Читать книгу Хамсин, или Одиссея Изи Резника - Марк Рабинович - Страница 3

…Мне весело ухмылялся Федор Гречухин, теперь уже не капитан, а майор. Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь особисту. На щеке майора краснел плохо зашитый старый шрам, которого раньше не было и я догадался, что Гречухин научился стрелять с левой.

– Какими судьбами, Федор Игнатьевич? – невозмутимо, как мне показалось, спросил я.

– Здорово, Изя. Интересуешься стратегическими секретами? Да не бледней ты так, шучу я. Этими секретами полны газеты.

– Рокоссовский? – догадался я

– Он самый.

Этим действительно были полны все газеты: и наша “Эстерейхише Цейтунг”, и британские, которые я должен был просматривать каждое утро, и местные. К нам в Вену с визитом, а по сути – с инспекцией, должен был прибыть из Польши Главнокомандующий Северной группой войск, маршал Рокоссовский. Интересно, ведь мне до сих пор не приходилось встречать маршалов Советского Союза, наверное потому, что у нас на фронте таких сказочных созданий не водилось. Правда однажды мне посчастливилось увидеть спину маршала Конева еще тогда, когда он был Верховным Комиссаром по Австрии.

– Нам бы с тобой, Изя, стоило отметить нашу встречу – весело говорил Гречухин —, Но боюсь сейчас не выйдет. Мы тут все стоим на ушах из-за этого визита. Впрочем, за мной не заржавеет. Пусть вот только весь этот шум уляжется и мы с тобой вспомним Полтаву.

Я знал майора еще капитаном, и, хотя наше знакомство закончилось на второй день его ранением, я успел понять, что особист весьма не прост. Поэтому, когда он попросил: "Проводи-ка ты меня до Особого Отдела, а то я боюсь тут у вас в Австрии заблудиться", я не стал задавать вопросов и молча вышел в коридор вслед за ним. К комнатам СМЕРШа он двигаться не собирался.

– Слушай меня, Резник, и слушай хорошо – сказал он свистящим шепотом – Может я сейчас и выдаю тебе государственную тайну, но ты же прикрывал мне спину там под Полтавой, а такое следует помнить. В общем, по плану у нашего пана маршала встречи с союзниками. Всего тебе знать не след, но только если будешь им переводить, то держи ухо востро и постарайся уж ни во что ни влипнуть. Большего не скажу, не проси!

И, сделав загадочное лицо, особист уверенно пошел в ту сторону, дорогу куда он якобы не знал. Спину я этому "волкодаву" прикрывал весьма оригинально, но не исключено, что он действительно испытывал ко мне симпатию, а может быть даже и чувство вины за то что использовал как живую приманку для диверсантов. В любом случае, его предупреждением пренебрегать не следовало.

– Старый фронтовой друг – вяло пробормотал я в ответ на вопрошающий взгляд Залесского.

– Ну-ну – неопределенно хмыкнул подполковник.

"Ну и друзья у тебя, Изя!" – без особых усилий читалось на его лице. Но тут же это лицо приобрело профессионально-озабоченное выражение.

– Нам тут пришла разнарядка – он строго поглядел мне в лицо и заговорил нарочито официальным голосом – Вы, Резник, будете прикреплены переводчиком к маршалу Рокоссовскому.

– Надолго, Серафим Викторович? – спросил я, припомнив туманные предостережения Гречухина.

– На все время его визита. Впрочем, встретят его без тебя, да и проводят наверное тоже. А ты завтра с утра будь любезен безвылазно сидеть здесь вплоть до особых распоряжений. И умоляю тебя, Изя, не опаздывай.

До обеда я не торопясь составил сводку по британским газетам, а потом считал трамваи за окном, дожидаясь обеда. Но пообедать в комендатуре мне не дал тот же Серафим Викторович, приказав немедленно идти в УСИА4, где требовалось срочно перевести что-то не то английское, не то австралийское.

– Там и пообедаешь – успокоил меня подполковник.

