Читать книгу Однажды на краю времени (сборник) - Майкл Суэнвик - Страница 3

Вольф стоял, облокотившись на холодную влажную стену, истертую прикосновениями бесчисленного множества рук, и смотрел, как выходит из гавани Балтимора окутанный утренним туманом «Янки клипер». Стену, скорее всего, построили еще до Катастрофы. На вершине фок-мачты «Янки» поблескивала металлом серая тарелка антенны – так команда поддерживала связь с геостационарными спутниками «Трикстер», наблюдавшими за океаном, и прокладывала курс с учетом течений и ветров.

Для многих деревянный клипер с его спроектированными на компьютере подводными крыльями и сшитыми вручную парусами представлялся символом Новой Африки. А вот Вольф видел только, как растворяется в морской дали корабль, отправившийся на родину без него.

Он побрел обратно к набережной, окаймленной тесьмой контор и магазинов. Грохот ручных тележек смешивался с выкриками на всех возможных языках и непривычной для слуха музыкой десятка американских говоров. Вокруг сновали рабочие, одетые по большей части в комбинезоны. Они кряхтели и отчаянно бранились, когда железные колеса вязли в грязных лужах. Было в этих работягах что-то таинственное, будто бы они одни знали некий древний секрет.

Вольф вытянул шею, чтобы заглянуть вглубь темного склада, и тут же налетел на женщину, с ног до головы закутанную в чадру. От прикосновения ее передернуло, глаза в прорези вуали полыхнули гневом, и дама поспешила прочь. В полном молчании.

Тот, кто видел Балтимор в далекие времена расцвета, сейчас не узнал бы город. Многие здания снесли, а на улицах вместо автомобилей теперь теснились палатки и хибары. Иногда их строили на остовах старых домов, так что проспекты и переулки превращались в темные туннели. Временами эти туннели обрушивались под испуганные вопли местных обитателей.

Вот и еще один пустой день впереди, делать по-прежнему нечего. Можно, конечно, раздобыть защитную маску и отправиться исследовать вашингтонские руины. Но Вольф уже успел их осмотреть, да и погода, наверное, будет жаркой. Вряд ли сегодня стоит ждать новостей. Сколько месяцев он уже торчит здесь, а американские власти упорно не желают с ним разговаривать. Вольф решил вернуться в гостиницу и проверить, нет ли писем, а потом побродить по базарам.

Рядом с гостиницей играли дети. При виде Вольфа они брызнули врассыпную. Один с трудом поспевал за товарищами: ему мешала изуродованная нога. Вольф поднялся по некрашеной деревянной лестнице, протиснувшись мимо усевшегося на нижней ступеньке старика. Тот неторопливо, с выражением абсолютного фатализма на лице, раскладывал карты Таро и даже не поднял на Вольфа глаза.

Вольф вошел в темное фойе, и над дверью звякнул колокольчик.

Внезапно справа и слева выросли двое верзил в черной форме секретной полиции.

– Вольфганг Ганс Мбикана? – Вопрос прозвучал заученно и буднично: ответ полицейский знал и так.

– Пройдемте, – приказал второй.

– Произошла какая-то ошибка, – возразил Вольф.

– Нет, сэр, никакой ошибки, – спокойно ответил верзила, распахивая дверь. – После вас, мистер Мбикана.

Сидевший на ступеньках старик окинул их прищуренным взглядом, отвел глаза и тут же сполз с крыльца.

Полицейские отвели Вольфа в древнее правительственное здание. Втроем они поднялись по истершимся за долгие века мраморным ступеням, прошли через пустой холл и, поплутав по коридорам, наконец замерли у ничем не примечательной двери.

– Вас ожидают, – сказал первый полицейский.

– Прошу прощения?

Но они просто ушли, а терзаемый дурными предчувствиями Вольф постучал в злополучную дверь и, не дождавшись ответа, вошел.

В комнате за письменным столом сидела женщина в современном наряде, но покрытая вуалью. Возраст ее определить было невозможно. Взмахом руки и глазами секретарша указала Вольфу на открытую дверь, ведущую в кабинет. Все это приключение походило на луковицу – слой за слоем разворачивалась тайна.

В кабинете ждал коренастый мужчина в традиционном американском костюме и галстуке. Однако в его выразительном подвижном лице и цепких глазах, уставившихся на Вольфа, не было ничего старомодного.

– Присаживайтесь, – проворчал он, указывая на стул с мягким сиденьем. – Чарльз Ди Стефано. Начальник северо-восточного региона. Мбикана, правильно?

– Да, сэр, – отозвался Вольф, с опаской опускаясь на довольно грязный стул.

Совершенно очевидно, Ди Стефано – как раз один из тех, чье внимание он безуспешно пытался привлечь все эти месяцы. По всей видимости, самая важная здесь персона.

– Я представляю…

– Юго-Западную Африканскую торговую компанию, – закончил за него Ди Стефано, перебирая на столе какие-то бумаги. – Здесь говорится, что вы готовы предложить, помимо всего прочего, данные о ресурсах с «Койота» – североамериканского спутника, занимающегося съемкой поверхности Земли. А в обмен хотите послать своих студентов в Университет Джонса Хопкинса. Я нахожу это предложение весьма странным.

– Это мои документы, – возмутился Вольф. – Я гражданин Юго-Западной Африки и не привык к подобному обращению.

– Послушай, парень, я человек занятой, мне некогда трепаться о твоих правах. Документы у меня, я их прочел. Те, кто тебя послал, именно на это и рассчитывали. Я знаю, чего вы хотите и что предлагаете взамен. И хочу знать почему.

Вольф смешался. Он привык к более цивилизованному подходу. Старики из ЮЗАТК предупреждали, что здесь дела ведутся иначе, но он не распознал их намеков. Вольфу неприятно было осознавать, что получил он это – весьма хорошо оплачиваемое – назначение лишь потому, что более опытные специалисты от него отказались.

– Америка пострадала сильнее прочих, – пояснил он, – но Катастрофа затронула весь мир.

Надо ли объяснять этому типу принципы корпоративной социальной ответственности, на которых держится африканский бизнес? Наверное, Ди Стефано знает, а если не знает, то значит и не хочет знать.

– У нас до сих пор некоторые проблемы. Высокий процент врожденных отклонений – Африка ведь экспортировала яды, химикаты, пестициды и напичканную адской смесью консервантов еду. Мы хотим разобраться с этими проблемами. Если предпринять решительные действия, можно очистить генофонд лет за сто. Но для этого требуются профессионалы – специалисты по евгенике и эмбриональные хирурги. У нас есть такие специалисты, но не очень высокого класса. Лучшие из лучших обучаются в ваших медицинских университетах.

– Мы не можем никого вам уступить.

– Мы не собираемся воровать у вас врачей, но предоставим собственных студентов, подготовленных медиков, которым лишь требуется специальное образование.

– В университете Хопкинса не так-то много свободных мест, – протянул Ди Стефано. – Да и в университетах Пенсильвании и Вермонта тоже, если уж на то пошло.

– Мы готовы… – начал было Вольф, но потом одернул себя. – Все это есть в бумагах. Мы заплатим столько, сколько нужно, чтобы увеличить количество мест. Этого хватит, чтобы дать образование в два раза большему числу студентов, чем требуется нам.

В комнате было темно и душно. Вольф весь взмок.

– Вполне возможно. Но учителей за деньги не купишь.

Мбикана молчал.

– К тому же мне совершенно не хочется близко подпускать ваших людей к нашим медикам. Что, если вы начнете сулить им деньги и земли – то, чего наша страна предложить не может? А нам без своих врачей не обойтись. Сейчас только очень богатые граждане могут позволить себе необходимую коллективную хирургию.

– Если вы боитесь, что мы похитим ваших специалистов, можно предпринять соответствующие меры. Например, подписать соглашение…

Вольф наконец-то почувствовал себя в своей стихии. Все сдвинулось с мертвой точки. Если бы они не готовы были заключить сделку, разговор никогда бы не зашел так далеко.

Приближался вечер. Ди Стефано вызвал помощников, а потом отослал их. Дважды он посылал за напитками. Один раз они прервались на ланч. Становилось все жарче, и в конце концов пребывание в комнате сделалось совершенно нестерпимым. Но потом свет за окном померк, и жара начала спадать.

Ди Стефано разложил документы на две стопки, одну протянул Вольфу, а вторую спрятал в ящик стола.

– Еще раз все посмотрю, а потом отдам на растерзание нашим юристам. Вряд ли возникнут трудности. Об окончательном решении сообщу, скажем, через месяц. Двадцать первого сентября. Я буду в Бостоне, но меня там легко найти.

