Читать книгу Однажды на краю времени (сборник) - Майкл Суэнвик - Страница 5

– И все это у меня в голове? – удивленно сказала Элин.

Так оно и было. Где-то вспорхнул стриж, и она почувствовала, как он летит сквозь ее мозг. На колено к ней сел светляк. Несколько секунд он пульсировал ледяным огнем, потом раскинул крылышки и улетел. И светляк тоже был частью ее.

– Пожалуйста, постарайтесь не разговаривать.

Психотехник подтянул на столе зажим, отрегулировал костный индуктор. Покрытое красной и зеленой краской лицо нависло над Элин, потом отодвинулось.

– Если вы будете помогать, дело пойдет быстрее.

Голова Элин стала ясной и легкой. Огромной. Она вмещала весь Магритт, от самой верхней террасы до огороженных решетками с вьющимися растениями ферм, окружающих внутреннее озеро. И даже бело-голубую Землю, парящую над каменной стеной. Все это было в голове Элин. Она понимала, что это только модель, картинка, которую создает ее мозг из информации, поступающей от органов чувств. Внешняя – настоящая – вселенная лежит снаружи.

– У меня кружится голова.

– Очень большой контраст. – Голос техника звучал холодно и безучастно. – Этот уровень восприятия сильно отличается от обычного. Вы опьянели от новизны.

В голове Элин раздался металлический звон – по переходному мостику соседней фермы прошла женщина в синей сельскохозяйственной одежде, на поясе у нее покачивалась сумка для сбора тыквы. Вокруг кратера была ночь, а внутри – биологический день, и агротехники включили посреди ферм ряды дуговых ламп. Смягченный зеленью свет был нежным и тусклым.

– Всю жизнь бы так жила.

– Вам бы надоело, поверьте мне.

Техник быстро смахнул упавший на щеку Элин лепесток розы. Потом повернулся к двум молча стоящим рядом юристам.

– Как у вас там с вашими заморочками?

Юрист с оранжевой раскраской на лице кивнул. Второй юрист, женщина с лицом в ярко-красных узорах, спросила:

– Ее исходная личность невосстановима?

Психотехник вытащил из кармана коробочку и раскинул перед свидетелями голограмму. В воздухе повисла сложная объемная схема, красные и зеленые линии сходились и переплетались.

– Вот диаграмма существующей на сегодняшний день личности пациентки. – Он показал пальцем на несколько точек пересечения. – Здесь, здесь и здесь вы видите то, что в шутку называют невероятными эмоциональными силлогизмами. Любой из них несовместим с жизнью.

С конденсоров купола в туманный пруд верхней террасы падала струя-водопад: яркий, бритвенно-тонкий надрез реальности. Вода подбиралась к краю следующей террасы и снова падала.

– Достаточно прямого ответа: да или нет.

Техник нахмурился.

– Теоретически – да. Но надежды практически никакой. Не забывайте, что ее личность никогда не записывалась. Несчастный случай почти полностью разрушил ее эмоциональную структуру. Фактически она уже не человек. Потратив пару десятков лет на чрезвычайно сложные исследования памяти, мы, возможно, смогли бы создать копию. Но эта копия будет лишь напоминать оригинал. Прежней Элин Доннелли не получится никогда.

Элин смутно различала оборудование еще для пяти водопадов, но в этот час они не работали. Интересно – почему?

Женщина-юрист недовольно фыркнула:

– Ну ладно, делайте что хотите. Я умываю руки.

Техник склонился над Элин, чтобы переключить костный индуктор.

– Это совсем не больно, – пообещал он. – Просто представьте себе, что вы у зубного врача и сейчас вам заменят зуб.

Она перестала существовать.

Новая Элин Доннелли удивленно таращилась на все, что встречалось ей на пути: на конторских служащих, сидящих в кабинетах на открытом воздухе, на пригревшегося на солнце у дороги удава, на вырубленные в склонах террас ступени. Спускаясь с верхних ступенек в рощицу молодых деревьев, ростом не выше ее, Элин споткнулась и чуть не упала. Спутница Элин подхватила ее и грубо поставила на ноги.

– Будьте внимательны, – хмурясь под раскраской из ярко-красных петель, сказала юристка. – Нам необходимо решить все до мельчайших подробностей.

Элин слабо улыбнулась. Они вышли из рощи на луг. При их приближении во все стороны разлетались бабочки. Взгляд Элин с бабочек перескользнул на небольшую пещеру в скалах, от пещеры поднялся к звездам; глаза ее двигались так же хаотично и беспорядочно, как и бабочки.

– …Так что если вы хотите получить окончательный расчет, то должны оставаться на Луне в течение полного лунного месяца. Компания «И. Г. Фейхтварен» примет на себя ваши текущие расходы, а затем вычтет эти деньги из той суммы, что они вам должны. Понятно?

И тут Элин снова сумела сосредоточиться. Она сделала глубокий вдох.

– Да, – ответила она. – Да, я… согласна.

– Вот и хорошо. – Выдернув черепные контакты и проворно обмотав их вокруг своей коробочки-терминала, юристка отключила психосхему. – Тогда давайте выпьем, у нас был тяжелый день.

Они подошли к пещере.

– Эй, Ганс! – крикнула юристка. – Обслужи нас, пожалуйста!

У входа в пещеру вдруг появился маленький человечек с плутоватой физиономией персонажа комической оперы, в руке у него был рабочий терминал.

– Одну минуту, – сказал он. – Я сейчас на прямом включении, надо закончить работу.

– Ладно.

Юристка бросилась на траву и начала вытирать лицо полотенцем. Элин зачарованно смотрела на прятавшийся под краской новый рисунок из тонких красных и черных линий; это была постоянная татуировка.

– Ну и дела! – проговорила Элин. – Значит, вы иезуитка?

– А вы думали, что ИГФ пришлет вам юриста с Земли? – Женщина протянула руку. – Донна Лэндис, Общество Иисуса. Я представительница заказчика по проекту «Создатель звезд», но могу быть и духовным наставником. Месса по воскресеньям, в девять утра.

Элин прислонилась к скале. За спиной у нее зашелестела потревоженная виноградная лоза. Элин уже не хватало того чувства блаженства, которое владело ею всего несколько минут назад.

– Честно говоря, я не верю в Бога.

– Вы не верили. Но теперь все может измениться. – Лэндис сложила полотенце и сунула в карман, а из другого кармана вытащила зеркальце. – Кстати, как вам нравится ваша новая внешность?

Элин стала изучать свое отражение. Глаза обведены синим, линии сходились на переносице и, широко расходясь над бровями, загибались книзу, к ушам. Лицо ее словно проглядывало из-за большого голубого мотылька или крыльев хищной птицы. В этом было что-то завораживающее, волшебное. Что-то совсем не похожее на Элин.

– Я смахиваю на енота, – сказала она. – Эта дурацкая маска…

– К ней надо привыкнуть. Вам долго ее придется носить.

– Но зачем? – Элин удивилась собственному гневу. – Хотя у меня новая личность, это все-таки я. Меня вовсе не тянет бросаться на прохожих с ножом или выйти в воздушный шлюз без скафандра. Никакой опасности для общества нет.

