Читать книгу Разделенные океаном - Маурин Ли - Страница 4

В тот роковой полдень не только вид отплывающей от причала «Королевы майя» с Аннемари на борту заставил Молли лишиться чувств. Ее отвезли на «скорой» в Королевскую больницу на Пемброк-плейс, где и выяснилось, что в результате удара она заработала легкое сотрясение мозга.

– Я хочу оставить вас здесь на несколько дней, чтобы понаблюдать за вами, – сообщил врач Молли после того, как поинтересовался, сколько пальцев он ей показывает, и она ответила, что два, когда на самом деле он выставил всего один. – Ваши родные знают, что вы тут?

– У меня нет родственников в Ливерпуле, – ответила девушка.

– Вы слишком молоды для того, чтобы жить одной, не находите?

Его звали доктор Пэкер, он был невысоким толстячком с ярко-красным лицом и аккуратными бачками.

– Я живу не здесь. – Все закончилось тем, что Молли поведала ему свою историю, умолчав лишь о том, что подвигло ее с сестрой уехать из Ирландии.

Пэкер сочувственно прищелкнул языком.

– И что вы собираетесь делать?

– Найду, где можно остановиться в Ливерпуле, а потом напишу тете и попрошу ее прислать мне денег еще на один билет.

Она отыщет дешевую гостиницу и будет надеяться, что от нее не потребуют оплатить комнату немедленно, а она расплатится по счету, когда получит деньги.

Через три дня Молли выписали из больницы. Голова у нее все еще побаливала, и девушка понимала, что ужасная ошибка, которую она совершила, позволив «Королеве майя» уплыть без нее, будет преследовать ее до конца жизни. Молли сходила с ума от беспокойства об Аннемари, хотя и успокаивала себя тем, что Гертруда Штраус наверняка присмотрит за ее сестрой и будет давать ей сердечные капли. Доктор Пэкер сказал Молли, что у корабельного врача непременно отыщется дигиталис, отчего она снова почувствовала себя полной дурой. Мисс Штраус или кто-нибудь из офицеров корабля побеспокоится о том, чтобы благополучно передать Аннемари с рук на руки тете или доставить сестру к Мэгги домой, если по каким-либо причинам той не будет на пристани.

По словам доктора Пэкера, неподалеку от центра Ливерпуля было множество маленьких гостиниц, так что Молли с легкостью отыщет ту, что ей подойдет.

– Просто ступайте по Лондон-роуд, пока не упретесь в Лайм-стрит, а уж тогда спросите у кого-нибудь, лучше всего, у полисмена.

Лондон-роуд была забита пешеходами; трамваи, отчаянно звеня, катили по мостовой; автомобили рассерженными гудками подгоняли неспешно движущихся лошадок, запряженных в повозки. Молли испытывала странное чувство – она как будто смотрела на себя со стороны, и звуки почти не доходили до ее сознания. Она заставляла себя останавливаться и разглядывать витрины многочисленных магазинчиков, мимо которых проходила, чтобы полюбоваться модной одеждой, туфлями на высоких каблуках, о которых она давно мечтала, игрушечной железной дорогой, которой бы очень обрадовался Тедди, или чертиком из коробочки, который привел бы в восторг Айдана. О, а вот сережки в форме капелек, очень похожие на те, что носила мама. Глаза девушки наполнились слезами; после смерти матери жизнь стала настолько тяжелой, что ее невозможно было описать словами. И пусть оттого, что она была в Ливерпуле совсем одна, Молли чувствовала себя жалкой и несчастной, все-таки это было лучше, чем жить в Дунеатли с Доктором. Она шмыгнула носом и вытерла глаза. Если все получится, как она задумала, через несколько недель она окажется в Нью-Йорке, рядом с Аннемари и тетей Мэгги, и вновь вернется к жизни.

Молли дошла до Лайм-стрит, но вместо того, чтобы подыскать себе скромную гостиницу, остановила какую-то женщину с огромной коляской и поинтересовалась, как пройти на Кросхолл-стрит. Сейчас она отчаянно нуждалась в дружеской поддержке.

У Агаты отвисла челюсть, когда в аптеку вошла Молли. Девушка как раз обслуживала покупателя, который никак не мог решить, какую мазь выбрать.

– Ради всего святого, как ты здесь оказалась? – выдохнула Агата после того, как мужчина ушел. – Я думала, что ты уже пересекла добрую половину Атлантики.

– Я тоже так думала, – ответила Молли, закатив глаза. – По крайней мере, когда прощалась с тобой. Но потом я ушла и опоздала на пароход!

– Провалиться мне на этом месте! – ахнула Агата. – А я была уверена, что у тебя куча времени до отплытия.

– Я тоже, но оказалось, что я все перепутала.

Агата окончательно растерялась.

– А где твоя сестра? – полюбопытствовала она.

– Вот она-то уж точно пересекла половину Атлантики. – Молли с трудом выдавила улыбку.

– Господи Иисусе! А где ты была эти несколько дней?

– В больнице. Меня только что выписали. Похоже, у меня было сотрясение мозга.

– Разве я не говорила, что тебе нужно обязательно показаться врачу, с такой-то шишкой на голове? – На лице Агаты отразилось некоторое самодовольство, оттого что она поставила правильный диагноз.

– Говорила, говорила, – вздохнула Молли. – Надеюсь, ты не возражаешь, что я заглянула к тебе в гости.

Они с Агатой и разговаривали-то не больше получаса, так что теперь Молли казалось, что она поступила слишком самонадеянно, разыскав ее, словно Агата была ее лучшей подругой, с которой они давно не виделись.

– Возражаю?! – фыркнула Агата. – Конечно, я нисколько не возражаю. Если бы ты сообщила мне об этом раньше, я бы навестила тебя в больнице. – Она вышла из-за прилавка. – Ну-ка, присядь и дай посмотреть на твою шишку. – Молли присела, и Агата осторожно раздвинула пряди. – Она стала меньше, – провозгласила девушка. – Шишка, я имею в виду, а не голова. – Агата опустилась на соседний стул. Ее карие глаза за стеклами очков светились сочувствием. – Полагаю, ты сыта по горло тем, что с тобой стряслось.

– Не просто сыта, – вскричала Молли, – я буквально раздавлена!

– И что ты намерена делать?

– Найти дешевую гостиницу, в которой буду ждать ответа от своей тети из Нью-Йорка.

– Ты можешь остановиться у нас, – не раздумывая, заявила Агата, – если только не возражаешь против того, чтобы спать на диване в гостиной. Может, это и не так удобно, как в гостинице, зато это не будет стоить тебе ни пенни.

