Читать книгу Жюстина, или Несчастья добродетели. Преступления любви, или Безумства страстей - Маркиз де Сад - Страница 3

Прежде чем продолжить повествование, нам представляется необходимым раскрыть нашим читателям некоторые обстоятельства. Даже наименее прозорливые из них, без сомнения, уже догадались, что кража у Жюстины была делом рук Де-рош. Но их, несомненно, удивит участие в этом предприятии Дюбура. Да, Дерош действовала по совету этого нечестивца.

– Она наша, если мы лишим ее всякой надежды, – сказал он сурово. – А мне надо, чтобы она стала нашей.

Ужиная с Дельмонс, Дюбур признался ей в этой проделке. Дельмонс, чей ум был весьма изощрен для таких вещей, сразу же загорелась. В результате они договорились, что Дельмонс устроит так, что те три месяца, во время которых ее муж будет пребывать в деревне, Жюстина станет жить у нее, а Дюбур с помощью Дельмонс попытается еще раз добиться полного успеха. А на случай очередной неудачи Дюбур задумал блестящую месть, с тем чтобы добродетель, как она того и заслуживает, снова оказалась униженной и оскорбленной. Что всегда и случается, добавил Дюбур, когда она пытается выйти с открытым забралом на бой против порока и преступлений. Так был составлен этот прелестный договор. Миллионер, как мы уже говорили, скрепил его, подписав своим семенем в глубине великолепного зада Дельмонс, и стороны немедленно приступили к его исполнению.

На следующее же утро Дельмонс не замедлила с визитом в дом Дерош.

– Вы меня очень заинтересовали вчера, дитя мое, – обратилась она к Жюстине, которую пригласили спуститься в салон хозяйки. – Я не представляла себе, что можно быть такой стойкой. Вы, ей-богу, просто ангел, спустившийся с небес для обращения грешных. В ваших глазах я до сих пор была распутницей, но, признаюсь вам, вы совершили в моей душе нечто такое, в чем я до сих пор не могу толком разобраться. Я готова разрыдаться на вашей груди, покаяться, стать добродетельной по вашему примеру. О Жюстина! Как ты нужна мне для моего исправления! Согласишься ли ты разделить со мною мое убежище? Я постоянно буду видеть тебя и тот пример, который будет все время перед моими глазами. Боже, как он поможет мне!

– Увы, мадам, – отвечала Жюстина. – Это не моя слабая душа служит вам помощью. Если вы действительно ощутили в себе желание перемениться, значит, вы услышали голос Высшего Существа. И это вы, мадам, скорее будете для меня примером, если этот голос будет постоянно звучать в вашей душе и вы до конца будете следовать его указаниям. Благодарю вас за приют, мне предлагаемый; если я смогу быть вам в чем-нибудь полезной, не поступаясь моими принципами, – приказывайте, мадам. Я к вашим услугам, мадам… Поверьте, я приложу все свои слабые силы к тому, чтобы отблагодарить вас самым достойным образом.

Во все время этого разговора Дерош, предупрежденная о замысле подруги, напрягала все свое самообладание, чтобы не засмеяться. Она тут же от души поздравила Жюстину с выпавшим на ее долю счастьем, помогла собрать небогатый скарб девушки, и новая пара отъехала к новому месту пребывания нашей героини.

Особняк госпожи Дельмонс был великолепен: лакеи, горничные, огромное количество прочих слуг, лошади, прекрасная меблировка – все это сказало Жюстине, что она переехала к одной из самых роскошных женщин Парижа.

– Мне пока неудобно, – начала Дельмонс, как только они прибыли, – предложить вам первые роли в моем доме: старые слуги могут обидеться. Но вы обязательно и очень скоро, мой ангел, займете хорошее место, а пока даже на месте младшего офицера вы, будьте уверены, станете самой уважаемой в моей роте.

– О мадам, – отвечала Жюстина, – я так счастлива найти приют в вашем доме и буду делать все, что вы прикажете.

– Вы будете надзирать за моей туалетной. На вас будет лежать забота о соблюдении чистоты в этой комнате, и, если вы отличитесь, через год я сделаю вас своей третьей горничной.

