Читать книгу Когда ты станешь моей. Книга 2 - Мария Высоцкая - Страница 1

Прошло два месяца с событий первой книги.

Выхожу из душного кабинета с ошеломляющим желанием бежать отсюда стирая ноги: быстро и без оглядки. Доронинский адвокат громко хлопает дверью за моей спиной, и я вздрагиваю. Саша еще внутри, и у меня есть шанс не перекинуться и словом наедине. За те два месяца, что я была в Москве, мы ни разу не виделись, не общались, и я хочу, чтобы все так и осталось. Ускоряю шаг, но почти на самом выходе кто-то с силой тянет меня назад, крепко стискивая запястье. Хотя глупо говорить «кто-то», я же прекрасно знаю, что это Доронин. Он разворачивает меня к себе, резко и довольно грубо. На лице ни единой эмоции. Вообще всю процедуру развода он сидел так, словно там не присутствовал.

– Поговорим?

– Не надо, – пячусь.

– Значит, поговорим, – заявляет безапелляционно и вытягивает на улицу.

Там, у самого крыльца, его уже ждут. Две стоящие друг за другом машины. Черные мерседесы, вокруг которых слоняется охрана, теперь ее стало больше. Он продолжает тянуть меня за руку, не обращая внимания на сопротивление. Так же засовывает в салон авто, садясь рядом. Внутри пусто, лишь мы. Все люди так и остаются там, за тонированными стеклами.

– Чего ты хочешь? Мы развелись, только что.

– Я в курсе. Слышал. Какие планы на жизнь?

– Что?

– Делать чего собираешься? Вернешься? Или останешься в Москве?

– Саш, давай не будем, все это ни к чему. Лишнее. Прошу тебя.

– Марин, ты можешь просто ответить на поставленный вопрос?

– В Москве.

– Я так и думал. Хорошо. На сегодня какие планы?

– Я улетаю.

– Ты взяла билет на послезавтра.

– Боже, Доронин, к чему все эти вопросы, если ты и так все знаешь?

– Хочу услышать из твоих уст и смотря тебе в глаза. Тебе стало легче? После еще одного штампа сегодня? Стало легче, пока меня не было?

Смотрю на него и искренне не понимаю, чего он хочет. Точка уже поставлена. Я не вернусь, я просто не смогу.

Я шестьдесят дней выла в подушку и не знала, как жить дальше. Я словно стояла на краю обрыва, мне было так больно, а он даже ни разу не появился, хотя, наверное, он сделал все правильно. Я бы не смогла вынести еще и его присутствия.

– Мне никогда не станет легче.

– Ты ошибаешься, – смеряет меня холодным взглядом.

Смотрю на свои пальцы, а после задираю голову, уставившись в потолок.

– А тебе? Как ты себя чувствуешь?

– Хреново, но это пройдет. Не сегодня и не через год, но это пройдет. Останутся лишь ужасные воспоминания.

От каждого его слова меня будто пронзают огромные иглы. Его равнодушие не знает границ. Он просто бесчувственная, каменная статуя.

– Можно я попрошу тебя об одной вещи? Он кивает.

– Съезди со мной на кладбище, – шепчу, чувствуя, как начинают подступать слезы, – я хочу, но мне кажется, просто не смогу. Одна точно не смогу.

– Когда?

– Не знаю, сегодня или лучше завтра. Я должна подготовиться, настроиться…

– Хорошо. Тебя отвезти домой?

– Как хочешь.

Доронин опускает стекло и приказывает водителю занять свое место. Дорога до дома проходит в тишине. Я смотрю на его черный костюм вскользь, а когда глаза добираются до лица, то все меньше узнаю в этом человеке моего Сашку. Он кажется чужим, холодным. Лицо, обрамленное щетиной, уложенные назад темные волосы, слегка угловатые черты… он похудел. Смотрю на его пальцы, на правой руке все еще сидит обручальное кольцо, сглатываю, сжимаю свои в кулак. Я сняла его еще в больнице, а теперь даже не знаю, где оно?!