Семейству Брофи принадлежал дом в районе Уэйвтри, на четыре спальни с большим садом. После того как супруг миссис Брофи погиб на войне, она могла переехать в место подешевле, но…

– Она намерена любой ценой сохранить дом, хоть это и непросто, – объяснила Агата Молли. – По словам матери, это – дело принципа. Она скорее предпочтет, чтобы мы недоедали, но не переедет. Всю одежду мы покупаем на рынке Пэдди; только не вздумай сказать об этом матери, потому что она не хочет, чтобы об этом знали посторонние. По ее мнению, раз уж теперь мы, ее дети, работаем, то и она сможет выйти на работу, и тогда деньги потекут к нам рекой и мы избавимся от своего противного квартиранта.

У Агаты было четыре младшие сестры: Бланш, Кэти, Дора и Эллен, такие же худенькие, как и она сама.

– Хотелось бы мне знать, если бы папа остался жив, родители перебрали бы весь алфавит[12] или нет? – подивилась она вслух. – Мне было всего шесть, когда он добровольцем ушел на фронт. Они с мамой ужасно ссорились из-за этого – Эллен только-только родилась, – но он сказал, что это его долг – сражаться за свою страну. И вскоре погиб в битве на Сомме. А ведь у него была отличная работа в пароходстве и отдельный кабинет в здании на Док-роуд, так что мама не привыкла считать каждый грош.

Миссис Брофи оказалась невысокой изящной женщиной. Она приветствовала Молли, появившуюся в ее доме, ласковым поцелуем.

– Агата рассказывала нам о тебе. Она так завидовала тому, что ты едешь в Нью-Йорк. Какая жалость, что все так неудачно обернулось.

Кэти, Дора и Эллен были еще в школе. Бланш, которой исполнилось пятнадцать и которая обещала стать очень высокой, намеревалась стать манекенщицей в одном из крупных лондонских магазинов, но пока подвизалась младшим клерком в какой-то конторе на Пиэр-Хэд.

– Я зря растрачиваю свою жизнь, – заявила она, едва завидев Молли в первый раз. – Я только и делаю, что мотаюсь по всему городу, доставляя письма, подшиваю документы и готовлю чай. Из меня получилась какая-то прислуга за все.

– Тебе очень повезло, что у тебя такая чистая работа, – возразила ей миссис Брофи. – Если бы не связи твоего отца, ты могла бы стать настоящей служанкой. Вот тогда у тебя были бы причины жаловаться.

Очевидно, мистер Брофи и в могиле не утратил своих связей. Кстати, Агата тоже получила работу в аптеке только благодаря тому, что управляющий был дружен с ее отцом.

– А я думала, ты работаешь там одна, – заметила Молли.

– Так оно и есть, хотя на самом деле должно быть иначе. Мистер Джерард уходит в паб, едва тот успевает открыться, и не возвращается до самого закрытия, так что бóльшую часть времени я остаюсь в аптеке одна.

Миссис Брофи вела переговоры с еще одним знакомым ее покойного супруга насчет того, чтобы он пристроил ее тринадцатилетнюю Кэти на летние каникулы официанткой в ресторан на Сент-Джон-стрит. Дора и Эллен вслух задавались вопросом, что она придумает на их счет.

– Поживем – увидим, девочки, – загадочно обронила их мать. – Поживем – увидим.

Квартирант, мистер Уэйнскотт, занимал большую спальню в передней части дома. Он торговал Библиями на улице и вслух читал отрывки из этой книги каждый вечер перед сном.

– Не пугайся, Молли, если в одиннадцать вечера услышишь замогильный голос, цитирующий слова библейского змия или главы Исхода[13], – предупредила миссис Брофи. – В общем-то, мистер Уэйнскотт совершенно безобиден. Он всегда вовремя платит ренту, никогда не жалуется на еду, и по большей части его не видно и не слышно.

– После него в туалете стоит ужасный запах, мама, – пожаловалась Дора, – и еще он издает неприличные звуки мягким местом.

– Это оттого, что у него проблемы с кишечником, родная. Просто не обращай на это внимания, как делаю я.

– Не обращать внимания на запах невозможно, мама.

– В таком случае, Дора, зажимай нос, – резко бросила мать. – Бери пример с меня.

В общем, несмотря на все свои тревоги и страхи, Молли была рада остановиться у Брофи. Первое, что она сделала, – написала письма тете Мэгги и Хейзел. Днем Молли помогала по дому и ходила за покупками, а после обеда пришивала пуговицы к перчаткам, заготовки которых сшивала вместе миссис Брофи, получая по шесть пенсов за дюжину.

– Лишнее пенни, Молли, – искренне и безмятежно говорила она. – Перчатки поставляет нам старый друг Роберта. Он всегда следит за тем, чтобы мне доставались самые маленькие размеры, чтобы шитья было поменьше.

После смерти мужа стало решительно невозможно заменить рваный линолеум, истертые ковры, обтрепанные занавески и выцветшие обои, так что дом выглядел довольно убого. На обед подавалось самое дешевое, мелко нарубленное мясо, которое тушилось в просторной холодной кухне с огромным количеством овощей, главным образом картофеля. Блюдо получалось водянистым, а пудинга не было вообще. Тем не менее Молли неизменно восхищалась мужеством миссис Брофи, которая крепко держалась за свой дом. Казалось бы, чего проще – снять дешевое жилище поменьше, но у нее были свои принципы и стандарты, которых она придерживалась, пусть даже это означало необходимость питаться обрезками, как нищие, и не иметь возможности развести пристойный огонь в камине.

В среду, когда рабочий день был коротким, Молли встретила Агату у аптеки и они вместе пошли на дневной сеанс в «Пале де Люкс», кинотеатр на Лайм-стрит, где посмотрели «Маленькую Анни Руни» с Мэри Пикфорд[14] в главной роли. Места в первом ряду стоили всего одно пенни. Это был первый кинофильм, который увидела Молли.

– Просто великолепно! – восторженно выдохнула она, когда сеанс закончился и они шли к трамвайной остановке.

Агата взяла ее под руку.

– Я буду безумно скучать по тебе, когда ты уедешь. Я уже привыкла к тому, что ты живешь с нами.

– Мне тоже будет тебя не хватать, – призналась Молли. – Но мы можем писать друг другу письма, а потом, когда-нибудь, ты приедешь к нам в гости.

– Я бы с превеликим удовольствием, но пройдет много времени, прежде чем мне представится такая возможность, – вздохнула Агата.