– Послушайте, – начала Лэндис, – сейчас вы как щенок, все время спотыкающийся о собственные лапы, они как будто слишком для него велики. Вы не знаете себя: вы будете злиться без видимой причины, вдруг обливаться слезами – не поймешь над чем. Вы не сможете владеть собой, пока не познаете свою душу. И до тех пор окружающие вас люди…

– Что будете пить?

Ганс вернулся, он не до конца стер с лица краску, и на лбу у него чернело грязное пятно.

– …не должны забывать об осторожности. Не знаю, Ганс. Что у тебя там под рукой.

– Значит, шанти[11]. А вы? – обратился он к Элин.

– А это вкусно?

Ганс рассмеялся:

– Хорошего вина на Луне не существует. Воздух слишком влажный. Но даже если бы он не был таким влажным, потребуется лет сто, чтобы вырастить приличный виноградник. Шанти здесь основной напиток.

– Ну тогда давайте шанти.

– Договорились. И вашему приятелю тоже принесу кружку.

– Моему приятелю?

Элин обернулась и увидела шагающего через рощу великана: он возвышался над деревьями и раздвигал их огромными лапищами. Мгновение ошеломленная девушка пялилась на незнакомца, не веря своим глазам, потом вспомнила, как невысока поросль, и мужчина уменьшился до размеров обычного человека.

Он ухмыльнулся и подошел к ним:

– Привет! Помните меня?

Мужчина был высокий, худой и угловатый. Нечесаные черные кудри обрамляли не очень красивое, но необычайно волевое лицо.

– Простите…

– Тори Шостокович. Я вас перепрограммировал.

Элин внимательно рассматривала его лицо. Эти глаза… Горящие, почти безумные, но в то же время печальные и (может, ей лишь показалось?) умоляющие, как у ребенка, который так отчаянно чего-то хочет, что не смеет попросить вслух. Она могла бы без конца изучать оттенки выражения этих глаз.

– Да, – наконец произнесла Элин. – Теперь я вижу сходство.

– Очень приятно. – Тори кивнул иезуитке. – Здравствуйте, отец Лэндис.

Женщина подозрительно смерила его взглядом.

– Что-то вы нынче не такой угрюмый, как всегда, Шостокович. Что случилось?

– Ничего, просто сегодня необыкновенное утро. – Он улыбнулся какой-то одному ему понятной шутке и вновь повернулся к Элин. – Дай, думаю, подойду и познакомлюсь с бывшей пациенткой.

На секунду смутившись, Тори отвел глаза, но потом они снова сделались жгучими и дерзкими.

«Как мило, – подумала Элин. – Надеюсь, он не слишком застенчив». И тут сама опустила взгляд: настолько ей была несвойственна эта мысль.

– Так вы психохирург, – глупо сказала она.

Вернулся Ганс, раздал кружки с вином и удалился в пещеру. Там он уселся с приборной доской на коленях и включил черепные контакты. Психосхема заработала, и лицо Ганса застыло.

– На самом деле я очень нечасто выполняю обязанности психохирурга, – стал объяснять Тори. – Понимаете, несчастный случай вроде вашего – большая редкость. Такое бывает один, может, два раза в год. В основном я занимаюсь разработкой психосхем. В настоящее время я занят в проекте «Создатель звезд».

– Я уже слышала это название. Что это такое?

Тори ответил не сразу. Он вглядывался в лежащее внизу озеро, прохладный ветер развевал его волосы.

Элин затаила дыхание. «Я едва знаю этого человека», – со злостью подумала она.

Тори показал на находящийся посреди озера остров – тощий каменный палец, бывший когда-то центральным конусом кратера.

– Вон на том острове живет бог, – произнес Тори.

Элин засмеялась:

– Подумайте, как изменилась бы история человечества, если бы он обладал чувством пространства!

Тут Элин прикусила язык: она поняла, что Тори не шутит.

– Как это характерно, – сердито глядя на Тори, сказала Лэндис. – Только атеист может называть ее божеством.

– А как бы вы ее назвали?

– Жертвой технического прогресса. – Она глотнула из кружки. – Господи, какая гадость!

– Эй, друзья! – сказала Элин. – Что-то я вас не очень понимаю.

Тори с грустным видом поскреб в затылке.

– Меа culpa[12]. Ладно, я расскажу вам кое-что из предыстории. Большинство людей думают, что психосхемы – это программное обеспечение для человека. Но это слишком упрощенно. Потому что с машинами мы начинаем с нуля, с чистого, так сказать, листа, а у людей за десяток миллионов лет программирования психики голова уже забита. Итак, до сих пор мы работали с естественными психосхемами. Мы подделывали самые внешние черты: терпение, настороженность, творческие способности – и упаковывали их, как коробки костной муки. Но человеческий мозг обширен и неизведан, и пришло время двигаться вглубь, приступить к фундаментальным исследованиям. Так возник проект «Создатель звезд». Изучение первооснов программирования психики. Мы выделили эти сверхструктуры в интегрированную систему, которая, по нашему мнению, способна к сущностному программированию во взаимнооднозначном соответствии с врожденной субструктурой вселенной и будет полностью соответствовать исходному кирпичику мироздания.

– Заумная галиматья! – Лэндис показала на глиняную кружку Элин. – Пейте. «Создатель звезд» – это эксперимент в области теологии, который придумала ИГФ. Как сказал Тори, это фундаментальное исследование природы человеческого мышления. Синод Ватикана финансирует проект, так что мы можем наблюдать за его осуществлением.

– Чтобы пресечь ересь в корне, – ехидно обронил Тори.

– И это тоже. ИГФ пытается создать набор психосхем, которые вернут человеческий разум к первоначальному состоянию, соотносящемуся в общем мнении с понятием Бога. Скверная теология, но ничего лучшего не придумать. Они хотят сделать математическую модель бесконечности. Как бы там ни было, экспериментаторы составили инструкцию и провели опыт на… Как звали испытуемую?

– Неважно, – быстро ответил Тори.

– Фамилию не помню, а звали ее вроде бы Корал.

Дальше Элин уже слушала вполуха и незаметно разглядывала Тори. Он сидел, широко расставив ноги и уставившись в кружку с шанти. Лицо прорезали глубокие морщины, следы каких-то неизвестных Элин переживаний. «Я не верю в любовь с первого взгляда», – думала Элин. А впрочем, кто знает, во что она теперь верит. От этой мысли бросало в дрожь, и Элин отогнала ее.

– Так что же, эта Корал стала богом?

– Терпение. Так или иначе, испытуемую подключили, стерли прошлые программы, перепрограммировали и проинтервьюировали. Никакой полезной информации.

Тори поднял палец в знак несогласия:

– За один час мы узнали о строении и составе вселенной больше, чем за всю историю развития науки.

– Это был бред сумасшедшего. – Лэндис постучала по колену Элин. – После беседы мы отключили ее психосхему, и, как вы думаете, что произошло?

– Я никогда не умела отвечать на риторические вопросы.

Элин не сводила глаз с Тори.

– Она не отключилась. Она там застряла.

– Застряла?

Тори сорвал травинку и уронил ее на землю.

– Произошло вот что: Корал вошла в состояние, которое можно назвать абсолютным сознанием. Она не только понимала все свои умственные функции, но управляла ими вплоть до безусловных рефлексов. Это также означало, что Корал сама создает собственные метапрограммы.

– Метапрограммирование – это всего лишь заумный термин для обозначения группы функций, при помощи которых мозг способен производить изменения в самом себе, – вставила Лэндис.