У дома бабули мне открывают дверь, и Доронин без каких-либо вопросов идет следом. Поднимается на этаж, преследуя меня словно тень. Бабушка, которая, вероятнее всего, увидела нас в окно, выходит на площадку. Они с Сашей обмениваются приветствующими взглядами. Я же моментально оказываюсь в ее объятиях. Мы не виделись месяц, я заставила ее вернуться домой и не сидеть у моей кровати. А по прилете сегодня сразу поехала на процедуру развода.

– Девочка моя, – обнимает так крепко, так нежно…

– Бабуля, – всхлипываю, чувствуя Сашкин взгляд на своей спине.

– Саша, зайдешь? – бабушка смотрит на моего бывшего мужа, убрав руки в карманы халата.

– На пару минут.

Закрываю глаза, втягиваю воздух. Нужно потерпеть всего пару минут. Пару…

На кухне Доронин достает из портфеля какие-то бумаги и кладет их на стол.

– Что это? – поднимаю взгляд.

– Документы на квартиру, машину. Номер счета, там лежит вот эта сумма, – указывает в графу пальцем.

– Зачем?

– Ты отказалась от всего имущества, сказала, что тебе ничего не нужно, и я решил позаботиться об этом сам.

– Мне действительно не нуж…

– Продай, подари, распорядись как хочешь. На счет каждый месяц будет поступать энная сумма. Чтобы ты ни в чем не нуждалась.

Бабушка ставит на плиту чайник, шебуршит коробкой с тортом и испаряется из кухни.

– Спасибо, щедро с твоей стороны.

– Не начинай, ладно?! Я пойду, позвони завтра, я заеду, чтобы, – короткая пауза, – ты поняла.

Доронин разворачивается ко мне спиной, делая шаг в сторону прихожей.

– Саш, – вдогонку.

Он останавливается, медленно поворачивая голову.

– Я ушла не потому, что разлюбила. Ты же это понимаешь?

Доронин проходится по мне режущим на куски и пугающим до дрожи в коленях взглядом.

– Я просто не могу так жить, так, как это делаешь ты. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я…

Сашка, как по щелчку, пересекает расстояние между нами, зажимая мой рот. Надавливает на губы, а второй рукой огибает талию, крепко упираясь в нее ладонью.

– Ничего не говори, – шепотом, – ни-че-го, – опускает руку.

Между нами нет расстояния, и я чувствую тепло его тела, запах туалетной воды застревает в легких, озираюсь по сторонам с желанием отстраниться.

– Прости меня, – все же произношу это вслух.

– Тебе незачем извиняться, не перед таким, как я, – его ладонь исчезает с моей талии, – позвони завтра.

С этими словами он выходит из квартиры, а в кухне тут же появляется бабушка.

– Марин, ты уверена, что поступила правильно? Ты же любишь

его.

– Люблю, но и так жить больше не могу. Я устала бояться. Бояться

и думать, что в любой момент появится тот, кто с легкостью нас пристрелит. Не хочу, – вытираю слезинки, выступившие из глаз, – не смогу. В итоге я просто его возненавижу. И это будет уже навсегда.

– Чай попьем? – бабуля поджимает губы.

– Да, – сажусь на стул и, подковырнув чайной ложечкой кусочек торта, перевожу взгляд на окно.

Утром следующего дня я смотрю на свое отражение в черном платье. Смотрю долго и пристально. Смотрю с пониманием, что в голове нет ни единой мысли, там пустота и отчаяние. Боль вновь окутывает разум, медленно трансформируясь в физическую. Мне сдавливает грудь, и начинает адски болеть голова, зажимаю виски, прикрывая веки. Дверной звонок оповещает о Сашкином приезде. Не хочу впускать его в квартиру. Накидываю плащ и, повесив на плечо сумочку, выхожу на площадку.

– Привет, – облизываю сухие и обветренные губы.

