Читать книгу Торговец отражений - Мария Валерьева - Страница 6

Грейс точно знала, сколько минут потребуется для того, чтобы дойти от студии до сквера, от сквера до лебединого озера и от озера до любимого кафе Руби. Цифры сложились в голове еще до того, как успела задуматься. В тот день, после тревожной записи песни Осборна, она наконец освободила сердце и голову. Исчезли нежность, участие и понимание, осталась только дневная Грейс. У нее были дела.

В рабочие дни Ластвилль дышал спокойнее, чем в выходные. После дождя листья на многих деревьях облетели, и город, казалось, засыпал. На улицах тише. Люди работали, спешили по делам, останавливаясь только для того, чтобы купить фирменной выпечки с корицей в местной лавке или бросить монетку играющему на улице артисту – искусство выходных не знает. Переливалась вода в фонтане перед музеем, тихо шумели на ветру оставшиеся золотые листья аллеи, спускавшейся к храму Ластвилля. На улицах пахло выпечкой, свежими газетами и спокойствием.

Грейс шла не медленно, но и не быстро, прислушиваясь к городу и к стуку каблуков по брусчатке. Тонкие руки, убранные в карманы, придерживали распахнутое пальто, чтобы оно не раздувалось. Глаза смотрели по сторонам без интереса, примечая неважное и не обращая внимание на то, что другой бы посчитал особенным.

Прекрасный город. Грейс чувствовала, что знает его всю жизнь и видела еще до нее.

Она почти дошла до музея, как внимание привлекло приклеенное к углу дома объявление. Грейс не видела, чтобы в Ластвилле клеили бумаги на стены – это запрещено правительством города. Но тех, кто прикрепил эту записку, явно не волновали законы.

«Пропал человек, Ластвилль, Серин Дистрикт. Видели ли вы этого мужчину?» – значилось в объявлении, а под надписью, напечатанной большими красными буквами, Грейс еще раз, на этот раз совсем вблизи, смогла рассмотреть Уайтхеда.

Она посчитала бы его слишком тривиальным, чтобы быть похищенным, но люди, прочесывавшие округи Ластвилля вот уже дни, так не думали. Даже университет не обошли стороной, и как-то утром проверили корпусы, но ничего не нашли. Уайтхед был худоватый мужчина средних лет с вросшей в плечи шеей, длинным и толстым носом, с жидкими волосами и глуповатой улыбочкой уставшего от жизни человека. Слишком обыкновенный.

Грейс посмотрела на него, сорвала объявление, убрала в сумку и пошла дальше.

У чумного столба Грейс всегда задерживалась. От памятника, как ей казалось, исходила особая энергетика, энергетика живой смерти, навсегда застывшей в мраморе и золоте по всей Европе. Она разглядывала ставшие уже знакомыми лица мучеников, ползших к небесам, и в перекошенных болью лицах, опаленных солнцем, виделось что-то возвышенное. В протянутых к небесам рукам, в глазах, навсегда закатившихся, виделся блеск креста, что держал ангел на вершине. Слепая надежда. Но в тот день Грейс задержалась совсем не для того, чтобы насладиться холодящей кровь красотой памятником.

Рядом с фонтаном, всего в нескольких метрах, переговаривались две беззаботные старушки. Они наслаждались последними лучами солнца, уже скрывавшимися за тучами. В тишине города любые разговоры становились чуть громче, и до Грейс, стоявшей спиной к женщинам, без проблем донеслась их беседа.

– В Лондоне, представляешь? В самом Лондоне нашли, Линдси! – хриплым голосом сказала первая женщина, которая, судя по догадкам Грейс, не выпускала из рук сигарету, из-за которой свежий воздух Ластвилля вокруг памятника пах химической вишней.

– Неужели? Как же он оказался в Лондоне? – воскликнула другая, хотя восклицанием ее тихое удивление было назвать сложно.

– Сама не понимаю. Свет не ближний. И как он умудрился?

– Может, его бросили в багажник машины и довезли?

– Или привязали к крыше? Положили в отсек для чемодана?