– Да. Мы не учли, что ей может понравиться быть богом. Когда мы стали ее депрограммировать, Корал просто пренебрегла нашими указаниями и вернула себя в прежнее состояние.

– Бедная женщина! – сказала Элин, отчасти потому, что знала: от нее ждут сочувствия.

И все же как замечательно чувствовать себя богом! Что-то в душе Элин затрепетало от этой мысли. Она была почти готова признать, что игра стоит свеч.

– Итак, здесь есть женщина, которая воображает себя богом, – сказала Лэндис. – Хорошо еще, что нам удалось замять дело. Если бы до некоторых религиозных невежд на Земле дошли хотя бы слухи…

– Послушайте, – перебил ее Тори. – Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о работе. Я хотел пригласить бывшую пациентку на большую познавательную прогулку.

Элин посмотрела на него непонимающим взглядом:

– Большая прогулка?

Он обвел рукой весь Магритт, от зеленых опорных колонн до серых скал. Обвел жестом собственника. Лэндис недоверчиво посмотрела на него.

– Вам нужна дуэнья, – проговорила она. – Пожалуй, пройдусь-ка я с вами, чтобы чего не случилось.

Элин нежно ей улыбнулась:

– Иди ты в жопу!

Тори жил в решетчатом геодезике, доверху увитом плющом. Молодой человек прошел вперед и нагнулся к пульту.

– Что-нибудь классическое?

– Да, пожалуйста.

Он стал осторожно снимать с Элин комбинезон, и тут заработал голографический проигрыватель, окружив их сочным багрянцем и яркой лазурью, сливающимися в воздухе с цветным стеклом витражей. Элин слегка отстранилась от Тори и захлопала в ладоши.

– Это Шартр! – воскликнула она в восхищении. – Собор в Шартре!

– Гмм…

Тори тянул ее вниз на травяной пол.

Круглое северное окно становилось все больше и больше, пока не заполнило домик, и тогда начало медленно поворачиваться над землей. На нем были ангелы и голубки, короли и пророки, и вокруг центральной розетки сияли золотые лилии. Впечатляющее и непостижимое, пронизанное сумрачным светом, оно наплывом перешло в стрельчатое окно Святой Анны.

Так, одно за другим, по очереди, прошли перед ними все сто семьдесят шесть окон Шартрского собора, сначала неспешно и торжественно, потом все быстрее. Голограмма панорамировала северный трансепт, потом хоры, апсиду и затем верхнюю галерею. После этого камера быстро выхватила страдающего Христа и помещенных в темные углубления западной розетки зверей Апокалипсиса. Их окружали орудия страстей Господних.

Элин раскрыла рот от восторга.

Камера скользила по нефу вниз, показывая окно за окном, один витраж был ярче и величественнее другого, потом она задержалась на вандомском приделе и двинулась дальше. Пока наконец не дошла до старейшего окна – большого витража Богоматери, ослепляющего буйным, первозданным великолепием. По плющу пробежал ветерок, два листка упали сквозь голограмму на Элин и Тори и слетели на землю.

Богородица еще миг стояла перед глазами и потом исчезла, свет погас, краски пропали, их смыл бесшумно хлынувший дождь.

Элин зарылась в траву, опустошенная и ленивая, ей не хотелось двигаться. Лежащий рядом Тори, посмеиваясь, шаловливо щекотал ей ребра.

– Ты любишь меня? А? Скажи, что ты меня любишь.

– Перестань!

Элин схватила его за руки и укусила куда-то в бок, не укусила – просто слегка ущипнула зубами, чтобы пригрозить, а не сделать больно. Язык коснулся его левого соска.

– Эй, послушай, я легла с тобой через полчаса после того, как мы познакомились. Чего ты еще хочешь?

– Чего я хочу? – Он высвободил руки, повернулся и навис над Элин, прижав ее кисти к траве у нее над головой. – Я хочу, чтобы ты знала, – он вдруг заговорил совершенно серьезно, немигающие глаза ярко блестели, – что я люблю тебя. Люблю без всяких «но», без всяких оговорок. Люблю тебя так, что даже не выразить словами.

– Тори, – сказала Элин, – для таких чувств требуется время.

Ветер утих. Ни одна травинка не шевелилась.

– Нет, не требуется. – (Элин стало неловко смотреть ему в глаза, но она не решалась отвернуться.) – Я это чувствую. Я это знаю. Я люблю каждую твою черточку, каждое движение, каждый кусочек твоего тела. Я люблю тебя наперекор времени, назло всем преградам, вопреки возможному. Нам суждено любить друг друга, это уготовано судьбой, и ничто-ничто не может нас разлучить.

Голос его звучал ровно и тихо. Элин не знала, взволновали ее слова Тори или же напугали до смерти.

– Тори, я не знаю…

– Подожди, – проговорил он. – Все еще придет.

Это была долгая ночь. Когда Тори безмятежно уснул, Элин надела комбинезон и вышла.

Она окунулась в мягкую мглу, разреженную сиянием Земли и неярким светом предохранительных фонариков на переходных мостиках сверху. В траве послышался шорох, и чуть не прямо у нее под ногами пробежал занятый ночными поисками еды барсук. Элин побрела дальше.

Необходимо разобраться во множестве вопросов. Скажем, сегодняшний вечер, это неожиданное любовное приключение. Так не похоже на нее, что приходится признать: Элин и в самом деле стала другой и теперь все будет не так, как прежде.

Она нашла уединенное место подальше от группы домиков, в одном из которых жил Тори, и пристроилась рядом с валуном. Мысли ее вернулись к несчастному случаю. И поскольку это воспоминание отложилось в остаточной памяти, все образы сохранили свежесть и четкость.

Когда это случилось, в Лаборатории-колесе 19-го Орбитального комбината имени Генри Форда близился конец смены. Элин занималась разработкой новых полупроводников.

– «Тета» достигла необходимой температуры, – проинформировала приборная доска.

– Согласна. – Элин поставила ванну-«эпсилон» в горячую печь и переключила управление. Держа «тету» вплотную к валу колеса, она осторожно смешала два приведенных в жидкое состояние сплава: один легкий, другой тяжелый.

Лаборатория 19 имела форму велосипедного колеса без обода. Из центра плотной ступицы равномерно расходились двадцать четыре длинные тонкие спицы. На разном расстоянии вдоль спиц помещались двадцать три двигающиеся ванны и одна неподвижная операторская кабина. Колесо вращалось достаточно быстро, чтобы создать в кабине постоянную силу тяжести, соответствующую среднему притяжению Земли.

Когда смесь начала остывать, Элин переместила ванну на полкилометра дальше, к концу спицы. Переливающаяся в балластных резервуарах ртуть сохранила скорость вращения неизменной, а сила тяжести в ванне изменилась с малой доли «g» до девяти единиц.

Надо было проверить значение двенадцати различных величин. На миг Элин почувствовала досаду и скуку, но тут приборная доска подрегулировала ее психосхему так, чтобы она была повнимательнее и выполняла привычные обязанности как под гипнозом, с бесстрастным профессионализмом.

По мере того как новый сплав остывал, его компоненты пытались разделиться, создавая в опытном образце постоянный градиент состава. Элин, не мигая, дождалась, пока все измеряемые величины перестанут изменяться, а затем нажала на кнопку быстрого охлаждения пластины. Уолдиками[13] она вытащила образец из формы и поставила на испытание.