– Мадам, – сказала весьма сконфуженная Жюстина, – я не предполагала…

– О да! Я вижу. Гордыня – это не та добродетель, которую я ожидала в вас встретить…

– Ах, вы правы, мадам: смирение – это первейшее качество души. Во всяком случае, в моем понимании. Прикажите, чтобы мне разъяснили мои обязанности, и не сомневайтесь, что я буду их исполнять неукоснительно.

– А я вам сейчас все объясню сама, голубушка, – И с этими словами госпожа Дельмонс увлекла Жюстину в глубину своего будуара. Там, за стеклянной нишей, располагались две небольшие комнаты.

– Вот то, что поручено вашим заботам, – продолжала она, открывая двери первой из них. – Здесь только ванна и биде, наполнять и опорожнять их – несложно. А вот – другая. – И Дельмонс открыла вторую дверь. – Здесь подробности менее почтенные. Вы видите, что под этим стулом помещается судно; здесь есть и место, оборудованное по-английски, но я предпочитаю это седалище. Ну и вот еще сосуды для более мелких нужд… Ты угадала, они тоже подчиняются тебе. Есть еще одна вещь весьма деликатная, должна тебя предупредить; я понимаю, как это трудно, но я никак не могу обходиться иначе.

– О чем идет речь, мадам?

– Дело в том, что всегда, когда я… Нет, остальное, дитя мое, я скажу тебе на ушко: благопристойные люди всегда краснеют, когда говорят о таких предметах. Надо будет ватой, которую ты возьмешь из этого ящичка, подтирать… ну убирать, очищать те следы, которые остаются после некоторых необходимых отправлений.

– О, как! Я сама, мадам?

– Да, ты, собственноручно. Твоя предшественница выполняла это необычайно ловко, но я так уважаю тебя, ты так невинна, что будешь делать это только рукой.

– А как же это делала моя предшественница?

– Своим языком…

– Ох, мадам…

– Милочка, я понимаю, что это уж слишком для тебя. Вот куда заводит нас роскошь, изнеженность, забвение всех своих общественных обязанностей! Мы привыкаем смотреть на все, что нас окружает, как на вещи, предназначенные для всяческого нашего услаждения. Тысячи ливров ренты приводят нас к самым последним ступеням распущенности, но теперь я исправлюсь… Я обращаюсь в истинную веру! И твой высочайший пример укрепляет меня в этом решении… Вы будете кормиться вместе с моими женщинами, будете получать сто экю в год, устраивает вас это?

– Мадам, – ответила Жюстина, – несчастье никогда не торгуется, оно соглашается на все, что ему предлагают. Но признательность зависит и от рода службы, которая предложена, и от той манеры, с которой эту службу предлагают.

– О, всем этим вы будете довольны, Жюстина, клянусь вам, – успокоила Дельмонс. – Есть у меня, однако, привычки, от которых, умоляю вас, не заставляйте меня отказываться… Ах, я же забыла показать вам вашу комнату. Она сразу же за этими двумя кабинетиками, но прочно от них отделена… Взгляните… Настоящая крепость… А какая кровать… вот мой звонок, если вы понадобитесь. Ну вот, моя радость, я оставляю вас в ваших владениях и удаляюсь, поздравляя себя с тем, что могу хоть чем-то быть для вас полезной.

Оставшись одна, Жюстина не могла удержаться от слез. Она ясно увидела унизительность своего положения. «Как, – произнесла она про себя, – эта женщина, позвавшая меня к себе как будто бы из уважения к моим достоинствам, могла предложить мне столь унизительное занятие, даже не заметив, как это оскорбительно для меня. Еще бы! Она ведь настолько выше меня! О Мать-Природа, почему равенство не царствует среди людей?!»

Жюстину позвали к столу. Она познакомилась со своими тремя компаньонками. Все три были сущими ангелами небесными. Вечером она приступила к своим почетным обязанностям: сначала туалет, затем биде. Жюстина брала губку, смачивала, мыла, вытирала, и все это в полном молчании: казалось, что достоинство графини Дельмонс будет скомпрометировано беседой со служанкой. Впрочем, возможно, что госпожа молчала, чтобы не выдать тайных намерений относительно своей скромной рабыни.

