Читать книгу Разделенные океаном - Маурин Ли - Страница 2

Дунеатли, Ирландия Февраль 1925 года

Медленно и осторожно Молли притворила входную дверь дома Доктора, так что замок щелкнул почти неслышно. Подхватив чемодан, она прошептала:

– Идем, Аннемари, нас ждет Хейзел.

– Нас ждет Хейзел, – невыразительным голосом произнесла Аннемари.

Это был не вопрос и не утверждение, а всего лишь повторение слов сестры. Аннемари была в ступоре с тех самых пор, как чуть больше трех недель назад с ней случилось «это».

Молли прижала палец к губам, хотя в этом и не было особой необходимости: вряд ли Аннемари заговорит снова. Девушки пересекли пустынную площадь, которую со всех четырех сторон обступили дома, по краям уже прихваченную морозцем, словно торт – сахарной пудрой. Поздним февральским вечером воздух замер в стылой неподвижности.

– Смотри под ноги, родная, земля очень скользкая, – прошептала Молли сестре замерзшими губами.

На обеих были теплые зимние пальто, сапожки и шерстяные шапочки. Молли сунула нос в вязаный шарф и с облегчением отметила, что у сестры достало здравого смысла последовать ее примеру.

Она дождалась, пока часы пробьют полночь, и только после этого рискнула выйти из дома, зная, что в такой поздний час почти все жители Дунеатли уже спят крепким сном в своих постелях. Магазины давным-давно закрылись, и витрина мясной лавки зияла пустотой, а вот в булочной за стеклом еще виднелось несколько тортов – Родди Иган не упускал возможности сбыть с рук лежалый товар. В витрине магазинчика одежды миссис Джеррагти торчало написанное от руки объявление: «В продаже имеются последние парижские модели», что, впрочем, было, мягко говоря, большим преувеличением. Только древние полуслепые старухи покупали что-либо у Ины Джеррагти, платья которой вышли из моды еще пятьдесят лет назад.

Дорогу им перебежала кошка. Молли подпрыгнула на месте, а Аннемари испуганно пискнула. Это было огромное полосатое животное, принадлежавшее мистеру О’Рурку, стряпчему, который назвал его Китти в честь покойной супруги, хотя на самом деле это был кот, наплодивший за свою долгую и распутную жизнь столько котят, что их хватило бы на целую ярмарку.

– Все в порядке, родная. – Молли сжала руку сестры. – Ты только посмотри на небо, оно такое красивое. – Небо и впрямь обрело глубокий цвет темно-синих чернил и выглядело таким же текучим и подвижным. С него подмигивали звезды, большие и маленькие; в некоторых местах их было так много, что небосвод казался расшитым стеклярусом. – Эти звезды находятся на миллионы и миллионы миль от нас, – сообщила Молли сестре, но Аннемари не ответила.

Луна являла собой правильный желтый круг, и на нем были отчетливо видны горы и кратеры. Интересно, живут ли там люди, подумала Молли. И если живут, то какую одежду носят? И похожи ли их дома на здешние? Луна вызывала у нее легкое беспокойство; она заливала ярким светом всю площадь, отчего на улице было светло, как днем. Если кто-нибудь их увидит…

Молли утешала себя тем, что даже если кто-нибудь и впрямь заметит их, то вряд ли поспешит к Доктору, чтобы предупредить его о том, что его дочери отправились на ночную прогулку.

Уолли МакМахон вывалился из дверей паба О’Рейли, где он, скорее всего, беспробудно спал после закрытия. Он не заметил девушек. Уолли влил в себя столько эля, что не заметил бы и сундук с золотом, если бы тот каким-то чудом оказался у него на дороге, когда он возвращался домой от О’Рейли.

Девушки зашагали дальше, причем Аннемари, хранившая упорное молчание, держалась в нескольких шагах позади сестры, хотя всего несколько недель назад она вприпрыжку бежала бы впереди, ее красивое личико светилось бы оживлением и она болтала бы без умолку, желая знать, куда они направляются, и щебеча о том, как здорово гулять при луне и что небо выглядит настолько волшебным, что его красоту невозможно передать словами. Глядя на эту девочку, никто бы и не подумал, что у нее что-то не в порядке с сердцем. Впрочем, Доктор уверял, что ничего плохого с ней не случится, если только она будет принимать капли каждый день. В противном случае ее может хватить удар или же с ней случится сердечный приступ. Поэтому в косметичке на самом верху чемодана, который заставлял Молли крениться на один бок, лежали два пузырька с дигиталисом[1]. Чемодан был доверху набит их с Аннемари одеждой, которую Молли поспешно затолкала туда за шестьдесят минут, дабы никто ничего не заметил и не заподозрил. Кто знает, вдруг одежда в Америке стоит бешеных денег, и тогда оставлять ее здесь было бы верхом глупости.

В коттедже Шинед Ларкин горел свет. Шинед была портнихой, и клиентки приезжали к ней из самого Килдэра, чтобы заказать свадебные наряды и платья для свидетельниц, не говоря уже о пажеских костюмах[2]. Это она шила одежду для Молли и Аннемари, как и для их мамы, когда та еще была жива. Молли живо представила себе, как невысокая портниха яростно, словно заведенная, давит на педаль швейной машинки «Зингер», просовывая очередной ярд шелка или сатина под безостановочно снующую сверкающую иглу.

Девушка с облегчением вздохнула и переложила чемодан в другую руку, когда последние дома деревни наконец остались позади. Перед ними лежала узкая проселочная дорога с живой изгородью по обеим сторонам, и ледяная корочка на ней поблескивала в лунном свете, словно серебряная лента. Примерно в полумиле впереди дорога сворачивала налево, и Молли знала, что за поворотом их поджидает дом, в котором живет их брат Финн. Он работал счетоводом и сейчас уехал в Дублин в командировку. Его жена Хейзел помогала Молли и Аннемари бежать от ужасов Дунеатли.

Чемодан становился все тяжелее и тяжелее. Молли так и подмывало открыть его и вышвырнуть половину вещей на обочину. Она еще раз вздохнула с облегчением, когда впереди наконец показался дом Финна.

– Ну вот, мы почти пришли, Аннемари, – сказала она, чтобы подбодрить сестру.

Скрипнула, открываясь, калитка, и мгновением позже Хейзел распахнула входную дверь.

– Это вы! А я все время прислушиваюсь. – Она пробежала по тропинке и ласково расцеловала обеих девушек. – Ну, входите же, входите. У меня уже давно готов чай.

Молли, отдуваясь, опустила чемодан на пол.

– Клянусь, руки у меня стали на шесть дюймов длиннее.