– И его не увидели?

– Может, машину не остановили?

– Не понимаю, совсем не понимаю, бедный, бедный мужчина… А как же его жена! Не представляю, какого ей… Ох, какая же трагедия!

– Знаешь, Линдси, дорогая, – ободряюще сказала вторая старушка, – когда мой муж исчез с любовницей в восемьдесят девятом, я тоже не представляла, как без него жить. А вот потом…

Грейс ушла прежде, чем успела дослушать историю.

Руби с Шенноном уже ждали в кафе и, как всегда бывало, Руби выбрала самое дорогое из всех в Ластвилле. За чашку кофе здесь брали втрое больше, чем во всех кофейнях в округе, а завышенные цены объясняли тем, что для его приготовления использовались самые лучшие кофейные зерна. Это не так. Зерна пусть и не плохие, но не лучшие в Ластвилле. Но Руби приходила в кафе совсем не за кофе.

Грейс не чувствовала себя неуютно несмотря на то, что кафе было обставлено безвкусно. Она привыкла и к тому, что слишком много цвета отражалось от стен, что мебель слишком темна, но Руби, как Грейс знала, сравнивать было не с чем. Она привыкла к таким заведениям.

Грейс еще в студии заметила, что Руби переживала, но совсем не хотела показывать, насколько сильно.

Получалось у нее, конечно, плохо. Грейс не подала виду, что поняла смущение Руби, села напротив, заказала то же самое, что заказывала и везде, но втрое дороже. Шеннон, которого можно было и не заметить, как и большую часть жизни, молчал. Куртку он снял и повесил на спинку стула, кофе, в котором еще не успел размешать сахар, отставил в сторону вместе с ложкой.

Когда Грейс села напротив, Шеннон оторвался от телефона и улыбнулся. Она ответила ему тем же, но почти незаметно. Грейс подумала, что он мог бы казаться вполне симпатичным парнем, если бы не желание подражать во всем Осборну.

Молчание длилось слишком долго для обыкновенной приветливой беседы. Грейс понимала: Руби позвала ее совсем не для того, чтобы выпить кофе и обсудить осенние деньки. Ее тревожил несостоявшийся разговор. Шеннона не волновало ничего, кроме очередного концерта, который он слушал через беспроводные наушники. Для мира он не существовал. Была только музыка и Шеннон, один на один. И еще несколько миллионов.

– Хорошая сегодня погодка, да? – наконец сделала первый шаг Руби.

Грейс отметила, что есть другие способы начать неудобный разговор, чем спрашивать о погоде.

– Да, погода сегодня хорошая.

– Я встала сегодня, и такое солнце светило! Так хорошо было!

– Да, утром погода была на самом деле замечательная.

– Только дождь все испортил, да? Я чуть не попала под него!

– Да, дождь не очень хороший. Сбил листья, теперь деревья страшные.

– Теперь некрасиво, да?

– Да, было явно лучше.

Руби закусила щеку, отвела взгляд, посмотрела на Шеннона, но тот не посмотрел на нее. Он старался не влезать в чужие разговоры. Грейс подумала, что не прочь была бы услышать Шеннона, но он никогда не говорил первым.

Грейс осмотрелась, увидела, что сумка Руби раздута больше обычной. Может, приятельница принесла что-то занятное. Главное не показывать заинтересованности.

Руби так долго собиралась с силами, что исчерпала все. Взгляд ее упал на телефон Шеннона. Она вновь сдалась.

– Знаешь, я хотела… а, неважно. Уже не важно.

– Что ты хотела, Руби?

– Да ничего, ничего. Я просто пока сюда шла, все хотела спросить, но сейчас спрашивать уже нечего.

– Говори, не бойся.

– Да ничего, я уже сделала все. Нечего спрашивать.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Если что-то понадобится, скажи.

