Читать книгу Большая книга ужасов – 81 - Елена Усачева, Мария Некрасова - Страница 9

– Он услышал в соседней комнате шум, вышел посмотреть, что случилось, а комнаты там и нету. Коридор, тупик. И шум за стеной все сильнее, как будто драка: падает что-то, кто-то вскрикивает, мебель ломают… Постучал в стену – все стихло. Утром вышел на улицу и увидел, что в доме не хватает одного окна. И там, где не хватает, кирпич чуть поновее… И это как раз то окно той комнаты, откуда он ночью слышал шум.

– Замурована?

– Да! А когда он нагуглил план общежития, увидел, что на плане ее тоже нет. Карман без окон, без дверей, как будто забыли дорисовать. Точно замуровали!

– А что там было-то? – Впечатлительная Катя смотрела на Халка открыв рот и светила картами. Я поправила ее руку и тоже уставилась на рассказчика: что он там придумал?

– А черт его знает! Кого ни спрашивал – все у виска крутят. А там правда комната замурована, я план-то сам видел!

Мальчишки закивали: да, мол, мы тоже видели.

– Ты не веришь? – Фиалка уставился на меня такими глазами, будто от того, верю я им или нет, зависела судьба человечества.

– Я слышала о таком, но в старых особняках разных там купцов. Хозяева воров боялись и прятали всякие дорогие побрякушки в замурованных комнатах. А потом уже кладоискатели замеряли дом снаружи, изнутри, находили несоответствие и эти самые тайные комнаты вычисляли.

– Но в двадцать первом веке, да еще в общаге?! – не поверила Катя.

– А ты знаешь, сколько той общаге лет! – вступился Фиалка. – Правда там раньше то ли казарма была, то ли больница…

– Клад ни там, ни там точно не стали бы прятать.

– В том-то и дело! Не клад там прятали, если шум по ночам слышится!

А в такое я сама не знаю, верю или нет. Не сталкивалась.

Мы сидели в купе мальчишек, играли в дурака, и мой пульс по-прежнему отстукивал двести ударов в минуту. Фиалка – это фамилия. Халк в том году болел ветрянкой, потому и Халк. Еще есть Витек. Катя без матери обретает дар речи. Мать ее, кстати, нам не мешала, что удивительно: ведь уже перевалило за полночь, спать пора и все такое. Подозреваю, что не обошлось без помощи деда.

Дед отпустил меня без разговоров: кивнул и уткнулся в свою книжку, как дома на диване. Даже странно. Он и сигналов не посылал – куда делись все его «Молчи!»? Про чай небось теперь проводнице сигнализирует. Я не хотела будить спящего зверя и сама про деда не думала. Старалась наслаждаться игрой: если что-то случится, я все равно не пропущу. Никто не пропустит. Мальчишки веселились как ни в чем не бывало, и мы с Катей старались не отставать.

– Я читала о таких случаях. Если в комнате, например, кого-то убили, то некоторые люди могут слышать голоса жертв или еще какие звуки.

– Сияние, ага! Нет, Катя, это бред. Чтобы так перепугаться и замуровать комнату – это должен слышать не один человек. Это вся казарма должна слышать, одному никто не поверит!

– Может, ему хватило полномочий не слушать остальных.

– Или там кого-то живым замуровали…

– Фу, прекратите! – Катя замахала картами как веером, будто стараясь отогнать дурные мысли. Я под шумок подкинула ей туза к дамам: заметит – хоть тему разговора сменим.

Не заметила.

– Я у бабки в старых газетах вычитал: замурованный бункер нашли! В обычном гараже, сто раз перепроданном, очередной хозяин захотел сделать ремонтную яму. Стал крошить пол – а там люк, бетоном залитый. Спустился и увидел бункер.

– Какой-то псих конца света ждал?

– Не-е. Когда ждут конца света – запасаются едой, лекарствами, а там ничего такого не было. Только инструменты всякие и странные пятна на полу.

– Короче!

– Короче, тот мужик искал-искал и докопался, что одним из первых владельцев гаража был какой-то маньяк, еще в восьмидесятые расстрелянный. Его поймать не могли, потому что всех он приводил в тот самый бункер, а тела замуровывал в его же стенах. Нет тела – нет дела.

– Этак скоро и места не осталось бы!

– Это был большой бункер.

– Да ну, бред! Представь: как он его копал, обустраивал, как потом с раствором возился каждый раз…

– Маньяк он и есть маньяк, ему не в тягость.

– А поймали-то как, если тел не находили?

– Не знаю. Знаю только, что до того мужика и бункер никто не находил.

– Чудно. Погоди, это тот, кого никак поймать не могли, и еще кучу народу казнили за его преступления?

– Про кучу не знаю, а о двоих слышал. Слышал, что и в последний, третий раз могли расстрелять не того, так что, может, он жив еще…

– Прекрати! – Катя уже откровенно светила картами, слишком была увлечена мыслями о маньяке.

– В той же газете прочел? Из бабкиной подшивки?

– Ага.

– А рядом была статья, как инопланетяне похитили Киркорова?