– Так и есть, – рассмеялась Хейзел.

Она была высокой шатенкой с громким голосом и карими глазами, сохранившей девичье изящество и грациозность движений, несмотря на огромный выпирающий живот, в котором ждал своего часа первый внук Доктора. Хейзел испуганно прижала ладошки ко рту.

– Я должна плакать, а не смеяться! Это трагедия, а не шутка.

Девушки прошли за невесткой в уютную кухню. На столе стояли три чашки с блюдцами, сахар, молоко и чайник, накрытый стеганым чехлом. Молли сама сшила его год назад, в подарок на свадьбу Хейзел и Финна. Поначалу Хейзел ей не понравилась – она была слишком крупной, слишком властной и слишком умной. Хейзел разбиралась во всем на свете и не стеснялась высказывать свое мнение. Доктор ненавидел ее всей душой. Пожалуй, именно его отношение и заставило Молли присмотреться к невестке повнимательнее. Ей не понадобилось много времени, чтобы обнаружить в Хейзел привлекательные черты: она великодушно прощала ошибки, всегда готова была прийти на помощь в случае необходимости и обладала невероятно добрым сердцем.

Неудивительно, что именно к Хейзел и обратилась Молли три недели назад, когда случилось «это».

– Я должна увезти нашу Аннемари подальше от Доктора. Думаю, будет лучше, если мы с ней уедем в Америку. В Нью-Йорк, – сказала она невестке. – Там у нас живет тетя, тетя Мэгги, сестра мамы. Она учительница, и мы часто виделись с ней, пока она не уехала отсюда. Тетя Мэгги пишет нам каждый месяц. Она позаботится о нас, я уверена в этом.

– Но вам понадобятся паспорта, – ответила Хейзел. – В Америку нельзя попасть без паспорта.

– А они у нас уже есть. Ты не знаешь об этом, но мы получили их еще до того, как ты познакомилась с нашим Финном. Просто мама собиралась отвезти нас в гости к тете Мэгги. А потом она забеременела, стала чувствовать себя хуже и уже никуда не могла поехать.

Тогда они здорово огорчились, но оказалось, что худшее еще впереди: в конце года их любимая мамочка умерла, рожая своего пятого ребенка, Айдана.

– Но что все это значит, Молли, милая? – озадаченно поинтересовалась Хейзел, словно только сейчас поняла ее слова. – Что ты имеешь в виду, говоря, что должна увезти Аннемари подальше от Доктора?

И тогда у Молли не осталось другого выхода, кроме как объяснить, что случилось. Она с трудом подбирала слова, запиналась, а закончилось все слезами.

Хейзел смертельно побледнела. От ужаса она лишилась дара речи и очень не скоро смогла выдавить из себя:

– Ты хочешь сказать, что твой отец… – Она умолкла, не в силах закончить предложение, но потом сделала новую попытку: – Ты имеешь в виду, что твой отец изнасиловал свою тринадцатилетнюю дочь?

Молли кивнула. От того, что случившееся было облечено в столь жестокие, но правдивые слова, она вновь разрыдалась.

– Да, – прошептала Молли.

– Он делал что-либо подобное раньше?

– С Аннемари – нет. – Молли закусила губу. Не надо было так говорить.

– Судя по твоим словам, – негромко произнесла Хейзел, побледнев еще сильнее, – он проделывал это с тобой?

– Каждый месяц. Он уезжает в Килдэр на встречу со своими старыми приятелями по университету и возвращается в стельку пьяным. Это началось сразу после того, как умерла мама. – Молли пожала плечами. – Я просто закрываю глаза и делаю вид, что ничего не происходит, но Аннемари совсем другая, она и так не от мира сего. – Молли опять расплакалась. – Это я во всем виновата. Я осталась на ночь у Норин, своей подруги, чтобы не попадаться ему на глаза. Но я и представить себе не могла, что он сделает это с Аннемари, когда меня не окажется под рукой.

Хейзел вскочила на ноги.

– Я заставлю его остановиться! – крикнула она. – Я сделаю так, что старый ублюдок пожалеет о том, что родился на свет, а потом расскажу обо всем Финну, расскажу всему Дунеатли и сообщу в Медицинский совет, где бы он ни находился. И к нему на прием больше не придет ни одна живая душа.

– Нет! Мы должны думать о Тедди и о маленьком Айдане. Что с ними будет, если Доктор потеряет работу?

При мысли о том, что ей придется оставить младших братьев одних, глаза Молли вновь наполнились слезами. Но она должна увезти Аннемари отсюда во что бы то ни стало. Говоря по правде, ей и самой хотелось оказаться подальше от отца.

– Но нельзя же допустить, чтобы это сошло ему с рук, – пробормотала Хейзел, однако в конце концов сдалась и пообещала узнать, когда из Ливерпуля в Нью-Йорк отплывает следующий пароход и где можно купить на него билеты.

Денег у Молли должно было хватить, потому что мама оставила ей – как и всем детям, за исключением Айдана, – по пятьдесят фунтов, которые они смогут получить, достигнув шестнадцатилетнего возраста. До прошлого июля Финн был единственным, кто держал эти деньги в руках, но в день, когда Молли исполнилось шестнадцать, она получила письмо от мистера О’Рурка, стряпчего. Вопреки его увещеваниям, она потребовала свою долю наследства наличными. Молли не хотела, чтобы деньги лежали в банке, откуда изъять их в случае необходимости будет крайне сложно. Решение оказалось мудрым, потому что не успела она спрятать банкноты под перчатками в своем комоде, как такая необходимость возникла.

И вот теперь Хейзел сказала ей:

– Джимми Муллен будет здесь с минуты на минуту. Быстренько пейте чай. Неизвестно еще, когда вы снова сможете себе это позволить. – Она с нежностью взглянула на молчаливую Аннемари, которая никак не реагировала на происходящее. – Давай, милая. Допивай чай. – Девушка послушно поднесла чашку к губам. – Она теперь совсем не разговаривает? – спросила Хейзел.

– Почти. К нам приходила сестра Фрэнсис из монастыря. Она хотела узнать, не дала ли Аннемари обет молчания. Она ведь всегда была одной из лучших ее учениц. До того… до того, как это случилось, у нее буквально рот не закрывался.

– Да уж, мне ли этого не знать. Аннемари была настоящей маленькой болтушкой. Если она не разговаривала, то пела или танцевала. – Хейзел вздохнула и перевела взгляд на Молли. – Ты ведь напишешь мне сразу же, как вы доберетесь до места, правда, Молл? Сойдет и открытка, лишь бы я знала, что с вами все в порядке, иначе я сойду с ума от беспокойства.