Казалось, Руби пыталась найти в себе силы задать тот самый вопрос, а Грейс ждала. Она была уверена, что у приятельницы хватит не духу спросить, почему Осборн так и не разрешил Шеннону присутствовать на репетиции. Конечно, Руби понимала, что Осборн – все же не Грейс, и глупо полагать, что он перестанет что-то делать из-за замечания. Конечно, Руби не делила вину, а винила всех вокруг, но только не Шеннона. Грейс знала, что она промолчит, но надеялась ошибиться хотя бы раз.

Руби помешала сахар ложечкой, не прикасаясь к стенкам чашки. Взгляд ее был сосредоточенный. Она сделала большой глоток дорогого, но невкусного кофе, и вновь приклеилась к единственному спасению – телефону.

– Вы читали новости про Уайтхеда? – перевела она тему и начала листать ленту новостей.

Грейс вновь угадала. Очередной проигрыш.

– Руби, ты же знаешь, что я не читаю новости, – сказала Грейс, отодвинулась на прежнее место и незаметно улыбнулась.

– Знаю, но вдруг… вдруг тебя это заинтересует? А ты, солнце, читал новости? – спросила Руби и положила ладонь на руку Шеннона.

Парень быстро выключил телефон, вытащил наушник и посмотрел на Руби с очень даже приятной улыбкой.

– Нет, милая, сегодня не читал. Читал вчера, но ничего интересного не нашел.

Руби улыбнулась, но не от всего сердца.

– Тогда сейчас я вам обоим зачитаю. – Она набрала адрес самого известного в Ластвилле новостного портала и зачитала. – «Следы сорока девятилетнего Соломона Уайтхеда, чье исчезновение поразило Ластвилль на прошлой неделе, были обнаружены в пригороде Лондона. Его опознал работник отеля, в котором он останавливался». Представляешь, Грейс, в Лондоне!

– В Лондоне? Что ж, у него было достаточно времени, чтобы добраться туда незамеченным.

– Незамеченным? Грейс, сейчас двадцать первый век! Ты веришь в то, что человек может остаться незамеченным? Телефоны, камеры! Да за нами всюду наблюдают! Невозможно быть незамеченным! Его похитили!

– Милая, он мог уехать и сам, – вставил слово Шеннон и убрал в именной кейс и второй наушник. – Можно просто выкинуть телефон.

– Он же не миллионер! – воскликнула Руби.

– Можно купить новую сим-карту. Он мог купить поддельный паспорт! – сказал Шеннон.

– Он мог набрать побольше наличных и все – он неизвестный миру человек, – подытожила Грейс.

– А можно карту купить на чужое имя, – предположил Шеннон.

Грейс решила не комментировать невозможное.

– Почему ты не веришь этому? – спросила Грейс.

– Потому что так сказал мой брат! – уверенно заявила Руби и будто бы даже оскорбилась недоверием.

Брат Руби переехал и после окончания университета в Лондоне работал детективом в Дублине, где преуспевал. Дела, которые расследовал, конечно, не отличались сложностью, но он был достаточно уверен в себе, чтобы не обращать на это внимания.

– Руби, может, ему просто надоела жена? – спросил Шеннон и положил свою ладонь поверх ее.

Грейс невольно задумалась о том, что у Шеннона очень красивый цвет кожи. Насыщенный и яркий как густая карамель.

– В газетах пишут, что у них были отличные отношения!

– В интернете тоже многое пишут. Но это же не всегда правда, – сказал Шеннон и улыбнулся.

Руби не ответила ему взаимностью.

– Мужчине в самом расцвете сил захотелось увидеть настоящую ночную жизнь. И что в этом такого? – спросила Грейс.

– Слушай дальше! – воскликнула Руби. – «Утверждается, что Уайтхед взял напрокат машину в Питерборо и направился к Лондону». Но знаешь что самое интересное, Грейс? Он расплатился картой на имя «Джастин Блейк», оба раза! Кто такой этот Джастин Блейк? Не тот ли человек, который похитил его?

– А про него что-то написали?

– Вроде нет, – ответила Руби после того, как перечитала статью. – Наверное, он украл у него карточку.

– А почему Блейк тогда ее не заблокировал? – спросила Грейс.