– Через месяц? Но я думал…

– Месяц, – твердо повторил Ди Стефано. – Совет торопить нельзя. Мисс Кори!

На пороге тут же возникла женщина в вуали:

– Да, сэр.

– Выковыряйте-ка Каплана из кабинета. Скажите, у нас тут одного парнишку нужно обслужить по первому классу. Может быть, устроить шоу. Это касается Хопкинса. Надо же ему отрабатывать жалованье.

– Да, сэр.

Женщина мгновенно растворилась.

– Спасибо, – отозвался Вольф. – Но мне не нужно…

– Парень, послушай моего совета: пользуйся любыми доступными привилегиями. Видит бог, их осталось не так много. Велю Каплану через час зайти за тобой в гостиницу.

Каплан оказался худощавым лысеющим мужчиной. Он нервно дергал руками. Чем-то там он занимался в администрации Хопкинса – Вольф так и не понял чем. Каплан же, в свою очередь, не понял, что собой представляет Вольф, и тот, испытывая некоторое злорадство, не стал ничего объяснять, чтоб хоть отчасти расквитаться за украденные документы.

Каплан вел Вольфа по вечерним улицам. Солнце садилось, толпа значительно поредела.

– Мы не станем выходить за пределы электрифицированной зоны, – пояснил Каплан. – Ночью этого делать не стоит. Там полно безухих дженни.

– Безухих дженни?

– Немые. Отбросы разные. Совсем пропащие. Некоторые и днем не вылезают – изменения даже в комбинезоне заметны. Или в чадре, если речь идет о женщине.

Лицо Каплана исказилось, на нем быстро промелькнуло едва заметное похотливое выражение, от которого словно остался липкий след.

– Куда мы идем? – спросил Вольф, быстро меняя тему. Что-то подсказывало: подробностей о Каплановых похождениях лучше не знать.

– Место называется «У Пибоди». Слышали про Дженис Джоплин? Нашу знаменитую певицу?

Вольф кивнул, хотя, разумеется, ничего такого не слышал.

– В этом шоу мы пытаемся воссоздать ее выступления. Женщина по имени Мэгги Горовиц превосходно изображает Дженис. Лучше всех на моей памяти. Билеты достать практически невозможно, но университет Хопкинса на особом положении, потому что… Ага, вот мы и пришли.

По бетонным ступенькам они спустились в подвал грязного кирпичного здания. И очутились в книжном магазине. От неожиданности Вольф на мгновение растерялся. Вокруг нависали полки с книгами и журналами, громоздились ящики, лежали кипы бумаги.

Вольфу хотелось задержаться и покопаться в древних томах – останках далекой культуры, постепенно превращающейся в миф. Но Каплан прошествовал мимо, не удостоив полки даже мимолетным взглядом. Пришлось бежать следом.

Они прошли через второй заваленный книгами зал, потом через коридор. Человек с серым лицом вытянул шишковатую руку и сказал:

– Билеты, пожалуйста.

Каплан отдал ему два чистеньких картонных приглашения, и они вошли в третий зал.

Там располагалось кабаре. Вокруг столиков, на каждом из которых горела свеча, стояли деревянные стулья. Вверх устремлялись потолочные балки, а одну из стен целиком занимал погасший камин. Вторую стену, по всей видимости, снесли, чтобы влезла небольшая сцена. Разнообразные плакаты и памятные вещицы, скопившиеся тут, видимо, за целый век, висели на стенах и болтались на балках, словно какие-то варварские трофеи, добытые в завоеванной империи.

– «У Пибоди» – сугубо местное заведение, – сказал Каплан. – В двадцатом веке во времена сухого закона здесь подпольно торговали спиртным. Тут выпивал сам Генри Луис Менкен. – (Вульф кивнул, хотя имя это слышал первый раз в жизни.) – Снаружи – книжный магазин, а выпивку подавали вот здесь, в задней комнате.

В зале так и веяло прошлым – теми давними временами, когда Америка была сильнейшей в мире державой. Будто вот-вот на пороге появится Теодор Рузвельт или Генри Киссинджер. Вольф пошутил на эту тему, и Каплан самодовольно заулыбался.

– Тогда вам понравится шоу, – сказал он.

Официант принес заказ, но они едва успели пригубить. Сцену осветили два прожектора, разошелся в стороны занавес.

Там стояла девушка. На руках у нее болтались многочисленные браслеты, на шее висели яркие аляповатые ожерелья. На ней было длинное бесформенное цветастое платье и большие черные очки. Сквозь ткань платья отчетливо просвечивали соски. Вольф уставился на них со смесью удивления и ужаса. Сосков было четыре.

Она стояла совершенно неподвижно, а Вольф все пялился: дело было даже не в количестве сосков, а в том, что их подобным образом выставили напоказ. Он уже успел привыкнуть к местным табу.

Девушка запрокинула голову и рассмеялась, потом положила одну руку на бедро, вызывающе вильнула им и поднесла микрофон к губам.

– С год эдак назад, – заговорила она резким скрежещущим голосом, – жила я в домишке в Ньюарке, ну? На третьем этаже. И все-то у меня вроде как ладилось. Но что-то не очень. Не хватало мне… веселья. Улавливаете, о чем я? Ни одно ко мне не захаживало дарование. А дальше по улице жила девица одна, ни кожи ни рожи, но у нее-то с радостями не было никаких проблем. Вот я и говорю себе: Дженис, что с тобой не так? Почему же ей все, а тебе ничего? Решила проверить: что же у нее такого есть, чего нет у меня. Встала однажды спозаранку, выглянула в окошко – смотрю: а девица-то тут как тут! Улавливаете, полдень, а она уже на улице! Вот я и говорю себе: Дженис, золотце, а ты ведь плохо стараешься. Хочешь веселиться – старайся. О да. Старайся получше.

Внезапно словно из ниоткуда зазвучала музыка, и девица затянула:

– Стара-а-айся, ста-а-арайся получше…

Пела она неожиданно хорошо. Ничего подобного Вольф раньше не слышал, но тут же проникся музыкой, почти интуитивно. Это была универсальная песня, понятная всем.

Каплан впился пальцами ему в локоть и зашептал прямо в ухо:

– Видите? Видите?

Вольф нетерпеливо стряхнул его руку – он хотел послушать.

Концерт длился целую вечность, но закончился до невозможности быстро. Взмокший Вольф чувствовал себя совершенно опустошенным. Женщина на сцене словно излучала энергию – танцевала и вышагивала с важным видом, в ее песнях звучала почти нечеловеческая мощь. Вольф не слышал оригинальную Дженис Джоплин, но был уверен: копия идеальна. Это чувствовалось.

Зрители были от нее без ума. Трижды певицу вызывали на бис. В четвертый раз она вышла и, тяжело дыша, прохрипела в микрофон:

– Любимые вы мои, я вас обожаю. Правда обожаю. Но больше не могу. Не могу – и все тут.

Послав слушателям воздушный поцелуй, она ушла со сцены.

Все, и Вольф в том числе, аплодировали стоя. Ему на плечо опустилась чья-то рука, и он раздраженно обернулся.

– Пошли, – сказал раскрасневшийся Каплан и потянул Вольфа прочь от беснующейся толпы – за сцену в маленькую гримерку; туда набилась куча народу, и дверь стояла приоткрытой.

Певица с растрепанными мокрыми волосами смеялась и размахивала руками, в одной из которых была зажата бутылка, явно старинная, с этикеткой «Саузерн комфорт». В ней плескалась какая-то янтарная жидкость.

– Дженис, позвольте вам представить… – начал было Каплан.

– Мэгги, – весело прощебетала она, – Мэгги Горовиц. Я тебе не какая-нибудь там дохлая блюзовая певичка. И не смей об этом забывать.

– Мэгги, это ваш поклонник. Из Африки, – кивнул на Вольфа Каплан.

Мбикана нерешительно выступил вперед, смущенно улыбаясь людям, которым пришлось при этом потесниться.

– Опа! – удивилась Мэгги и глотнула прямо из бутылки. – Будем знакомы, Ас. Что-то ты для африканца светловат.

– Народ моей матери ведет свой род от немецких поселенцев.

Его и отправили сюда еще и поэтому: светлокожего представителя обидчивые американцы восприняли бы лучше. Но об этом Вольф говорить не стал.

– Как тебя величать, Ас?

– Вольф.

– Вольф! – радостно воскликнула Мэгги. – Волчок. Да, золотце, ты похож на сердцееда. Мне бы поостеречься, да? Вскружишь голову и лишишь невинности бедную девушку? – Она подтолкнула его локтем. – Шучу, Ас.

Вольф поражался этой женщине: она была в десятки раз более живой, чем ее соотечественники. По сравнению с ней остальные американцы казались ходячими мертвецами. А еще Вольф ее немножечко боялся.