Саша кивает, направляя меня к лестнице, едва касаясь пальцами моего локтя. На улице ветрено и дождливо. Мелкая морось, от которой меня спасает раскрытый над головой зонт. В машине мы продолжаем это неловкое молчание. Каждый думает о своем. Смотрю на проносящиеся за окном пейзажи и покрываюсь ледяным потом перед въездом на кладбище. Мне страшно, так страшно переступить эту черту, кажется, еще немного, и я сорвусь со своего обрыва, где стою лишь на хрупком камне, который вот-вот раскрошится в пыль.

Доронин сжимает мою ладонь, но я практически сразу вырываю ее резким и неуклюжим движением.

Тропинка кажется узкой, и я шагаю по ней, как по минному полю. Иду, пока перед глазами не появляется огромный мраморный памятник. На нем лишь одна дата и надпись: «Наш ангел». Долго смотрю на буквы, свежепринесенные цветы, игрушки, понимая, что начинаю задыхаться. По-настоящему, когда не можешь сделать вдох, когда голова кажется свинцовой, а тело тянет к земле. Хочется упасть на колени и рыдать, долго, пока не станет легче хоть на немного. Совсем на каплю. Живот сводит от резких болей, во рту привкус желчи, сглатываю и не вижу уже ничего. Слезы катятся по щекам, застилая обзор. Я плачу, не произнося и звука. Немое рыдание и редкие тяжелые вдохи. Доронин не подходит, стоит где-то позади, но, когда меня ведет и я начинаю терять равновесие, он молниеносно подхватывает под локти, крепко прижимая спиной к своей груди.

– Пойдем, Марин, – поворачивает лицом, проводя ладонями по волосам, – идем.

Отрицательно качаю головой, вцепляясь в его плечи, начиная завывать. Вот теперь я слышу свой голос, надрывный, сломленный, похожий на карканье ворон. Я захлебываюсь слезами, колени подгибаются, и меня с неимоверной силой тянет вниз.

Не знаю, как я оказываюсь в комнате, просто не помню этот момент. По щекам все еще катятся огромные соленые слезы, я облизываю губы и не могу вдохнуть. Мне нечем дышать. Мне так больно.

– Все, все, – стискивает стальными объятиями, – успокойся.

У него грубый, громкий голос. Он раскачивается со мной из стороны в сторону, а после резко замирает, не давая шевельнуться.

– Хватит!

Я вздрагиваю, начиная икать. Поднимаю голову, смотря в его широко распахнутые глаза. Они кажутся темными, словно ненастоящие. Всхлипываю, а он проводит пальцами по моей щеке.

– Улетай в Москву, – губы касаются моего виска, – меняй билеты и улетай завтра.

Отрицательно мотаю головой, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Где мы?

– Что? – резко поднимается на ноги.

– Куда ты меня привез?

Смотрю в окно на ровно высаженные ели.

– Я теперь здесь живу.

– Понятно. Красивые елки, – прижимаю колени к груди, упираясь спиной в кожаный диван.

Доронин растирает лицо ладонями, трет голову, растрепав уложенные волосы, и вновь садится рядом.

Смотрю на его спину и неосознанно тянусь к плечу. Касаюсь ладонью, медленно проводя вдоль позвоночника. Сашка напрягается, я вижу, как его руки сжимаются в кулаки, как белеют костяшки. Сглатываю и подаюсь вперед, упираясь коленями в мягкую поверхность. Обвиваю плечи, прижимаясь грудью к его спине. Мне до ужаса хочется его объятий, его силы. Хочется хоть на миг забыть обо всем, что произошло. Хочется этой убивающей все живое близости.

Мне страшно.

Саша оборачивается, ловит мои запястья, разводя руки в стороны, и резко отпускает. Кончики пальцев касаются моей груди, обводят напряженный и уже вздыбленный сосок. Он смотрит мне в глаза, не отводя взгляд. Трогая живот, и медленно перемещая ладонь на бедро, скользит по темному капрону, ныряя под подол платья, и медленно тянется ко мне. Между нами остается пара сантиметров.