Молли знала, что понадобится не одна неделя, прежде чем ее письмо дойдет до тети Мэгги и та напишет ей ответ, зато весточка от Хейзел пришла очень быстро, всего через каких-то несколько дней. Письмо было написано крупными летящими буквами, такими же большими, как и сама Хейзел. «Как твоя голова, лучше? – спрашивала невестка. – Ох, представляю твое состояние, ты наверняка готова выпороть себя, вот только делу этим не поможешь. Не будь я на восьмом месяце, я бы обязательно приехала к тебе. Финн вне себя от злости на тебя, меня, но особенно на своего отца. Судя по твоим словам, люди, у которых ты остановилась, очень милые…»

В тот день, когда «Королева майя» должна была пришвартоваться в Нью-Йорке, Аннемари не выходила у Молли из головы, и она молилась про себя, чтобы с ее сестрой все было в порядке. Аннемари было всего тринадцать лет, и ее никак нельзя было оставлять одну на произвол судьбы.

Через несколько дней Хейзел написала Молли снова. На сей раз письмо было коротким: «Финн в субботу приезжает в Ливерпуль и хочет встретиться с тобой. Его паром прибывает в десять часов утра».

В субботу Молли отправилась на встречу с братом, спрашивая себя, чего ради ему вздумалось приехать в Ливерпуль. Она надеялась, что не для того, чтобы убедить ее вернуться в Дунеатли. Впрочем, вскоре она обнаружила, что неожиданное появление Финна объясняется другими причинами, куда более серьезными.

Прошло две недели и четыре дня с того момента, как «Королева майя» отплыла в Нью-Йорк, когда на ирландском пароме в Ливерпуль прибыл Финн Кенни. Погода за это время улучшилась. Было по-прежнему холодно, но на ясном синем небе ярко светило солнце, отчего поверхность реки Мерси искрилась золотистыми брызгами. Над водой в тщетных попытках найти еду кружили чайки, оглашая воздух скорбными воплями. Финн уже дважды бывал в этом городе, но на сей раз его визит будет далеко не таким приятным, как прежде.

Сестра Молли встретила его на пристани, и они зашли в кафе с высоким потолком и голыми выскобленными столами неподалеку от Пиэр-Хэд. Из кухни долетал восхитительный запах жареной ветчины. Но Финн проигнорировал его и заказал чаю для себя и сестры. Помимо скучающей официантки и того, кто жарил ветчину, в кафе, кроме них, больше никого не было.

Оба молчали до тех пор, пока им не подали чай.

– Что за человек твоя подруга, у которой ты остановилась, Молл? – вдруг спросил Финн.

– Ее зовут Агата Брофи, – ответила Молли. – Мы познакомились в аптеке, где я покупала дигиталис для Аннемари. Агата католичка, как и все в ее семье, и вообще, они очень милые люди.

Финн слегка нахмурился, но, похоже, остался вполне удовлетворен ответом. Молли сильно похудела с тех пор, как они виделись в последний раз, и он надеялся, что семейство Брофи не экономит на еде для нее, но сейчас его куда больше беспокоила вторая сестра.

– Знаешь, Молл, – строго начал Финн, – ты должна была рассказать нам об отце, когда он в первый раз… – Он смешался, подбирая слова. – Когда он в первый раз сделал то, что сделал. Если бы ты так поступила, с Аннемари ничего бы не случилось.

Бледные щеки Молли порозовели.

– Теперь я это понимаю, Финн, – жалобным голоском произнесла она. – Но мне не хотелось никому доставлять неприятности. В первый раз это случилось вскоре после смерти мамы. Все и так были расстроены, и я не хотела усугублять ситуацию.

– Единственный, кому стало бы хуже, если бы я узнал обо всем, был бы наш отец, – горячо заявил Финн. Он был потрясен до глубины души, узнав, какое непотребство творится в его семье, а он ни о чем не подозревает. Он был честным и порядочным молодым человеком, и поведение отца вызвало у него глубочайшее отвращение. – Я бы сказал ему, что, если он еще хотя бы раз дотронется до тебя, я изобью его до полусмерти, отец он нам или нет. – Финна буквально трясло от гнева. – На следующий же день я отправился к нему и потолковал с ним по-мужски – Хейзел рассказала мне обо всем после того, как получила твое письмо, в котором ты сообщила ей, что опоздала на пароход. – И с тех самых пор они ссорились не переставая; Финн желал знать, почему Хейзел ничего не сказала ему раньше, а она отвечала, что обещала сохранить случившееся в тайне. – А до того момента я не находил себе места от беспокойства за вас, не зная, куда вы подевались.

– И что сказал тебе Доктор?

– Что ему очень жаль.

Однако он ни о чем не жалел, во всяком случае поначалу. Он просто удивился тому, что, оказывается, это из-за него его дочери сбежали из дому, хотя на лице его отразилось некоторое смущение, когда сын обвинил его в изнасиловании и рассказал, в каком ужасном состоянии пребывает Аннемари. Финн никогда особенно не любил своего папашу, у него буквально руки чесались врезать как следует по этой высокомерной, надменной физиономии. Если бы не младшие братья, ноги бы его в этом доме больше не было.

– Ты можешь не беспокоиться, Молл. Он не посмеет тронуть тебя и пальцем, когда ты вернешься домой. – А если попробует, то будет иметь дело с ним, Финном, не говоря уже о Хейзел, которая грозилась заявить на свекра в полицию.

– Нет, Финн, домой я не вернусь, – Молли содрогнулась при одной мысли об этом. – Я больше не желаю видеть Дунеатли. Я хочу поехать в Нью-Йорк и быть рядом с Аннемари. Я написала тете Мэгги в тот же день, что и Хейзел, и попросила ее прислать деньги на адрес Агаты. В нашем чемодане лежат тридцать шесть фунтов. Это то, что осталось от маминого наследства после оплаты билетов. Как только я получу деньги, я ближайшим пароходом отправлюсь в Нью-Йорк.

Финн накрыл ее руку своей и легонько сжал, понимая, что ему предстоит сообщить ей крайне неприятные новости.

– Мне очень жаль, Молл, но Аннемари не доехала до тети Мэгги, – мягко сказал он. – Мэгги прислала телеграмму на следующий же день. С тех пор она не прекращает поиски Аннемари, но пока безрезультатно.

– Дева Мария, Матерь Божья! – Молли истово перекрестилась и залилась слезами, отчего официантка с недоумением уставилась на нее. – Что с ней случилось? – всхлипывая, запричитала она.

– Не знаю, сестренка. – Финн вновь сжал ее руку. – Завтра я отплываю в Нью-Йорк из Саутгемптона, чтобы помочь в ее поисках. Мэгги уже обратилась во все больницы, а теперь подключила к делу и полицию. Вчера вечером я разговаривал с ней по телефону. Я звонил ей из своего офиса в Килдэре, а она спустилась к аппарату, который находится в магазине под ее квартирой. – Он до сих пор не оправился от изумления, которое вызывали в нем современные технологии, хотя и страшился представить, во сколько ему обойдется этот звонок.