– Как тебе мои песенки?

– Превосходно. Это было… – Он замолк, не в силах подобрать слова. – В моей стране музыка тише и совсем не такая эмоциональная.

– Ага. Ну, я-то думаю, что пела просто офигительно, Ас. Я в прекрасной форме, лучше не бывало. Каплан, скажи им там, в Хопкинсе. Скажи, я стою вбуханных в меня денег.

– Конечно, – согласился Каплан.

– Будь я проклята. Слушайте, да здесь же как в мертвецкой! Прочь из этой каморки. Вперед! По барам! Устроим вечеринку.

Она вытолкала их из гримерки, по коридору, на улицу, и маленькая шумная толпа отправилась на поиски бара.

– В той стороне есть один, через квартал, – сказала Мэгги. – Айда. Ас, познакомься с Синтией. Греховодница Синтия, Вольф. Мы с ней как сиамские близнецы. Не раз с одним и тем же дарованием прыгали в постель. Да? – проворковала она и ухватила Синтию за зад.

– Мэгги, заканчивай, – улыбнулась та.

Синтия была высокой, стройной и очень красивой.

– Эй, да в этом городишке все, что ли, поперемерли? – Последнее слово Мэгги выкрикнула во все горло, а потом приложила палец к губам, чтобы все услышали эхо. – Ну вот и он.

Она махнула рукой, и все завалились в первый бар.

После третьего Вольф сбился со счета. В какой-то момент он распрощался с честнóй компанией и нетвердым шагом отправился в гостиницу. Последнее, что он помнил, – Мэгги кричала ему вслед:

– Эй, Ас, ну не порти веселье. Ладно, черт тебя дери, завтра только не забудь прийти.

Почти весь день Вольф провалялся в кровати у себя в комнате – пил воду и дремал. Вечером жара начала потихонечку спадать, и похмелье почти прошло. Он вспомнил о полушутливом приглашении Мэгги, но отмел эту идею и вместо концерта отправился в клуб.

В окнах «Ухуру» ярко горел свет, и потому клуб напоминал маяк, возвышающийся посреди темного города. Его завсегдатаи были чиновниками африканской дипломатической службы, а еще сюда в поисках вежливых собеседников захаживали немногочисленные представители торговых компаний (такие, как сам Вольф), которых угнетали ограниченные американские нравы. Клуб де-факто не подчинялся местным законам, ограничивающим использование энергии.

– Мбикана! Сюда, друг мой, позвольте вас угостить, – помахал ему рукой сидящий у стойки консул Ннамди.

Вольф послушно подошел. Как всегда, в «Ухуру» он чувствовал себя белой вороной – из-за цвета кожи. Даже слуги-американцы были здесь темнокожими, в силу то ли уважения, то ли, наоборот, пренебрежения, выказываемого местными властями.

– Говорят, вы весь день провели взаперти с начальником.

Ннамди пил джин с тоником. Вольф этот напиток терпеть не мог, но именно его обычно предпочитали чиновники.

– Мы жаждем грязных подробностей.

Вокруг стали собираться другие завсегдатаи: дипломатическая служба жила слухами. Вольф пересказал им сокращенную версию своих злоключений, и Ннамди зааплодировал:

– Целый день с Паучьим Царем, а вы умудрились сберечь свои яйца. Успешное начало карьеры, друг мой.

– Паучий Царь?

– Вас, конечно же, проинформировали о местной системе автономных регионов и рассказали о том, как страну поделили на части, когда невозможно стало управлять ею централизованно? В этих краях, мой мальчик, нет власти превыше Ди Стефано.

– Бостон, – фыркнула Аджуджи (как и большинство экспатов, она была законченной неудачницей; но, в отличие от этого самого большинства, не умела скрывать это от самой себя). – От подобных дикарей иного ждать нелепо.

– Аджуджи, этих людей вряд ли можно назвать дикарями, – спокойно поправил ее Ннамди. – Вспомните, еще до Катастрофы они отправили человека на Луну.

– Технологии! Всего-навсего голые технологии, точь-в-точь как те, что и уничтожили всех нас. Хотите составить представление о людях – взгляните, как они живут. Эти янки… – она с отвращением выплюнула последнее слово, – купаются в грязи. Грязные улицы, грязные города. В грязи измазаны даже те, кто не изуродован от рождения. И ребенка можно научить убирать за собой. И кто же они после этого?

– Люди, Аджуджи.

– Вздор, Ннамди.

Вольф слушал их спор, испытывая жгучий стыд. Ему с детства внушали, что люди, занимающие высокое положение, должны вести себя благородно. Почти невыносимо было слышать из их уст подобные вульгарности, сталкиваться с такими примитивными предрассудками. Внезапно ему стало действительно невыносимо. Повернувшись к стойке спиной, Вольф вышел из зала.

– Мбикана! Вы не должны… – прокричал ему вслед Ннамди.

– Пусть идет, – довольно отозвалась Аджуджи, – а чего вы от него ожидали. В конце концов, он почти один из них.

Что ж, вполне возможно, так оно и было.

Вольф и сам не знал, куда идет, пока ноги не вынесли его к «У Пибоди». Обойдя здание, он нашел заднюю дверь, схватился за ручку, и она неожиданно легко повернулась. На пороге стоял огромный детина в комбинезоне.

– Да? – весьма недружелюбно произнес он.

– Ой, – смутился Вольф. – Меня просила зайти Мэгги Горовиц.

– Слушай, пилигрим, тут таких вот любителей пробраться за сцену навалом. Я пускаю только тех, кого знаю лично. А вот тебя я не знаю.

Вольф пытался придумать подходящий ответ, но безуспешно. Он уже было собрался повернуться и уйти, когда кто-то сказал:

– Дик, впусти его.

Это была Синтия.

– Заходи, – пригласила она скучающим тоном. – Не стой в дверях.

Охранник подвинулся, и Вольф вошел.

– Спасибо.

– Как сказала бы Мэгги, – отозвалась Синтия, – de nada[5]. Ну что, пилигрим, гримерка там.

– Вольф, золотце! – завопила Мэгги. – Как поживаешь, Ас? На шоу успел?

– Нет, я…

– А зря. Я была хороша. Чудо как хороша. Сама Дженис и то не сумела бы лучше. Эй, народ! А давайте сбежим, а? Засядем где-нибудь и запилим буги.

В конце концов компания из двадцати человек оккупировала освещенный газовыми рожками бар, расположенный за пределами электрифицированной зоны. Трое музыкантов, прихватившие с собой инструменты, уломали владельца, и тот разрешил им сыграть. Музыка была тягучей и монотонной. Мэгги улыбалась и кивала в такт.

– Как тебе, Ас? Здорово, ну? Мы называем это мертвой музыкой.

– Хорошее название, – покачал головой Вольф.

– Народ, слышали? У нас тут Вольф пошутить изволил. Золотце, для тебя еще не все потеряно. – Она вздохнула. – Не пробирает? Это печально, дорогуша. В те времена играли хорошую музыку, настоящую. А мы – лишь эхо, так-то вот. Играем их старые песни, только и всего. Наши-то и петь не стоит.

– Так вы поэтому участвуете в шоу? – спросил Вольф, которому было страшно любопытно.

– Нет, черт тебя дери, – засмеялась Мэгги. – Я ввязалась, потому что это мой шанс. На меня вышел Ди Стефано…

– Ди Стефано? Начальник?

– Ну, кто-то из его ребят. У них уже все было на мази, не хватало только Дженис. Ну вот они и запустили компьютерный поиск, и выскочило мое имя. Денег предложили. Месяца два ковыряли меня в Хопкинсе. И пожалуйста – вот она я. На пути к славе. – Последнюю фразу она громко пропела, словно потешаясь над собой.

– А зачем вам пришлось связываться с университетом Хопкинса?

– Ты ж не думаешь, что я такой уродилась? Им пришлось все лицо мне перекроить. И голос тоже, благослови их Бог. Сделали его ниже, расширили диапазон, усилили, чтоб высокие ноты держать.

– Не говоря уж о мозговых имплантатах, – добавила Синтия.

– Да-да, имплантаты, чтобы я болтала по-блюзовому и не выпадала из роли. Но этих немного совсем поставили.

Вольф поразился. Он, конечно, знал, что в университете Хопкинса работают отличные специалисты, но чтобы настолько!

– Но какая им с этого выгода?

– Довести меня до ручки, золотце. Не спрашиваю, не знаю и знать не хочу. Вот мой девиз.

– Правительство взялось за социальную инженерию, – встрял бледный длинноволосый парень, сидевший неподалеку. – Вот и мутят что-то странное, а почему – никто не знает. Вопросы им задавать – себе дороже.