– Тебе нельзя беспокоиться, особенно в твоем положении, – решительно произнесла Молли. Она натянула на уши шерстяную шапочку, покрепче завязала шарф и потянулась за перчатками, пока Хейзел помогала Аннемари проделать то же самое. – Не волнуйся, все будет хорошо.

– Ваша тетя Мэгги встретит вас?

– Только если вовремя получит мое письмо. Если же нет, я возьму такси до ее дома: денег у меня хватит.

Каким-то чудом вышло так, что пароход «Королева майя» отплывал из Ливерпуля через два дня и через десять дней должен был причалить в порту Нью-Йорка. Хейзел приобрела два билета третьего класса у судового агента в Килдэре. Сейчас они лежали у Молли в сумочке вместе со свидетельствами о рождении и письмами тети Мэгги, которые она прислала за эти годы и которые Молли сохранила в качестве доказательства, что им есть у кого остановиться и что они не станут обузой для США.

В теплой, уютной кухне воцарилось молчание. Издалека донесся стук копыт по мерзлой земле. Джимми Муллен, которого Молли никогда не видела, должен был отвезти их в Дун Лаогейр на своей телеге. Там они рассчитывали сесть в полдень на паром до Ливерпуля. Через несколько часов в доме Доктора начнется настоящий переполох, когда обнаружится, что его девочки исчезли, но никому и в голову не придет, что они сбежали в Америку. Именно поэтому они и не поехали в Дун Лаогейр на автобусе и поезде, как все нормальные люди, – чтобы не оставлять следов. Девочки Доктора должны были просто исчезнуть, раствориться в ночном воздухе. Джимми Муллен был туповат и не смог бы сказать, какой сегодня день, так что с этой стороны им ничего не грозило.

Карие глаза Хейзел затуманились слезами.

– Берегите себя, слышите? Я буду все время думать о вас обеих.

– Я должна буду заплатить Джимми?

– Нет, об этом я уже позаботилась, Молл.

Скрипнула калитка, и вслед за этим раздался стук в дверь. Молли обняла раздавшуюся в талии невестку.

– Пока, Хейзел. Спасибо тебе за все.

– Пока, милая. – По розовым щекам Хейзел потекли слезы. – Пока, Аннемари.

Все вместе они вышли наружу. Джимми Муллен, который был ненамного старше Молли и на полголовы ниже ее, уже взбирался обратно на свою телегу, груженную мешками с овощами. Он коротко кивнул девушкам в знак приветствия и, когда они уселись рядом с ним на деревянном облучке, щелкнул кнутом. Телега тронулась в путь. Последние слова Хейзел, «до свидания» и «берегите себя», замерли вдали, и вскоре тишину нарушал лишь топот копыт огромной вороной лошади да ее фырканье.

А в небе по-прежнему светила луна и весело перемигивались звезды. Корка льда на земле стала толще, и похолодало еще сильнее. Молли и Аннемари Кенни начали первую часть своего путешествия в Нью-Йорк.

Молли помогла сестре взобраться на верхнюю койку и бережно подоткнула одеяло – она готова была держать пари, что в каютах первого и второго класса простыни не были такими грубыми, а подушки – такими твердыми. Но, несмотря на это, Аннемари заснула мгновенно.

C трудом стащив с себя одежду, Молли переоделась в ночную рубашку из плотного фланелета и залезла на полку напротив сестры. На нижних полках валялись чьи-то вещи, значит, место было занято, но их владельцев пока что не было видно. Впрочем, наверху все равно было лучше. Во всяком случае, им не нужно будет отворачиваться от чьей-то задницы, если соседка решит воспользоваться туалетом, расположенным между койками. Сердце у Молли упало, когда она вошла в каюту и увидела это безобразие. Она не привыкла пользоваться туалетом на глазах у незнакомцев. Унылую картину озарял тусклый свет ламп.

Молли настолько устала, что была уверена – она заснет тотчас же, подобно Аннемари. В конце концов, они не сомкнули глаз всю прошлую ночь, прижимаясь друг к другу на деревянном облучке телеги, чтобы не превратиться в ледышки, и топая ногами в тщетной попытке хоть немного согреться. В Дун Лаогейр они прибыли чуть живыми и следующие два часа провели в ближайшем кафе, выпив бесчисленное количество чашечек горячего чаю, пока опять не почувствовали себя людьми.

Выйдя из кафе, девушки обнаружили, что дует резкий, пронизывающий ветер. Он взбивал пенные барашки на свинцовых водах Ирландского моря, когда сестры садились на паром до Ливерпуля. Молли рассчитывала хоть немного отдохнуть и отоспаться, но Аннемари всю дорогу тошнило, и бóльшую часть времени Молли провела вместе с сестрой в туалете, где та стояла, опустив голову над раковиной. Молли молилась, чтобы во время путешествия в Нью-Йорк это не повторилось.

Поняв, что сон отказывается приходить к ней, Молли взбила подушку кулаком, чтобы сделать ее мягче, но все было тщетно. Девушка изо всех сил старалась ни о чем не думать. Когда и это не помогло, она принялась считать овец, но и это оказалось бесполезным.

«Интересно, который час?» – подумала Молли. В Ливерпуле они сошли на берег в начале шестого. К тому времени уже стемнело и пронизывающий ветер превратился в ураган. Молли сказали, что «Королева майя» пришвартована у причала и что они могут подняться на борт в любой момент. Впрочем, отплывали они только на следующий день после обеда. Причал находился всего в сотне шагов дальше по оживленной улице, битком забитой лошадьми, повозками и сотнями людей с разным цветом кожи, разговаривавших на языках, которых Молли никогда не слышала. Аннемари тащилась позади, бледная и молчаливая, как призрак, и ледяной ветер насквозь продувал их пальто, трепал юбки и забирался за шиворот, отчего у сестер вскоре начали слезиться глаза и онемели уши. Молли позволила своему воображению заглянуть вперед, когда они уже будут жить с тетей Мэгги в ее квартире в Гринвич-Виллидж, «в двух шагах от площади Вашингтона», как та писала в одном из своих писем.

Вдоль борта «Королевы майя», огромного белого парохода с тремя трубами, тянулись ряды бесчисленных иллюминаторов, похожих на маленькие черные глазки, злобно таращившиеся на них. Аннемари испуганно и жалобно вскрикнула, и Молли поспешила обнять сестру за худенькие плечи.

– Все в порядке, это всего лишь пароход. – Она достала паспорта и билеты, смирившись с тем, что их чемодан будет доставлен в каюту позже, и получила распоряжение пройти к сходням, переброшенным на палубу.

