Читать книгу Политический человек. Социальные основания политики - Мартин Липсет - Страница 29

Классическим примером революционной фашистской партии служит, конечно же, национал-социалистическая рабочая партия Германии (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei – NSDAP), которую возглавлял Адольф Гитлер. Для марксистских аналитиков эта партия была представителем последней стадии капитализма – партией, которая завоевала власть, дабы поддержать шатающиеся институты капитализма. Так как нацисты пришли к власти перед наступлением эры регулярных опросов общественного мнения, то для локализации их социальной базы мы вынуждены положиться на сведения о результатах всеобщего голосования на многочисленных выборах. Если классический фашизм обращается в значительной степени к тем же самым элементам, что и движения, которые поддерживали либерализм, то именно те, кто ранее являлись сторонниками либерализма, должны были бы обеспечить поддержку и нацистам. Взгляд на статистические данные о всеобщих выборах, проходивших в Германском рейхе за период с 1928 по 1933 г., кажется, подтверждает эту точку зрения (см. табл. I).

Хотя такого рода таблица скрывает изменения, вносимые лицами, которые идут против общей статистической тенденции, некоторые разумные выводы на сей счет все-таки могут быть сделаны. По мере того как сила нацистов росла, либеральные партии буржуазного центра, базирующиеся на менее традиционалистских элементах немецкого общества – в первую очередь на мелких бизнесменах, служащих и работниках умственного труда, – неумолимо двигались к полному краху. В период между 1928 и 1932 гг. эти партии потеряли почти 80 % своих избирателей, и их доля в суммарном количестве голосов сократилась от одной четверти до менее чем 3 %. Единственной центристской партией, сохранившей свою долю электората, была партия католического центра, поддержка которой подкреплялась религиозной преданностью ее адептов. Марксистские партии, т. е. социалисты и коммунисты, потеряли приблизительно одну десятую общей процентной доли своей поддержки, хотя суммарное голосование за них сократилось лишь незначительно. Уровень пропорциональной поддержки консерваторов снизился примерно на 40 % – намного меньше, чем указанный показатель у более либеральных партий среднего класса.

Внимательное наблюдение за сдвигами, происходившими среди немарксистских и некатолических партий, говорит о том, что нацисты получили наиболее солидную прибавку голосов за счет различных либеральных партий среднего класса – бывших бастионов Веймарской республики. Среди этих партий самые тяжелые потери понесла Wirtschaftspartei (Экономическая партия), представлявшая прежде всего интересы мелких бизнесменов, кустарей и ремесленников[219]. Действовавшая на правом фланге националистическая противница Веймарской республики, Немецкая национальная народная партия (Deutschnationale Volkspartei, DNVP), была единственной из немарксистских и некатолических партий, которая сохранила более половины своей доли голосов, набранных во время всеобщего голосования 1928 г.

Таблица I

Доли суммарного количества голосов, полученные разными германскими партиями в 1928–1933 гг., и процентная доля от голосов 1928 г., сохранившаяся на последних свободных выборах 1932 г.^#, %

Доля суммарного количества голосов,%

^# Основные данные приводятся в работе Samuel Pratt, The Social Basis of Nazism and Communism in Urban Germany (M. A. Тhesis, Dept. of Sociology, Michigan State University, 1948), pp. 29, 30. Те же данные представлены и проанализированы в работе Karl D. Bracher, Die Auflösung der Weimarer Republik (Stuttgart und Dusseldorf: Ring Verlag, 1954), pp. 86—106. Выборы 1933 г. были проведены после того, как Гитлер уже более месяца занимал пост канцлера.

^## Wirtschaftspartei (Экономическая партия) не выставляла никаких кандидатов на выборах 1933 г.