– Послушай-ка, Хоук, вернуть Дженис к жизни – вовсе и не странная, а очень даже прекрасная идея, – возразила Мэгги. – Вот бы они и правда ее оживили. Сели бы мы рядышком. Я бы с этой дамой побеседовала по душам.

– Да вы бы глаза друг дружке повыцарапали, – заявила Синтия.

– С чего вдруг?

– Ни ты, ни она добровольно не уступили бы сцену.

– Правда, что ли? – захихикала Мэгги. – Все равно я бы с ней потрепалась. Настоящая звезда, улавливаешь? Не какая-то гребаная подделка, как я.

– А ты, Вольф? – спросил внезапно Хоук. – Куда тебя дальше ведет дорога пилигрима? Послезавтра мы отправляемся в турне. Какие у тебя планы?

– Да, в общем-то, никаких, – отозвался Вольф и рассказал им про свою ситуацию. – Наверное, останусь в Балтиморе, пока не придет пора отправляться на север. Может, съезжу куда-нибудь ненадолго.

– А с нами не хочешь? Будет одна сплошная вечеринка. И через месяц, даже меньше, доберемся до Бостона. Там заканчивается турне.

– Прекрасная мысль, – скривилась Синтия. – Не хватало нам только еще одного белоручки в поезде.

– А что тут плохого? – рассердилась Мэгги.

– Ничего плохого. Просто идея глупая.

– А мне нравится. Ты как, Ас? Поедешь кататься?

– Я… – Вольф запнулся – а почему, собственно, нет? – Да. Я бы с радостью.

– Хорошо. – Мэгги повернулась к Синтии. – А ты, дорогуша, просто ревнуешь.

– О господи, только опять не начинай.

– Ладно, не переживай. Тебе не к лицу. Эй, смотрите, какое там дарование сидит!

– Мэгги, этому самому, как ты его называешь, дарованию еще и восемнадцати нет.

– Зато милашка, – протянула Мэгги, мечтательно глядя на парнишку. – Такой милашка, ну?

За следующие несколько дней Вольф уладил все свои дела и раздобыл аккредитивные письма. Утром в день отъезда он поднялся спозаранку и отправился на Балтиморский вокзал. После короткой беседы охранники пропустили его в огороженное стеной депо.

Там стоял громоздкий паровоз с прицепленными к нему отреставрированными вагонами. На последнем было старинными психоделическими буквами выведено «Pearl»[6].

– Эй, Вольф! Иди-ка сюда – полюбуйся на нашу детку, – закричал кто-то с дальнего конца поезда, махая ему рукой.

Мэгги.

– Ну, как тебе?

Вольф пытался придумать какой-нибудь вежливый ответ.

– Внушительно, – сказал он наконец, хотя поезд показался ему скорее гротескным.

– Ага. Тут рядом завод по переработке метана. Погляди-ка на меня! Восемь утра, а я на ногах. Можешь такое представить? Пришлось добавить колес.

Вольф не понял, что она имеет в виду.

– То есть вы поздно встаете?

– Чего? А, золотце, да ты же… Слушай, забудь. Нет. – Она на мгновение задумалась. – Смотри, Вольф, есть такие колеса специальные – спиды, помогают утром проснуться, сил придают. Улавливаешь?

– Вы имеете в виду амфетамины, – догадался Вольф.

– Ага. Ну, вообще-то, это все не очень законно, улавливаешь? Так что языком особенно не мели. В смысле, золотце, я тебе доверяю – просто хочу, чтоб ты знал, что к чему, и не болтал попусту.

– Понимаю. Я никому ничего не скажу. Но вы же знаете, что амфетамины…

– Да-да, Ас. А хочешь, покажу дарование, которое подцепила прошлой ночью? Эй, Дейв! Тащись давай сюда, любовничек.

Из-за вагона вывернул заспанный светловолосый юнец. На нем болтались белые шорты (весьма вызывающие, на Вольфов взгляд) и свободная рубашка, застегнутая на все пуговицы. Он вяло приобнял Мэгги за талию и кивнул Вольфу.

– У Дейви четыре соска, точно как у меня. Ну? Мутация-то довольно редкая.

– Ох, Дженис, – пробормотал Дейв, покраснев и смущенно опуская голову.

Вольф ждал, что Мэгги его поправит, но она не поправила, а устремилась дальше – показывала поезд, оглушительно щебетала, тыкала пальцем то в одно, то в другое.

В конце концов Вольф извинился и вернулся в гостиницу. А Мэгги осталась бегать по вагонам в сопровождении своего юного красавчика. Мбикана неторопливо пообедал, забрал свои сумки и явился на вокзал раньше всей свиты.

Кренясь и покачиваясь, поезд отъехал от перрона. Мэгги беспрестанно смеялась, болтала, объясняла, куда ставить багаж, и порхала по вагонам. Казалось, она не замирала ни на минуту. Вольф уселся возле окна. Рядом с вагоном бежали оборванные ребятишки и клянчили деньги. Им кинули пару монет, но в основном все смеялись и бросали мусор.

Дети отстали, и теперь поезд ехал сквозь бесконечные древние руины. Рядом с Вольфом уселся Хоук.

– Ехать долго. Придется огибать большие территории, куда лучше не соваться. – Хоук с мрачным видом уставился на ощерившиеся выбитыми стеклами остовы зданий, которые раньше были заводами и складами, и с отвращением сказал: – Смотри, пилигрим, вот она – моя родина. Или, вернее, ее труп.

– Хоук, вы близко общаетесь с Мэгги…

– А если забраться подальше от побережья… – задумчиво продолжал тот, – там есть такая огромная дыра, где хранятся радиоактивные отходы. Покрыта крышкой из чистого золота. Все остальное слишком быстро разлагается. Я так думаю, если туда заявиться в свинцовым костюме, можно состояние себе сделать. Золота целые тонны. – Он вздохнул. – Когда-нибудь полазаю по архивам и рискну.

– Хоук, послушайте меня.

Парень жестом призвал его к молчанию.

– Ты про наркотики небось? Только что узнал и хочешь, чтобы я ее предупредил.

– Предупредить мало. Кто-то должен это остановить.

– Ну да. Постарайся понять, Мэгги три месяца провела в Хопкинсе, там ей сделали несколько очень серьезных операций. Она раньше совсем не так выглядела. Пела, конечно, тоже, но голос обычный был, ничего особенного. А еще мозговые имплантаты. Представь, через какую боль ей пришлось пройти, и спроси себя, какие два самых эффективных болеутоляющих на свете?

– Морфин и героин. Но в моей стране врачи, когда прописывают наркотики, отучают от них пациента перед выпиской.

– В том-то и дело. Сам подумай: Мэгги вполне могла попросить в Хопкинсе удалить лишние соски. Им это ничего не стоило бы. Но она не хотела терпеть боль.

– Она, по всей видимости, ими гордится.

– Ну, говорит о них постоянно, это точно.

Поезд шатался и трясся. Трое музыкантов достали из кофров гитары и заиграли свою «мертвую» музыку. Вольф молча пожевал губу, а потом спросил:

– Так что вы хотели этим сказать?

– Мэгги согласилась пройти через страшную боль, чтобы стать Дженис. Поэтому, когда я говорю, что она принимает наркотики, чтобы утолить боль, то вовсе не обязательно имею в виду боль физическую. – С этими словами Хоук встал и вышел.

Мэгги, приплясывая, ввалилась в вагон.

– Получилось! – кричала она. – Ребятишки, у нас получилось. Устроим вечеринку!

Следующие десять дней были одной сплошной вечеринкой с концертами в промежутках. Народ валил на них валом, многим не хватало места. Перед первым концертом Мэгги волновалась и мучительно боялась провала, но спела замечательно, и ее много раз вызывали на бис. В конце концов, с трудом волоча ноги, едва живая, она вышла на сцену с прилипшими к вспотевшему лбу волосами:

– Ребятишки, на этом все. Я вас всех люблю. Хотела бы еще, да отдавать больше ничего. Вы меня выпили до дна.

Аплодисменты все продолжались и продолжались…

В Филадельфии было запланировано четыре концерта, и начиналось все ни шатко ни валко, но потом раскрутилась на полную. На первом шоу оказалось несколько непроданных мест, на втором – пришлось кому-то отказывать, а последние два раза зал едва не брали штурмом. Караван на денек заехал в Ньюарк, чтобы передохнуть, а потом закатил в День Труда такое представление, по сравнению с которым меркли все предыдущие. Дальше еще на день остановились отдохнуть в обшарпанной гостинице.