Однако наблюдательной и сообразительной сиротке не потребовалось долгого времени, чтобы убедиться, что примеры добродетели еще не оказали никакого благотворного влияния на ее достойную хозяйку. Пользуясь отсутствием супруга, она предавалась развлечениям без всякой предосторожности. Оргии, происходившие в роскошном будуаре по соседству с комнатками, вверенными попечению Жюстины, доказали ей, сколь неискренним было обращение мадам Дельмонс в новую веру. Однажды трое молодых людей ворвались в эти кабинетики чистоты и приступили к Жюстине с недвусмысленными намерениями. Бедняжка подняла крик, но никто не пришел к ней на помощь… В конце концов она решила, что придется отказаться от гостеприимства госпожи Дельмонс, но не сразу, а спустя несколько дней.

И вот как-то Жюстине послышался за стеной, в будуаре, голос Дюбура. Она прислушалась: несомненно, это был он. Однако предпринятые заговорщиками предосторожности были столь надежны, что Жюстине так и не раскрылись тайные намерения ее хозяйки и престарелого сластолюбца. Завеса осталась опущенной.

Около двух месяцев прожила Жюстина таким образом, столь же спокойно, сколь и монотонно в этом доме, пока огонь, пожиравший госпожу Дельмонс, не вырвался наружу. Однажды вечером Дельмонс, разгоряченная вином и скабрезными шутками, вошла в уборную. Тон ее был не столь серьезен, как обычно.

– Жюстина, – сказала она, – место моей третьей горничной скоро освободится. Моя Сюзанна влюбилась в одного из наших лакеев, я решила их поженить. Но, дитя мое, на этом месте мне потребуются от тебя услуги, может быть, несколько противоречащие твоему воспитанию…

– О чем вы говорите, мадам?..

– Нам надо будет спать вместе, надо будет, чтобы ты меня ласкала…

– Как, мадам, это и есть ваша новая добродетель?

– Так ты еще не отказалась от этих химер, дурочка!

– Химеры, мадам? Добродетель – это химеры?

– Разумеется, мой ангел, и притом самые чудовищные и смешные. Добродетель, религия – это рамки приличия для простаков, над которыми смеются философы и играючи переступают их. Веление нашей натуры, зов природы – вот единственные законы, которые должны править нами, и если они противоречат добродетели, тем хуже для нее! Я думала, что смогу победить ту страстную любовь, которую ты внушила мне, я думала, что твое присутствие успокоит меня, погасит огонь, который зажгли в моем сердце твои глаза. Если я унизила тебя теми обязанностями, которые на тебя взвалила, то лишь потому, что мне было необычайно приятно, мне было радостно показываться тебе обнаженной. Но твоя бесчувственность возмутила меня, я больше не могу заглушить в себе голос страсти, его необходимо услышать и откликнуться на него. И я хочу добиться этого любой ценой. Идем со мною, счастье мое!

И, превозмогая сопротивление Жюстины, Дельмонс втащила ее в свой будуар. Ничем не пренебрегла соблазнительница, чтобы сломить упорство своей жертвы: подарки, щедрые посулы, неимоверная лесть – все было пущено в ход, и все напрасно. Дельмонс поняла, что предрассудки добродетели даже в столь юной девице могут выдержать все соблазны порока. И тогда обольстительница уступила место мегере. Похоть, как это часто бывает, обернулась жестокостью.

– А, негодница, – закричала Дельмонс, – так я силой добьюсь от тебя того, что ты не хочешь дать добром!

Она дернула звонок, и тотчас в спальне появились две ее горничные: они были заранее предупреждены. Покорные рабы фантазий своей госпожи, они уже давно привыкли безропотно служить ей. Обнаженные, с распущенными волосами, все три женщины походили на вакханок Схватив Жюстину, они быстро раздели ее донага, и в то время, как обе служанки осыпали нечистыми ласками свою хозяйку, та, пав на колени перед алтарем наслаждений, забыв о всяком стыде, делала все, чтобы стыдливость бежала перед лицом разъяренного распутства. О ужас! О бесстыдство! Она вылизывала Жюстину, запустив одновременно свой палец в задний проход девочки. Одной из служанок было приказано щекотать нежный клитор, другая ласкала розы, едва расцветшие на груди юного создания. Но природа еще ничего не говорила наивному сердцу нашей прелестной сиротки. Бесчувственная ко всем изощренным уловкам мастериц сладострастия, она отвечала на их усилия только стенаниями и слезами. Тогда позиции изменились: бесстыдница Дельмонс села верхом на Жюстину, прижав к невинным устам свои нижние губы, одна из горничных обрабатывала пальцами свою хозяйку и спереди и сзади, а другая продолжала осквернять Жюстину. Прелестное ее личико было залито сразу двумя потоками – собственными слезами и тем, что вылилось из недр Дельмонс, которая излилась так, что ей мог позавидовать любой мужчина. Но ничто не могло возбудить Жюстину, все только отталкивало и вселяло ужас. Взбешенная Дельмонс схватила Жюстину за волосы, бросила ее в комнату и заперла там – несколько дней предстояло провести Жюстине на хлебе и воде.