На пристани, залитой светом прожекторов, царило невероятное оживление. На борт корабля грузили провизию: мешки с мукой, ящики с вином, говяжьи бока и сетки с листовыми овощами. С дьявольским грохотом и скоростью мимо проносились тележки, гигантский кран переправлял в трюм грузы, люди сновали взад и вперед – безо всякой цели и смысла, как показалось Молли поначалу. Элегантная леди в белых мехах осторожно поднималась по сходням на верхнюю палубу судна, за ней следовал мужчина в форме, нагруженный пакетами и коробками. Повсюду слышались совершенно ненужные крики и вопли.

По хитросплетениям узких коридоров стюард проводил девушек в каюту. Под ногами едва заметно успокаивающе покачивалось судно, что казалось невероятным, учитывая ужасную погоду. Чемодан уже ждал их в каюте.

Ну вот, первая и, скорее всего, худшая часть путешествия осталась позади, решила Молли, лежа на койке. Она смертельно устала, но заснуть по-прежнему не могла, хотя и насчитала столько овец, сколько не хотела бы увидеть до конца своих дней. Откуда-то из дальней части корабля доносилась музыка.

– Я без ума от Гарри! – пела какая-то женщина.

Молли поспешно укрылась одеялом с головой, когда одна из их соседок вошла в каюту, разделась и воспользовалась туалетом, кряхтя и постанывая. Каюту наполнила ужасающая вонь. Внизу заскрипела койка, когда женщина улеглась на нее.

Вторая пассажирка явилась спустя несколько часов или несколько минут: голова у Молли кружилась от усталости, так что сколько прошло времени, сказать она не могла. Снизу донесся гортанный голос:

– Я видеть вас на палуба с мужчина. Вот как вы зарабатывать на жизнь, получать плата за гулять с мужчина? Поэтому вы плыть в Америка?

– Не суй нос не в свое дело, любопытная немецкая корова. Тебе просто завидно, потому что ни один мужчина не пойдет с тобой и за сотню соверенов.

Молли приоткрыла один глаз. Похоже, свет здесь не выключается. Она увидела молодую женщину со смазливым личиком и яркими желтыми волосами, в шляпке с мятым пером, надетой набекрень, и потертой меховой накидке. Картинно поводя плечами, она сняла шляпку и накидку, сбросила сапожки, расстегнула пуговицы атласной блузки и выскользнула из черной шелковой юбки (которая выглядела слишком тонкой для такой холодной погоды), а потом юркнула в постель прямо в нижней юбке, оставив одежду валяться на полу.

– Завтра я доложить о вас стюард. Почему у вас нет багаж? Ваше место не в каюта, а в четвертый класс с остальными иммигрантами.

– Ой, да заткнись, Герти. Ты мешаешь мне спать.

– Меня зовут Гертруда Штраус, мисс Гертруда Штраус.

– Бай-бай, Герти.

В каюте воцарилась тишина, и вскоре Герти захрапела, а Молли наконец провалилась в благословенный сон.

Когда она проснулась, из иллюминатора, расположенного слишком высоко, чтобы в него можно было заглянуть, лился тусклый свет. Аннемари по-прежнему спала как убитая, а желтоволосая женщина, уже одетая, сидела на койке внизу и обрабатывала пилочкой свои короткие ярко-красные ногти. Она улыбнулась, когда заметила, что Молли смотрит на нее.

– Привет, – жизнерадостно пропела она. – Ты проснулась. Меня зовут Оливия Рэйнес, и я из Лондона, из Дептфорда. А кто ты и откуда?

– Меня зовут Молли Кенни. Я родилась в графстве Килдэр в Ирландии. На койке над вами спит моя сестра, Аннемари.

– Какое красивое имя – Аннемари. Да и сама она настоящая красавица. И волосы у нее просто прелесть, такого необычного иссиня-черного цвета. А глаза у нее какие?

– Фиолетовые, а волосы – почти до пояса и очень всем нравятся.

– Неужели? Кстати, – добавила женщина, словно спохватившись, – ты тоже ничего.

– Ну, мне далеко до Аннемари.

Молли, с ее самыми обычными каштановыми волосами, самыми обычными карими глазами и лицом, которое в лучшем случае называли всего лишь «интересным», всегда знала, что и в подметки не годится своей красавице сестре. Она свесилась с верхней полки, чтобы познакомиться с Герти, но койка внизу была пуста.

– Мисс Штраус отправилась прогуляться перед завтраком. – Оливия выразительно закатила глаза. – Ты уже успела с ней познакомиться?

– Нет, но я слышала, как она пришла вчера ночью. И вас я тоже слышала.

– Ты слышала, что она сказала?

– Да.

Молли знала, что имела в виду Герти, когда говорила, что Оливия получает деньги за то, что встречается с мужчинами. На окраине Дунеатли в коттедже жила одна женщина, которая зарабатывала на жизнь аналогичным способом. Ее звали Эйлин. Никто из женщин не заговаривал с ней, а сама она никогда не ходила на мессу – возможно, просто не осмеливалась. Молли часто спрашивала себя, почему Доктор не отправился к Эйлин, хотя не исключено, что он беспокоился о своей репутации и решил, что лучше навязать свое общество дочерям.

– А-а, ладно. – Оливия лукаво взглянула на Молли. – Девушка вполне может заработать несколько шиллингов так, как считает нужным. А как ты зарабатываешь себе на жизнь, Молли?

– Я никогда не работала, ну, по-настоящему. Мама хотела, чтобы я училась в школе, пока мне не исполнится шестнадцать, а затем сделала карьеру, как мой брат Финн, но мама умерла почти два года назад, и с тех пор я ухаживаю за Доктором, Аннемари и двумя младшими братишками.

На самом деле все было далеко не так утомительно, как казалось. Фран Кинкейд приходила каждый день, чтобы выполнять тяжелую работу, а Нанни, которая ухаживала за всеми детьми, начиная с Финна, присматривала за Тедди и Айданом. Главной же заботой Молли было готовить обед, выступать в роли секретаря Доктора и вносить записи в истории болезни пациентов.

– Доктор? – Оливия выразительно приподняла изогнутые брови, которые и без того были на дюйм выше, чем следовало. Корни ее светлых волос оказались темно-каштановыми.

– Это мой отец, – коротко ответила Молли.

– Странное прозвище для родного отца – Доктор. Ну ладно, Молли. – Оливия сунула пилочку для ногтей в потертую кожаную сумочку. – Ты не могла бы отвернуться, пока я воспользуюсь туалетом?

Молли с головой нырнула под одеяло, пока Оливия не сделала свои дела, после чего последовала примеру соседки, попросив ту отвернуться. Затем Молли умылась над маленькой раковиной в углу, оделась, заплела волосы в толстую косу, перебросила ее через плечо и завязала голубой лентой.