– Думаешь, они знакомы? Ну, Блейк его похитил, дал карточку свою.

– Вряд ли бы он дал ему карту, если бы похитил, – сказал Шеннон.

– А ты Грейс, что думаешь? – спросила Руби.

– Театр абсурда. Какой-то глупый этот Джастин Блейк, раз дал похищенному человеку пользоваться своей картой, – хмыкнула Грейс. Она произнесла это имя лишь для того, чтобы оно осело на языке. И больше не сомневалась в том, что ослышалась.

– Или он купил поддельную.

– Сейчас не так-то просто купить поддельную карту, чтобы полиция не клюнула.

– Ты, смотрю, заинтересованное лицо, – весело усмехнулся Шеннон.

– Разностороннее, – в тон ему ответила Грейс.

– А почему глупый, Грейс? – наконец спросила Руби.

– Ты хочешь сказать, что Уайтхед, которого держат в заложниках, одолжил у своего похитителя карту, сначала взял машину напрокат, потом оформил номер в отеле, и все это без единой попытки на побег?

– Мазохист, – хмыкнул Шеннон и улыбнулся. Он снова достал телефон и начал листать ленту.

Руби задумалась.

– Ты думаешь, что это не может быть так просто?

– Если я что-то и думаю, то вряд ли мои слова могут как-то помочь расследованию. Я не знаю про Уайтхеда ничего.

– Хороший у тебя новостной детокс, – пошутил Шеннон, не отрываясь от экрана. Грейс в этот раз улыбнулась только про себя. Руби не любила, когда кто-то улыбался Шеннону слишком часто.

Наступило молчание. Руби думала, Шеннон читал, а Грейс смотрела на них. И все-таки хорошая парочка. Прекрасно друг друга дополняют.

Руби, наконец подумав, кивнула. В глазах ее Грейс видела непонимание.

– А что ты скажешь про мою догадку? – с надеждой спросила она, когда обдумывания прекратились.

– Руби, я же не детектив.

– Но мысли-то у тебя есть какие-то! Скажи!

Грейс еле сдержалась, чтобы не улыбнуться. Тяжело не думать, когда это единственное, что притягивает к земле.

– Я думаю, что Уайтхед вполне мог просто сбежать в Лондон с кем-то, но оказался слишком мягкотелым, чтобы сказать об измене жене. Может, он жил под прикрытием всю жизнь, слепил семью, а сейчас решил пожить для себя, но слишком боится жены, чтобы сказать правду. Поэтому он и сделал так, чтобы все подумали, будто его похитили, но из-за собственной тупости попался. Вот, что я думаю.

– Боже мой, да я даже и не подумала об этом! – воскликнула восхищенная Руби. – Это и чужую карту объясняет, и отели… Может, тебе стоит предложить эту идею полиции?

– Чтобы она положила трубку и больше о ней не вспомнила? – попытался вставить слово Шеннон, но Руби снова было неинтересно его мнение.

Она ждала ответа Грейс.

– Полиция сама прекрасно разберется в деле исчезновения Уайтхеда. – Грейс улыбнулась. – Я его не знаю, но предполагаю, что Ластвиллю нужна сенсация и газеты будут выжимать из этой ситуации все до последней капли. Даже если ответ будет уже на блюдечке.

– Ты думаешь, похищения не было?

– Я думаю, что это – что угодно, но не похищение.

– Думаешь, Уайтхед сам пошел на это? – удивилась Руби.

– Я думаю, что это спланированный побег. Но это только предположение.

– Знаешь, а ведь не только ты умеешь читать мысли! – вдруг сказала воодушевившаяся Руби.

– Ты о чем? – спросила Грейс, еще раз бросив взгляд на сумку Руби.

Неужели это то, о чем она думала?

Руби поставила сумку на колени и вытащила оттуда папку. Большую, непрозрачную, закрывавшуюся на ключик. Настоящее сокровище.

– Здесь все, но там, вроде, не густо. Я их не смотрела еще.

– Руби, зачем они мне? – спросила Грейс и улыбнулась так, чтобы никто не мог усомниться в ее искренности.