Однако, помышляя до сих пор только об удовлетворении своей страсти, госпожа Дельмонс почти совсем упустила из виду то, о чем было условлено с Дюбуром, а тот, казалось, всецело занятый новыми беспутствами, тоже забыл об их договоренности.

Надежда на отмщение заставила Дельмонс вспомнить о своих обещаниях – ведь у несчастной Жюстины есть еще один враг, над ней довлеет еще одна угроза.

Последующий рассказ позволит нам показать, что было задумано этими двумя злодеями.

Через неделю Дельмонс вернула Жюстине свободу.

– Приступайте к своим обязанностям, – холодно бросила она ей. – И если вы будете хорошо себя вести, может быть, прощу вас.

– Мадам, – отвечала Жюстина, – мне бы очень хотелось, чтобы вы подыскали кого-нибудь на мое место: я вижу, что я совсем не то, что вам нужно. Я бы удовлетворилась и менее доходной службой, только бы она не претила моим взглядам.

– Мне надо об этом подумать… Подождите еще две недели, и если вы не перемените своего желания, я найду вам замену.

Жюстина приняла это предложение, и все, казалось, успокоилось.

Дней за пять до условленного срока Дельмонс попросила Жюстину зайти в ее будуар.

– Не пугайтесь, мадемуазель, – добавила она, видя замешательство Жюстины. – У меня нет никакого желания вторично любоваться вашими слезами. Я зову вас просто потому, что нуждаюсь в ваших услугах горничной. Именно я, а не кто-нибудь другой.

Каково же было удивление Жюстины, когда, войдя в будуар, она увидела Дюбура! Дюбур нагишом наслаждался ласками двух служанок Дельмонс. Что могла подумать Жюстина, когда раздался звук запираемого замка, а лица, слова и жесты тех, с кем ей предстояло иметь дело, объяснили ей, что ее ждут новые несчастья.

Жюстина бросилась к ногам страшной женщины.

– О мадам! Какую еще ловушку вы приготовили мне? Может ли госпожа так злоупотреблять доверчивостью и беспомощностью своей служанки? О, какой ужас, великий Боже! Как же можно попирать все законы, божеские и человеческие!

– Давайте-ка побыстрей! Сейчас мы обо всем договоримся, – быстро проговорил Дюбур, освобождаясь из объятий красавиц и прижимая свой мерзкий рот к свежайшим устам невинности. Жюстина с отвращением отпрянула.

– Да, да, – продолжал он. – Ты сейчас увидишь и не такие преступления, но на этот раз тебе ничто не поможет.

В то же мгновение две вакханки схватили Жюстину, и вот она уже обнажена и, кажется, приготовлена удовлетворить все грязные желания престарелого финансиста. Дюбур, будучи уверен, что на этот раз он воспользуется невинностью Жюс-тины, из двух возможностей – спереди или сзади – выбрал первую. Поэтому Жюстину разложили перед ним в соответствующей позе – на спине. Злодей приблизился, сама Дель-монс держала его меч в своих руках, готовясь вонзить его в приготовленную жертву. Но Дюбур, большой любитель деталей, захотел в качестве прелюдии исполнить кое-какие вещицы из набора тех прихотливых выдумок, в которых так нуждались его ужасающие чувства. Страстный обожатель зада, он хотел им полюбоваться вначале, тем более таким обворожительным, как зад Жюстины. Ему предоставили ее попку. Он похлопал по ней несколько раз, потом, когда жертву снова перевернули на спину, перешел к пощечинам. Затем он грубо потрепал лобок, ущипнул соски и, как в трех соснах заблудившись в трех красавицах, захотел и их подвергнуть таким же процедурам. Одна из служанок была особенно хороша: высокая, семнадцатилетняя, ангелоподобная девица, она произвела на старика невероятное впечатление. К несчастью, его во время всех этих прелюдий так усиленно возбуждали, что – увы! – история первого сеанса повторилась. Дюбур был готов уже кинуться на Жюстину хорошо смазанная дорога была открыта, но средства продвижения истощались по мере того, как испарялся ликер, хранившийся в погребах. Струя брызнула, и Дюбур уже не мог продолжать движение по предназначенному пути.