– Что прочел, то и рассказываю, – пожал плечами Халк. – Но какая идея с бункером!

– Трудоемкая. – Катя сгребла последние два туза себе на погоны. – Завязывайте со страшилками, а то я спать не смогу.

За окном давно было темно. Мимо тянулась только черная полоса деревьев на фоне синего неба. Поезд замедлял ход.

– Что за остановка? – Халк прижал лицо к стеклу, заслоняясь от света ладонями. – Ни черта не видать.

– Тебе-то что? Станция и станция…

– Ее не должно быть! Я этот поезд наизусть знаю, после Окуловки следующая только Бологое, это ехать и ехать. А Окуловка только что была.

– Ну, значит, изменился маршрут и чешет со всеми остановками.

– А время прибытия не изменилось, да?

– Вот утром и увидим. Что ты прикопался к этой станции?

Поезд наконец остановился на неосвещенной платформе. Халк плотнее прижался к стеклу, пытаясь прочесть название, но не мог. Витек прилип рядом с ним:

– Раздолбанная платформа, табличку сбили давно.

– Как в фильмах ужасов, – пискнула Катя.

По коридору протопала проводница, лязгнула откидная лестница.

– Кто-то садится.

– Вот его и спросим, откуда он.

– Да что вы, в самом деле! Ну, Угловка это или какая-нибудь Алешинка. Какая вам разница?!

Отъехала дверь нашего купе – дед выглянул. Тут же уехала обратно. В коридоре завозились, опять лязгнула откидная лестница: на таких маленьких станциях очень короткие остановки.

– Спасибо, девочка. За чайком я сам подойду. – Голос вроде стариковский, а звонкий, без шамканья. Я из купе в другом конце вагона слышала каждое слово, будто наш новый попутчик всю жизнь проработал в театре.

В голову мне тут же ударила кровь, и пульс застучал вдвое быстрее, чем положено. Тревога! Я втягивала носом воздух: не так-то это просто, когда дыхание учащается.

Мыло. От старичка пахло мылом и чем-то вроде картошки, крахмалом, кажется. Да, похоже, он крахмалит воротнички рубашек. Он подошел к нашему с дедом купе и постучал.

– Ир, ты чего? – Катя нехорошо на меня глянула: неужели тоже чувствует? Или это у меня лицо такое?

– А? Ничего. Спать пора. Пошли. Заодно заценю нашего нового попутчика.

– А по голосу он старый! – Но карты все-таки смешала и пошла со мной на выход.

– Соскучитесь – приходите, мы еще долго не ляжем. – Фиалка говорил это уже нашим спинам.

В коридоре горел свет, и вагон от этого выглядел как-то по-больничному.

– Что-то твоя маман признаков жизни не подает.

– Самой странно. Спать она бы без меня не легла. Зачиталась, может? Тогда сейчас начнется…

– Идем провожу.

– Точно. При тебе она сильно орать не будет.

Мы прошли в другой конец вагона, всего-то с десяток шагов, и с каждым шагом мой пульс выстукивал все быстрее. Чепуха. Чепуха, ерунда. Если бы что-то уже случилось с Катькиной матерью, я бы заметила. Я бы услышала, я бы почувствовала, я бы…

Катька толкнула дверь – темно. Она тихонько вошла первой, я заглянула в купе. В луч света из коридора попали ноги в розовых носках. Катька зашипела «пока», приложив палец к губам и закрывая дверь перед моим носом, чтобы свет не разбудил мать. Я бесстыже просунула голову в дверь и прислушалась: дышит? Дышит. Нервная я стала в последнее время!

– Ир?

– Спокойной ночи. – Я быстро ушла по коридору в наше с дедом купе.

У нас не скучали. Еще из коридора я услышала бодрый голос нашего нового попутчика:

– Я ему говорю: «Что ж ты не подготовился, у тебя три месяца было!» А он: «Ну лето же, какая тут подготовка». И глаза такие честные-честные – видно, что крик души.

– Здрасьте.

Старики уставились на меня с видом «Это еще кто?». Да, новый попутчик правда старик. Древний, старше деда, за морщинами глаз не видать. А голос – хоть со сцены пой, учительский такой голос.

– Внучка моя. Курсант Варшавская. А это Роман Андреевич, преподаватель, как я.

Хана тебе, курсант Варшавская: встретились два препода! Я вытянулась по стойке «смирно» и пролаяла как в строю:

– Здра! Жла! Рман! Дреич!

За стеной в соседнем купе дружно заржали мальчишки. А этот улыбался как Дедушка Мороз, которому стихи с табуретки читают.

– Оторва, – довольно пояснил дед. – Где была?

– В карты играла. – Как будто он не знает. Но ему важно, чтобы я ему отчиталась при этом Андреиче.

– Выиграла?

– Так точно! – Соврала, чтобы отстали.

– Тогда отбой. А мы пойдем принесем чаю.

Они ушли, чтобы дать мне переодеться, но я, конечно, не стала: обстановка не та. Завернулась в спальник в чем была и притворилась, что сплю. За стенкой громко болтали мальчишки, колеса мерно стучали, и мне отчего-то становилось спокойнее.