– Измерения проведены. «Дельта» готова.

– Подтверждаю. – Элин передвинула ванну обратно. Приборная доска вновь подправила ее психосхему, ослабив спокойствие и расширив сферу внимания. Девушка ловко достала те же два сплава, только с чуть иной пропорцией смеси, и поместила в печь. Приборная доска уже требовала обратить внимание на «кси».

До сих пор это была стандартная профессиональная психосхема, ничем не отличающаяся от тех, которыми ежедневно пользуются тысячи научных работников. Но вдруг приборная доска дала десятисекундное предупреждение, что координирующая программа вот-вот выключится. Пальцы Элин плясали по доске, спуская жар и посылая ванны в печь. Психосхема отсоединилась.

Элин вздрогнула и снова стала самой собой. Она схватила полотенце и стерла с лица краску. Потом откинулась на спинку кресла и уставилась сквозь полупрозрачную стену: можно было еще поднять ноги и отдыхать, пока не придет ее сменщица. Потянувшись, Элин нащупала свисавшие с ее затылка золотистые проводки психосхемы, но выдергивать их поленилась, отложив это дело на потом.

«Неужели я действительно была такой ленивой?» – удивленно подумала она.

Земля расцвела у нее под ногами, потом проскользнула над плечом и исчезла. Новый Детройт и Новый Чикаго медленно поднялись из глубины, сверкая зеркальной поверхностью сдвоенных и похожих как две капли воды жилых цилиндров. Со всех сторон сияли промышленные спутники: нуль-гравитационные заводы, фуллеровские купола, колеса, ежи, гантели, грузовые решетки.

Земля показалась снова, она была крупнее тарелки для супа. На той стороне, где день, ослепительно белели облака. В ночи мягко светились города.

Мимо проплыл караван грузов. Он состоял из кучи контейнеров, связанных немагнитной лентой и запущенных на тщательно вычисленную орбиту так, чтобы избежать пересечения с окружающими комбинат лазерными кабелями и лучами энергопередач. Краем глаза Элин заметила караван, повернулась и стала следить за ним взглядом.

Караван вел мужчина. Он сидел, обхватив ногами зеленую коробку, и тянул за веревку, прикрепленную к ленте. Увидев Элин, мужчина помахал ей рукой. Девушка представила, как мужчина улыбается за зеркальным шлемом.

«Лихач!» – подумала Элин.

Она фыркнула, отвела взгляд и лишь случайно увидела, что произошло.

Слегка подавшись назад, возчик слишком налег на веревку. Непрочная заклепка, соединявшая веревку с лентой, с треском сорвалась, и груз стал уплывать. Яркие коробки разъезжались в разные стороны, мужчина полетел вверх тормашками.

Один конец ленты все еще держался на ведущей коробке, а другой, свободный, извивался, как раненая змея. Блестящий кусочек металла – дефектная заклепка – высвободился, и его понесло в лабораторию, туда, где к валу присоединяются спицы.

Теперь, вспоминая происшествие, Элин подумала, что нужно было помочь мужчине – надеть скафандр, взять конец веревки, вылезти наружу и добраться до него раньше транспортной инспекции.

Прежняя Элин Доннелли усмехнулась. Транспортная инспекция врежет ему – как следует и поделом. Парню придется заплатить штраф и за то, что они подберут потерянный им груз, и за собственное спасение. И нечего кататься на дармовщинку.

Она все еще насмешливо улыбалась, когда заклепка достигла лаборатории и врезалась в коммутационную коробку, которая не должна была быть открытой.

Произошло короткое замыкание, вызвавшее мощный скачок напряжения в приборной доске. Цепи вспыхнули и расплавились. Приборная доска вышла из строя.

Крохотный электрический импульс прошел по двум золотистым проводкам, безнадежно искалечив психосхемы в черепе Элин.

На секунду все померкло. А потом…

– Уф-ф! – Элин помотала головой, пришла в себя и отключила подводящие провода. И тихо засмеялась.

Не позаботившись о том, чтобы затемнить стены, она надела скафандр и стала карабкаться по спице, держащей кабину, к валу. Каждый раз, когда она касалась спицы, балластные резервуары что-то шептали ей на ухо. Пятна света подгоняли ее вперед. Она вплыла внутрь вала; прикосновение невесомости было холодно, как смерть.

Элин механически установила переносчик массы на Новый Детройт. Сквозь отверстие вала ей были видны жилые цилиндры, напоминающие одинаковые таблетки, каждую из которых Элин могла закрыть большим пальцем. Ее прямо раздирало от желания сорвать их с неба и швырнуть вниз.

– У меня что-то с головой, – сказала она вслух.

Когда сила магнитного поля стала притягивать металлические прокладки скафандра и Элин с возрастающей скоростью потянуло вперед и выбросило в пустоту, она весело захихикала.

Час спустя врачи извлекли ее тело из магнитного уловителя Нового Детройта. Элин свернулась калачиком, обняв руками колени. Ее поза напоминала плод в материнской утробе. Когда Элин вытащили из костюма, она то истерически хохотала, то радостно выкрикивала что-то невнятное.

Пришло утро. После неспешного романтического завтрака Тори подключился к программе и ушел на работу. Снова оставшись одна, Элин отправилась побродить и немного подумать.

Теперь уже ясно, что она больше не металлург из Лаборатории-колеса 19, с этим покончено. Та женщина стала для Элин чужой. У них общие воспоминания, общий жизненный опыт, но они совершенно по-разному смотрят на жизнь! Элин больше не понимает ту, которой была когда-то, не сочувствует ее переживаниям и, по правде сказать, питает к ней неприязнь.

Элин спустилась с холма, это был самый легкий путь. Она зашла в административный центр и взяла напрокат коробочку-терминал. Затем на второй террасе села за столик в кафе, заполненном свободными от работы биотехниками, и стала искать первоначального обладателя своей теперешней личности.

Как Элин и предполагала, оказалось, что ее новая личность копирует личность действительно существовавшего человека. Создать полностью искусственную индивидуальность пока еще не по силам даже самым лучшим психотехникам. Элин удалось определить, что личность взяли из банка данных ИГФ и что дублирование личности незаконно. Это, по всей вероятности, означало, что первоначальный владелец мертв.

Но Элин не могла установить имя первоначального владельца. Данные отбирал компьютер, и компьютер не хотел говорить. Когда Элин попыталась выяснить, машина отослала ее к Закону 2037 года о неразглашении тайны.

– Кажется, я исчерпала все доступные средства самопознания, – сказала она подошедшему за чаевыми официанту. – А у меня осталась еще уйма времени.

Официант взглянул на ее лицо, помеченное зеленовато-голубым узором, и вежливо улыбнулся.

– Они черные в ограниченном диапазоне.

– Что?

Элин отвернулась от озера и увидела женщину-агротехника, которая волочила за рукоятку большой сачок.

– Водоросли. Они поглощают видимый свет и переводят его в инфракрасный. Озеро становится огромной термальной ванной.

Женщина погрузила сачок в воду, зачерпнула темно-зеленую пену и вывалила ее в ближайший лоток. Вода стекала сквозь пористое дно.