Наибольшее сокращение количества голосов, поданных за консерваторов, наблюдалось главным образом в избирательных округах, расположенных близ восточной границы Германии. Доля голосов, полученных немецкой национальной народной партией, уменьшилась в промежутке между 1928 и 1932 гг. на 50 % или даже более в десяти из тридцати пяти избирательных округов на территории Германии. Семь из этих десяти округов принадлежали к числу приграничных областей, включая каждый из регионов, которые выходили на польский коридор[220], а также землю Шлезвиг-Гольштейн, выходившую на северную границу Германии. Поскольку указанная партия была и самым консервативным, и самым националистическим – до появления нацистов – оппонентом Версальского договора, эти данные говорят о том, что нацисты существеннее всего ослабили позиции консерваторов в тех регионах, где национализм был наибольшим источником силы последних, в то время как консерваторы сохранили большинство своих избирателей на территориях, которые не пострадали так уж напрямую от наложенных Версалем санкций в виде аннексий и контрибуций и в которых – это можно аргументированно доказать – основные лозунги указанной партии носили в большей мере консервативный, чем националистический характер. Германско-американский социолог Рудольф Хеберле в своем детальном исследовании моделей голосования в Шлезвиг-Гольштейне продемонстрировал, что консерваторы потеряли поддержку тех владельцев мелкой собственности, как городских, так и сельских, чьи двойники-аналоги в далеких от пограничья областях были чаще всего либералами, в то время как поддержку верхних слоев консерваторов они все-таки сохранили[221].

Некоторые дополнительные косвенные свидетельства того, что нацисты обращались вовсе не к тем же самым источникам электоральной поддержки, что и традиционные немецкие правые партии, можно также обнаружить в данных о голосовании мужчин и женщин. В Германии 1920-х и 1930-х годов наблюдалась следующая картина: чем более консервативной или религиозной была партия, тем выше, вообще говоря, был уровень ее поддержки женщинами. Немецкая национальная народная партия пользовалась большей поддержкой со стороны женщин, нежели любая другая партия, кроме католической Партии центра. Нацисты же – наряду с более либеральными партиями среднего класса и марксистскими партиями – получали непропорционально высокую поддержку от мужчин[222].

Больше прямых свидетельств в поддержку указанного тезиса содержится в проведенном Хеберле исследовании Шлезвиг-Гольштейна – той земли, где нацисты были сильнее всего. В 1932 г. «консерваторы выглядели наиболее слабыми там, где нацисты были самыми сильными, и, напротив, нацисты были относительно слабы в тех местах, где консерваторы показали свою силу. В 18 преимущественно сельских избирательных округах корреляция между процентными долями голосов, полученных NSDAP [нацистами] и DNVP [консерваторами], отрицательна (минус 0,89). <…> Похоже, что нацисты в 1932 году действительно сделались реальными преемниками таких давно существовавших либеральных партий, как Landespartei (партия земель) и демократическая партия, став той политической силой, которой отдавали свои предпочтения мелкие фермеры… в то время как помещики и крупные фермеры чаще всего отказывались отдавать свои голоса в пользу Гитлера»[223].

В отчете о более свежем анализе, проделанном немецким политологом Гюнтером Францем, который идентифицировал электоральные тенденции в другой германской земле, где нацисты были очень сильны, Нижней Саксонии, представлены похожие модели и картины голосования. Г. Франц заканчивает следующими выводами: «Большинство избирателей, голосовавших за национал-социалистов, пришли к ним от буржуазных центристских партий. Партия DNVP [консерваторы] тоже потеряла избирателей, но в 1932 году ее кандидаты сохранили голоса, которые получили в 1930 году, а на следующих двух выборах они даже увеличили суммарное количество поданных за них голосов. DNVP оказалась просто единственной (за исключением католического центра) буржуазной партией, которая не рухнула перед лицом NSDAP…»[224]

Примерно такая же ситуация, как в Шлезвиг-Гольштейне и Нижней Саксонии, была также и по всей Германии в целом. Суммарно для всех существовавших в ней тридцати пяти избирательных округов ранговая корреляция пропорционального увеличения прироста голосов у нацистов с потерей голосов либеральными партиями была выше (0,48), чем корреляция с потерей голосов у консерваторов (0,25)[225].