Вольф в свободное время осматривал достопримечательности. В Филадельфии он нанял местного проводника и отправился на ржавеющие нефтеперерабатывающие заводы в Пойнт-бриз. Мрачные здания навеки застыли в своем трагическом величии. Трудно было поверить, что когда-то на свете существовало столько нефти, сколько умещалось в этих огромных резервуарах. В Вилмингтоне проводник сводил его в небольшой итальянский квартал, где проходил религиозный праздник.

Во главе процессии вышагивал священник, а за ним – восемь алтарниц с веерами и кадилами. Двенадцать крепышей тащили на плечах украшенный цветами древний кадиллак. В хвосте шли верующие в чадрах и комбинезонах и пели.

Вольф проследовал за ними до самой реки. Там машину опустили в яму, сбрызнули святой водой и подожгли. Он спросил у проводника, что за история связана с этим ритуалом, но тот лишь пожал плечами. Что-то древнее, очень-очень древнее.

В гостиницу Вольф вернулся уже поздно. Он ожидал, как обычно, застать вечеринку, но в фойе было темно и пусто. Синтия стояла, заложив руки за спину, и смотрела сквозь зарешеченное окно в темную пустоту.

– А где все? – спросил Вольф.

Было жарко. Вокруг керосиновой лампы бились и жужжали насекомые.

Синтия повернулась и как-то странно на него посмотрела. На лбу у нее блестели капельки пота.

– Мэгги отправилась домой – на встречу выпускников. Хочет показать старым приятелям, какой стала звездой. Остальные? – Она пожала плечами. – Куда деваются марионетки, когда некому дергать за ниточки? Сидят по комнатам, не иначе.

– Ясно.

Влажное платье Синтии липло к ее телу. Подмышки темнели пятнами пота.

– Не хотели бы вы сыграть в шахматы или еще что-нибудь?

Взгляд у Синтии сделался необычайно пронзительным. Она подошла ближе.

– Вольф, мне уже давно интересно: ты ни с кем не спишь. У тебя что-то не так? Да? Может, дома девушка осталась?

– Да, но дожидаться меня она не будет. – Вольф резко взмахнул рукой. – Наверное, я отчасти поэтому и отправился с вами.

Синтия положила его руку себе на грудь.

– Но ты же девочками интересуешься? – Не дожидаясь, пока он найдет нужные слова, она прошептала: – Пойдем.

В комнате Вольф крепко обнял Синтию и поцеловал, долгим и глубоким поцелуем. Она страстно ответила, но потом отстранилась и потянула его на кровать.

– Скидывай одежки.

Сама Синтия сняла платье одним замысловатым текучим движением. Ее белая грудь колыхалась в лунном свете, льющемся в окно.

После секундной заминки Вольф разделся. Рядом с Синтией он ощущал себя нерешительным слабаком и страдал от этого ощущения. Твердо намереваясь доказать, что он совсем не такой, Мбикана протянул к женщине руки. Но та отпрянула.

– Погоди, пилигрим. – С этими словами она принялась рыться в висящей у изголовья сумочке. – Вот оно. Не хочешь угоститься сначала? Обостряет чувства.

– Наркотики? – невольно ужаснулся Вольф.

– Да ладно, не упрямься. От одного раза ничего с твоими генами не станется. Попробуй хоть, прежде чем осуждать.

– Что это?

– Ванильное мороженое, – отрезала Синтия, открывая маленький пузырек и осторожно высыпая на ноготь несколько белых крупинок. – Штука дорогая, смотри аккуратно. Надо вдохнуть разом. Понял? Правила такие: глубоко вдыхаешь, а потом медленно выдыхаешь. И все. Вдохнул. Выдохнул.

Синтия подсунула ноготь Вольфу под самый нос и свободной рукой зажала ему одну ноздрю.

– Вдыхай по-быстрому. Вот так!

Вольф непроизвольно вдохнул, и его тут же захлестнули необычные ощущения. Во рту стало свежо и как-то чисто, в горле крутился и приятно щекотал невесомый белый порошок. В голове сделать необычайно просторно. Он подвигал челюстью, подозрительно ощупывая зубы языком.

Синтия быстро приняла дозу и закрыла пузырек.

– Теперь коснись меня. Медленно, медленно, у нас вся ночь впереди. Вот так. Аххх… – По ее телу прошла дрожь. – Да, принцип ты понял.

Они занимались любовью много часов подряд. От неведомого наркотика в голове странным образом прояснилось. Вольф чувствовал себя более рассудительным и более игривым, чем обычно, и готов был растягивать удовольствие. Они никуда не торопились и делали все не спеша. Три или даже четыре раза останавливались, чтобы вдохнуть еще порошка, который Синтия отмеривала торжественно и тщательно. И после этого продолжали заниматься любовью с удвоенным интересом, стараясь двигаться как можно медленнее, до последнего оттягивая каждый оргазм.

Наступила глубокая ночь. Они раскинулись на простынях, изможденные и ослабевшие, не касаясь друг друга. Тело Вольфа покрылось испариной. Ему казалось, что больше уже он никогда не захочет заниматься любовью. Но вслух, конечно, Мбикана этого не сказал.

– Неплохо, – тихо похвалила Синтия. – Не забыть бы порекомендовать тебя Мэгги.

– Ну зачем ты?

– Зачем что?

– Мы только что были близки, как только могут быть близки два человека. Но вот все закончилось, а ты сразу говоришь такие вещи. Боишься сближаться?

– Иисусе, – без всякого выражения произнесла Синтия, а потом нашарила в сумочке портсигар, достала сигарету и закурила.

Вольф внутренне сжался.

– Слушай, пилигрим, чего ты хочешь? Ты что – собрался на мне жениться и отвезти в свою чистую большую Африку? С мамочкой познакомить? Да? Вряд ли. Так чего тебе надо? Приятное воспоминание – сувенир на память, чтобы потом байки друзьям рассказывать? Ну, держи свой сувенир. Много лет я копила на доктора, хотела выяснить, смогу ли нарожать ублюдков. В прошлом году прихожу к нему наконец, и что, ты думаешь, он мне говорит? Плазмоклеточная дегенерация в кровяных телах, лечить поздно, остается только ждать. Чудно, да? В один прекрасный день просто сломаюсь и умру. Сделать ничего нельзя. Пока питаюсь правильно, еще ничего. До самого конца смогу красавицей остаться. Можно выторговать еще чуток времени, если бросить наркотики… – Она взмахнула сигаретой, пепел осыпался прямо Вольфу на грудь, и тот быстро его смахнул. – Белый порошок и остальное. То есть все, что хоть чуточку скрашивает жизнь. Но сделать ничего путного я так и не успею, времени не хватит.

Неожиданно она замолчала.

– Эй, а сколько времени?

Вольф вылез из кровати и откопал среди своих вещей хронометр. Поднес его к окну, прищурился.

– Ммм… Двенадцать… четырнадцать.

– Вот же ядерная война. – Синтия вскочила и заметалась поисках платья. – Давай шевелись. Не стой столбом.

– А в чем дело? – поинтересовался Вольф, медленно натягивая на себя одежду.

– Я обещала Мэгги подогнать народ и забрать ее с этой чертовой встречи выпускников. А она уже бог весть когда закончилась. Я потеряла счет времени. – Вольф довольно ухмыльнулся, но Синтия не обратила внимания. – Готов? Проверим ее комнату, а потом фойе. Господи, вот она разозлится.

Мэгги обнаружилась в фойе. Она стояла посреди комнаты, перепачканная и изможденная, на руке ее болталась сумка, лицо искажено гневом. В неверном свете керосиновой лампы Мэгги казалась злобной старухой.

– Ну и? – прорычала она. – Где же вас двоих носило?

– Трахались у меня, – спокойно отозвалась Синтия.

Вольф в ужасе уставился на нее.

– Великолепно, просто великолепно, ну? А знаете, где была я, пока двое моих лучших друзей дрючились до потери мозгов? А? Хотите, расскажу? – истерически взвизгнула Мэгги. – Меня насиловали двое безухих дженни, вот так!

Она пронеслась мимо, замахнувшись, – будто бы собиралась огреть их сумочкой, а потом передумала. В коридоре прогремели ее быстрые шаги. Хлопнула дверь.

– Но я… – растерялся Вольф.

– Не позволяй садиться себе на шею, – одернула его Синтия. – Она врет.

– Ты уверена?

– Послушай, мы жили в одной комнате, спали с одними и теми же мужиками – я ее знаю. Ее выбесило, что эскорт не явился. Наша маленькая королева изволит гневаться.

– Надо было ее встретить, – с сомнением протянул Вольф. – Ее же могли убить по дороге сюда.

– А мне, пилигрим, без разницы, протянет Мэгги ноги месяцем раньше или позже. У меня своих забот полон рот.