– Поцелуй меня, – говорю шепотом, не разрывая визуального контакта.

Доронин едва-едва улыбается, подтягивая к себе, обхватив затылок ладонью. Я чувствую его мягкие губы, язык, проникающий в рот, он словно слизывает с моих уст горе и боль. Поступательными, медленными движениями. Тело расслабляется, а пальцы лишь крепче впиваются в материал его пиджака. Боль отступает, на какие-то доли секунд мне кажется, что он действительно ее забирает. Обнимает так крепко, так искренне. По-настоящему.

Всхлипываю, зарываясь в грубые, темные волосы, опрокидываясь на спину. Саша нависает, упираясь кулаками по обе стороны моей талии, поднимает ладонь, обводя полушария груди, сдавливает, высвобождая легкий, срывающийся с губ стон.

Закрываю глаза, чувствуя его прикосновения, слыша, как бьется сердце, гулкие громкие удары в унисон.

– Не плачь, – его шепот, пальцы, стирающие влагу со щек, – не плачь.

И вновь поцелуи, волнующие воображение, горячие, трепетные, разрывающие на миллионы частиц. Обвиваю его ногами, скрещивая лодыжки, тянусь к твердой груди, сбивчиво и второпях расстегивая мелкие пуговицы темно-синей рубашки.

Вздрагиваю от напористых прикосновений, они растекаются по бедру и выше, касаясь белья. Треск капрона и холодные подушечки пальцев, скользящие по точке возбуждения, растирающие и в ту же секунду сдавливающие клитор до едких, распаляющих тело мурашек.

Каждое движение наполнено скрытым смыслом, успокоением. Крепкие объятия, напор губ, рук, воздух, скапливающийся в груди и вырывающийся криком из легких, когда грань стирается и кажется, что все хорошо, что ничего не произошло и нам лишь приснилось. Боль отступает, сменяясь теплом, наивным, искренним, но в то же время обманчивым.

Наши судьбы бьются, словно тонкий хрусталь, а сердца трещат по швам, все меняется, сейчас, здесь, и теперь уже точно нет пути назад. Нет и не будет. Это последняя встреча, последнее тепло, последние поцелуи. Наглые, развязные, поглощающие в себя все живое поцелуи.

Приподымаюсь на локти, вцепляясь в его плечи, словно в спасательный круг, а Сашкины руки уже давно стянули мое платье, нагло подбираясь к черному кружеву.

На плечах красные следы от лямок и многогранных поцелуев. Это похоже на сон, сон наяву. Именно так.

– Моя любимая, родная…

Вдыхаю его запах и не могу надышаться. Дрожа расстегиваю бляшку ремня, сжимая окаменевшую плоть. Доронин пригвожает мои руки к дивану, сдавливая в запястьях, запрокинув их за голову.

Развожу ноги шире, испытывая сумасшедший страх, но вместе с тем полное подчинение. Головка упирается в бедро, смещается, медленно погружаясь в лоно. Короткий всхлип, и его ладонь под моей спиной.

Глаза в глаза, когда каждый вдох, прикосновение наполнено запредельной нежностью.

Распаляющие движения, но все еще ускользающие ощущения. Эмоции, множество эмоций. Они перенасыщают, не дают сорваться в бездну происходящего. В глазах слезы, по коже поцелуи, а на сердце шрамы.

Доронин отстраняется, тянет на себя, вынуждая сесть. Губы поочередно обхватывают тугие соски, играя с ними языком. Влажная дорожка до ключицы, по шее к щеке.

– Александр Никола…

Шум и раскрытая дверь заставляют опомниться, сжаться в комок и плотно зажмурить веки.

– Пошел вон! – громкий, озлобленный голос.

Хлопок двери словно выстрел. Оглядываюсь, цепляясь пальцами за валяющееся рядом платье, прикрывая им грудь. Нервно касаюсь ладонью лба, поджимаю губы, намеренно отводя взгляд. Сашка шумно выдыхает, трет переносицу и, вытянув руку, сжимает мои скулы, довольно грубо поворачивая к себе.