Помимо либеральных партий существовала еще одна, совсем иная группа немецких партий, чьей базой служил Mittelstand (средний слой общества) и чьи сторонники, как представляется, почти без исключения, можно сказать скопом, переметнулись к нацистам, – это так называемые федералисты, или партии региональной автономии[226]. Указанные партии возражали либо вообще против объединения Германии, либо против реальной аннексии Пруссией самых разных областей, в частности таких, как Гессен, Нижняя Саксония и Шлезвиг-Гольштейн. В значительной мере они выражали вслух отношение сельских и городских средних классов провинциальных территорий к увеличивающейся бюрократизации современного индустриального общества; в общем, им хотелось бы перевести стрелки часов назад, децентрализовав правительственную власть. На первый взгляд, децентрализаторские устремления партий региональной автономии и восхваление государства, неотъемлемо присущее фашизму или нацизму, кажутся отражающими абсолютно несовпадающие потребности и чувства. Но в реальности и идеология «прав отдельных земель», которую исповедовали регионалисты, и идеологический антагонизм нацистов по отношению к «крупным» силам индустриального общества взывали к одной и той же страте населения – к тем людям, которые ощущали себя насильственно лишенными корней и своих «природных» прав или же выброшенными из жизни. В своей экономической идеологии региональные партии выражали чувства, похожие на те, что озвучивали нацисты еще перед тем, как обрели полную силу. Так, Schleswig-Holsteinische Landespartei (Партия земли Шлезвиг-Гольштейн), которая требовала «региональной и культурной автономии для Шлезвиг-Гольштейна в рамках Германии», написала в своей ранней программе: «Мастер [ремесленник, кустарь] должен быть защищен, с одной стороны, против капитализма, уничтожающего его с помощью своих фабрик и заводов, а с другой стороны, против социализма, который стремится сделать его неквалифицированным пролетарием, работающим в системе наемного труда за скудную зарплату. В то же время торговец должен быть защищен против капитализма в форме больших универсальных магазинов, а вся розничная торговля в целом – против опасностей социализма»[227].

Связь между регионализмом как идеологией, протестующей против гигантизма и централизации, и как прямым выражением своекорыстного экономического интереса мелких бизнесменов можно видеть в объединении двух самых крупных из региональных партий, нижнесаксонской Deutsch-Hanoverischen Partei (Германско-ганноверской партии) и баварского Bauern und Mittelstandsbund (Союза крестьян и среднего сословия), в одну парламентскую фракцию с Wirtschaftspartei (Экономической партией) – организацией, которая явным образом определяла себя в качестве представляющей интересы мелких предпринимателей. На выборах 1924 г. баварские регионалисты и партия мелких бизнесменов фактически включили в свои избирательные бюллетени единый совместный список кандидатов[228]. Как подчеркивает Хеберле, говоря об этих партиях: «Критика прусской политики… требование назначать внутри земель в качестве государственных служащих только лиц местного происхождения, отказ принимать Берлин в качестве всеобщего центра культуры – все это были отдушины, дававшие выход настроениям, которые сформировались задолго перед войной. <…> В своей основе критика, направленная против Пруссии, была просто выражением общей антипатии по отношению к общественной системе индустриального капитализма»[229].

Обращение нацистов к тем элементам в немецком обществе, которые были очень недовольны мощью, властью и даже культурой больших городов, нашло также отражение в успехе нацистов у населения малых общин. Детальный экологический анализ голосования на выборах 1932 г. в германских городах с населением более 25 тыс. человек указывает, что чем больше город, тем меньше там голосовали за нацистов. В городах с населением более 25 тыс. человек нацисты обеспечили себе меньшую часть общей суммы полученных ими голосов, чем любая из других пяти основных партий, включая Католическую партию центра и консервативную DNVP[230]. И такая крупная столичная метрополия, как Берлин, оказалась единственным избирательным округом с преимущественно протестантским населением, в котором нацисты получили в июле 1932 г. менее 25 % голосов[231]. Эти факты, бесспорно, бросают очень сильный вызов различным интерпретациям нацизма как продукта нарастания аномии, а также общей неприкаянности и утраты корней в современном городском индустриальном обществе.

Анализ сдвигов и перераспределений в картинах голосования немецких избирателей за немарксистские и некатолические партии в интервале между 1928 и 1932 гг. показывает, как мы видели, что нацисты получили непропорционально большую прибавку голосов от избирателей центристских и либеральных партий, а вовсе не от консерваторов, подтверждая тем самым один из аспектов уже известного нам тезиса, состоящего в следующем: классический фашизм обращается к тем же самым стратам общества, что и либерализм. Вторая часть того же набора аргументов, утверждающая, что фашизм обращается преимущественно к тем представителям средних страт, у кого есть собственное дело и кто работает на самого себя, получила поддержку в трех отдельных и независимых экологических исследованиях голосования в Германии между 1928 и 1932 гг. Два американских социолога, Чарльз Лумис и Дж. Аллен Бигл (Charles P. Loomis, J. Allen Beegle), вычислили корреляцию между процентной долей голосования за нацистов в 1932 г. во взятых из трех земель общинах с населением менее 10 тыс. человек и процентной долей самодеятельного населения в тех или иных социально-экономических классах, после чего они обнаружили, что «области, где средние классы преобладали [на это указывала доля собственников среди населения и отношение числа собственников к количеству малоквалифицированных рабочих и служащих, которые состоят в штате и получают жалованье], давали нацистам все больше и больше голосов по мере того, как Германия погружалась в экономический и социальный кризис».