– А-а…

Элин разглядывала остров. Там, где осела нанесенная ветром почва, росли редкие сорняки.

– Странно. Мне никогда не нравилось путешествовать. Я больше склонна к созерцательности, я – домоседка. А теперь мне не сидится на месте, почему?

Агротехник выбросила в лоток содержимое еще одной сети.

– Не знаю. – Женщина постучала по лбу. – Это психосхема. Если хотите поговорить о работе, я готова. Ни о чем другом не могу.

– Понятно. – Элин коснулась ногой теплой воды. – Хорошо, почему бы и нет? Поговорим о вашей работе.

На дальнем конце острова кто-то двигался. Элин вытянула шею. Агротехник продолжала методично окунать сеть в озеро, когда внезапно появилась богиня.

– Озеро смягчает климат. Днем происходит испарительное охлаждение. Озеро поглощает тепло и расходует его на испарение, конденсоры выводят это тепло за пределы купола.

Корал была хорошенькая, как куколка.

Поблизости от воды стояла ваза с овощами и фруктами. Корал подошла к вазе и стала ее рассматривать. Оранжевый комбинезон красиво оттенял ее кожу цвета кофе с молоком. Женщина была такая миниатюрная и изящная, что высокой Элин стало как-то неловко, она почувствовала себя неуклюжей, хотя и дружелюбной великаншей.

– Мы также используем пассивные тепловые насосы, чтобы откачивать избыточное тепло под озеро, в жидкостный тепловой аккумулятор.

Корал перестала перебирать овощи и взяла помидор. У нее был прекрасный точеный профиль. В миндалевидных глазах когда-то, должно быть, сверкал огонь, а сейчас они смотрели равнодушно и отрешенно. Ровные белые зубы откусили кусочек помидора.

– Ночью мы перекачиваем тепло назад, так что озеро излучает его постоянно и кратер не остывает.

При тщательном рассмотрении (Элин даже прищурилась, чтобы лучше видеть) лицо Корал оказалось совершенно гладким и безмятежным, как у идиота. Оно ничего не выражало: ни чувств, ни воли, ни интеллекта.

– Поэтому число действующих водопадов меняется.

Теперь Корал присела на скалу. Пятки у нее были грязные, но ногти на ногах розовые и идеальной формы. Она не двигалась. Элин захотелось бросить в нее камешек и посмотреть, будет ли та реагировать.

«Ну а теперь что?» – подумала Элин. Она осмотрела достопримечательности, все, что мог предложить Магритт, и ее это порядком разочаровало. И надоело. Главным образом – божество. А ей торчать здесь еще почти месяц, и не на что убить время.

– Для поддержания температуры кратера требуются постоянные циклические действия, – сказала женщина-агротехник.

– Да заткнитесь вы!

Элин вытащила терминал, вызвала Лэндис и, когда голограмма стала устойчивой, сказала:

– Мне скучно.

Сидевшая за письменным столом Лэндис едва подняла глаза.

– Скучно, найди себе работу! – огрызнулась она.

Магритт был основан как горняцкий поселок. Но не успели с поверхности Моря Дождей взять первые образцы лунного грунта, как в экономике подули другие ветры и разрабатывать месторождения, богатые конкретными полезными ископаемыми, стало более выгодно, чем возиться с недифференцированной почвой, где все вперемешку. Шахтеры уехали, а кратер был продан за бесценок ассоциации, занимающейся исследованиями, которые закон запрещает проводить на Земле.

С пятнадцатой террасы Элин всматривалась в нагромождение лабораторий и контор на открытом воздухе, некоторые были разделены длинными полосами невозделанного поля, другие тесно жались друг к другу в надежде на объединение усилий. Корпорации, испытывающие бактериологическое оружие, соседствовали с компаниями, перерабатывающими радиоактивные отходы. Организация, работающая над проектом регулирования роста населения в странах Центральной Азии, занимала целые полтеррасы, вокруг густо кишели охранники. На Луне также велись некоторые банковские операции, которые не совершались в Швейцарии.

– Понимаешь, – говорил Тори, – мне это совсем не нравится.

Он стоял с бесстрастным лицом, покрытым красно-зеленой краской, и следил за тем, как рабочий монтирует больничную койку и подключает к ней хирургическое оборудование.

– Ты сам меня нанял, – напомнила ему Элин.

– Да, но сейчас я действую в рабочем режиме.

Монтажник сложил свои инструменты и ушел.

– Кажется, мы почти готовы.

– Отлично. – Элин плюхнулась на койку и легла на спину, скрестив руки на груди. – Теперь не хватает только свечки в руках!

– Я подсоединю тебя к интеркому, чтобы не очень скучала в перерывах между эпизодами.

У Элин зарябило в глазах, вокруг роились образы. Призраки витали в воздухе, пялились на нее из земных глубин.

– Теперь отключим органы чувств.

Окружающий мир исчез, но видения остались, каждое существо в отдельном шестиугольнике. Элин как будто смотрела глазами мухи.

Вдруг она остро почувствовала присутствие Тори, и чей-то голос сказал:

– Это продлится одну минуту. Чтобы скоротать время, вызови кого-нибудь из друзей.

Голос пропал.

Элин парила в воздухе, освободившись от тела, освободившись от чувственного восприятия, почти богоподобная в своей отрешенности. Лениво перемещаясь среди теней, она оставила позади Лэндис и остановилась около маленького круглолицего человечка, рисующего у себя на лбу черную полосу.

«Привет, Ганс», – подумала Элин.

Он поднял голову и подмигнул:

– Как дела, детка?

«Неплохо. Чем занимаешься?»

– Работаю. Сегодня я слежу за черным ящиком. – Он добавил к полосе на лбу ярко-оранжевый мазок и оценивающе посмотрел на свое лицо в карманное зеркальце. – Сижу здесь и держу палец на кнопке. – Его рука скользнула под приборную доску. – Если я получу приказ, сразу нажму. В конденсорах взорвутся заряды, и купола больше не будет. Пшик! Весь воздух уйдет наружу.

Элин обдумала его слова: вулкан, извергающий на поверхность Луны потоки кислорода; люди, подброшенные вверх, раскиданные по сторонам, разодранные в клочья взрывной декомпрессией…

«Это страшно, Ганс».

– О, бояться совершенно нечего. Когда я не подключен к работе, кнопка не действует.

«Даже если так».

– Элементарная предосторожность. Здесь проводится полно исследований, которые без такой меры безопасности были бы не разрешены. Не волнуйся, я не взорвал еще ни одного купола.

Связь прервалась, и Элин опять почувствовала присутствие Тори. Ощущение было такое, словно кто-то невидимый заглядывает через плечо.

– Сейчас мы начинаем испытывать серию программ «Троянский конь». Мы будем вводить тебя в желаемые душевные состояния, а не вызывать их. Мы инкапсулировали внешние проявления твоей личности и направили экспериментальные программы на второй уровень. Так что в этой серии опытов ты не будешь отождествлять себя с программами, а воспримешь все со стороны.

«Тори, ты самое заумное существо на свете. Нельзя ли повторить все это по-человечески?»

– Я покажу тебе.

Вдруг Элин словно заключили в шар из ветвистых малиновых линий, медленно пульсирующих, темных и тусклых. Они переплетались и переливались друг в друга, и Элин представила, что так выглядят сосуды у нее в голове, когда она чувствует головную боль.