– Не надо, – запинаюсь, начиная кашлять. Разжимает пальцы, отворачивается.

– Мне лучше уйти, – поднимаюсь на ноги, в спешке натягивая белье, платье.

Беру рваные колготки и, скомкав, бросаю в мусорную корзину. Приглаживаю растрепанные волосы, боковым зрением наблюдая за Дорониным. Он застегивает ремень, накидывая на плечи рубашку.

– Извини, – выдавливаю улыбку, – я пойду, – проскальзываю к двери, касаясь ручки, и Саша кладет свою ладонь поверх моих пальцев.

– Я провожу.

Мы спускаемся по лестнице. Молчим. Внизу Доронин подает мое пальто, сжимая плечи и целуя в затылок.

– Саш, – оборачиваюсь, но он останавливает, направляя лицом к выходу.

– Не надо, иди. Тебя отвезут.

Во дворе уже стоит машина. Я чувствую его прикосновения, легкие касания вдоль спины, к локтю, огибающие талию. Раскрытая ладонь ложится на мой живот, нос упирается в висок, и я на миг прикрываю глаза.

– Звони, если будет нужна помощь, – шепчет и резко отстраняется, так, будто и не касался никогда.

Сглатываю и, пошатнувшись, убираю за ухо прядь волос. Мне холодно, до ужаса холодно. Прощаться тяжело. Слишком тяжело. Возможно, я бы могла остаться, могла все вернуть, мы могли вернуть, но мне страшно. Я не хочу жить в страхе, не хочу бояться каждого шороха, не хочу думать о том, что однажды он просто не вернется.

Меня колотит от одной мысли, что мне придется пережить еще чью-то смерть, я не смогу. Просто не выдержу.

Моя ненависть еще не иссякла, она просто уснула, ей нужна была передышка, но сейчас, когда я оглянулась на звук каблуков и заметила женскую фигуру, она возродилась вновь.

Ненависть, ревность – они смешались воедино.

– Саш, я купила шубку, – яркая улыбка, – смот… – и окаменение.

Анфиска шумно втянула воздух, смотря прямо в мои глаза. Рука, в которой она держала пакет, дрогнула, и черный мех выпал на землю.

Как он мог? С ней? После всего… не обращая внимания на Мартынову, резко разворачиваюсь к Доронину, но на его лице ни единой эмоции.

– Два месяца, – облизываю губы, давясь смехом, – я думала, что сдохну, а ты был с ней? Боже! – улыбаюсь, широко, чувствуя вкус своих слез. – Ну ты и мразь, – стискиваю ворот его рубашки, – у тебя ребенок умер! Ребенок! – ору, срывая голос. – Как ты мог? Я тебя ненавижу, слышишь?! Ненавижу. Почему на его месте не оказался ты? Почему ты не сдох?

Кричу и, согнувшись пополам, приседаю к земле, сжимая пальцами виски. В моей голове это не укладывается, ничего из этого не укладывается. Он был с ней, трахался с другой бабой, пока я была в этой чертовой больнице. У него же горе, какое к черту горе?! Ему плевать. Всегда и на все было плевать.

– Марин, я… – Мартынова подает голос.

– Рот закрыла, – он даже не смотрит на нее, – и пошла вон.

Анф сглатывает, ее глаза бегают по мне, Доронину, она бросает пакеты и, звонко стуча каблуками, вылетает за высокий забор.

Выпрямляюсь, стараясь выдохнуть.

Доронин стоит, играя желваками, он напряжен. Глаза бешеные, но он даже не оправдывается, просто молчит. Смотрит, впивается в меня взглядом и молчит.

– Не стоило ее выгонять. Некрасиво как-то получилось, – касаюсь его плеча, – вот теперь точно все, – хлопаю по твердой груди и сажусь в машину.