Руби засияла.

– Займись этим расследованием! Будет весело!

– Руби, милая, будто мне нечем больше заняться, – сказала Грейс и снова улыбнулась.

– Лучше бы принесла ей список любимых конфет Ливье. Откупилась бы, – снова пошутил Шеннон.

Руби его шутка совсем не понравилась.

– Дорогой, не сходишь мне за круассаном? Официант не хочет подходить к нам!

– А ты разве звала его?

– Ну не буду же я орать на весь зал, солнышко, – сказала Руби и улыбнулась.

Шеннон прекрасно понимал, когда его хотят спровадить, а когда его помощь действительно необходима, но любовь слишком часто бывает слепа даже к самому очевидному. Когда он ушел, Руби пододвинулась к столу ближе, наклонилась и прошептала:

– Скажи, а зачем они тебе? Личный интерес?

– Руби, милая, они мне не нужны, ты же сама мне их пытаешься подсунуть. Ты могла бы не приносить.

– Но ты возьми, я же не зря крутилась там! – Руби пододвинула к Грейс папку. – А что ты с ними сделаешь?

Грейс улыбнулась.

– Руби, они не не нужны.

– Но ты возьми! Возьми, я и себе сняла!

– Может, просто рассмотрю их лица на фотографиях и верну тебе. Я же их не знаю, а теперь, если увижу на занятиях, смогу отличить от остальных студентов.

– И только? – опечалилась Руби.

– Руби, дорогая, но ведь ты бываешь не на всех занятиях.

– И ты.

– Но я пропускаю только ненужное. А эти, – Грейс кивком указала на папку, – точно ходят только на важные.

– Ты мне теперь будешь рассказывать о них? Мы с Шенноном бываем… слегка заняты.

Смущенная Руби была прелестна.

– Конечно, Руби. Если будет что-то интересное, я тебе обязательно скажу.

Они поболтали почти полчаса, ни о чем. Вернулся и Шеннон с круассаном, а никто не вписал его в беседу. Руби была мастерицей вить темы для разговора, а Грейс умела продолжить любую нить и беседовала так мастерски, что когда пришло время прощаться, Руби уже позабыла все обиды.

Руби и Шеннон попрощались с Грейс на улице. Руби обняла, чмокнула подругу и, схватив Шеннона за руку, понеслась по делам. Грейс оттерла от щеки помаду и направилась по своему делу.

На улице заметно похолодало. Грейс не могла не радоваться вдруг вернувшемуся в городок морозу, приятно пробиравшему до костей даже под пальто. В сквере тихо. Никто не шел в библиотеку, никого не интересовали сувениры и, тем более, религия. В пасмурную погоду в храме бывает совсем мало прихожан. Большинство охотнее пересидит дождь в теплом ресторанчике. Солнце скрывалось за серыми облаками. Издалека приближались тучи. Город затягивал вечерний туман. Прохладный ветер касался кожи Грейс, и ей казалось, что невидимые руки гладят ее шею. Она закрыла глаза, вдохнула такой знакомый аромат воды, пыли и увядания. За ней следили. Она это чувствовала. Она была в безопасности.

Вдохновленная, Грейс направилась дальше, к храму. Невидимый взгляд провожал ее. Она помнила слова, что осень – лучшее время, чтобы вновь предаться размышлениям. Особенно осень в Ластвилле.

Грейс знала, что священник Кристофер появляется на людях в обеденное время, специально для того, чтобы желающие выговориться или получить совет могли не искать его, а забежать в храм на несколько минут перед обедом и выспросить все, в чем нуждается их душа. Всегда стоял в одном месте, вдохновленно рассматривая стену, или просто отворачивался от входа и занимался своими делами.

Когда Грейс зашла внутрь, и жемчужная белизна храмовых стен в пасмурный день показалась небесной серостью, она увидела, что Кристофер, как и всегда, стоял в углу, спиной к входу, и читал книгу. В храме никого.