– Это был гнев, – сказал Тори. – Твой мозг преобразовал его в зрительный образ, потому он не соотнес этот гнев с собой.

«Ах вот, значит, что ты хочешь со мной сделать! Перепрограммировать меня, чтобы я стала как бог: все видела, но ничего не переживала».

– В конце концов, да. Хотя я сомневаюсь, что ты сможешь создавать образы. Скорее всего, ты почувствуешь присутствие Бога.

Тори на секунду исчез, и Элин ощутила даже не одиночество, а почти полное небытие. Потом он вернулся.

– Но начнем постепенно. Первые сеансы поднимут тебя до начального уровня метапрограммирования, интегрировав все твои умственные процессы и позволив тебе управлять ими на нижней ступени. В обиходе мы называем этот тип «превращение в Христа». Поосторожнее с тем, что ты увидишь или почувствуешь.

Голос Тори затих, Элин осталась одна. Но вдруг все изменилось.

Она почувствовала близость чего-то удивительного.

Кто-то стоял совсем рядом. Элин пыталась открыть глаза, она стремилась увидеть, но сейчас у нее не было зрения. Ее существо раскрылось навстречу чуду, и перед Элин начали появляться люди.

– Осторожно, – сказал Тори. – Ты снова включила интерком.

«Я хочу видеть!»

– Здесь никого нет. Это твой собственный мозг. Но если хочешь, можешь интерком не выключать.

Какое разочарование! Ее окружали любовь и мудрость, несравнимая с мудростью человеческой, она чувствовала, что все сущее во вселенной священно, и это чувство наполняло ее удивительным счастьем. Элин не могла сама вызвать все эти ощущения, здесь должен быть кто-то более великий.

Логика была бессильна перебороть эмоции. Элин рыскала по внутренней связи, вызывая образ за образом и отвергая их один за другим. Покончив с сотрудниками, занятыми в проекте, она бросилась перебирать общественные мониторы кратера.

На фермах агротехники собирали клубнику и душистый горошек. Элин чувствовала на языке вкус плодов. Кто-то вытаскивал водоросли из внутреннего озера, и она ощущала тяжесть сачка в мозолистых руках. Недалеко от ее больничной койки, в рощице, занималась любовью парочка, и Элин…

«Тори, я больше не могу. Это действует слишком сильно».

– Ты сама напросилась в испытательницы.

«Кой черт, Тори!..»

В интеркоме появилась Донна Лэндис.

– Она права, Шостокович. Вы недостаточно приглушили ее эмоции.

– На мой взгляд, это неразумно: слишком поднимая ее «я», мы рискуем вызвать распад…

– Кто за все это платит, а?

Тори что-то нечленораздельно проворчал, и мир исчез.

Элин плыла во тьме, ласковой и успокаивающей. Ей было хорошо. Ей нужна была эта короткая передышка после напряжения и волнений, связанных с ее новой личностью. Хорошо, что она взялась за работу испытательницы, хотя это и раздосадовало Тори.

Тори… Элин мысленно улыбнулась. Иногда он действует ей на нервы, но когда Тори нет рядом, Элин так его не хватает. Наверно, она в него влюблена.

«Это всего лишь земная любовь. Совсем не та, о которой говорится: „Бог есть любовь“».

Ну и пусть. Но с человеческой точки зрения Тори удовлетворил такие ее потребности, о которых она прежде и не подозревала. Однако очень тяжело спорить с самой собой. Ее мысли скользнули прочь, и она погрузилась в волшебное, бессловесное упоение бестелесностью. Беззаботная, бесстрастная, никем и ни с чем не связанная.

«Ничто не может быть само по себе. Вся вселенная – обширная сеть пересекающихся программ».

Элин стало смешно. Так сказал бы Тори. Нужно следить за собой; возможно, она любит Тори, но при этом вовсе не хочет говорить так, как он.

«Ты напрасно беспокоишься. Глас Божий едва слышен, но это не твой голос».

Элин мысленно вздрогнула. Она искала открытый канал интеркома, но не находила.

«Привет, – подумала она. – Кто это сказал?»

Ответ дошел до нее не в словах, а в форме безличного утверждения. В нем было что-то холодное, безразличное, что-то непостижимое и в то же время властное и не допускающее возражений.

Это был Бог.

Потом Тори вернулся, и голос пропал вместе с ощущением чьего-то присутствия.

«Тори! – подумала Элин. – Кажется, у меня было религиозное переживание».

– Это часто бывает при выключении органов чувств: мозг вытаскивает наружу несколько старых программ. Волноваться нечего. Теперь на минутку расслабься, пока я снова переключу тебя… Ну как?

Ощущение Присутствия возникло опять, но далеко не такое сильное, как прежде. Элин смогла устоять перед искушением погнаться за ним.

«Так хорошо, Тори, но послушай, я, правда, думаю…»

– Давай предоставим анализировать тем, кто на это запрограммирован.

Влюбленные бесцельно брели по лугу, трава здесь была выше пояса. Наступала биологическая ночь. Дневной свет дважды мигнул: агротехники подавали предупредительный знак.

– Это было на самом деле, Тори. Она со мной разговаривала, я не выдумываю.

Тори рассеянно взъерошил рукой свою темную кудрявую шевелюру.

– Хорошо. Если я ошибался – а я первый готов признать, что программа малость эгоцентрична, – все равно не думаю, что в поисках объяснения нужно опускаться до мистики.

Вдалеке резко прекратил работу водопад. Поток воды брызнул и будто бы растворился в воздухе.

– Ты, помнится мне, сказал, что Корал – бог.

– Я сказал это, чтобы подразнить Лэндис. Я считаю, что Корал не бог, а всего лишь богоподобна. Ее умственное развитие на миллионы лет выше нашего. Бог – просто удобная метафора.

– Гм. И как же ты это объясняешь?

– На острове есть по крайней мере один терминал, в Магритте они повсюду. Корал, вероятно, запрограммировала его так, чтобы он подключался к интеркому, а оказалось, что все каналы закрыты.

– Она могла это сделать?

– А почему бы и нет? У нее перед нами преимущество в миллион лет, и она работала психотехником, а все психотехники – подпольные хакеры.

Тори на нее не смотрел, не смотрел долго.

– Эй! – Элин взяла его за руку. – Что с тобой сегодня?

– Со мной? – Тори избегал ее взгляда. – Не обращай внимания, я расстроен, что ты взялась за эту работу. Это пройдет.

– Чем тебе не нравится эта работа?

– Ничем. Только она очень опасна. Послушай, я знаю, что не смогу тебя отговорить, да и не мое это дело. У меня просто плохое настроение.

Элин положила его руку на свою талию и прижалась к нему.

– Ну, не надо. Ты не можешь ничего изменить, мне нужно что-нибудь делать. Иначе почти сразу становится скучно.

– Я знаю. – Тори наконец повернулся, взглянул ей в лицо и грустно улыбнулся. – Я ведь тебя люблю, понимаешь?

– Знаешь… Может быть, я тоже тебя люблю.

Улыбка прогнала печаль с его лица, как внезапный ветер рассеивает облака.

– Скажи еще раз. – Руки Тори потянулись к ее плечам, к шее, к лицу. – Еще раз, с чувством.