Я не слишком расстроился, потому что в УСИА столовая действительно была получше нашей, да к тому же при ней был магазин с субсидированными ценами, в котором можно было по дешевке купить пачку кофе для фрау Браницки.

– Пройдусь-ка и я с тобой – неожиданно заявил мой командир.

От Дворца Эпштейна до Траттнерхоф, где располагалось УСИА, можно дойти за четверть часа, да и то, если остановиться и взглянуть на давно уже восстановленный Хофбург, что мы и сделали.

– Красота-то какая, Изя – задумчиво произнес подполковник, глядя на колоннаду Нового Замка.

– У нас, в Ленинграде, есть не хуже – ревниво возразил я.

– Разумеется, разумеется – усмехнулся он, но вдруг, как будто вспомнив что-то, нахмурился – А ты знаешь, что с этого балкона Гитлер произнес речь сразу после Аншлюса.

Я про это не слышал и посмотрел на Залесского, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Вот представь – продолжил тот – Он стоит на балконе, еще не старый, не обрюзгший, энергичный и уверенный в себе. Он вспоминает хорошо забытый им венский говор и у него получается. Тогда он начинает бросать в толпу резкие, взволнованные фразы. И он говорит, говорит… А народ рукоплещет…

– Серафим Викторович, о чем это вы? – удивился я – Что нам сейчас тот Гитлер?

– Пойдем, Изя – хмуро сказал он – Пойдем, нас ждут.

Мы ускорили было шаг и тут он обернулся, пристально посмотрел на меня и сказал так тихо и пронзительно, что мне стало страшно:

– Ничего-то ты не понял, Изя. Я же не про Гитлера… Я про тех, кто стоял внизу. Всегда есть кто-нибудь на балконе… И всегда есть те, кто внизу. И те, что внизу рукоплещут, бездумно и радостно. Я сам это видел. А потом… Потом обычно бывает много крови.

Интересно, о каком это он балконе? Мне припомнился только балкон на Доме Кшесинской, с которого выступал Ленин. Наверное, Залесский подумал о том же, потому что он отвел глаза и мы двинулись дальше. Когда мы проходили мимо Чумной колонны, он снова остановился.

– Погоди, Изя, не несись так, подождут тебя эти контракты или что там у них – он задумался – Что-то я все не о том и не о том. Совсем другое я хотел тебе сказать.

Он снова замолк, похоже, не зная как продолжить. Я терпеливо ждал.

– Ты пойми, я ведь толком ничего не знаю, вот только не нравится мне этот визит маршала Рокоссовского. Сам не знаю почему, но не нравится. Так, слухи и дрязги, не люблю я это и не стал бы обращать внимания… Разве что… Не знаю как сказать тебе…

– Наверное, мне следует быть осторожнее? – вспомнил я Гречухина.

– Ох, Изя, боюсь этого будет недостаточно. Тут похоже замешана политика, а политика это всегда вначале грязь, а потом и кровь.

– Какая политика? – удивился я – Это же наше внутреннее дело.

Он посмотрел на меня, как наверное смотрят профессора на тупых, безнадежных студентов.

– Видишь ли, мой друг, политика бывает внешняя, а бывает и внутренняя, и последняя порой может оказаться еще омерзительнее первой. Когда речь идет о власти, то в ход идут все средства и горе тому, кто попадется между жерновами политики. Ведь там всегда грязь, а иногда и кровь. Борьба за уютное кресло стирает грань между коммунистами, социалистами, капиталистами или…

– Или фашистами – хмуро закончил я.

– Я этого не говорил – пожал плечами подполковник – Да и не важно это. Для тебя сейчас главное – не оказаться жертвой этих интриг. Тебе и так несладко досталось от этой войны.

Пожалуй, подполковник был пристрастен, ведь многим досталось много хуже меня. Я-то выжил под Нарвой и неплохо устроился потом переводчиком при НКО. Но Залесский имел ввиду совсем другое…