– Будь все проклято, черт побери! – закричал он, осыпая Жюстину пощечинами и тумаками, марая ее раскрытые перед ним прелести своим мутным соком. – Чертова девка, опять у меня ничего не вышло!

– Не отчаивайся, Дюбур. – Дельмонс принялась успокаивать старика. – Кто бы ни помогал этой гадючке, Бог или дьявол, он не останется победителем. Она в конце концов уступит. Восстанови свои силы, у меня здесь есть кое-что.

И между тем она, натирая ему ядра снадобьем, целительная сила которого ей была хорошо известна, распорядилась подать пряный острый бульон, также хорошо ей знакомый. Кус-лугам медицины присоединились новые усилия все трех женщин: мошенницы не пренебрегли ничем. Похоть подсказывала им все новые уловки, ни одной фантазии они не забыли, ни одной страстью не побрезговали. Одновременно и жертвы, и жрицы этого нечестивого культа, они использовали все, что было в их распоряжении: и восхитительную наготу Жюс-тины, и ее слезы, и ее стенания. Все это являло собой чрезвычайно возбудительную сцену, и Дюбур восстал из праха. Дю-бур вновь приблизился к объекту своих вожделений. Так как при приступе он атаковал Жюстину спереди, то и сейчас ее повернули к нему надлежащей, как думали, стороной.

– Нет, нет, – закричал развратный старик, – подайте-ка мне зад! Эта чертова дыра спереди приносит мне несчастья. Я ее ненавижу, меня толкнул к ней лишь соблазн девственницы, но натуру не победишь. Подавайте мне теперь попку, подружки мои, только в попку я хочу ее испробовать.

Очаровательные округлости Жюстины были тотчас же предоставлены ему. Сластолюбец начал с таких поцелуев, что сразу стало понятно, какой именно части женского тела он отдает решительное предпочтение. Дельмонс же, в то время как ее приспешницы раздвигают ягодицы Жюстины, продолжает управлять орудием Дюбура искусной рукой. Первые же удары вырвали из уст Жюстины страдальческий вопль. Ее судорожные движения мешают дальнейшим шагам. Дюбур намерен повторить натиск. Насмерть перепуганная Жюстина находит в себе столько силы и ловкости, что ей удается вырваться из удерживающих ее рук и спрятаться под кроватью. Укрывшись там, как в осажденной крепости, наша героиня дает понять, что ни угрозами, ни посулами ее оттуда не выманить, что она скорее согласится умереть, чем капитулировать. Рассвирепевший Дюбур пытается достать ее тростью. Жюстина, извиваясь как угорь, ускользает от ударов.

– Ее надо прикончить, – заявляет Дюбур, – вышибем дно у кровати и задушим ее матрацами.

Сама Природа помешала исполнению этого ужасного замысла. Произнося эти слова, Дюбур продолжал теребить и встряхивать свой член, а свободная рука блуждала налево и направо по тем прелестям, что по-прежнему оставались в его владении. В конце концов он еле успел донести свой пыл до зада упомянутой нами семнадцатилетней красотки и погрузиться туда. Таким образом, бедная Жюстина теперь могла надеяться на передышку хотя бы до конца ночи. Все же она поостереглась покинуть убежище, пока не убедилась, что проклятого Дюбура больше нет в будуаре. Приготовившись вернуться в свою комнату, она вновь и вновь умоляла свою госпожу позволить ей оставить дом, где ее добродетели грозит ежеминутная опасность. Раздосадованная Дельмонс ответила на эти просьбы презрительным молчанием. Но в конце концов Жюстина, несколько успокоенная товарками по дому, вернулась к своим обязанностям, не думая совершенно о том, что ее вина в глазах двух негодяев столь велика, что на ее голову непременно обрушится ужасная месть.