Эта высокая корреляция между голосованием за нацистов и владением собственностью сохраняется также для владельцев ферм, равно как и для владельцев мелкого бизнеса и малых промышленных предприятий в Шлезвиг-Гольштейне и Ганновере, но не в Баварии – сугубо католическом регионе, где нацисты были относительно слабы[232]. Хеберле в своем исследовании Шлезвиг-Гольштейна, где он проанализировал все избирательные кампании во времена Веймарской республики, пришел к заключению, что «классами, особенно восприимчивыми к нацизму, были не сельское дворянство или крупные фермеры и не сельский пролетариат, а скорее владельцы маленьких ферм, которые во многом представляли собой сельский эквивалент тех нижних слоев среднего класса или же мелкой буржуазии (Kleinbuergertum), которые в городах составляли главную опору NSDAP, можно сказать ее становой хребет»[233].

Принадлежащее социологу Сэмюэлю Пратту превосходное исследование голосования городских жителей в период, предшествовавший победе нацистов, установило связь голосования за нацистов в июле 1932 г. с пропорцией населения, принадлежавшего к «верхнему среднему классу», который определялся как «владельцы малых и больших организаций и предприятий, а также их руководители», и с пропорцией «нижнего среднего класса», состоящего из «государственных служащих и работников умственного труда (белых воротничков)». Голосование за нацистов чрезвычайно сильно коррелировало с пропорцией тех, кто принадлежал к обеим этим группам среднего класса, причем как в городах самого разного размера, так и в различных сельских районах страны, но корреляция с «нижним средним классом» не была столь же единообразно высокой и положительной, как корреляция с «верхним средним классом». Вот как выразился на сей счет сам Пратт: «Из двух сегментов среднего класса верхний кажется более глубоко и основательно пронацистским»[234]. Однако так называемая верхняя часть этого класса состояла преимущественно из мелких бизнесменов, посему корреляция, о которой сообщалось, в значительной степени связывала с голосованием за нацистов не тех, кто работал по найму, а лиц с совершенно иным экономическим статусом – самозанятых владельцев собственного бизнеса[235]. Эта интерпретация дополнительно подкрепляется результатом Пратта, установившего, что голосование за нацистов коррелировало также (+0,6) с процентной долей таких коммерческих организаций, где имелся всего лишь один работающий, – другими словами, самозанятый индивид, занимавшийся самостоятельной предпринимательской деятельностью. «Такого следовало ожидать, поскольку предприятия с одним работником – это еще одно мерило для класса собственников, которое использовалось, чтобы распознавать принадлежность к верхнему среднему классу»[236].

Распределение членов нацистской партии по профессиям и родам деятельности в 1933 г. указывает, что в большой мере они рекрутировались из различных городских страт среднего класса, среди которых опять-таки наиболее избыточно были представлены самозанятые лица (см. табл. II). Вторая по численности из наиболее избыточно представленных категорий – домашняя прислуга и лица, безвозмездно работающие на семейных несельскохозяйственных предприятиях, – также дает внятное свидетельство того, что нацистская партия обращалась в значительной степени к мелкому бизнесу, так как эту категорию составляют едва ли не в первую очередь люди, которые помогают родственникам заниматься мелкими «хозяйствующими субъектами», находящимися в собственности семьи.

Отношение германского крупного бизнеса и крупного капитала к нацистам было вопросом, до сего дня вызывающим значительные споры и противоречия, особенно с тех пор, как различные марксисты предприняли попытки продемонстрировать, что нацистское движение с самого его зарождения «создавала, кормила, подпитывала, поддерживала и субсидировала крупная буржуазия, крупные землевладельцы, финансисты и промышленники»[237]. Новейшие исследования убедительно доказывают нечто прямо противоположное. За исключением немногих изолированных и ни с кем не связанных личностей, немецкий крупный капитал оказывал нацизму несущественную финансовую поддержку или какие-то иные виды поощрения либо стимулирования – до того момента, пока тот не вырос до статуса крупной партии. Нацисты действительно начали в 1932 г. получать и привлекать заметную финансовую помощь, но эта поддержка в значительной мере была результатом политики многих фирм и отдельных предпринимателей, которые предоставляли деньги всем крупным партиям, кроме коммунистов, чтобы при случае воспользоваться потом их благосклонностью. Некоторые из германских промышленников, подбрасывая нацистам кое-какие средства, вероятно, надеялись приручить их. Однако в целом вышеуказанная группа оставалась традиционно лояльной по отношению к консервативным партиям, и многие из богатых людей не давали нацистам никаких денег вплоть до момента, когда эта партия завоевала власть[238].