– Не скажу! – Элин со смехом пыталась высвободиться, но Тори не отпускал ее, и они стали бороться и упали на землю. – Свинья! – Они перекатывались в траве. – Скотина!

Элин колотила Тори в грудь, разорвала ему комбинезон и пробовала укусить в шею.

Вдруг Тори смутился и хотел отодвинуться от нее.

– Только не здесь! Кто-нибудь может увидеть.

Агротехники потушили дуговые лампы, и Магритт погрузился в ночь.

Тори протянул руку и коснулся лица Элин. Они занялись любовью.

Физически это ничем не отличалось от того, что она делала бессчетное число раз с любовниками, друзьями, а иногда и со случайными знакомыми. Но теперь она зашла так далеко, как прежняя Элин никогда не посмела бы. Она отдавалась Тори без оглядки, она раскрылась, не думая о боли. Элин доверилась ему! Тори был частью ее. И все преобразилось, обновилось, стало прекрасным.

Когда они оба уже были на грани оргазма, в каком-то исступлении Элин дала волю своим чувствам и зашептала:

– Я люблю тебя, люблю тебя, о боже, я люблю тебя, люблю…

И в этот же самый момент Тори напрягся, словно струна, поднял голову и изменившимся, глухим голосом страстно произнес:

– Корал!..

Элин оставила спящего в траве Тори, спустилась ниже на одну террасу и бродила теперь среди домиков. Она была в бешенстве. Они лежали молча, и Тори не знал, почему Элин так крепко прильнула к нему и головой уткнулась ему в плечо; это не было проявлением любви или страсти, в ней бушевал гнев, и она боялась, что убьет Тори, если только посмотрит ему в лицо.

В нескольких домиках, отгороженных друг от друга молодыми кленами, стоял мрак. Остальные мягко освещались изнутри голограммами. Многоцветные изображения снаружи казались смазанными и размытыми. Элин задержалась перед одной хижиной и замерла в нерешительности. Наконец она постучала: ей надо было с кем-нибудь поговорить.

Отец Лэндис высунула в дверь голову и заморгала спросонок:

– А, это вы, Доннелли. Что вам надо?

К своему безмерному ужасу, Элин разразилась слезами.

Лэндис скрылась в хижине и тут же появилась опять, застегивая комбинезон. Она прижала Элин к груди, успокаивала ее, как ребенка, и слушала ее рассказ.

– Корал, – проговорила Лэндис. – Ага. Теперь все сходится.

– Ну тогда расскажите мне!

Элин пыталась смахнуть слезы ярости. Лицо ее покраснело, опухло и исказилось, значки психосхемы размазались.

– Терпение, дитя мое. – Лэндис уселась около хижины, поджав ноги, и указала Элин на место рядом с собой. – Садись сюда и представь, что я твоя мама и сейчас расскажу тебе сказочку.

– Я пришла сюда совсем не для того, чтобы…

– Да кто ты такая, чтобы критиковать новейшие методы духовного воспитания? – мягко пожурила ее Лэндис. – Садись.

Элин села. Лэндис положила руку ей на плечо.

– Давным-давно, в незапамятные времена, жила-была девочка по имени Корал, не помню, как ее фамилия. Неважно. Так или иначе, она была умненькая, впечатлительная, энергичная и легкомысленная и во всех отношениях походила на тебя.

Лэндис говорила и нежно баюкала Элин.

– Корал была счастливой девочкой, она смеялась и играла и в один прекрасный день влюбилась. Вот так! – Лэндис щелкнула пальцами. – Я думаю, ты знаешь, как она себя чувствовала.

– Скорее всего, не очень ловко.

– Молчи. Ну вот, ей очень повезло, потому что он любил ее еще в сто раз больше, а видя его любовь, она любила его в тысячу раз больше. И так далее. По-моему, они слегка переусердствовали, но это только мое личное мнение.

Так вот, Корал жила на Магритте и работала психотехником. Она была честолюбива, такие хуже всего. У нее появился план перепрограммировать людей так, чтобы они могли существовать вне программ, направляющих их повседневную жизнь. Заметь: люди нечто большее, чем сумма программ. Но что Корал знала о свободе воли? В конце концов, у нее не было никакого религиозного образования. Итак, она и ее приятель подали заявку, обратились за денежными средствами и вместе пропустили новую программу через мозг Корал. И когда они все это проделали, бедняжка вообразила себя богом. Но тогда она уже не была Корал, она изменилась до неузнаваемости.

Лэндис помедлила и крепко обняла Элин.

– Будь мужественной, детка, сейчас последует самое неприятное. Ну, ее приятель ходил горем убитый. Он не хотел есть и не хотел играть с друзьями. С ним стало невозможно работать. Но потом у него возникла чудовищная мысль. Видишь ли, все данные о личности сотрудников, проводящих опыты с психосхемами, заносятся в картотеку, чтобы в случае аварии личность можно было восстановить. А если этот человек умирает или становится богом, права на личность переходят к ИГФ. Вот такие они подлецы.

Ладно. Тори (я сказала, что ее приятеля звали Тори?) подумал: может, кому-нибудь понадобится новая личность? Такое случается раза два в год. Дальше будет хуже. И Магритт – единственное место, где делают такие операции. Компьютер вытаскивает личность из банка данных наугад, так что есть определенный шанс вернуть Корал, и она будет как новенькая. Но возможность не так уж велика, потому что в банке данных понапихано полно всякой дряни. И тогда Тори задумал дурное. Но его нельзя за это винить. Он исходил из ложных понятий о нравственности. Что, если установить компьютер так, что вместо случайного выбора личность Корал достанется первой же девочке, которая подвернется под руку? Вот так он и сделал.

Лэндис замолчала.

Элин вытерла слезы.

– Ну и чем кончилась эта сказка?

– Я жду, какой будет конец.

– А Тори на самом деле направил поиск или вы это сочинили?

– Господи, я не знаю. Может быть, это просто счастливый жребий. Но как-то все подозрительно. Попробуй порыться в его личном накопителе информации, возможно, он припрятал там эту программу.

– Ясно.

Минуту Элин сидела тихо, потом взяла себя в руки и встала. Лэндис тоже встала.

– Тебе лучше, детка?

– Не знаю. Возможно, теперь я лучше владею ситуацией.

– Послушай. Помнишь, как я сказала, что ты щенок, спотыкающийся о свои лапы? Так вот, сейчас ты ушибла ногу и тебе больно. Но это пройдет. У всех проходит.

– Да. Спасибо.

– Сегодня мы сотворим Будду, – сказал Тори.

Элин окинула его холодным взглядом, но промолчала, хотя в зелено-красной маске он был неуязвим. Она знала, что позже, когда Тори депрограммируется, он вспомнит ее взгляд.

– Это программа более высокого уровня, интегрирующая все твои умственные функции и позволяющая осознанно ими управлять. Поэтому особенно важно, чтобы ты соблюдала осторожность, договорились?

– Чтоб ты сдох, ублюдок, – тихо пробормотала Элин.

– Прости, я не расслышал.

Элин не ответила, и после недоуменного молчания Тори продолжал:

– У тебя остаются все органы чувств, и, когда я тебя переключу, обрати внимание на то, что тебя окружает. Хорошо?

Вторая программа «Троянский конь» началась. Все изменилось.