– Я могу поехать в Нью-Йорк с тобой, Финн?

– Нет, Молл, извини, – решительно ответил он. – Ты будешь только мешать.

Молли шмыгнула носом.

– С нами в каюте была одна немка, Гертруда Штраус. Не знаю почему, но я уверена, что она позаботится об Аннемари. Она показалась мне очень доброй женщиной.

– А еще кто-нибудь был с вами в каюте, сестренка?

– Одна девушка по имени Оливия Рэйнес. В общем-то она мне понравилась, но она из тех, кого Нанни называет «кошелками». Мисс Штраус обвиняла ее во всех смертных грехах.

Финн молча кивнул. Он не хотел, чтобы сестра узнала о том, что Мэгги установила: некую молодую женщину, по описанию очень похожую на Аннемари, поместили в больницу на острове Эллис, где впоследствии был найден и ее паспорт. Когда Мэгги примчалась туда, девушка уже куда-то исчезла; ее забрала молодая женщина, предъявившая паспорт Молли. А Аннемари зарегистрировали в больнице под именем Оливии Рэйнес. Похоже, настоящая Оливия использовала обеих сестер для каких-то темных, неведомых делишек.

– У тебя есть деньги, сестренка?

– Нет. У меня в кошельке оставалось всего несколько шиллингов, но я их истратила. – Молли опустила голову. – Остальное лежало в чемодане. Полагаю, все деньги пропали вместе с вещами.

– Мэгги не заикнулась о них, так что, наверное, ты права. Вот, возьми. – Финн дал ей пять банкнот по десять шиллингов. – Я пришлю тебе еще, когда вернусь домой. Наверное, и одежды у тебя нет?

– Только то, что на мне, Финн.

Молли выглядела такой несчастной, что ему страстно захотелось убить их отца и эту Оливию Рэйнес заодно, попадись она ему в руки.

– Хейзел упросила Шинед Ларкин сшить тебе платье за один день. Твои мерки у нее были. Оно лежит у меня в чемодане вместе с другими вещами.

– Спасибо тебе, Финн, – поблагодарила его сестра. – Как там Хейзел? Я забыла спросить. Ребенок должен родиться через несколько недель, верно?

– Хейзел все цветет, а малыш должен появиться на свет в середине апреля. – Финн до сих пор не мог поверить в то, что вот-вот станет отцом. – Если родится мальчик, мы назовем его Патриком, а вот насчет имени девочки мы пока не сошлись во мнении.

Ему нравилось имя Дейрдра, а Хейзел предпочитала имя Джеральдина, тогда как его от этого имени тошнило. И они до сих пор спорили, так и не придя к компромиссу. Финн вздохнул. Ему вдруг захотелось вновь оказаться в своем маленьком коттедже в Дунеатли вместе с женой, которую он обожал. Он признался себе, что мысль о том, что в самом скором времени ему придется бродить по чужому, незнакомому городу на другой стороне земного шара в поисках сестры, не вызывает у него особого воодушевления. Но другого выхода не было. Финн искренне любил обеих сестер и надеялся во что бы то ни стало отыскать Аннемари за неделю, которую он проведет в Нью-Йорке. Домой он рассчитывал вернуться до рождения первенца.

Она стояла на платформе и махала вслед брату, пока поезд под перестук колес не скрылся в клубах дыма. Это было еще хуже, чем смотреть, как отходит от причала «Королева майя», потому что Аннемари пропала, и во всем была виновата она, Молли! Она и прежде терзалась угрызениями совести, но это было ничто в сравнении с тем, что она испытывала сейчас.

Глубоко вздохнув, Молли побрела в дамскую комнату ожидания, где в камине горел жаркий огонь. Здесь сидели еще несколько женщин с чемоданами у ног, и она вспомнила о пакете, который держала под мышкой, – в нем лежало ее новое платье и «кое-что еще». Заглянуть в него Молли не удосужилась: сейчас ей было совершенно все равно, как выглядит ее новое платье и что означает это самое «кое-что еще».

Что же ей делать? Пройдет целая вечность, прежде чем Финн вернется, но, по крайней мере, он пообещал прислать телеграмму на адрес Брофи, когда Аннемари найдется – если она найдется. Молли охватил ужас, когда она на миг представила себе, что больше никогда не увидит сестру. К этому времени Аннемари могла оказаться в другой части Америки. Ее могли похитить и убить – и даже сейчас существовала вероятность, что она уже мертва.

– Ох! – застонала Молли вслух, но тут от черных мыслей ее отвлекла женщина в шубке, которая ворвалась в комнату ожидания, волоча за собой маленького мальчика.

– Я больше никогда не возьму тебя с собой по магазинам. Вечно от тебя одни неприятности! – крикнула она и с размаху толкнула малыша на одну из деревянных скамеек, что тянулись вдоль стен по периметру комнаты. – Сиди смирно и только попробуй пошевелиться!

Ребенок, которому на вид было года два или три, заплакал. Тогда женщина ударила его по лицу с такой силой, что он испуганно вскрикнул от боли. Остальные женщины в комнате осуждающе зароптали.

– Это уже лишнее, – пробормотала одна.

Особа в шубке метнула в нее злобный взгляд и ударила мальчика по другой щеке. Он вновь вскрикнул от боли.

Молли вскочила на ноги.

– Он же совсем еще малыш! Как вы можете обращаться с ним таким образом? Постыдились бы!

– Неужели? – Женщина развернулась и, недолго думая, отвесила Молли пощечину.

Молли, которая в других обстоятельствах и мухи не обидела бы, нанесла женщине сокрушительный удар в челюсть, вложив в него все свое отчаяние и раздражение, что накопились в ней за последние недели. Пожалуй, ее соперница испытывала схожие чувства, потому что ответила Молли тем же, и через несколько мгновений обе уже увлеченно размахивали кулаками, осыпая друг друга ударами.

– Какого черта здесь происходит?

Молли почувствовала, как кто-то ухватил ее за воротник и оттаскивает в сторону. Женщина в шубке подверглась аналогичному обращению. Их обеих на вытянутых руках держал молодой полисмен, имевший безукоризненно бравый вид в черной форме с начищенными серебряными пуговицами, широком кожаном ремне и огромном шлеме.

– Это дамская комната ожидания, – с сарказмом произнес он. – Если желаете драться, найдите себе темный переулок, где бы вас никто не видел. А еще лучше – откажитесь от этой идеи и оставайтесь в рамках закона.

– Она ударила меня первой, – выплюнула Молли, – и вообще, она лупила своего маленького ребенка с такой силой, что он кричал от боли.