Может быть, я ошибалась? А дед? Он ведь чувствовал то же самое, даже еще сильнее – аж заболел! Но это как раз легко объяснить: если ты все время дергаешь младшего по званию со своим чаем и ковыряешься в его голове как в собственном чемодане, то в конце концов он тоже начнет улавливать твои мысли и ощущения. Как и ты его. В общем, один из нас ошибся, второй подхватил – почему бы и нет?

Отъехала дверь, вошли старики, звеня подстаканниками. Я старательно подделывала ровное дыхание спящего, но дед не слушал. Он болтал с попутчиком и, кажется, был рад, что встретил такого славного парня.

– …А в кабинете у нее росла огромных размеров пальма с лохматым стволом. Знаешь, как будто у кого-то волос надергали и прилепили. И всякий раз, поливая эту пальму, русичка хитро улыбалась и поглаживала себя по парику. Мы, пацаны, ржали!..

– А ведь так и надо жить! – подхватил Андреич.

Его звонкий театральный голос как будто уходил под воду: не хотела же я спать, не хотела!

– …Спокойно и с юмором.

– Угу. – Даже сквозь полусон я слышала, как замедляется дыхание деда, и это было плохо. Я толком не соображала почему, но внутренний голос орал «Бежим!» – а я не могла двинуться с места. Внутренним взором я даже видела, как замирают в одной точке дедовы зрачки. Транс, он впадает в транс! Его, старого волка, гипнозит какой-то левый хмырь!

– …Нам часто приходится терять – так что же теперь, не жить из-за этого?

Поезд между тем замедлялся. Колеса стучали ровно и спокойно, как сердце, от этого казалось, что весь поезд дышит в унисон.

– Мы часто теряем, – повторил Андреич. – Но надо идти вперед, иначе застрянешь, залипнешь на своих потерях – и сам не заметишь, как превратишься в овощ.

Четкий и уверенный голос преподавателя заставлял соглашаться с каждым словом. Странно, что дед не поддакивал, он сам любит читать мне такие проповеди. Дед молчал. Сквозь дрему я слышала, как затруднено его дыхание: так бывает, когда кто-то нарочно дышит с тобой в унисон.

– У нас в интернате случай был. Парня травили всем классом, проходу не давали. Был отличник, а как это началось, так по всем предметам отстал: не высыпался (ему в постель перец сыпали), за месяц превратился в мумию. Я ему говорю: что ж ты так? Иди вперед, не забывай об учебе, мало ли дураков на пути встретишь. Нет, говорит, не могу, голова не тем занята. Ну, я закрыл его у себя в кабинете, сказал: «Пока уроки на завтра не сделаешь – не выпущу». Сделал. Ушел довольный, назавтра сам вернулся с книжками. «У вас в кабинете, – говорит, – меня хотя бы не трогают». Месяца два так у меня уроки делал, запертый в кабинете. Я говорил: «Иди вперед» – и он шел. Оценки получше стали, даже сам повеселел, хотя травить его не прекратили, конечно. Однажды, пока он занимался, сунули под дверь дымовую шашку – черт их знает, где стащили. А он заперт. И я куда-то отъехал с единственным ключом. Так он, хлюпик, вынес дверь и спасся! Месяц потом в изоляторе лежал, я ему уроки приносил и с ним делал, чтобы его хотя бы в эти часы не трогали. В изоляторе-то все те же ребята лежат, все так же доставали его. Я говорил: «Иди вперед» – и он шел. Так и дожили до выпуска.

Андреич говорил тихо, но четко, я слышала его голос уже сквозь сон. Гипнозит деда старый хрыч. Точно же гипнозит! И дед молчит – значит, получается! Я крикнула «Не поддавайся!» – и сама не услышала: ни вслух, ни даже в голове.

…Нет, ерунда. Это я уже повернулась на гипнозе и телепатии, вот и вижу то, чего нет. Этот все повторяет «Иди вперед», «Иди вперед» – но зачем ему деда куда-то усылать? Бред. Мне все кажется. Никто никого не гипнозит. А то, что Андреич твердит одно и то же, как заезженная пластинка, так это все старики такие. Просто я нервная стала, вот и мерещится всякое. Кому мы нужны – нас гипнозить? Уж точно не случайному попутчику.

Поезд остановился. Где-то далеко-далеко скрипнула откидная лесенка вагона. В купе завозились, кто-то из стариков встал.

– Иди вперед, – повторил Андреич.

Я услышала шаги, бросилась остановить деда – но не смогла ни крикнуть, ни даже пошевелиться. Сонный паралич. Бывает. Когда думаешь, что не спишь, и ощущаешь себя в своей комнате, в своей постели, только из-под кровати лезут очень реалистичные монстры, а ты даже не можешь ни пошевелиться, ни вскрикнуть. Это сонный паралич, это бывает, я знаю. Завтра я проснусь, и оба старика будут на месте, а мы с дедом еще посмеемся над моим глупым ночным кошмаром.