– Когда у них завтрак? – поинтересовалась девушка, зашнуровывая сапожки.

– С восьми до десяти. – Оливия тем временем красила губы ярко-алой помадой, глядя на себя в ручное зеркальце. – Не спрашивай у меня, который час, потому что я понятия об этом не имею. На палубе полно народу, так что, полагаю, восемь утра уже наступило. – Словно в подтверждение ее слов, за дверью в коридоре послышались шаги и детский смех. – Ты надолго в Нью-Йорк, Молли?

– Мы будем там жить вместе с нашей тетей Мэгги в Гринвич-Виллидж, – ответила девушка.

– А как же Доктор – твой папочка? Он не возражает? Я имею в виду, кто станет ухаживать за ним теперь, когда ты уехала?

– Доктор не станет возражать. Скоро он найдет себе кого-нибудь, кто будет и дальше заботиться о нем.

Оливия прищурилась.

– А ты ведь убежала из дому, верно? Это клево, Молли. Я знала людей, которые убегали из дому, но чтобы в Америку – никогда.

Отрицать очевидное смысла не было, и Молли не стала этого делать.

– А как насчет вас? Вы тоже убежали из дому?

Вчера вечером Герти – мисс Штраус – говорила что-то насчет того, что Оливия должна путешествовать четвертым классом вместе с иммигрантами.

– Я? Нет, мне уже восемнадцать, и я собираюсь начать сценическую карьеру. Я умею петь и танцевать, но до сих пор мне не особенно везло. – Оливия встала и сделала мах ногой, подняв ее на уровень плеча. – Держу пари, ты так не можешь.

– Да, не могу, – согласилась Молли.

Оливия самодовольно улыбнулась.

– Я собираюсь взять себе псевдоним – Розалинда Рэйнес. Это звучит намного лучше, чем Оливия. Эй, а что с твоей сестрой? Она собирается сегодня просыпаться?

– Я не хочу ее будить. Прошлой ночью мы не сомкнули глаз, а на пароме из Ирландии ее тошнило. Она измучена до предела, бедняжка.

– А ты нет, как я погляжу! Ну что ж, счастливо оставаться, Молли. Здесь так душно, просто нечем дышать. Пока.

Помахав рукой, Оливия вышла из каюты, с такой силой захлопнув за собой дверь, что разбудила Аннемари, которая застонала и села на койке. И вдруг у нее началась такая рвота, что Молли встревожилась, как бы ее желудок не вывернулся наизнанку. Схватив полотенце, она поднесла его к лицу Аннемари, но обе они ели так давно, что в животах у них было пусто.

– Все хорошо, родная, успокойся, – приговаривала Молли, спрашивая себя, а не совершила ли она ошибку, решив убежать в Нью-Йорк. В своем нынешнем состоянии Аннемари могла и не выдержать долгого морского путешествия через Атлантику. Может, им стоило переждать в Ливерпуле, пока ей не станет лучше? Но Доктор, не найдя их в Ирландии, мог заподозрить, где они скрываются. Он знал в этом городе многих врачей, с которыми поддерживал переписку.

Молли закусила губу. Пожалуй, лучше все-таки остаться на борту. Остается надеяться, что Аннемари вскоре поправится. Чем скорее они доберутся до Нью-Йорка – и дорогой тети Мэгги, – тем лучше.

Аннемари снова заснула, уже сидя. Голова ее свесилась на грудь, почти касаясь коленей, и Молли осторожно уложила сестру на койку. Трудно, почти невозможно было узнать в ней прежнюю жизнерадостную девочку, которую она знала с самого детства. Даже смерть мамы не смогла надолго омрачить существование Аннемари. Девочка внушила себе, что мать по-прежнему остается с ними; она приносила для нее полевые цветы и ставила их в вазу на подоконнике, рисовала картинки и пела, уверенная в том, что мама видит и слышит ее. Аннемари буквально озаряла дом Доктора своими сияющими ясными глазами и заразительным смехом. Но сейчас она лежала на койке, безжизненная, как труп.

И вдруг, совершенно неожиданно, на Молли накатило осознание того, что она натворила. Ей исполнилось шестнадцать, она привыкла полагаться на себя, особенно после смерти мамы, но сейчас ситуация вышла из-под контроля. Последние несколько недель, прошедшие после того, как случилось «это», превратились для нее в настоящий кошмар. Но она не станет плакать! Молли потерла щеки костяшками пальцев, прогоняя слезы, которые грозили хлынуть ручьем.

– Сейчас я пойду позавтракаю и выпью чего-нибудь горячего, – сказала она вслух. – Это пойдет мне на пользу. – Девушка испытывала чувство вины оттого, что оставляет сестру одну, но если она не съест чего-нибудь в самом скором времени, то заболеет, а это уже никуда не годится.

На палубе было холодно, но ветер стих, выглянуло солнышко, и Молли полной грудью жадно вдыхала свежий соленый воздух, разглядывая кишащую суматошной активностью пристань и величественные дома напротив. На одном из них висели часы: девушка отметила, что они показывают половину десятого, то есть было позднее, чем она думала. Ливерпуль на первый взгляд показался ей чудесным городом. Если бы не Аннемари, Молли с удовольствием прогулялась бы по окрестностям. Все равно корабль отплывал только после обеда.

По палубе прогуливалось множество людей: в большинстве своем это были нарядно и даже богато одетые женщины в невообразимо коротких юбках, заканчивавшихся выше колена. Этот стиль еще не добрался до Дунеатли, где в моде оставались юбки по щиколотку.

Молли направилась в столовую третьего класса. Там было гораздо роскошнее, чем она ожидала: обшитые деревом стены со стеклянными плафонами, источавшими приглушенный свет, и полосатый ковер на полу. Стюард записал ее фамилию и номер каюты и провел к круглому столику, за которым с легкостью могли бы уместиться восемь человек. Но судя по тому, что на столе оставалось всего два прибора, остальные шестеро уже поели.

– В моем списке есть еще некая мисс Аннемари Кенни, – заметил стюард. – Если она не появится в самое ближайшее время, то останется без завтрака – мы прекращаем обслуживать пассажиров.

– Моей сестре нездоровится – сегодня она завтракать не будет.

– Надеюсь, она поправится, – сочувственно ответил мужчина. Он выглядел бы чертовски симпатичным, если бы не сильное косоглазие. – Если ваша сестра страдает морской болезнью, вы можете взять для нее какое-нибудь лекарство у корабельного доктора.

– Спасибо, я буду иметь это в виду.

