Читать книгу Скорей бы зацвели одуванчики - Мария Соловьева - Страница 4

Павла разбудил колокольный звон. На прошлую Пасху он записал его на смартфон и установил для будильника. Небо было серым и ватным, к окошку прилипла мелкая морось, вставать совсем не хотелось, хотя было уже почти девять. С кухни доносился запах яичницы.

– Павлушка, давай скорее, остывает! Тебе выходить когда?

– Мама, мне выходить через полтора часа, у нас же сегодня со второй пары! Мне помолиться надо! И не буду я яичницу! Великий пост!

Мать поджала губы и молча ушла в свою комнату. Теперь будет дуться на него до вечера, и настроение испорчено на весь день.

Бреясь, он чуть не задел родинку и немного ссадил щеку. Успел прижечь перекисью. Бороду отрастить он пока не решился. Интересно, конечно, как оно будет с бородой, но зачем злить их по мелочам. Весь этот год и так что ни пост, то ругань. Искушения. Правда, все равно узнают рано или поздно.

Вновь зазвонили колокола – полдесятого, пора на молитву. Утреннее правило не шло, мысли разбегались куда попало, словно трещинки по заледенелой луже. Как мама примет Аллу? Ведь они обязательно познакомятся, скоро-скоро. Тихо. Не спугнуть бы…

Он давно приметил третьекурсницу, подружку Ангелины, Ромкиной девушки. Он видел, как заливисто она хохотала со стайкой одногруппниц, и тут же задумается о чем-то и смотрит в окно. И ее задумчивость, и ее веселость понравились ему. Как-то он заметил, что она перекрестилась на институтскую церковь – не тайком, специально остановилась. А он всегда крестится впопыхах и оглядывается. Ему захотелось просто подойти к ней и сказать «привет» – Ангелинка ведь знакомила их – но не решился.

Скормив яичницу Джеку, Павел достал коробку «Геркулеса» №3, нервно сыпанул в тарелку больше чем надо, залил кипятком и сунул в микроволновку. Джек с надеждой заглядывал в глаза хозяину, не перепадет ли ему еще чего-то съестного, со всей силы размахивал своим мощным хвостом, ударяясь то о холодильник, то о дверцу мойки. Павел сначала пытался призвать его к порядку строгим «Иди на место!» или «Как некрасиво!» – у мамы подействовало бы безотказно, но Джек знал Пашкину слабость и все настаивал на своем, а в качестве последнего аргумента принялся жалобно то ли попискивать, то ли поскуливать. Павел вздохнул – ну что с тобой поделаешь, рыжий Чубайс, – так ласково называл своего любимца отец – достал из холодильника сыр, отрезал кусок и дал Джеку, машинально откусив от него кончик. Тут только он спохватился, что нельзя.

– Так, очень хорошо. Яичницу он, видите ли, не ест, а сыр можно. Я понимаю, это ты специально меня умерщвляешь. Ну-ну, продолжай сынок.

– Мам, ну зачем ты, я не специально…

– Конечно. А посуду вчера кто на ночь оставил? У нас служанок нет.

– Мам, ну я сегодня помыл бы…

– Тараканы, сынок, очень любят грязную посуду…

– Мам, ну…

– Что ну? Я на больничном, между прочим. Больная за тобой дерьмо убирать должна?

– Так не мыла бы – раздраженно ответил сын.

– В говне жить я не могу.

Оскорбленно вздохнув, мама зачерпнула столовой ложкой рассыпчатый кофе и принялась заправлять кофеварку.

Звякнула микроволновка – каша готова. Вроде не высохла. Капнем оливкового масла. Не надо поддаваться ее гневу. С Аллой сегодня после пар. У Аллы большие серые глаза и темные волосы. Так и тянет обнять ее за плечи, но нельзя так скоро. Она увлечена русским средневековьем, хочет писать по нему бакалаврскую. Она собирается работать в школе и терпеть не может семинары по педагогике. Она мечтает, как будет организовывать ролевые игры с детьми – сама не наигралась в свое время, только с соседями на даче…

– Ну что, Павлушка, будешь? – мама примирительно пододвинула ему пластиковую коробочку с четырьмя буше. Аромат ванили, сливочного крема и шоколада сливался с горьковатым, богатым запахом свежесваренного кофе и обволакивал уютом.

– Мама. Сейчас. Пост.

– Так уж оскоромился ведь!

– Нет, не буду.

– Ишь ты какой! Да ну тебя! – совсем уже беззлобно проворчала мама, надкусывая пирожное.

Павел вышел с кухни. Маленькая, но победа: и пирожное не съел, и с мамой не поругался. И вечный бой, покой нам только снится… Сегодня, правда, мама злится вполсилы…

– Мама, а где рубашка?

– Какая еще рубашка? – донеслось с кухни.

– Ты не погладила? Я же тебя просил…

– Ну знаешь, дорогой! Мало того что я за полночи за тобой посуду мыла, так еще и рубашки твои гладить? Рук у тебя, что ли, нет? – голос звучал все громче и грознее, но никак не доходил до высшей точки. Уже было выкрикнуто и про «посты твои сраные», и про «замолился совсем, а мать в гроб готов положить», и про «тебя что, в твоей церкви почитать родителей не учат», а мама все не унималась. Павел сначала стоял перед ней как побитый, потом пошел набирать воду для утюга под все не прекращавшийся аккомпанемент. «Я ничего не слышу, потом извинюсь, что ее упрекнул» – думал он. Сегодня с Аллой после пар. Алла… «Иш, молчит! Смиренненького корчишь, да!?»…

– Мама, ну…

Пятно от утюга на груди. Павел понял, что матюгнулся, уже после того, как мать громко хлопнула дверью в его комнату. Вот блин… И ведь не хотел ссориться… И ведь сам в чем-то виноват… Господи, видела бы Алла меня сейчас… ни за что не поверю, что она может так со своей мамой.

Натянув вязаный джемпер из шкафа, пробормотав на автопилоте покаянный 50-й псалом, заглянув в комнату к маме со словами «Мама прости меня, ну я пошел» и, не дождавшись ответа, поверженный ратник духовной брани вышел из дому.