– Месяцем раньше? Мэгги тоже больна?

– Мы все больны. А, шли бы вы оба к черту!

Синтия плюнула на пол, развернулась и ушла. Необратимо, словно ведьминское проклятие наложила.

До Нью-Йорка добирались полдня. Перед первым концертом осталось еще время отдохнуть и повеселиться, но Мэгги к ним не вышла – заперлась в комнате и пила. Начались разговоры о том, что она сидит на наркотиках, и Вольфа эти разговоры беспокоили, ведь на наркотиках тут сидели абсолютно все.

Еще ходили слухи о встрече выпускников. Кто-то утверждал, что Мэгги ошарашила бывших одноклассников, которые в школе обходились с ней не лучшим образом, и блистала весь вечер. Но большинство склонялось к тому, что ее прилюдно освистали и ровесники по-прежнему видели в ней лишь белую ворону. Что ушла она со встречи одна.

О романе Вольфа с Синтией тоже шушукались. Синтия его избегала, но это только подогревало всеобщее любопытство.

Несмотря ни на что, нью-йоркские концерты удались на славу. Билеты были раскуплены, едва успев появиться в продаже. Театральные барыги за ту неделю сколотили себе состояние. Впервые за все время труппе разрешили выступать вечером. Для освещения и усилителей использовали энергию, перенаправленную из целого городского района. Мэгги пела, как никогда прежде. Ее голос доводил слушателей до исступления, ее блюзы тронули бы сердце самого заскорузлого отшельника.

Десятого сентября они отправились в Хартфорд. Мэгги заперлась в своем купе в последнем вагоне. Остальные бездельничали. Кто-то из музыкантов бренчал на гитаре что-то неразборчивое. Другие тихо беседовали. Хоук одну за другой метал на стол карты Таро.

– Эй! Вы что тут – повымерли все, на фиг! – Мэгги возникла в вагоне, словно из ниоткуда, на лице ее причудливо мешались стыд и вызов. – Закатим вечеринку! Ну? Сыграйте-ка что-нибудь.

Она упала Хоуку на колени, по пути куснув кого-то за ухо.

– Мэгги вернулась, – произнес кто-то.

– Дженис! – весело прокричала она. – Эту даму звать Дженис!

И началась вечеринка – медленно, словно запускали заржавленный механизм. Заревела музыка. Голоса оживились. По рукам пошли гулять бутылки со спиртным. Так продолжалось все два дня, пока поезд колесил по стране, объезжая опасные районы Коннектикута и Нью-Йорка. Но у праздника появился тревожный призвук, Мэгги веселилась как-то уж слишком отчаянно. Вольф почувствовал себя словно в ловушке и считал дни, оставшиеся до Бостона и окончания турне.

Перед первым хартфордским концертом они сидели в тесной, тускло освещенной гримерке, как две капли воды похожей на все предыдущие.

– Синтия Греховодница, дуй сюда! – завопила Мэгги. – Загримируй меня. Чтоб я казалась такой же изможденной, как Дженис.

Синтия взяла Мэгги за подбородок, повертела ее лицо туда-сюда, а потом сказала:

– Мэгги, тебе не нужен грим, ты и так выглядишь изможденной.

– Черт тебя дери. Давай шустрее. Я звезда как-никак. И не обязана терпеть все это дерьмо.

Синтия на минуту задумалась, потом прошлась пуховкой по лицу Мэгги, чуть подчеркнула морщины, мешки под глазами.

– Уж слишком мрачно, – заявила Мэгги, внимательно посмотрев в зеркало. – Чересчур.

– Мэгги, ты так и выглядишь.

– Ах ты, сучка крашеная! Можно подумать, это я вчера вечером была под кайфом, так что ничего и не вышло.

Воцарилось неловкое молчание.

– Эй, Вольф! – повернулась к нему Мэгги. – А ты что скажешь?

– Ну, – смущенно отозвался Вольф, – боюсь, Синтия…

– Видишь? Пора начинать балаган. – С этими словами Мэгги схватила свою драгоценную бутылку «Саузерн комфорт» и сделала огромный глоток.

– Это вам тоже совсем не на пользу, – покачал головой Мбикана.

– Много ты знаешь, – холодно улыбнулась Мэгги. – Дженис всегда напивалась перед концертом. Хорошо для голоса.

И она отправилась на сцену. Конферансье уже разогревал публику.

– Дамы и господа… Дженис!

Послышались крики. Мэгги прошествовала к микрофону, поднесла его к губам и рассмеялась:

– Здорóво, рада всех видеть. – Она обвела зрителей прищуренным взглядом и завела свою песню: – Знаете, заявилась я тут на днях к докторишке. Говорю ему: слишком что-то я много пью. Пила без просыху с двенадцати лет. Утром встаю и опрокидываю парочку «Кровавых Мэри». К обеду приканчиваю пятую. Чуток добавляю на ужин, а потом оттягиваюсь по полной, когда начинается вечеринка. В общем, рассказала ему, сколько лет уже пью. И говорю: «Слушайте, док, с меня вроде как с гуся вода, но что-то сердце не на месте. Скажите прямо, у меня проблемы?» А он и говорит: «Да нет у вас никаких проблем, милочка. У вас все просто отлично!» – Зрители разразились одобрительными криками, и Мэгги самодовольно улыбнулась. – Что ж, золотце, у всех свои проблемы, чем я лучше остальных. – (Вступили инструменты.) – Но когда у меня проблемы, я знаю, что делать, – я пою старый добрый блюз. Блюз – и нет проблем.

Она затянула «Цепь с ядром», и зал взорвался.

За сценой Вольф сидел на стремянке и время от времени делал глоток из чашки с водой. К нему подошла Синтия. Вдвоем они смотрели, как взмокшая Мэгги расхаживает по сцене, притопывает, завывает, извивается.

– Никак не могу привыкнуть к этому противоречию, – признался Вольф, не глядя на Синтию. – Там все неистовствуют. А здесь так тихо и спокойно. Иногда я спрашиваю себя: неужели мы и зрители наблюдаем одну и ту же картину?

– Иногда трудно разглядеть то, что у тебя прямо перед глазами. – И Синтия улыбнулась, загадочно и грустно, а потом ушла.

Вольф успел привыкнуть к такого рода замечаниям и больше уже не пытался их понять.

Второе, и последнее, представление в Хартфорде прошло хорошо. А вот первые два концерта в Провиденсе – нет. Мэгги подводил голос, подводило чувство времени, ей приходилось целиком полагаться лишь на свои театральные фокусы. На втором концерте ей пришлось приказать зрителям танцевать – раньше такого не бывало. Сценические монологи становились все непристойнее и разнузданнее. Мэгги призывно виляла бедрами, словно стриптизерша. Третий концерт получился лучше, но грубые замашки не исчезли.

После шоу все завалились в бар в дурном районе. В укрепленной привратницкой при входе сидели вооруженные громилы. Мэгги напилась и плакала.

– Я прямо разваливалась на сцене… Говоришь, я была хороша?

– Конечно, Мэгги, – пробормотал Хоук.

Синтия фыркнула.

– Вы очень хорошо выступали, – уверил Вольф.

– Ни черта не помню, – рыдала Мэгги. – Говоришь, хорошо? Нечестно. Подло. Если я была хороша, то почему не запомнила? Какой тогда во всем этом толк? Ну?

Вольф неловко похлопал ее по плечу. Она схватила Мбикану за грудки и уткнулась лицом в его дашики.

– Вольф, Вольф, что со мной будет?

– Не плачьте, – ответил он, гладя ее по голове.

В конце концов ему с Хоуком пришлось вести Мэгги обратно в гостиницу. Остальные не пожелали уходить из бара.

Они шли мимо района, где все дома, кроме одного, были снесены. Тот одинокий дом торчал на пустыре. На месте огромных окон мрачно зияли пустые проемы. Рядом с ним изгибались две странные арки непонятного назначения.

– Тут раньше был фастфуд, – пристыженно пояснил Хоук в ответ на расспросы Вольфа.

– Но почему его не снесли?

– Потому что повсюду есть невежественные и суеверные люди.

Вольф решил не расспрашивать дальше.

На темных улицах не было ни души. Теперь они шли по застроенной части города, и эхо их шагов мячиком отскакивало от стен. Мэгги почти ничего не соображала и буквально висела на Хоуке, ее приходилось почти нести.

В тени между домами что-то зашевелилось. Хоук вскинулся и прошептал:

– Прибавь-ка шагу.

В темноте возник кто-то большой и смутно похожий на человека. Направлялся этот кто-то прямо к ним.

– Что?.. – прошептал Вольф.

– Безухий дженни, – тоже шепотом ответил Хоук. – Если у тебя припрятаны какие-нибудь хитрые козыри в рукаве, самое время доставать.