– Она говорит правду, офицер, – вставила одна из невольных свидетельниц этой сцены, выглядевших растерянными и ошеломленными. – Драку затеяла вон та, другая женщина.

– Я мог бы отвести вас обеих в участок и составить протокол о нарушении общественного спокойствия, – важно заявил полисмен, – но нужно помнить о несовершеннолетнем ребенке, поэтому я ограничусь тем, что запишу ваши фамилии и адреса. Мне придется проконсультироваться с начальством, чтобы решить, будут ли против вас выдвинуты обвинения.

– Мой муж ужасно рассердится, если к нам домой придет полиция, – испуганно пролепетала противница Молли. – Мне очень жаль, что я ударила Роули, но он сегодня все утро капризничает. Полагаю, я просто окончательно потеряла терпение. Простите меня за то, что я ударила вас, – обратилась она к Молли. На самом деле на лице женщины был написан скорее страх, а отнюдь не раскаяние.

Молли проигнорировала ее слова. Она не собиралась извиняться. У нее самой было два младших брата, поэтому она прекрасно знала, какими капризными и непослушными могут быть маленькие дети, но у нее никогда и в мыслях не было ударить их. Более того, она получила удовольствие от стычки и теперь жалела о том, что полицейский разнял их. Сейчас ей было все равно, даже если ее посадят в тюрьму.

Полисмен отпустил их воротники и достал из кармана блокнот. Обе назвали ему свои адреса.

– Если кто-нибудь сообщит об аналогичном инциденте, я буду знать, куда следует приехать, – многозначительно заявил он, захлопывая блокнот.

Молли вернулась на Уэйвтри и обнаружила миссис Брофи сидящей у окна. Она шила перчатки.

– Ты выглядишь так, словно побывала на войне! – воскликнула мать Агаты. – И еще у тебя синяк на лбу, и щеки раскраснелись.

– Я споткнулась и упала, – солгала Молли.

Она не стыдилась того, что ввязалась в драку, но не собиралась делиться кровавыми подробностями с миссис Брофи.

– Что сказал твой брат?

– Что Аннемари не доехала до нашей тетки. Она пропала без вести.

Чуть позже, в тот же день, Молли отдала миссис Брофи одну из десятишиллинговых банкнот.

– Это за то, что вы приютили меня. Вы не возражаете, если я поживу у вас еще немного, пока не получу весточку от Финна? – Если Аннемари найдется, Молли немедленно отправится в Нью-Йорк. Но она понятия не имела, что будет делать, если отыскать сестру не удастся.

– Что до меня, дорогуша, то можешь оставаться у нас хоть до скончания веков, – заявила миссис Брофи, с благодарностью принимая банкноту в десять шиллингов.

На следующее утро Молли чистила картофель, когда в дверь позвонили. Миссис Брофи крикнула:

– Все в порядке, я сама открою.

Еще через несколько минут она вошла в кухню и объявила, что к Молли пожаловал посетитель.

– Довольно милый молодой человек. Я провела его в гостиную.

Молли хмурилась в недоумении, вытирая руки. Она по-прежнему терялась в догадках, когда вошла в гостиную и навстречу ей поднялся молодой человек. На нем был отутюженный серый костюм, а к груди он прижимал темно-серую мягкую фетровую шляпу. Его макинтош был аккуратно сложен на спинке кресла.

– Доброе утро, мисс Кенни, – вежливо поздоровался он.

– Доброе утро, – ответила Молли, окончательно растерявшись.

Молодой человек ухмыльнулся.

– А ведь вы меня не узнаете, верно? Это я разнимал вчера вас и ту женщину.

– Вы тот самый полисмен!

Без формы он выглядел совершенно по-другому и казался намного моложе – ему едва перевалило за двадцать, решила Молли, – растеряв всю свою смешную напыщенность. У него оказались коротко подстриженные каштановые волосы и ярко-синие глаза. Молли сочла его довольно-таки привлекательным.

– Что вам угодно? – поинтересовалась она. – Вы пришли, чтобы отвести меня в тюрьму? – Сегодня, в отличие от дня вчерашнего, она уже совсем не горела желанием угодить туда.

– Нет, я пришел, чтобы пригласить вас в кино. Вы не будете возражать, если я присяду? И я могу называть вас Молли? Меня зовут Том Райан, констебль Том Райан, – с гордостью добавил он.

– Разумеется, вы можете присесть, и да, вы можете называть меня Молли. – Сама она села за стол у окна, на котором были разложены заготовки перчаток. – А как должна называть вас я – Том или констебль Райан?

– Том. – На его щеках выступил румянец. – Так что вы скажете насчет кино? – с беспокойством поинтересовался он.

– Не знаю. – Молли была удивлена, что после вчерашней драки он не потерял к ней интерес. При иных обстоятельствах она сочла бы положение неловким и даже щекотливым, но в последнее время случилось столько всего, причем главным образом плохого, что теперь ее трудно было чем-то смутить. – И часто вы приглашаете преступников в кино?

– Но вы совсем не преступница. Я знаю, мне не следовало бы этого говорить, ведь я полисмен, но я думаю, что та женщина заслуживала хорошей трепки за то, что ударила своего ребенка. – Он вновь превратился в напыщенного индюка, отчего Молли захотелось громко рассмеяться, – хотя еще вчера она была уверена, что больше никогда не будет смеяться.

– Ну, ладно. Я пойду с вами в кино.

Молли еще никогда не ходила на свидания с юношами, и ей всегда хотелось верить, что ее первое свидание будет необыкновенным, но сейчас она согласилась пойти с Томом Райаном только потому, что он рассмешил ее. Кроме того, кино поможет ей хотя бы ненадолго отвлечься и не думать об Аннемари.

Они отправились в кинотеатр на Лайм-стрит, который располагался напротив «Пале де Люкс», чтобы посмотреть «Шерлока-младшего»[15] с Бастером Китоном[16] в главной роли – знаменитым актером, если верить Тому. Этот фильм понравился Молли больше, чем «Маленькая Анни Руни», главным образом потому, что был невероятно смешным, да еще из-за наличия целого оркестра, наигрывавшего веселые мелодии на протяжении всего сеанса.

А потом они поужинали рыбой с картофелем. За едой Том рассказал о себе. Он служил патрульным полицейским меньше года, но уже хотел стать детективом в штатском.

– И что это значит? – поинтересовалась Молли.

Его синие глаза засверкали.

