто мокрые.

– Этому все равно, – плаксиво сказал он, с ненавистью глядя на Обра, – душегубом родился, душегубом и помрет. А мне-то за что грех на душу принимать?

– Это не твой грех, – устало сказал священник.

– Мой. Положим, по приказу, да все же каждый сам за себя отвечает.

– Это верно.

– Да ты-то чего скулишь? – разозлился Обр. – Не тебя вешать будут. Ты вообще кто такой?

– Я палач! Палач, понял?! Должность у нас наследственная, от отца к сыну. Тихая, надежная. Ну, выпорешь там кого для вразумления или к позорному столбу поставишь. А смертью у нас в Малых Солях уже сто лет никого не казнили. Не умею я вешать. Мне куренку шею свернуть и то жалко. А тут вон… мальчишка… сыну моему ровесник.

– Ну, тогда я пошел, – сказал Обр.

– Щас, разбежался.

– Или хошь, жалобу подам. Мол, так и так, желаю опытного палача, а то местный при виде покойников в обморок падает.

– Молчал бы уж лучше.

– Откажись, и дело с концом, – предложил священник.

– Легко сказать «откажись». Откажусь – должность потеряю. Другой работы мне тут не дадут, а у меня семья. Лучше б его вчера всем миром прикончили.

– Опаздываем, – басовито раздалось из сеней, – там уж народ собрался.

 Уже вознамерившись уходить, Повелитель вспомнил о лишней пешке, осторожно, двумя пальцами ухватил ее за тонкую талию, поглядел в лицо. Очень молодой, напуганный парень с приметной седой прядью. Да, на этот раз никаких ошибок. Повелитель снял пешку с доски и небрежно выпустил из пальцев. Она исчезла, не долетев до пола. Для Повелителя было тайной, как это происходит, но тайной неважной. Без ответа на этот вопрос он вполне мог обойтись.