Человекоподобное создание сорвалось в неуклюжий бег.

Засунув руку в карман, Вольф развернулся лицом к Хоуку и громко и гневно воскликнул:

– Послушай-ка! С меня хватит! У меня нож, и я за себя не отвечаю!

Краем глаза Вольф увидел, как безухий дженни замер, а потом скользнул обратно в тень.

– Эй, какого… – сонно поинтересовалась Мэгги.

– Ничего страшного, – пробормотал Хоук, ускоряя шаг и волоча девушку за собой. – Весьма самонадеянная выходка, молодец.

– Nada, – ответил Вольф, с трудом вытаскивая руку из кармана, его трясло от запоздало накатившего страха. – Правильное слово?

– Ага.

– А я до конца не верил, что безухие дженни действительно существуют.

– Просто какой-то немой бедняга, железы не в порядке. Не думай об этом.

Только-только разгоралась осень. Караван добрался до Бостона. Когда они прибыли, в парке Бостон-коммонс шли последние приготовления. Планировался грандиознейший концерт. Повсюду сновали рабочие сцены.

– Наверное, такой и была Америка до Катастрофы, – восторженно заметил Вольф, но никто не обратил на него внимания.

Утром в день концерта Вольф наблюдал, как над сценой натягивают огромный холщовый навес на случай дождя.

– Эй, пилигрим, не видел Дженис? – спросил пробегавший мимо подручный.

– Мэгги, – машинально поправил Вольф. – Нет, не видел.

– Спасибо, – пропыхтел тот и побежал дальше.

Через несколько минут на Вольфа наткнулся спешащий куда-то Хоук:

– Тебе Мэгги не попадалась?

– Нет. Погодите, Хоук, что происходит? Вы уже второй спрашиваете.

– Мэгги пропала, – пожал плечами тот. – Но с ума сходить не стоит.

– Надеюсь, она вернется к началу.

– Ее ищет местная полиция. У Мэгги имплантанты, так что она во что бы то ни стало доберется до сцены. Не сомневайся.

И Хоук умчался.

На сцене последний раз проверяли оборудование, а вокруг начали собираться первые зрители. Наконец появилась и Мэгги. Ее крепко держали двое людей в форме. Девушка оказалась совершенно трезвой и очень злой. Синтия с рук на руки приняла ее у полиции и увела в трейлер – в гримерку.

Вольф смотрел со стороны, решив, что здесь ничем помочь не может. Потом он бесцельно бродил по парку и наблюдал за собиравшейся толпой. Люди приходили, искали себе место, усаживались и ждали. В основном они молчали, а если и разговаривали, то очень тихо. Все были одеты ярко, но не в парадные костюмы. Некоторые прихватили с собой вино и одеяла.

Очень странное получилось сборище. Никто никому не смотрел в глаза, никто не улыбался. Лица были лишены всякого выражения, и голоса звучали приглушенно, но в них слышалось напряжение. Вольф бродил меж ними и слушал обрывки разговоров:

– Сказала, что ее ребенок будет…

– … не надо. Это никому не надо.

– Не вышло откупиться…

– …а вкус странный, и я не…

– пришлось сровнять с землей три квартала…

– …крови.

Чем дальше, тем больше Вольфу становилось не по себе. Что-то такое было в этих лицах, в голосах. Он снова столкнулся с Хоуком.

– Послушайте, тут творится что-то очень странное.

Лицо у Хоука перекосилось. Он махнул рукой в сторону осветительской вышки:

– Времени нету. Шоу вот-вот начнется. Мне пора за пульт.

На мгновение Вольф замешкался, а потом поспешил вслед за Хоуком на вышку.

Сверху весь парк просматривался как на ладони. На земле повсюду сидели люди – маленькие муравьи на истоптанной бурой земле. И среди них ни единого ребенка, что тоже было странно. Солнце садилось за горизонт, размазав по небу багрянец и золото.

Хоук один за другим включал и выключал прожектора, сверяясь с зажатой в руке бумажкой.

Время от времени он тихо чертыхался и заново сращивал провода. Вольф ждал. Волосы взъерошил легкий ветерок, хотя внизу, казалось, никакого ветра не было и в помине, все застыло.

– Это больная страна, – сказал Хоук. Надев наушники с микрофоном, он направил на сцену красный луч, потом выключил прожектор. – Патрик, ты там? Включаем «солнца» на счет «два».

Хоук проверил всех местных осветителей, обращаясь к каждому по имени.

– Средняя продолжительность жизни здесь – около сорока двух лет. Это если выберешься живым из родильни. Уровень рождаемости нужно поддерживать на очень высоком уровне, иначе население просто вымрет.

Он повключал все красные и синие прожектора, и сцену затопило лиловым. На ее фоне холщовый навес казался черным. Возле центрального микрофона появился чей-то расплывчатый силуэт.

– Ну, давай, Патрик, жарь.

И тут же яркий луч осветил конферансье. Он откашлялся и принялся молоть свою обычную чепуху. Громкий голос разносился над толпой, нарастал, проходя через усилители с определенной запрограммированной задержкой. Толпа вяло колыхалась у подножия осветительской вышки, припозднившиеся слушатели проталкивались поближе.

– Задай лучше себе вот какой вопрос: почему правительство выбрасывает столько денег на это треклятое шоу?

– Хорошо, – согласился Вольф. – И почему же?

Он сидел неподвижно, натянутый как струна. Ветерок обдувал вспотевшее лицо. Надо было захватить куртку, вечером она может понадобиться.

– Потому что их чертовы умники велели… Чертовы социальные инженеры, – отозвался Хоук. – Смотри за толпой.

– …Дженис! – грохнули динамики.

И на сцене появилась Мэгги и, сладострастно схватившись за микрофон, начала монолог. Очевидно, сегодня она была в ударе. Толпа разразилась аплодисментами. В воздух летели цветы. Люди передавали из рук в руки бутылки со спиртным и ставили их на сцену.

С осветительской вышки не было видно, как состарил Мэгги минувший месяц. В разноцветном свете прожекторов исчезли морщины, исчез желтоватый цвет кожи. Ослепительно сверкало расшитое блестками платье.

Когда в середине второй песни зазвучал проигрыш, Мэгги, прищурившись, оглядела слушателей:

– Эй, народ, что за фигня? Почему не танцует никто?

Несколько человек поднялись на ноги.

– На «солнцах», приготовились, – пробормотал Хоук в микрофон. – Третий, четвертый и пятый – на полицейских.

Яркие лучи высветили три сценки в разных концах парка: полицейские в форме пытались повязать танцующих. Один прожектор по-прежнему был направлен на Мэгги. Она величественно наставила палец и пронзительно завопила:

– Почему вы не даете им танцевать? Я хочу, чтоб они танцевали. Повелеваю танцевать.

С ревом добрая половина зрителей вскочили на ноги.

– Третий, вырубай. Четвертый и пятый, держим, на три вырубаем. Раз, два, три! Хорошо.

Полицейские исчезли, растворились среди танцующих.

– Все это срежиссировано, – догадался Вольф.

– Часть легенды, – отозвался Хоук, даже не поглядев в его сторону. – Смотри, справа.

Вольф посмотрел направо и увидел, как несколько парочек с краю соскользнули в тень подальше от света прожекторов.

– И что же я должен увидеть?

– Это только начало.

Хоук снова склонился над пультом.

Зрители постепенно напивались и в конце концов принялись буянить. Мэгги пела. Слушателей охватило жуткое, отвратительное возбуждение. Вольф сидел высоко над беснующейся толпой, но даже с осветительской вышки чувствовал нарастающую истерию. Полуобнаженные женщины сбрасывали чадры и выплясывали голышом. Мужчины срывали с себя комбинезоны. То там, то здесь кто-то уже занимался любовью. Несколько раз Хоук мельком высвечивал такие парочки лучом прожектора, но те в основном даже не обращали внимания.

То и дело вспыхивали драки, но буянов мигом усмиряла полиция. Люди собирали мусор в кучи и поджигали. Скоро весь парк уже мерцал небольшими кострами. Дым плавал над зрителями. Хоук подсвечивал толпу цветными лучами. Окончательно стемнело. Из-за огней и животных стонов казалось, что внизу происходит настоящий шабаш.

– Да, мерзко, – заметил Хоук. – И все это тщательнейшим образом срежиссировали умники из правительства.

– Но они же не испытывают никаких чувств, – возразил Вольф. – Это же всего-навсего животное влечение. Им… нет дела друг до друга.

– Ага.

На сцене Мэгги доводила себя до исступления, но блюз ее был безупречен, никогда еще не пела она лучше.

