Читать книгу История ислама: Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон - Страница 84

По этой традиции, халиф являлся ведущей фигурой, преемником Великого царя Иранской империи, вблизи столицы которой был выстроен Багдад. Он даже должен был обладать определенной религиозной аурой, чуждой духу шариата в представлении улемов, но близкой к духу эпохи Сасанидов. Когда к халифу обращались как к «тени Бога на земле» – а к нему именно так и обращались, – у улемов это вызывало сильнейший шок. Сасанидский монарх, стоявший на вершине предопределенного Богом аристократического общества зороастрийской традиции, считался особым инструментом божественной воли. Его наделяли священным божественным ореолом, мистической аурой, в которой проявлялись власть и сила Бога. Шариатский ислам с его эгалитарным упором на то, что все мужчины равны пред Богом, не мог мириться с подобной фигурой. И все же придворные круги были склонны наделять сходными свойствами и халифа, но при этом ограничивались более скромным лексиконом, не предполагавшим какое-либо божественное происхождение.

В наши дни, когда представительная демократия считается единственным правильным принципом управления государством, монархический идеал можно истолковать неверно. Слишком охотно мы клеим на него пренебрежительный ярлык «восточного деспотизма». Иногда мы с удивлением обнаруживаем, что большинство мудрецов – как в христианском, так и в исламском мире – во все времена, вплоть до недавнего, считали монархию наилучшей формой управления.

На самом деле до наступления эпохи Нового времени сильная монархия в целом была самой удобной формой государственного управления в любом аграрном обществе. В очень маленьких государствах, состоявших из города и его ближайших окрестностей, где большинство людей могли знать друг друга в лицо, существовали самые разные жизнеспособные формы муниципального управления: единоличное или коллективное (группой лиц), олигархическое или посредством народного собрания. Но как только государство приобретало более или менее значительные размеры (кроме тех редких случаев, когда создавалась устойчивая федерация автономных муниципалитетов), монархия казалась единственной подходящей альтернативой олигархии алчных военных. Монархия стала общепризнанным политическим идеалом. Поэтому, даже когда (как часто случалось) центральная монархия слишком ослабевала, чтобы выполнять свои функции, олигархи сохраняли элементы монархии хотя бы для видимости, пользуясь ею в своих личных интересах[103].

Принцип монархии состоял в том, чтобы наделить одного человека в обществе беспристрастной верховной властью – сделать его настолько привилегированным, чтобы никто и не надеялся сравняться с ним, и его интересы больше не сталкивались с интересами других индивидуумов, а объединились с интересами всего общества, от процветания которого он неизбежно выигрывал независимо от того, как складывалась судьба отдельных его членов. Его власть должна была быть абсолютной – такой, перед которой богатые и знатные были бы так же беззащитны, как простой люд. Он обязан был уметь принимать безапелляционные решения в опасных спорах власть имущих и не должен был игнорировать тех, кто выступал в защиту бедняков. Китайцы и арабы, индийцы и жители Запада – все наперебой рассказывали о том, как по первому же стуку (или звонку) просителя в двери монаршего дворца тут же появлялся властелин, чтобы восстановить справедливость. Действительность, разумеется, была менее романтичной, но не радикально отличалась от легенды. Такой монарх мог быть просто судом последней инстанции; но монархия была тем эффективнее, чем больше вся административная деятельность государства сосредотачивалась в руках непосредственно подчиненных монарха, его верных соратников, чья власть полностью зависела от него. Достоинства монархии повышала бюрократия. В идеале на подобную власть смотрели как на высшую гарантию равенства и справедливости для рядовых подданных – единственное средство компенсировать естественное стремление общества к неравенству и наличию привилегий.