Еще через несколько минут Молли уже за обе щеки уплетала ветчину, яйца и сосиски. Ей одной достался целый чайник чая и корзинка с хрустящими булочками, джем и масло. Джем оказался малиновым, ее любимым.

После того как Молли поела, окружающий мир показался ей гораздо привлекательнее – а в чае она едва не утонула. Девушка вернулась в каюту. Там никого не было, кроме Аннемари. Она спала, дыхание ее было ровным, а на лице застыло умиротворенное выражение. Молли решила ненадолго вернуться на палубу, где так чудесно пахло. Кроме того, она хотела в последний раз взглянуть на Ливерпуль – почти наверняка она его больше никогда не увидит.

Опершись на поручни, девушка любовалась ясным голубым небом и солнцем, скорее кремовым, чем желтым, когда рядом с ней остановилась какая-то девушка, похоже, ее ровесница. Ее светлые волосы были завиты в мелкие кудряшки. Она нарядилась в ярко-красное пальто с подбитым мехом капюшоном. Рядом с ним темно-синий наряд Молли выглядел безнадежно старомодным.

Оказалось, что девушка – американка. Ее звали Ровеной, и на борт «Королевы майя» она поднялась в Гамбурге, где в помещение четвертого класса, расположенное под палубой, загнали, словно скот, десятки – а может, и сотни – иммигрантов, что было просто ужасно. Ровена слышала, что там стоит неописуемая вонь, а людей столько, что им буквально негде повернуться.

– Видела бы ты их! Бедняги! – дрожащим от сдерживаемых чувств голосом воскликнула американка. – Они одеты в жалкие лохмотья и выглядят такими несчастными и убогими. Многие женщины держали на руках малышей, а дети постарше и мужчины несли на спинах свои пожитки, увязанные в узлы. Зрелище было настолько печальное, что я едва не расплакалась.

– Скорее всего, они не чувствуют себя несчастными и убогими, – возразила Молли. – Они отправляются навстречу новой жизни в новом мире. Да, они испуганы, но и только.

Ровена сказала, что, пожалуй, она права.

– Мои дедушка с бабушкой тоже были иммигрантами, – с гордостью сообщила она. – Вот почему я разбираюсь в таких вещах. Сорок лет назад они прибыли в Америку, не имея ни цента за душой; папе было всего два года. Но они открыли собственную кондитерскую и теперь процветают. Отец повез нас, меня и брата, в Гамбург, где родился сам и где до сих пор живут его двоюродные братья и сестры.

Все это было очень интересно и занимательно, но спустя некоторое время Молли решила, что ей пора. Большие часы на здании напротив показывали половину двенадцатого: Аннемари уже целую вечность оставалась одна.

– Моя сестра нездорова, так что я должна идти. Мне надо убедиться, что с ней все в порядке.

– Конечно, – поспешно отозвалась Ровена. – Но, быть может, мы сыграем в карты в комнате отдыха после обеда? Это было бы классно, правда?

Молли согласилась, что это и впрямь было бы «классно», и девушки обменялись номерами кают на тот случай, если разминутся во время ленча.

Она поняла, что что-то случилось, подходя к своей каюте, из-за двери которой доносились истошные крики. Ворвавшись внутрь, она обнаружила Аннемари сидящей на койке и истерично выкрикивающей:

– Молли, Молли, Молли!

Невысокая упитанная дама с серо-стальными волосами держала ее за руку и ласково приговаривала:

– Все хорошо, маленькая девочка, Молли скоро приходить.

– Я уже здесь, родная, – виновато крикнула Молли, – я здесь! – Она протянула к сестре руки, чтобы обнять ее, но не успела коснуться ее, как женщина отвесила Аннемари пощечину. Аннемари перестала кричать и заплакала.

– Что вы себе позволяете! – испуганно ахнула Молли.

– Все в порядке, я медицинская сестра. У вашей сестры нервный припадок, и сейчас ей уже лучше. Теперь она просто плакать, намного лучше просто плакать.

Женщина, которой, судя по виду, было уже около шестидесяти, продолжала гладить плачущую девушку по спине.

– Что случаться, деточка? – повернувшись к Молли, осведомилась она своим гортанным голосом. – Что случаться с вашей сестрой?

Молли, вся дрожа, опустилась на нижнюю койку. В общем-то, пощечина и впрямь была лучшим способом прекратить истерику. Должно быть, это и есть Гертруда Штраус; она производила впечатление женщины доброй и милосердной. Прошлой ночью у Молли сложилось о ней совершенно иное представление.

– Несколько недель назад у Аннемари был нервный срыв, и она все еще не оправилась после него. Обычно жизнь из нее бьет ключом. – На лице мисс Штраус отразилось недоумение, и Молли поспешила объяснить: – Я хочу сказать, что Аннемари – исключительно веселая, жизнерадостная девочка, разве что легковозбудимая и чувствительная. – Она больше не оставит сестру одну. Пока Аннемари не встанет на ноги, Молли будет завтракать, обедать и ужинать в каюте.

– Ее сердце биться очень часто, как мотор. Оно… как это сказать правильно? – Мисс Штраус озабоченно нахмурилась. – Неравномерный! Оно биться неравномерно.

– О господи! – Молли буквально физически ощутила, как кровь отхлынула у нее от лица. – Вчера ночью я забыла дать ей дигиталис, хотя должна была накапать ей пять капель на язык. – До недавнего времени Аннемари принимала капли самостоятельно, и посему помнить об этом еще не вошло у Молли в привычку.

– Тогда дайте ей его сейчас. Это важно.

– Он у меня в косметичке. – Молли вскочила на ноги и врезалась головой в перекладину на верхней койке с такой силой, что у нее посыпались искры из глаз.

– Mein Gott![3] – ахнула мисс Штраус.

– Все нормально.

На подгибающихся ногах, расставив руки в стороны, Молли добрела до шкафчика, в который сложила все, что могло понадобиться им в дороге. Косметичка лежала на самом виду: она доставала ее только сегодня утром. Молли принялась перебирать зубные щетки, коробочки с зубным порошком, мыло и махровые салфетки для лица, но маленькие коричневые флакончики с каплями как сквозь землю провалились, хотя Молли отчетливо помнила, как сунула их перед тем, как уйти из дома Доктора.

Они должны быть здесь! Девушка в отчаянии высыпала содержимое косметички на койку, но дигиталиса там не было. Может, она сунула лекарство куда-нибудь еще? Но куда? Она не могла положить капли в чемодан или сумочку, где крышечки могли открыться. На всякий случай Молли заглянула и туда: никаких следов дигиталиса. Уже зная, что это бесполезно, она потянулась за толстым конвертом из коричневой бумаги, в котором хранила деньги, паспорта и другие бумаги. Естественно, бутылочек там не оказалось.