Госпожа Дельмонс имела обыкновение, находясь в уборной, класть на шифоньер свои богатые, украшенные алмазами часы. Порою случалось, что она забывала их там, и Жюстина тотчас же исправно приносила их владелице. Через три дня после описанных нами событий часы госпожи Дельмонс исчезли бесследно. Допросили Жюстину. Ей не в чем было себя упрекнуть; она сказала, что, обнаруживая забытые часы, она всегда возвращала их хозяйке. Дельмонс не произнесла ни слова, но назавтра вечером прилегшая отдохнуть на свою кровать Жюстина услышала, как распахивается дверь в ее комнату. Небо праведное! Перед Жюстиной предстала госпожа Дельмонс, а за ней виднелись фигуры полицейского комиссара и нескольких стражников.

– Исполняйте свой долг, сударь, – произнесла Дельмонс. – Эта несчастная украла мои часы. Вы найдете их спрятанными или на ней, или в ее комнате.

– Я вас обокрала, мадам? – Жюстина в смятении вскочила с кровати. – Вам ли не знать мою честность?

И в это мгновение, бросив взгляд на людей, вошедших вслед за комиссаром в ее комнату, она с ужасом признает в одном из них переодетого Дюбура. Этому ненасытному сластолюбцу мало было мерзости уже содеянного: он пришел, чтобы насладиться успехом своего замысла, зрелищем полной гибели своей жертвы, прочесть выражение отчаяния и безысходности на ее лице. Изощренность отвратительна, но она весьма радует испорченные сердца.

«Я погибла», – подумала Жюстина при этом открытии. Она хочет говорить еще, но ее не слушают. Обыск был произведен, часы были обнаружены: Дюбур, сам положивший их туда, вполголоса посоветовал комиссару приподнять тюфяк Жюс-тины.

Столь явную улику опровергать было нечем. Жюстину схватили. Дюбур самолично связал ее. Порок терзает грубыми веревками руки чистоты и невинности. Скажем даже, что, производя эти действия, злодей имел наглость прижать эти руки к застежке своих штанов, дабы они почувствовали, как возбуждающе подействовала на него эта дикая сцена.

Наконец, не слушая никаких жалоб, Жюстину бросают в фиакр. Дюбур и его камердинер, также переряженный в стражника, занимают места рядом с нею, чтобы везти ее в тюрьму, где скорее приличествовало бы находиться самим этим чудовищам. Дюбур, как только оказался в экипаже, задумал осуществить еще одно преступление. Камердинер крепко держал Жюстину. В одну минуту ей задрали юбку, оглядели, ощупали, обцеловали повсюду. Но Природа, к счастью, не дала распалившемуся развратнику успешно завершить свой замысел: снова возлияния оросили лишь преддверие алтаря, а донести сосуд до жертвенника не удалось. Экипаж прибывает к месту, останавливается. Жюстину выводят, и воплощенная невинность оказывается в тюрьме, доставленная туда как самая последняя воровка.

Процессы над бедняками, не имеющими ни состояния, ни покровителей, быстро совершаются в стране, где полагают, что честность несовместима с нищетой.

Все попытки оправдаться были напрасны. Вряд ли и самый искусный адвокат сумел бы защитить ее перед этим судом: у госпожи пропали часы, они были найдены в комнате служанки, стало быть, служанка их и украла. Жюстина перечислила все соблазны, все случаи покушений на ее честь, говорила о маскараде Дюбура, о его поведении по дороге в тюрьму – все напрасно! Все принималось за обычную изворотливость преступницы. Ей возразили, что господин Дюбур и госпожа Дельмонс – люди почтенные и на подобные поступки не способны.

Жюстину отправили в Консьержери, где ей предстояло провести оставшиеся дни, расплачиваясь за отказ участвовать в мерзостях. Спасти ее было суждено новому преступлению.

Провидению было угодно, чтобы, по крайней мере однажды, преступление послужило на пользу добродетели, уберегло ее от пропасти, уготованной ей коварством одних и равнодушием других.

Жюстина разразилась горькими сетованиями, жалобами на мошенников, погубивших ее. Но ее проклятия не обрушили гнева небесного на их головы, напротив, они благоденствовали. Дельмонс вскоре унаследовала от своего умершего на островах дядюшки ренту в пятьдесят тысяч ливров, а Дюбур, получив от правительства выгодную должность, увеличил свой ежегодный доход до четырех тысяч франков.

Стало быть, благополучие вполне может уживаться с преступлением; стало быть, в гнезде самых страшных пороков может поселиться то, что люди называют счастьем. Сколько примеров этой печальной истины нам еще предстоит узнать!..