– Это означает раскрывать преступления – убийства, грабежи и все такое прочее – и при этом ходить в собственной одежде, а не в форме. Вы когда-нибудь слышали о Джеке Потрошителе? – осведомился Том. Молли покачала головой, и он продолжал, напустив на себя таинственный и зловещий вид, с каким рассказывают страшные истории о мертвецах: – Он зверски убил шесть женщин в лондонском Ист-Сайде. Этого человека так и не поймали, но я бы его непременно вычислил, если бы мне представилась такая возможность. Дома у меня есть книжка о нем – я могу дать вам ее почитать, если хотите, – великодушно предложил Том. – А еще у меня есть история о докторе Криппене и книги о других убийцах. Понимаете, я развиваю свои дедуктивные способности, совсем как Шерлок Холмс, – вот почему я пригласил вас посмотреть этот фильм. У обычных полисменов больше мускулов, чем мозгов.

– Надеюсь, вы не говорите такие вещи обычным полисменам, – поддела его Молли.

– Разумеется, нет. – Том подмигнул ей. – Как правило, все хотят быть простыми полисменами, не более того. А я… Однажды я обязательно стану инспектором уголовной полиции. – Совершенно очевидно, он был о себе весьма высокого мнения.

– Удовлетворите мое любопытство, – сказала Молли, – почему вы пригласили меня в кино?

Она была уверена, что получит искренний ответ, потому что сомневалась в способности Тома Райана лгать не моргнув глазом.

– Мне понравилось ваше лицо, – мгновенно ответил он. – Оно очень милое и к тому же красивое. Это у меня тоже неплохо получается – читать по лицам. Я сразу понял – раз вы дрались с той женщиной, значит, у вас были на то веские причины. Я за милю отличу настоящего преступника от невиновного человека.

– Из вас получится хороший полицейский, – сообщила ему Молли, сдерживая улыбку.

– Знаю. Я рожден для этого. Когда я был маленьким, то часто говорил маме, что однажды обязательно стану полицейским.

– А что отвечала она?

– Что она предпочла бы, чтобы я стал священником. Но я выдержал характер, верно? – Том широко улыбнулся. – Мне понравилась ваша мама. Она показалась мне очень милой.

– Миссис Брофи не моя мама, – поспешно сказала Молли. – Моя родная мать умерла, и я всего лишь остановилась на время в доме у своей подруги.

Она рассказала Тому о Нью-Йорке, о Финне и об Аннемари.

– Если Финн найдет нашу сестру, то есть когда он найдет ее, – закончила она, – я отправлюсь в Нью-Йорк первым же пароходом.

– Но вы не можете так поступить! – К ее изумлению, губы Тома Райана задрожали. Он готов был расплакаться.

– Это почему же?

– Потому что я люблю вас, вот почему. Я уже говорил вам, что умею читать по лицам, и в ту самую минуту, как увидел вас, я понял, что хочу, чтобы вы стали моей женой. Правда, я не собирался говорить вам об этом сразу, чтобы не испугать. – Он расправил плечи и с вызовом посмотрел на девушку. – Ну вот, Молли, вы все знаете. Я выложил карты на стол, и теперь только от вас зависит, возьмете вы их или нет.

Финн прибыл в Нью-Йорк, заранее готовясь к тому, что невзлюбит это место с первого взгляда. Он не привык к городам, а Нью-Йорк был не просто городом, а очень большим городом, памятником Маммоне, куда в поисках удачи и благосостояния стекались обездоленные со всех концов земли. Но в первый день в Нью-Йорке Финн вдруг остановился посреди улицы, на которой невозможно было что-либо разглядеть, кроме высоких, величественных зданий по обеим сторонам и клочка синего неба над головой, и вдруг почувствовал, как внутри у него что-то дрогнуло при виде этого рукотворного чуда. Ему показалось, что какая-то сокровенная часть его души ожила. Сердце Финна учащенно забилось, и его подхватил и понес трепещущий и полный сил поток жизни большого города.

Это чувство не покинуло его и в Гринвич-Виллидж, где не было высоких зданий. Здесь повсюду стояли скромные дома и лавки, которые, казалось, не закрываются никогда. Перед ними на тротуарах были выложены товары, а каждый дюйм стен закрывали плакаты, сообщавшие о вечере поэзии, о пьесах, встречах, лекциях, концертах и спортивных соревнованиях… Список можно было продолжать до бесконечности.

Куда бы Финн ни пошел, везде звучала музыка. Ее наигрывали негритянские оркестры, неспешно шествующие гуськом по тротуарам и вкладывающие в мелодию всю душу, так что Финн начинал поневоле притопывать в такт. Музыка летела из распахнутого окна, за которым кто-то упражнялся в игре на саксофоне или на трубе или распевал во всю мощь своих легких. Музыка проникала через доски пола в квартирке Мэгги из магазинчика внизу, где маленький толстяк Зигги терзал расстроенное пианино, выводя печальные мелодии и слегка фальшивя. Финн купил ноты к «Манхэттену», песне из «Безумств Зигфельда»[17] – шоу, которое сейчас шло на Сорок Второй улице, и попросил Зигги подписать ее. У него не было ни пианино, ни другого музыкального инструмента, но он повесит их в рамочке на стене своего коттеджа как напоминание о времени, проведенном в Нью-Йорке.

Впрочем, нет. Приятными эти воспоминания станут после того, как он найдет Аннемари, но пока что ее поиски оставались безрезультатными. Говоря по правде, Финн провел в Нью-Йорке уже пять дней и теперь просто не знал, что делать дальше. Он даже не представлял, что остров Манхэттен окажется настолько большим и будет буквально кишеть людьми, многие из которых были ирландцами. Складывалось впечатление, что полиция укомплектована исключительно выходцами из Ирландии, которые старательно искали его сестру, но пока без особого успеха.

После того как Мэгги отнесла заявление в полицию, она стала обзванивать больницы, но там не оказалось пациентки, подходящей под описание Аннемари. Финн побывал во всех католических церквях, хотя и сознавал, что шансы обнаружить там сестру довольно мизерные. Они с Мэгги исписали множество карточек с именем и адресом Аннемари и раздавали их в церквях и во всех ирландских клубах, какие он только смог найти. В последние дни Финн просто бродил по улицам, сунув руки в карманы. Он надеялся случайно встретить симпатичную тринадцатилетнюю девочку с фиалковыми глазами и улыбкой, способной озарить и согреть самый ненастный день.

Мэгги пришлось регулярно отпрашиваться с работы. Директор с пониманием отнесся к ее ситуации, а ученики каждое утро на общем собрании молились о том, чтобы Аннемари нашлась в самое ближайшее время. Финн с теткой обычно договаривались о встрече где-нибудь в середине дня: в Центральном парке, на Таймс-сквер или у лотка с жареными пончиками на Гранд-Сентрал-стейшн, которая больше походила на собор, а не на железнодорожный вокзал.