Девушка присела на корточки, закрыла глаза и, сосредоточившись, стала вспоминать последний час, проведенный в доме Доктора, когда она собирала вещи, стараясь не шуметь, а Аннемари, полностью одетая, лежала на кровати и наблюдала за ней своими большими фиолетовыми глазами. Молли уже прихватила запасной флакон с дигиталисом из медицинского шкафчика в операционной в дополнение к еще одному, что был почти полон. Она поставила оба флакона на прикроватную тумбочку, тихонько прокралась в ванную за туалетными принадлежностями, вернулась в спальню, взяла дигиталис…

Нет, не взяла. Оглянувшись на сестру, Молли увидела, что Аннемари заснула, и ей пришлось разбудить ее и сказать, что они выходят через несколько минут и что им предстоит долгий путь. После этого Молли уложила косметичку в чемодан, защелкнула замки… и оставила дигиталис на тумбочке.

– Надо купить новый, – пробормотала девушка и принялась рыться в вещах, высыпанных на пол, в поисках билета, чтобы посмотреть, когда отплывает пароход. – В тринадцать ноль-ноль. – То есть в три часа. Какое непривычное обозначение. – У меня еще куча времени.

– Куда вы идти? – осведомилась мисс Штраус.

– В аптеку, чтобы купить дигиталис. – Молли сунула кошелек в карман. – Вы не могли бы присмотреть за Аннемари до моего возвращения? Я быстро.

– Разумеется, я присмотреть за вашей сестрой, но…

Молли не стала дожидаться, пока соседка закончит свою мысль. Она уже выскочила в коридор, и последние слова мисс Штраус: «…у корабельного доктора наверняка имеется дигиталис», – канули в пустоту.

Молли забыла надеть шапочку. По тому месту, которым она только что ударилась, словно кто-то стучал молотком. Возле доков не было ни одного магазина, не говоря уже об аптеке. Вокруг высились лишь те самые величественные здания, которые Молли видела с борта корабля. Движение на улице было очень оживленным. Трамваи со звоном и дребезжанием проносились мимо, рассыпая искры из-под своих дуг и проводов. В иных обстоятельствах Молли непременно бы остановилась, словно зачарованная, чтобы полюбоваться столь впечатляющим зрелищем, но сейчас у нее были дела поважнее. Она ухватила за рукав первого же попавшегося прохожего и потребовала, чтобы тот объяснил ей, как пройти к ближайшей аптеке.

– Та-ак, давайте подумаем. – Он с раздражающей неторопливостью пожевал губами. – Ближайшая аптека… Вам придется пойти в город, чтобы найти ее. Если вы перейдете на другую сторону и подниметесь по Чэпел-стрит… нет, нет, лучше по Уотер-стрит, так удобнее, а потом повернете направо на Кросхолл-стрит, то упретесь в аптеку. На трамвае, кстати, вы доедете намного быстрее. Остановка вон там, но, к сожалению, я не знаю, какой номер вам нужен.

– А пешком далеко?

– Для такой молодой леди, как вы, – нет, – с улыбкой ответил мужчина и подмигнул.

– Тогда я пойду пешком. – Так, по крайней мере, она не заблудится. Ноги ее не подведут.

Вот только сегодня они решительно отказывались ей служить. Молли быстрым шагом шла по Уотер-стрит, почти бежала, но вдруг у нее закружилась голова, тротуар поплыл под ногами, а высокие здания, казалось, готовы были обрушиться на нее. Ноги в буквальном смысле отказывались нести ее в нужном направлении. Должно быть, таким бывает состояние опьянения, когда вы не можете идти. Прохожие окидывали ее очень странными взглядами, а одна женщина даже остановилась и спросила, все ли у нее в порядке.

– В полном, – ответила Молли, хотя дыхание с хрипом вырывалось у нее из груди.

Она оперлась на стену и стиснула зубы с такой силой, что у нее заныла челюсть: Доктор говорил, что сердце Аннемари не внушает ему никаких опасений. При условии, что она будет принимать капли каждый день перед сном. Или она принесет сестре дигиталис, или умрет, пытаясь помочь ей.

Дышать стало легче, поэтому Молли двинулась дальше, цепляясь за перила, держась руками за стены. Люди все чаще останавливались и спрашивали, не нужна ли ей помощь. Наконец Молли добралась до Кросхолл-стрит и увидела аптеку прямо напротив, на другой стороне улицы. Не раздумывая, она ступила на мостовую и едва не угодила под грузовик. Машина остановилась, завизжав тормозами и едва не задавив ее.

– Идиотка, хочешь погибнуть под колесами?! – заорал на нее водитель.

Но Молли не слушала его. Когда она ввалилась в аптеку, над дверью громко зазвенел колокольчик, едва не оглушив ее.

– Дигиталис, – выдохнула она. – Два флакончика, пожалуйста.

– Дигиталис – это яд, – сообщила ей девушка за прилавком. На ней были очки в проволочной оправе и белый медицинский халат, а вьющиеся каштановые волосы были заколоты над ушами. У нее оказалось очень приятное и открытое лицо. – Боюсь, что могу продать вам только один флакон.

– Хватит и одного. Это для моей сестры: у нее больное сердце. Если не возражаете, я присяду.

Возле двери стояли два стула.

– Можете сидеть, сколько хотите, милочка. Похоже, вы запыхались. Хотите стакан воды?

– С удовольствием. – В горле у Молли пересохло, как в пустыне, и ей почему-то было очень жарко.

– Вот, возьмите, милочка. – Девушка вышла из-за прилавка, держа в руке стакан воды. – Ого! Да у вас на голове шишка размером с футбольный мяч, и она кровоточит. Ну-ка, подождите, я сейчас возьму дезинфицирующее средство и промою ее. Вы что же, на войне побывали?

– Я случайно ударилась головой.

– Знаете, удар наверняка оказался очень сильным.

Молли с наслаждением вытянула гудящие ноги, замерев в неподвижности и потягивая воду, пока девушка протирала ей рану ватой, смоченной в дезинфицирующем растворе.

– В общем-то, крови совсем немного, но вам придется быть осторожнее, когда вы станете мыть голову. На вашем месте я бы не пользовалась ароматизированным шампунем или чем-нибудь в этом роде.

– Хорошо, не стану, – пообещала Молли.

– Я дам вам парочку таблеток аспро[4]. Не знаю, болит ли у вас голова сейчас, но через несколько часов она будет раскалываться, гарантирую. – Похоже, Молли повезло – девушка явно знала, что делает. – Собственно, советую вам купить целую упаковку, раз уж вы здесь. Двух таблеток вам явно не хватит.