– Точно как на других концертах, – продолжал Хоук, – просто сегодня никто не будет терпеть до дома.

– Неужели ваше правительство действительно рассчитывает поднять за счет этой ночи уровень рождаемости?

– Не за счет этой ночи. Нет. Но у всех этих людей останутся воспоминания, которые будут греть их долгой холодной зимой. – Хоук зло сплюнул за край платформы. – Чер-р-рт, чего это я должен повторять их вранье? Пусть сами стараются. Это просто хлеб и зрелища, чтобы гребаная толпа выпустила пар.

– Во-о-от так, братцы! – восторженно взвыла Мэгги. – Смотрю я на вас, и вы меня заводите. Да, детка, вот так, правильно!

Она с важным видом расхаживала по сцене, излучая неиссякаемую энергию. Звенела быстрая и нетерпеливая музыка.

– Обожаю!

Она показала зрителям язык и тут же получила в награду одобрительный рев.

Мэгги сделала огромный глоток из своей бутылки «Саузерн комфорт», покачивая бедрами в такт музыке. Снова рев. Сладострастно провела по горлышку бутылки языком.

– О да! Я так завелась. Настоящая греховодница. Смотрю на вас и вся горю. Знаете, – она выждала один такт, – иногда вполне понимаю мужиков. Я ведь горячая хипповская штучка.

Неожиданно Вольф понял: да она же соревнуется с толпой, пытается во что бы то ни стало завоевать их внимание, готова переплюнуть всех присутствующих.

Мэгги медленно провела рукой по груди, спустилась ниже, погладила себя между ног. Отбросила непослушные волосы с глаз. Воплощенная животная похоть.

– Вот дерьмо. А знаете, горячие хипповские штучки ведь не носят белье. – (Снова аплодисменты и вопли.) – Не верите, ну?

Вольф смотрел и не мог заставить себя отвернуться. Мэгги медленно развела ноги, задрала юбку и опустилась на корточки. Ее лягушачье личико пылало вожделением, уродливым похотливым вожделением. Опершись рукой о сцену, она поманила:

– Идите к мамочке.

И тут словно прорвало плотину. На мгновение воцарилась абсолютно мертвая тишина, а потом толпа с ревом кинулась вперед. Сцену буквально захлестнуло людской волной. Сметая полицейских, зрители карабкались на деревянную платформу. Вольф увидел, как Мэгги пытается встать, но ее тут же поглотило людское море. На лице ее мелькнуло недоверчивое изумление.

– Матерь греха, – прошептал Мбикана.

Он смотрел на бесновавшуюся внизу безмозглую, злобную толпу. Человеческое море яростно бурлило, вскипало водоворотами. Вольф все ждал, что сцена вот-вот рухнет, но она устояла. Люди лезли и лезли на нее, сталкивали друг друга, но она устояла. Гораздо милосерднее было бы, если бы она рухнула.

Где-то над толпой мелькнула рука, сжимающая что-то блестящее. Вольф не сразу понял, что это. А потом появилась еще одна, и еще, и тут он осознал: это обрывки платья Мэгги.

Мбикана обеими руками ухватился за опору, чтобы не свалиться в расплескавшийся внизу ужас. Завывания слились в один нестройный беспорядочный хор. Вольф крепко зажмурился, безуспешно пытаясь ничего не слышать.

– Точно в срок, – пробормотал Хоук. – Точно, так его, в срок.

Он выключил все прожектора и положил руку Вольфу на плечо.

– Пошли. Наша работа окончена.

Вольф изогнул шею, чтобы заглянуть Хоуку в лицо. Но как только открыл зажмуренные глаза, голова так закружилась, что он шлепнулся на пол, так и не отпустив при этом опору. Его тошнило.

– Это все… они… Хоук, вы видели? Вы видели, что они сотворили? Почему никто не… – Он подавился словами.

– Меня не спрашивай, – горько отозвался Хоук. – Я просто играю в этом маленьком спектакле роль Иуды Искариота. – Он встряхнул Вольфа за плечи. – Пошли, пилигрим. Пора спускаться.

Вольф медленно и с трудом отцепился от опоры и позволил увести себя с вышки.

У подножия толпились мужчины в черной форме.

– Это африканец? – спросил один у Хоука, а потом повернулся к Вольфу: – Пожалуйста, следуйте за нами, сэр. У нас приказ. Мы должны в целости и сохранности доставить вас в гостиницу.

Глаза Вольфа наполнились слезами, и он уже не видел ни толпы, ни парка, ни полицейского. Послушно, словно беспомощный и доверчивый ребенок, позволил он себя увести.

Наступило утро. Вольф лежал в кровати, уставившись в потолок. Где-то в комнате жужжала муха, но он не обращал внимания. На улице громыхали железными колесами тележки, дети играли в какую-то игру, нараспев произнося считалочку.

Наконец он встал, оделся и ополоснул лицо, а потом отправился в столовую на завтрак.

Там сидел Ди Стефано и доедал тост.

– Доброе утро, мистер Мбикана. А я уж собирался за вами посылать. – Он указал на свободный стул.

Вольф, оглядевшись по сторонам, сел. Вокруг за столиками расположились как минимум три офицера секретной полиции.

Ди Стефано достал из кармана пиджака какие-то документы и вручил их Вольфу.

– Все подписано и запечатано. Получите. Мы чуть изменили условия, но ваше начальство возражать не станет. – Он отправил в рот последний кусочек тоста. – Прекрасное начало карьеры.

– Благодарю, – машинально отозвался Вольф.

Он проглядел бумаги, но не смог ничего разобрать и бросил их себе на колени.

– Завтра утром «Африканский генезис» покинет порт. Я распорядился, чтобы вам забронировали место, вдруг вы решите отплыть с ними. Разумеется, через три недели будет еще одно пассажирское судно, если вы желаете погостить у нас подольше.

– Нет, – поспешно отозвался Вольф, но тут же спохватился, что ответ прозвучал слишком грубо: – Я соскучился по родине. Слишком много времени вдали от дома.

Ди Стефано промокнул уголки губ салфеткой и уронил ее на скатерть.

– Тогда на этом все. – Он поднялся со стула.

– Погодите, – остановил его Вольф. – Мистер Ди Стефано, я… Я очень хотел бы услышать объяснение…

Ди Стефано уселся обратно.

– Первое, что вы должны знать, – сказал он без всяких обиняков, – мисс Горовиц была не первой нашей Дженис Джоплин.

– Нет.

– И не второй.

Вольф поднял на него глаза.

– Она двадцать третья, не считая оригинала. Каждый год мы спонсируем шоу, и каждый год оно завершается в Бостоне в день осеннего равноденствия. И пока заканчивалось одинаково.

Вольф спрашивал себя: быть может, стоит пырнуть этого человека вилкой или придушить? Он знал, что должен испытывать ярость, но не испытывал ничего.

– Из-за мозговых имплантатов.

– Нет. Поверьте, я искренне хотел бы, чтобы она осталась в живых. Имплантаты помогали не выходить из роли, только и всего. Она действительно не помнила о прошлых Дженис Джоплин, но ее смерть никто не программировал. Так просто… случается, вот и все.

– Каждый год.

– Да. Каждый год Дженис предлагает себя толпе. И каждый год ее разрывают в клочья. Нормальная женщина не стала бы предлагать себя, а нормальные люди не стали бы так реагировать. Я пойму, что моя страна встала на путь исцеления, в тот день, когда Дженис останется в живых, чтобы отправиться во второе турне. – Он помолчал. – Или в тот день, когда не отыщется больше женщины, которая знает, чем все заканчивается, и тем не менее готова сыграть эту роль.

Голова у Вольфа была тяжелая, думать получалось с большим трудом. Он слышал Ди Стефано, но не понимал.

– Последний вопрос. Почему именно я?

– Однажды вы, возможно, вернетесь в нашу страну, – отозвался Ди Стефано, вставая. – А может, и не вернетесь. Но совершенно точно когда-нибудь займете важное положение в Юго-Западной Африканской торговой компании. И от ваших в том числе решений будет зависеть наша экономика.

Четверо полицейских тоже поднялись со своих мест.

– Когда это произойдет, я хочу, чтобы вы понимали одну вещь: нам нечего терять. Доброго вам дня, сэр, и долгих лет.

Охранники Ди Стефано выпроводили Вольфа за дверь.

Опустился вечер. В бостонской гавани ждал корабль, готовый отвезти Вольфа домой. Прочь из этих кошмарных сказочных краев, прочь от привидений и ходячих мертвецов. Вольф смотрел на судно, но оно никак не желало становиться реальным. Наверное, он растерял свою способность верить.

К берегу подплывала корабельная шлюпка. Вольф поднял с земли сумки.