Таблица II

Отношение процентной доли мужчин в нацистской партии к их процентной доле в общем населении для различных занятий и профессий, 1933 г.^#, %

^# Рассчитано на основании таблицы, приведенной в статье: Hans Gerth, «The Nazi Party: Its Leadership and Composition», в сб.: Robert K. Merton, et al., eds., Reader in Bureaucracy (Glencoe: The Free Press, 1952), p. 106.

^## Включает самозанятых бизнесменов, ремесленников и лиц свободных профессий.

В 1932 г. идеально-типичный нацистский избиратель принадлежал к среднему классу, был самозанятым протестантом и проживал либо на ферме, либо в небольшой общине, причем ранее голосовал за какую-нибудь центристскую или регионалистскую политическую партию, резко выступавшую против огромной власти и влияния как крупного капитала, так и мощных профсоюзных организаций. Это не означает, что у большинства нацистских избирателей не имелось никаких других характерных особенностей. Как и любые партии, стремящиеся завоевать реальное большинство на выборах, нацисты пытались в той или иной степени обращаться к каждой сколько-нибудь крупной группе избирателей[239]. Совершенно очевиден был большой успех, которым они пользовались и у других групп выходцев из среднего класса, особенно у безработных[240]. Ведь в самой низкой точке Великой депрессии, которая повлияла на Германию сильнее, чем на любую другую промышленно развитую страну, недовольство «системой» было широко распространено во всех сферах общества. Однако нацизм как движение выглядел наиболее привлекательным именно для тех немцев, чьи характеристики были резюмированы выше.

ЗАМЕЧАНИЕ О НЕМЦАХ, КОТОРЫЕ НЕ ГОЛОСОВАЛИ

Пожалуй, самый важный аргумент против тезиса, что нацизм развивался в первую очередь как движение либеральной мелкой буржуазии, состоял в следующем: фактически едва ли не главным источником первого большого прироста электоральной силы нацистов (между 1928 г., когда они получили 2,6 % голосов, и 1930 г., когда им удалось завоевать уже 18,3 % электората) были люди, которые ранее вообще не голосовали. За время между двумя названными избирательными кампаниями доля неголосующих резко сократилась: от 24,4 % из числа тех, кто имел право голоса, до 18 %, и этот факт привел многих к заключению, что очень большая часть прироста голосов, поданных за нацистов, исходила от людей, традиционно безразличных к любым выборам, и от молодых избирателей, которые голосовали впервые[241]. Самое исчерпывающее и всестороннее критическое рассмотрение классового анализа германских выборов принадлежит американскому социологу Рейнхарду Бендиксу, высказавшему мысль о таком процессе роста электоральной поддержки нацизма, в котором средний класс следовал в своем голосовании в пользу нацистов за новыми избирателями: «Важность двух групп избирателей: недавно впервые получивших право голосовать, а также тех, кто ранее был политически апатичен, – ставит под сомнение бытующую концепцию фашизма как движения среднего класса. Невозможно отрицать, что опасения выходцев из среднего класса за свою экономическую безопасность сыграли важную роль для завоевания власти нацистами – в качестве вторичной реакции. Вместе с тем следует скорее утверждать, что радикализация электората возникла среди тех, кто ранее никак не участвовал в партийной политической жизни и кто, вероятно, пришел в нее из самых разных социальных групп, а также что существенная поддержка тоталитарного движения представителями среднего класса и членами других социальных групп возникла впоследствии из их надежды на облегчение страданий от экономических бед и из желания извлечь какую-либо пользу от поддержки победоносного движения»[242].