– Пока что у меня в голове пульсирует, а не болит. Вы очень добры, – с благодарностью сказала Молли.

– Ерунда. Я хотела стать медсестрой, потому что мне нравится лечить людей. К тому же это намного интереснее, чем просто продавать лекарства.

– Почему же вы не стали ею? Из вас получилась бы отличная медсестра.

– Спасибо. – Девушка зарделась; комплимент явно доставил ей удовольствие. – Фокус в том, что учиться надо целую вечность, а потом вы получаете жалкие гроши. Мой отец погиб на войне, и мне, как старшей в семье, пришлось искать работу с приличной зарплатой.

– Жаль, что так получилось с вашим отцом и вы не смогли стать медсестрой. Это часы у вас висят на стене вон там?

– Да. – Девушка с беспокойством посмотрела на нее. – Сейчас половина первого. Вы не видите стрелок?

– Они немного двоятся. – На самом деле у Молли все плыло перед глазами.

– Знаете, с такой шишкой вам все-таки лучше обратиться в больницу. Вы запросто могли получить сотрясение мозга.

Молли рассмеялась.

– Ну, это вряд ли.

– В любом случае вам следует прилечь и отдохнуть, а не носиться сломя голову по Ливерпулю, – не терпящим возражений тоном заявила девушка. – Я сразу поняла, что вы бежали, как только вы вошли. Ваш дом далеко отсюда?

– Я не собираюсь возвращаться домой. По правде говоря, мы с сестрой направляемся в Америку – в Нью-Йорк. Мы уже были на борту корабля, когда я обнаружила, что забыла взять с собой сердечные капли.

– В Нью-Йорк? – удивилась девушка. – Черт меня побери, я сейчас умру от зависти. Но тогда разве вам не нужно спешить обратно? Ведь корабль может отплыть и без вас.

– Он отплывает только через два часа. – Молли понимала, что должна вернуться к Аннемари, но ноги все еще отказывались ей служить, да и со зрением было что-то не в порядке. – У вас, я смотрю, не очень-то много клиентов, верно? – После того как она ворвалась в аптеку, сюда не заглянула ни одна живая душа.

– Я заперла дверь и перевернула табличку другой стороной, когда вы вошли, чтобы люди решили, будто мы закрылись на обед. Мне не хотелось, чтобы они глазели на вашу шишку.

– А у вас не будет неприятностей? Пожалуй, мне лучше уйти подобру-поздорову, чтобы вам не попало из-за меня. – Молли вскочила на ноги и тут же повалилась обратно на стул, когда пол вздыбился ей навстречу.

– У меня не будет никаких неприятностей, и убираться отсюда тоже нет нужды, вы не причиняете мне хлопот. – Девушка улыбнулась и объявила, что приготовит им обеим по чашечке чаю. – Пойду поставлю чайник. – Она исчезла в задней части аптеки. – Хотите бутерброд? – крикнула она. – С гороховым пюре?

– Нет, спасибо, – крикнула в ответ Молли. От одной мысли о бутерброде с гороховым пюре ее затошнило. – А вот чаю я выпью с удовольствием. Вы и в самом деле очень добры. Как вас зовут? Меня – Молли Кенни.

– Агата Брофи. Многие зовут меня Агги, но мне это имя не нравится. Я предпочитаю, чтобы меня называли Агатой. Вы слышали о такой писательнице, Агате Кристи? Я прочла все ее книги. Я беру их в библиотеке.

– Нет, не слышала. Мне нравятся Руби Айрес[5] и Этель М. Белл[6]. Они такие романтичные!

Из глубины аптеки вновь появилась Агата.

– А вы видели фильм «Шейх», Молли, с Рудольфом Валентино? Вот что я называю романтикой! У него такие темные чарующие глаза, в которых можно утонуть!

– В Ирландии, там, где я жила, не было кинотеатра, – с сожалением сказала Молли, – поэтому я не видела ни одного фильма.

– Ну, в Нью-Йорке их много.

Девушки улыбнулись друг другу, и Молли попросила новую знакомую сказать ей, когда наступит час пополудни.

– Я все еще плоховато вижу, но постепенно зрение приходит в норму. Мне станет лучше, как только я выпью чаю, а уже потом потихоньку отправлюсь на пристань.

В час дня Молли вышла из аптеки и зашагала обратно тем же путем, что и пришла сюда, более не испытывая слабости в ногах. Ей было жаль расставаться с Агатой, которая за каких-то полчаса стала ее лучшей подругой.

– Я пришлю тебе открытку из Нью-Йорка, как только устроюсь на новом месте, – пообещала Молли. – Отправлю ее на адрес аптеки.

Агата пожелала ей удачи и добавила, что очень жалеет о том, что не может поехать вместе с ней.

– Не забудь принять еще аспро, если у тебя начнет болеть голова.

– Не забуду.

Они махали другу до тех пор, пока Молли не свернула за угол Кросхолл-стрит и не потеряла Агату из виду. Девушка вздохнула и решительно зашагала к реке Мерси, где Аннемари и «Королева майя» ждали ее возвращения.

Это было похоже на сон. Сон, в котором должно случиться нечто настолько страшное, что вы просыпаетесь за миг до этого, мокрая от пота, с гулко колотящимся сердцем, страшась заснуть и вновь вернуться в кошмар, где вас режут ножом на собственной кровати или где вы соскальзываете с отвесного ската крыши, цепляясь за него кончиками пальцев.

Вот только это был не сон: все происходило наяву. «Королева майя» уже отчалила, направляясь через Атлантику в Нью-Йорк, и между ней и берегом ширилась полоса чистой воды.

Корабль уплыл без нее.

Молли отчаянно закричала, будучи не в силах замолчать даже тогда, когда ее схватил за плечи и встряхнул какой-то мужчина в форме и фуражке с белым верхом.

– Успокойтесь, мисс. Ради всего святого, что стряслось?

– Корабль отплыл раньше времени, а на борту осталась моя сестра! – заливаясь слезами, выпалила Молли. – Он должен был отчалить только в три часа.

Мужчина покачал головой.

– Нет, мисс, в час пополудни.

– Но на билете не написано «в час дня», там написано «тринадцать ноль-ноль». Я хорошо помню.

– О боже! – Мужчина застонал. – Мне очень жаль, мисс, но «тринадцать ноль-ноль» означает час дня. Послушайте, как зовут вашу сестру? Я попрошу кого-нибудь телеграфировать капитану, что вы опоздали на судно.

– Аннемари Кенни, – едва успела пробормотать Молли, перед тем как лишилась чувств.