– Боюсь, мне не повезло, – обычно говорила при встрече Мэгги.

– Мне тоже, – со вздохом отвечал Финн.

Он уже начал подумывать, что они лишь напрасно тратят время и силы. Пытаться отыскать в таком городе человека – все равно что искать иголку в стоге сена.

Наступил пятый вечер в Нью-Йорке, и Финн нажал кнопку звонка квартиры Мэгги, чувствуя себя опустошенным. Тетка впустила его. Она так сильно походила на маму, что при виде ее у Финна всякий раз замирало сердце: те же черные волосы, голубые глаза, прямой нос и большой рот с полными губами. Они с Аннемари унаследовали от матери ее черты, но если мама одевалась неброско и носила волосы стянутыми в тугой узел на затылке, то Мэгги предпочитала модную одежду и элегантные прически. Маме исполнилось сорок шесть, когда она умерла, Мэгги была на два года ее старше, хотя на вид ей нельзя было дать больше сорока.

– У меня новости, – осторожно начала она. – Не знаю, какими ты их сочтешь – хорошими или плохими и чего в них больше – облегчения или беспокойства. Поднимайся наверх, и я расскажу тебе все.

Финн последовал за ней, чувствуя, как взволнованно забилось у него в груди сердце, и не зная, чего ожидать.

Мэгги закрыла дверь и протянула ему листок бумаги.

– Я нашла его на коврике в холле, когда вернулась домой. Что ты об этом думаешь?

Это был карандашный рисунок. На нем, словно живой, был изображен мальчуган в ночной рубашке и со свечой в руке. Волосы его торчали в разные стороны, и он широко улыбался, лукаво высунув кончик языка.

– Это же наш Айдан! – ахнул Финн.

– Я никогда не видела Айдана, но почему-то так и подумала, – заметила Мэгги, строго поджав губы. – А теперь переверни рисунок.

Финн повиновался. «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», – прочел он. Буквы были выведены каллиграфическим почерком.

– Он называет ее Анной.

– Почему ты решил, что это он? – сразу же вцепилась в него Мэгги. – Это могла написать и женщина.

– Так мог написать только стряпчий или клерк из конторы, а там вряд ли работают женщины. Таким почерком заполнено наше брачное свидетельство. Господи! – Финн хлопнул себя по лбу, когда до него наконец начал доходить смысл послания. – Но что это значит, Мэгги? Почему он называет ее Анной? И откуда он узнал, что рисунок надо доставить сюда?

– Понятия не имею. Разве что Аннемари сама назвала ему адрес, или же он видел одну из наших карточек. Быть может, он известен кому-либо еще – как насчет той женщины, что, как ты говорил, плыла на пароходе в одной каюте с девочками, Гертруды Штраус? – нахмурилась Мэгги. – Или этой Оливии Рэйнес, укравшей паспорт Молли и чемодан, в котором лежали деньги? Ох, Финн! У меня голова идет кругом. Я просто не представляю, что теперь делать.

– Аннемари счастлива, – задумчиво проговорил Финн. – Иначе она бы нарисовала нашего Айдана плачущим. Она любила рисовать; картинки у нее получались веселыми и грустными в зависимости от настроения.

Мэгги повалилась в кресло, словно ноги перестали держать ее.

– Это уже кое-что.

– Она любила петь и рисовать. Она очень любила жизнь, наша Аннемари, но любая мелочь – резкое слово, больное животное – запросто могли заставить ее погрузиться в депрессию. Мама называла это состояние «пучиной отчаяния». Правда, Аннемари быстро выходила из него. Как ни странно, но, когда умерла мама, моя младшая сестра расстроилась меньше всех. Она твердила, будто видит ее в раю, на небесах.

– Твоя мать все время беспокоилась о ней. Она говорила, что девочка слишком чувствительна для этого мира. – Лицо Мэгги потемнело. – Боюсь даже представить себе, что она чувствовала в ту ночь, когда твой отец изнасиловал ее! – гневно вскричала она. – Должно быть, бедняжка едва не лишилась рассудка.

– Хейзел говорит то же самое. В ту ночь, когда они уехали из Дунеатли, Аннемари находилась в каком-то трансе. Тем не менее Молли продержалась целых два года и никому ни слова не сказала. – Голос у Финна дрогнул и сорвался. – А я еще отчитал ее, когда мы встретились с ней в Ливерпуле, как будто она в чем-то виновата.

– Молли ягненок, а Фрэнк Кенни – ублюдок. От всей души надеюсь и молюсь, что больше никогда не увижу его, иначе я убью его собственными руками. – Мэгги поднялась и направилась в кухню. – Умираю, так хочу чаю, Финн. Как только мы выпьем по чашечке, я отнесу этот листок в участок сержанту МакКлоски, и пусть скажет мне, что он об этом думает. А потом, вместо того, чтобы сидеть над ним всю ночь и ломать себе голову, пока она не пойдет кругом, мы с тобой поужинаем, и сегодня, для разнообразия, сделаем это дома. Как ты сам только что сказал, Аннемари по крайней мере счастлива, где бы она ни находилась.

– Что до меня, я с удовольствием осушил бы кружечку эля. Представляешь, Мэгги, за все это время я не видел ни одного паба, хотя постоянно высматривал подходящее заведение.

– И не увидишь. – Впервые с момента их встречи в Нью-Йорке Мэгги позволила себе улыбнуться. – Ты разве не слышал о «сухом законе»? Алкоголь запрещен к употреблению на территории Соединенных Штатов, хотя сейчас пьяниц стало больше, чем в те времена, когда он был разрешен повсеместно. За углом находится забегаловка, где ты можешь получить дрянное виски по сумасшедшей цене, к тому же всегда существует опасность неожиданной полицейской облавы.

– Знаешь, я уж лучше подожду, пока вернусь в Ирландию, – поспешно сказал Финн.

Ему не пришлось ждать слишком долго. Едва вернувшись в Ливерпуль, Финн отправился в отель «Георг» и, ожидая Молли, заказал пинту лучшего горького пива. Им с сестрой предстоял долгий разговор – он хотел убедить ее вернуться в Дунеатли. Было бы наивно ожидать, что она согласится жить в доме Доктора, но Молли могла бы поселиться вместе с ним, Хейзел и их ребенком, когда тот появится на свет. Финн надеялся, что его сестра отказалась от мысли уехать в Нью-Йорк. В квартирке Мэгги было тесно для двоих. У него до сих пор судорогой сводило ноги при воспоминании о том, как он спал на составленных вместе стульях.