Указанный тезис бросает вызов классовому анализу нацизма и противоречит тем выводам общего характера о росте новых социальных движений, которые были представлены в предыдущей главе при обсуждении авторитаризма рабочего класса. Такой анализ наводит на мысль, что большинство всевозможных изгоев и лиц из апатичных сегментов населения может быть привлечено экстремистскими и авторитарными партиями к активным политическим действиям только после того, как такие партии становятся крупными движениями, а не в тот период, когда они еще находятся на этапе своего становления и первоначального роста. Для поддержания нового небольшого движения требуется относительно сложное и долгосрочное представление о политическом процессе, которого не в состоянии достичь невежественные и апатичные люди, к тому же сильно сомневающиеся в своей экономической безопасности. Эта логика должна распространяться в том числе и на нацистов, а статистический анализ зависимости между уменьшением доли не участвующих в голосованиях и ростом германского нацизма указывает, что фактически так оно и происходило.

Мнение Гайгера, Бендикса и других ученых, пришедших к выводу, что на первых порах нацисты получали поддержку от тех, кто традиционно вообще не голосовал, основывалось на относительно полных результатах выборов, которые показывали огромное увеличение количества голосов, поданных за нацистов, и одновременно с этим внезапное участие в голосовании четырех с лишним миллионов людей, перед этим вообще не ходивших ни на какие выборы. Но если разбить по избирательным округам данные об изменениях в долях тех, кто ранее вообще не голосовал и кто голосовал за нацистов, то мы фактически обнаруживаем маленькую отрицательную ранговую корреляцию (-0,2) между процентом увеличения голосов за нацистов и увеличением пропорции голосовавших в общей численности электората. Можно сформулировать этот тезис более ярко и зримо: в тех всего лишь пяти избирательных округах, где прирост голосования за нацистов в период между 1928 и 1930 гг. превысил средний такой прирост для всей Германии, наблюдалось также непропорционально большое увеличение численности электората. В двадцати двух из тридцати пяти общенациональных округов имела место отрицательная зависимость, т. е. либо прирост общего числа голосующих был невысок, а увеличение голосования за нацистов оказалось значительным, либо наоборот. Таким образом, имеющиеся свидетельства об уменьшении количества неголосующих в период между 1928 и 1930 гг. не ставят под подозрение классовый анализ нацизма[243].

Не вызывает сомнений и наличие каких-то других причин, отличных от простого отслеживания изменений в общем количестве голосующих, которые говорят о том, что нацисты интенсивно вербовали себе сторонников из ранее апатичного сектора населения. Как я уже подчеркивал в предыдущей главе, у тех частей населения, для которых в норме характерна апатичность, есть тенденция придерживаться авторитарных установок и ценностей[244]. Однако и в апатичных группах можно пробудить политические интересы, но только с помощью массового движения, которое предлагает простой экстремистский взгляд на политику и политическую жизнь. С 1928 до 1930 г. нацисты не очень-то нравились указанной категории населения; однако после 1930 г. отношение к ним этой части потенциального электората резко изменилось. Те аналитики, которые концентрировались на предполагаемом увеличении влияния нацистов среди апатичного сегмента немцев в 1930 г., игнорировали тот значительный его рост, который фактически случился позже. Реально наибольшее разовое уменьшение числа неголосующих в Германии произошло на последних выборах в марте 1933 г., которые проводились уже после того, как Гитлер занял свой пост в качестве главы коалиционного правительства. Доля не участвующих в голосовании уменьшилась с 19 % в 1932 г. до 11 % в 1933 г., т. е. произошло ее сокращение на 8 процентных пунктов, в то время как доля голосовавших за нацистов увеличилась с 33 до 43 %. И если мы снова вычислим корреляцию между ростом голосов, поданных за нацистов, и увеличением численности реального электората, то обнаружим – в точном соответствии с требованиями данной гипотезы, – что эти две тенденции показывают сильную положительную взаимозависимость (0,6).

Если представить разбивку результатов голосования по округам, то в двадцати восьми из имевшихся тридцати пяти общенациональных округов прирост числа голосов, поданных за нацистскую партию, был выше или ниже среднего общенационального прироста, когда увеличение голосующей части электората было в этих округах соответственно выше или ниже среднего общенационального показателя. В качестве массовой авторитарной партии, лидер которой уже занял ключевой пост канцлера, нацистская партия получила дополнительную поддержку (суммарно этот показатель впервые превысил у нее 40-процентную отметку) от антиполитической и ранее апатичной публики, тем самым как бы параллельно воспроизводя картину роста голосования за левых экстремистов, которые по мере достижения ими статуса реального претендента на власть тоже вербовали себе поборников из наиболее отверженных страт населения.