Грейс подошла к нему со спины, но не окликнула. Он успел услышать ее шаги, поправил одеяние и был готов к разговору.

– Здравствуй, Грейс, – сказал он, улыбнувшись, и убрал книгу за спину.

Грейс успела рассмотреть обложку. Роман Стивена Кинга и, судя по количеству заложенных страниц, Кристофер одолел уже больше половины. Грейс усмехнулась про себя, но по-доброму. Иногда священник забывал, что она была подписана на его аккаунт в Goodreads7 и знала обо всем, что он читал. Он был прогрессивным священнослужителем, популярным среди молодежи.

– Здравствуйте, Кристофер. Сегодня прекраснейший день, не находите? – сказала Грейс и улыбнулась в ответ.

Священник Кристофер смешливо нахмурился, и его молодое лицо, еще не тронутое ни одной морщиной, стало совсем юным. Темные глаза сверкнули.

– Да, Грейс, день восхитительный хотя бы тем, что ты наконец зашла в гости. Я давненько тебя не видел.

– Я заходила, когда вас не было.

– В таком случае виноваты дни, потому что были пасмурными. – Он улыбнулся.

Кристофер пригласил Грейс присесть на лавку. Нескладный и тонкий, согнулся как палочник, прежде чем сесть. Грейс аккуратно опустилась рядом с ним. Они казались одного роста, хотя Грейс знала, что на самом деле мужчина выше.

– Как твои дела? Все в порядке с учебой?

– Да, все замечательно.

– Наверное, много задают? Я тебя почти не вижу.

– Заданий много, но мы уже привыкли плавать, – сказала Грейс и улыбнулась. – Устала немного, если честно.

– А ты не хочешь больше уставать? – Он улыбнулся.

– Вряд ли я смогу отдохнуть хоть немного, пока учусь.

– Ты правильно думаешь, – сказал Кристофер и улыбнулся шире. – Когда я учился, то почти не спал. Казалось, что моя голова просто развалится от знаний, но, как видишь, я все еще сижу перед тобой. И моя голова в порядке. Надеюсь, будет таковой все время, что мне отмерено.

– Да, я представляю. Усталость – штука неприятная, но со временем к ней привыкаешь. Да и усталость ума… – Грейс подобрала подходящее сравнение, – это как вечный сон в небытии. Неизбежное приятное действо.

Кристофер обдумал ее слова.

– Когда ученики Христовы в Гефсимании заснули, Иисус продолжал молиться, и борьба была в его душе против усталости, и он смог победить. Он молился усерднее. Тогда Бог послал ему Ангела, того Ангела, который смог укрепить силы. Усталость – это благо. И, быть может, за каждым из старающихся следит Ангел Божий, и помогает, и подбадривает, – привычным ему тоном проповедника пропел Кристофер, а потом улыбнулся и сказал. – Это, Грейс, все прекрасные истины, но нам лучше не начинать разговоры об этом.

– Бросьте, я очень люблю наши разговоры о религии.

– После разговоров с тобой любой бы засомневался, – усмехнулся Кристофер.

– Даже вы?

– Я? Никогда.

Грейс улыбнулась.

– Зачем же ты пришла? – спросил наконец мужчина.

– Я хотела задать вам вопрос.

– Интересно, что за вопрос ты задашь сегодня. Что-то по твоей теме?

Грейс улыбнулась. Она помнила, как уверенно вошла в этот храм впервые. Тогда, еще на первом курсе, выбрала для доклада тему по теологии настолько сложную, что даже в библиотеке не смогла найти ничего, что могло бы хоть как-то помочь. И тогда посетила храм, поспрашивать того, кто в вопросах религии не мог быть несведущ. Священнослужитель Кристофер, на удивление, не отказал в помощи.

Он согласился помочь под предлогом того, что всегда интересовался «другими» мыслями. Все-таки Грейс умела так подбирать слова, чтобы даже священника уговорить писать о сомневающихся в вере. Львиная доля работы и в самом деле была написана Кристофером, пусть и не на бумаге, но на словах. Множество вечеров провела Грейс в стенах храма, слушая и записывая его рассказы. Она была удивлена его светскому подходу к знаниям. Прежде ей такие священники не встречались.