Корабль причалил рано утром, и Финну пришлось ждать целых полтора часа, прежде чем пришла сестра. Все это время он думал об Аннемари. Что ж, по крайней мере, она счастлива – они с Мэгги с дюжину раз повторили это, словно стараясь убедить друг друга. Впрочем, это было единственное и довольно слабое утешение, ставшее результатом долгих и бесплодных поисков. Финн вынул из кармана карандашный набросок и вновь принялся изучать его, представляя, как Аннемари рисует, сосредоточенно нахмурившись, так что на ее чистом белом лбу собрались морщинки. Вот только где она его нарисовала? Где-то в Нью-Йорке – вот единственный возможный ответ. Где-то в этом шумном, оживленном, ярко освещенном городе за столом сидела Аннемари, рисуя своего младшего брата.

– Это наш Айдан, – произнес чей-то голос, и, подняв голову, Финн увидел, что рядом стоит Молли и смотрит на рисунок. – Не помню, когда Аннемари нарисовала его.

Финн вскочил на ноги, обнял сестру и надолго прижал ее к себе. Отчего-то ему вдруг захотелось заплакать.

– Как же я рад видеть тебя, Молл! – сказал он и расцеловал ее в обе щеки, прежде чем разжать объятия.

– Ты не нашел ее, верно? – с грустью сказала она. – Иначе ты прислал бы телеграмму, как обещал.

– Нет, Молл, не нашел, – ласковым голосом отозвался Финн. – Но с Аннемари все в порядке.

Он сделал знак официанту принести чай, который, как он знал, его сестра с радостью выпьет, и рассказал о бесплодных поисках Аннемари – о походах в церковь, в ирландские клубы, о карточках, которые они с Мэгги написали вместе, – и, наконец, о том, как рисунок Аннемари подбросили под дверь квартиры Мэгги.

– Прочти, что написано на обороте, сестренка.

– «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», – прочла вслух Молли. – Почему они называют ее Анной, а не Аннемари?

Финн пожал плечами.

– Кто знает?

Молли забросала его вопросами, которые они с Мэгги уже задавали друг другу, но на которые так и не смогли найти ни одного вразумительного ответа.

– Что ж, по крайней мере, она счастлива, – сказала Молли наконец.

– Мэгги намерена продолжать поиски, да и полиция не собирается сдаваться. Рано или поздно Аннемари найдут, Молл, вот увидишь.

Молли улыбнулась, и Финн вдруг удивился тому, какая она красивая. Она не обладала яркой внешностью Аннемари, заставлявшей мужчин поворачивать головы и смотреть ей вслед, зато отличалась спокойной, безмятежной красотой, которую нужно было рассмотреть, но которая потом проникала вам в самую душу. Финн вдруг заметил хорошо одетого молодого человека, который сидел неподалеку от них и не сводил глаз с Молли.

– Что ты собираешься делать дальше, Молл? – спросил он, а потом сказал, что она может вернуться сегодня с ним в Дунеатли, если хочет.

– Я останусь в Ливерпуле, – тихо ответила она.

– Но это не твой дом, сестренка. Ты здесь никого не знаешь, кроме Брофи. Тебе придется найти работу и достойное жилье.

– У меня уже есть и то, и другое. Я занялась этим вопросом, как только поняла, что ты не нашел Аннемари. В противном случае я бы немедленно уехала в Нью-Йорк, а потом вернулась бы, как только наша сестра пришла бы в себя.

– Но почему?

Молли застенчиво взглянула на брата.

– Потому что в июле, на свой день рождения, я выхожу замуж, вот почему.

– Господи Иисусе! – Финн едва не уронил кружку с пивом. – За кого?

– За Тома Райана. Он полицейский.

– Судя по всему, он намного старше тебя, – вот и все, что он смог сказать.

– Ему двадцать один, столько же, сколько и тебе. Хочешь познакомиться с ним? Он сидит вон там. Сегодня у Тома выходной, вот почему он не в форме. – Молли подала знак молодому человеку, который не сводил с нее глаз. Тот вскочил на ноги и подошел к ним. – Том, это мой брат Финн. Я только что сказала ему, что мы собираемся пожениться.

Финн сошел на берег в Килдэре, чувствуя себя разбитым и опустошенным. На работе он отсутствовал почти четыре недели – его босс проявил такое же понимание, как и начальник Мэгги. Том Райан Финну не понравился – он счел его слишком самодовольным. Более того, Финн опасался, что после шума и суеты Нью-Йорка в Ирландии ему будет попросту скучно. Сев на автобус до Дунеатли, он угрюмо уставился в окно, за которым простирались зеленые поля до самого горизонта, деревья, на которых только-только начали распускаться почки, приткнувшиеся к подножиям холмов маленькие домики, так похожие на его собственный. Здесь было чертовски спокойно и скучно.

Автобус остановился у его коттеджа. Финн распахнул скрипучую калитку, которую давно намеревался смазать, но до которой у него все не доходили руки, и вошел в дверь. Его приветствовал протяжный крик, донесшийся сверху. Финн выронил чемодан, взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, и ворвался в спальню.

Хейзел лежала на кровати и выглядела так, словно только что поднялась на вершину Эвереста со свинцовыми гирями на ногах. Кармил О’Флэгерти, повитуха, держала на руках крошечного ребенка, испачканного кровью, который орал так, что, казалось, вот-вот рухнет крыша.

– Ты вовремя. Поздоровайся со своим сыном, Финн, – с усталой улыбкой произнесла Хейзел.

– С ним все в порядке? – Неужели его сын уже успел обо что-то порезаться?

– Это кровь вашей жены, мистер Кенни. Сейчас я обмою его. Что до крика, то это вполне нормально. Вы бы тоже кричали на его месте, если бы вас выдернули из теплой уютной утробы в холодный и большой мир. – Кармил окинула Финна суровым взглядом. – Вообще-то вам нельзя здесь находиться. Большинство мужей сбегают в ближайший паб, оставляя жен благополучно рожать детей. Но, – смягчилась повитуха, – раз уж вы тут, не хотите ли подержать своего сына, пока я приведу в порядок вашу жену?

– Да, пожалуйста, – пробормотал Финн.

По-прежнему орущего младенца завернули в полотенце и сунули ему в руки.

– Вы не могли бы отвернуться на секундочку, мистер Кенни?

Он повиновался, но не раньше чем взглянул на Хейзел и увидел, что она смотрит на него с любовью, которая, как он знал, отражается и в его глазах. Финн остановился у окна, неловко прижимая к груди сына. Прошло всего несколько секунд, а он уже напрочь забыл о Нью-Йорке и о своих сестрах. Теперь он был счастлив вновь оказаться в Ирландии рядом с женой и новорожденным сыном.

– Привет, Патрик, – прошептал Финн.