Задолго до эпохи Сасанидов (как минимум со времен династии Ахеменидов Дария и Ксеркса) семитские и иранские народы формировали собственную традицию абсолютной монархии, которая стала основой общественного строя империи Сасанидов. Сасанидскому обществу более четырех веков удавалось сохранять свое процветание и блюсти человеческое достоинство при единой правящей династии. Те, кто верил в монархический идеал, говорили об этом обществе как о воплощении социального порядка, стабильности и даже справедливого отношения к каждому человеку. Его принципы брались за политические аксиомы. Во-первых, монархия должна быть универсальной, по крайней мере, должна охватывать все цивилизованные страны в своей части света, в которых может возникнуть конкурентоспособный режим – только при подобной повсеместности возможно обеспечить мир между различными городами и народами. Во-вторых, личность монарха должна быть недосягаемой для чьих-либо советов или критики (lese majeste[104]). Его, разумеется, могут обязывать к тем или иным поступкам законы и обычаи предков, но ничье иное мнение: ни отдельного подданного, ни какой-либо группы – не должно влиять на него. Только так он сможет выражать гнев и милость беспристрастно по отношению ко всем подданным, абсолютно равным пред его лицом. Наконец, монарха должны окружать профессиональные служащие-аристократы, возглавляющие бюрократию, которые (сами всецело находясь во власти правителя), в свою очередь, занимают достаточно высокое положение в обществе, чтобы управлять относительно беспристрастно и с достоинством. Идеальным монархом-Сасанидом представлялся все же Ануширван, воплощавший в себе справедливость и милосердие по отношению к простому народу, которые лишь подчеркивали его высочайший статус. И Ануширвану помогал мудрейший из министров, аристократ и глава бюрократии Бузургмихр, ставший образцом мудрости для всех великих визирей.

Но если эту личную позицию монарха требовалось чем-то подкрепить, как и позицию ведущих придворных, ее подкрепляла модель поведения, при которой монарха отделяла от всех остальных подданных огромная психологическая пропасть – такая же, какая отделяла королевский двор от жизни рядовых людей. Все хорошо знали, что на самом деле правитель – такой же человек, как и все. Он был лишь шестью футами плоти, с присущими любому человеку страстями, и ни о какой недоступности не могло быть и речи. То же касалось и его придворных. Соответственно, сасанидский монарх был огражден от несанкционированного доступа и окружен помпой величия. Теперь то же происходило с халифом, который из простого предводителя равных себе правоверных был превращен в возвышенную фигуру из далекого мира величия и роскоши, огражденную ото всех сложным придворным этикетом, и любому его небрежно брошенному слову надлежало повиноваться, как религиозному закону. Придворный этикет Багдада сознательно создавался по образцу сасанидского двора, и его социальное воздействие было по сути таким же.

Лишь наиболее привилегированные обычно имели возможность говорить с халифом-Аббаси-дом. Попасть к нему можно было, только пройдя всю лестницу инстанций и в строгом соответствии с официальным ритуалом, включавшим целование земли перед его ногами. Этот этикет, подразумевавший явное самоуничижение подданного перед халифом, вызывал особенный гнев улемов и всех набожных мусульман. Поклоняться следовало только Богу. К халифу же, как к обычному человеку, надо было обращаться в той же простой манере, какая предписана шариатом для всех остальных людей. Как выясняется из некоторых хадисов, так обращались к самому Пророку, а кто такой халиф в сравнении с ним?

Наконец, в качестве символа его власти рядом всегда стоял палач, готовый убить даже самых высокопоставленных особ по одному только слову монарха. С точки зрения шариата с его упором на личное достоинство и тщательно охраняемое право на судебное разбирательство в соответствии с законами Аллаха, скорые расправы халифа были самой что ни на есть гнусностью. С точки зрения абсолютистов они являлись главным способом разрубить гордиев узел привилегии. Как в случае с мусадара (штрафованием уволенных чиновников и пытками с целью взыскать оплату), жертвами скорых расправ обычно становились только те, кто по доброй воле часто появлялся при дворе, наслаждался его роскошью и в то же время осознанно злоупотреблял его возможностями. Считалось, что высочайшие санкции подобных наказаний таким образом гарантировали мир и спокойствие широким массам.

Подобные нравы, очевидно, противоречили человеческим идеалам свободных арабов-кочевников и надеждам религиозных мусульман. Более ранние их проявления послужили одной из причин подрыва доверия привилегированных арабов к Марванидам, даже несмотря на то что новообращенные мусульмане и их потомки ненавидели эту династию за ее арабизм. И все же даже в разгар Третьей фитны Марван II на контролируемых им частях империи сделал бюрократическую организацию еще более жесткой, а с ней – и абсолютизм халифата. Когда Аббасиды победили, власть привилегированных арабов уже значительно ослабла.

Аббасидский дворец-крепость Ухайдир, Ирак. Современное фото

Вопреки религиозным идеалам был открыт путь для откровенного воссоздания государства в соответствии со старыми абсолютистскими гражданскими идеалами данного региона. Первые Аббасиды завершали работу, начатую и уже частично выполненную Абд-аль-Маликом и Хишамом. В аль-Мансуре все общество увидело своего непосредственного правителя; арабские семьи образовали лишь один привилегированный элемент из многих, и халифы занимали среди них такое же высокое положение, как среди всех остальных.