– Нет, мои религиозные предпочтения не изменились.

Грейс улыбалась. Кристофер, пусть и не обрадованный, но и не расстроенный, усмехнулся в ответ.

– Тогда я даже не знаю, что тебе нужно. – Его мальчишечьи глаза сверкали. – Ты снова взялась за теологию? Нужна помощь с докладом?

– Нет, у нас даже закончисля курс.

– И больше тебе не нравится изучать?

Грейс всегда нравилось, что спрашивал он только о существенном и не разбрасывался словами попусту.

– Нравится, даже больше, чем прежде. Но по-особому.

– Что ж, я рад это слышать. – Кристофер улыбнулся. – Зачем же ты пришла, Грейс?

– А как вы поживаете, Кристофер? – спросила она.

Мужчина смутился. А потом улыбнулся.

– Очень хорошо, Грейс. Я очень рад, что ты спросила. Недавно я ездил к родителям. Барни уже совсем большой.

– Ему, кажется, два?

– Почти, мы уже совсем большие! Если бы только кто-то мог отучить его есть с помоек…

Грейс улыбнулась. Пес у Кристофера был красивый. Она видела несколько фотографий в социальных сетях.

– А как ваши родители?

– Ездили летом в Италию. Им очень понравился Рим. Англия все-таки холодновата для них. В Италии им самое место.

– Но они ведь не переедут?

– Конечно нет. Каждый рождается и живет там, где уготовлено ему судьбой… А ты, Грейс, ездила куда-то летом? Уезжала домой?

– Я не уезжаю, Кристофер.

– Понимаю. – Кивнул священник.

Разговор был донельзя приятный. Но все-таки Грейс пришла не ради беседы о собаках.

– А могу я задать немного личный вопрос?

Кристофер улыбнулся.

– Конечно, Грейс. Для тебя – все что угодно.

– Скажите, часто ли безбожники сейчас обращаются в религию? – спросила она и почувствовала, как по кончикам пальцев пробежалось приятное покалывание.

– Кого ты так оклеветала? – смутился Кристофер.

– Я называю все своими именами. – ответила Грейс, не позволив священнику усомниться в серьезности. – Я говорю о людях, которые не просто не верят в Провидение. Я говорю о тех, кто в любой вере были бы не просто отступниками, а врагами.

– Какими врагами? Ты говоришь жуткие вещи!

– А сатанистов вы никогда не принимали в религию?

– Грейс!

– А вы каннибалов видели?

– Грейс! У тебя и в самом деле… блистательные вопросы, – прошептал Кристофер, усмехнулся и почесал голову.

– Бывали у вас такие? Думаю, вы слушаете исповеди людей, знаете, почему они решают прийти в религию.

– Это тайна, которую я не расскажу никогда.

– А если намекнуть?

Кристофер уже понял, к чему клонила Грейс.

– Ты говоришь про кого-то конкретного? – шепотом спросил он. – Если так, то, наверное, тебе лучше обратиться в полицию, а не ко мне.

– Я не буду называть имен, но вы, возможно, правы.

Кристофер вздохнул. Смуглой рукой он пригладил черные курчавые волосы, поджал губы. Знал – ходит по тонкому льду. Но не ответить не мог. Слишком знаком был ему этот взгляд, жаждущий знаний.

– Я не знаю всего, Грейс. И не могу раскрыть тебе чужих секретов. Но вот, что я скажу. Ты, может, не столько сведущая в вопросах веры, сколько знаешь религию в теории. Но ты путаешь понятия, Грейс. Люди верят не для того, чтобы искупить грехи. Люди верят, потому что чувствуют в себе веру. Вера, если не имеет дел, мертва8. Поэтому твой вопрос мне не очень приятен и понятен. Ты говоришь о культе. А я – о вере.

Грейс поняла – Кристофер испугался ее вопроса. Ни за что не ответит напрямую, и пока он думал, пока подбирал слова, боясь сказать что-то не то, она следила за его мимикой и руками. И все в его противоречивости указывало на одно – она оказалась права.

– Но разве не вера творила ужасы?

– Люди творили, милая Грейс. Вера объединяла, просто люди читают по-разному. А если бы вера была здесь, – он указал себе на грудь, – и здесь, – палец, чуть дрожащий, указал на голову Грейс, – и если бы они работали вместе, тогда и были бы намного счастливее.

– Семьей?

– Да, Грейс. Семья – вот они, верующие. Вера объединяет. Я – брат моим братьям и сестрам, приходящим на службу. И все мы равны. Бог тому свидетель.

– Кристофер, а как вы думаете… – начала было Грейс, но замялась и замолчала.

– Грейс, неужели ты смутилась? – По-доброму улыбнулся Кристофер и, будь он простым человеком, положил бы руку ей на плечо. Но он не стал.

Грейс почувствовала его сопереживание. Это чуть успокоило ее.

– Можно ли увидеть Бога?

– Каждый видит Его по-своему, но, Грейс, увидеть Его можно. Нужно уметь.

Грейс улыбнулась уголками губ.

– А если Бог умер… Увидеть его можно только после смерти?

– Бог умер? – удивился Кристофер.

– Он же воскрес. Что если смерть – это начало, обретенное в конце, и конец, к которому вело все, с самого начала? – ответила Грейс и, поняв, что Кристофер никак не будет комментировать ее ответ, продолжила: – Скажите, но если Бог вечен, и Он вернулся, значит, явился новый Бог, тот, которого можно увидеть? Какой-то другой, не такой, какой был раньше?

Кристофер улыбнулся. Ни один вопрос не мог поставить его в непролазный тупик.

– Бог – вечен. И какие бы обличия он не принимал, вечность Его неоспорима. Но, – он поднял указательный палец, – не стоит вводить себя в заблуждения, Грейс. Многие люди, которые сбились с пути, видят Его там, где есть зло. И зло это – люди, желающие узреть Его там, где только они и их корысть. Такие люди… Они не делают ничего хорошего. Ими движет гордыня, они собирают людей вокруг себя только для того, чтобы обрадовать себя.

– Вы о ком?

– Я не называю имен, но ты, думаю, и сама понимаешь.

– Но Бог благодетелен?

– Всегда.

– А Бог любит нас? И творит добро?

– Конечно, милая Грейс. И тебя, и меня, и каждого, кто обращается к нему даже так, в вопросах. Бог всех любит.

Кристофер был прекрасен. Невероятная сила воли и веры.

– Спасибо, Кристофер. Вы правы, я не очень понимаю веру, но буду над собой работать.

Кристофер обрадовался признанию Грейс. Учтиво он поговорил с ней о прочитанных книгах, о последних новостях. О деле Уайтхеда он знал только из новостной ленты, но не очень верил написанному. Ему все же казалось, что незадачливого мужчину похитили, и Кристофер молился за него так часто, как только вспоминал.

А Грейс мыслями уже была на полпути домой.

Уже на улице она решила проверить новости. Села на лавочку в тени еще не облетевшей липы и читала.

Уайтхеда нашли в Лондоне. Новостные порталы утверждали, что его даже видели, но не успели сфотографировать. Говорили, что Уайтхед жив и здоров, но в ближайшее время не собирался возвращаться домой. Это из-за личного, сказал он, но решил не уточнять. Просто ему нужно было отдохнуть, а его истеричная жена решила, что муж исчез. Обыкновенные семейные разборки, ничего примечательного. Все не существовавшие наяву подозрения были сняты. Ластвилль мог спать спокойно до тех пор, пока не загремели бы новые новости.

В это время пришло и сообщение от профессора Ливье. Она напоминала Грейс о том, что ей следовало поскорее дописать статью, чтобы конкурс услышал о них как можно скорее. Грейс ответила, что работает, а сама поморщилась.

Грейс поправила чуть помявшиеся личные дела, повесила сумку на плечо и направилась домой. Многое следовало обдумать.