Это было не внешнее изменение, его нельзя было увидеть глазами. Скорее, все предметы просто потеряли свои названия. Рядом рос дубок, высотой ей до колен, очень похожий на деревце, которое Элин случайно сломала много лет назад в Новом Детройте, в тот день, когда потеряла невинность. И этот саженец ничего для нее не значил. Просто растущий из земли кусок дерева. Из норы высунул голову крот: сморщенный носик, подслеповатые розовые глаза. Просто маленькая биологическая машинка.

– У-уф, – невольно произнесла Элин, – холодно!

– Тебя что-нибудь беспокоит?

Элин подняла глаза и не увидела ничего интересного. Какое-то человеческое существо, такой же предмет, как дуб, только и всего. К этому существу она ничего не испытывала.

– Нет, – сказала она.

– У нас хорошая запись.

Слова ничего не значили, нескладные, лишенные содержания.

В траве Элин увидела сероватое мерцание, как будто еле заметный огонь. Умом она понимала, что это работа нервов в палочках и колбочках сетчатки ее глаз, но чувства говорили другое: это время. Тусклый огонь, постоянно разрушающий мир, пожирающий его и возрождающий вновь и вновь.

Но это тоже не имело значения.

На девушку снизошел великий покой, умственная отрешенность, холодная и безличная. Она стала соотносить себя с этой безучастностью, поняла, что бытие ничего не значит. Все это лишь вещи, предметы.

Тори суетился возле своих приборов, и Элин казалось, что он сам превратился в такой же прибор. Нажми кнопку и получишь заранее вычисленный ответ. Разве это человек?

И потом, значит ли что-нибудь человеческое существо? Элин не видела спину Тори и не хотела даже считать его существование самоочевидным. Она могла поднять глаза и увидеть ближнюю сторону Земли. Дальняя сторона вполне могла не существовать, и это тоже не имело значения.

Элин отбрасывала мир слой за слоем, игнорировала все внешнее.

«Я никогда не понимала, насколько велика моя зависимость от чувственного восприятия, – думала она. – А если не обращать внимания на внешнее…

…останется Пустота. Без цвета, формы и места, но именно она лежит в основе яркой игры красок, постоянно уничтожаемой тусклым огнем времени».

Элин размышляла над первоосновой бытия.

– Пожалуйста, не лезь в программу, – сказал Тори.

Тело тоже ничего не значит, это только фокальная точка ее чувств. Если не обращать на них внимания, можно не замечать и его. Элин ощущала, как ее тело бледнеет и растворяется в присутствии Пустоты. Пустота нематериальна, но еще менее предметно то, что она всегда считала незыблемым: мир с его внешним блеском.

«Я как будто была программой в компьютере и только сейчас поняла это».

Вдруг ворвался голос Лэндис:

– Доннелли, бога ради, не мешай эксперименту!

Дело в том, что лежащая в основе всего пустота и есть реальность, если слово «реальность» что-нибудь означает. Если значение имеет значение. И за пределами реальности, за пределами значения что-то есть. И она это нашла.

– Доннелли, ты ступаешь на опасный путь. Ты…

Голос Лэндис отвлекал Элин, и она его приглушила. Ей хотелось достичь единения с тем, что есть, это очень просто, нужно только прекратить это желание – и оно исполнится.

Прежде чем Элин успела достичь единения, на нее накатил ужас. Сверкнули оранжевые огни, они горели, потрескивая и обжигая, между ними ползали змеи, огромные скользкие существа, разевающие мерзкие рты с острыми клыками.

Элин в страхе отпрянула, и они набросились на нее. Языки пламени вонзились ей в легкие, горячие черви копошились в ее мозговых тканях. Элин спасалась бегством, она мчалась сквозь собственный мозг, стонавший под ударами, то включавший, то вновь уничтожавший окружающие предметы.

И вдруг она обрела свое тело, и никто ее уже не преследовал. Она зябко поежилась, и тело ответило ей. Это было чудесное ощущение.

– Ну, по крайней мере, сработало, – сказал Тори.

– Что… – Голос Элин сорвался. Она откашлялась и заговорила снова: – Что случилось?

– То, на что мы рассчитывали. Под угрозой растворения твоя исходная личность защитила себя.

Элин вдруг сообразила, что все еще лежит с закрытыми глазами. Теперь она открыла их и судорожно сжала рукой край койки. Кровать была настоящей, твердой на ощупь. Прекрасно.

– Я вернусь через минуту, – проговорил Тори. – А сейчас тебе нужен отдых.

Он тронул костный индуктор, и Элин провалилась в темноту.

Она снова парила, каждый нерв ее – метафорический нерв – был натянут. Появилась сверхчувствительность к внешним воздействиям, необычайная чуткость и даже внушаемость. И все же она лишь догадывалась, но не ощущала присутствия Корал.

«Уходи, – подумала Элин. – Теперь здесь мой разум».

Она не удивилась, когда пришел ответ:

«Я здесь и всегда! Ты вторглась в мою страну и смутно сознаешь мое присутствие. Позже, когда ты поднимешься в горы, ты узнаешь меня по-настоящему и будешь как я».

«Все мне говорят, что я стану делать дальше, – сердито думала Элин. – Разве я сама ничего не решаю?»

Ответная мысль прозвучала почти насмешливо:

«Ты только программа, пойманная во всеобщую сеть. Ты будешь делать так, как велит твоя схема. Быть свободным от программ значит быть богом».

Несмотря на гнев, несмотря на обиду, несмотря на холодок страха, который Элин пыталась скрыть, она почувствовала любопытство.

«А как это – быть богом?» – не удержалась и спросила она.

«Это драгоценная свобода. Вселенная – бесконечно большой мыльный пузырь, а мы (те, кто бог) – пленка на его поверхности. Мы взаимодействуем и программируем. Мы заставляем сиять звезды и расти деревья. Мы программируем, что тебе захочется на завтрак. Поток программ проходит через нас, мы вносим изменения и поддерживаем порядок во вселенной».

Элин ухватилась за последнее утверждение.

«Не очень хорошо вы его поддерживаете, согласитесь».

«Мы не вносим грубых изменений в ход событий. Когда будешь с нами, ты поймешь».

Элин поняла, что эту своего рода игру в вопросы и ответы Корал проводила неоднократно как часть проекта «Создатель звезд». Надо найти вопрос, который не смог бы задать никто другой. Ее, Элин, личный вопрос. И, немного подумав, она спросила:

«Ты все еще любишь Тори Шостоковича?»

Ответ последовал после легкой заминки.

«Любовь, о которой ты говоришь, свойственна программам низшего уровня. Но не разуму, свободному ото всяких программ».

Через секунду Тори отключил программу, и Элин всплыла на поверхность, оставив бога позади. Но еще раньше ей стало совершенно ясно, что она не получила прямого ответа.

Когда Тори наконец ее отыскал, Элин смотрела вдаль, за Море Дождей. Она была подключена к мониторам. Это была чисто визуальная программа. Элин чувствовала, как проводки психосхемы щекочут ей шею, как теплый влажный воздух Магритта поглаживает кожу.

– Элин, нам надо поговорить.

Внешний мир поражал четкостью своих очертаний. Скалы и тени вырисовывались фантастически резко. Сенсор, установленный на спускающемся к морю склоне кратера, показывал Море Дождей: оно было безжизненно и неподвижно, но вид его успокаивал. Когда Элин была Буддой, она ощущала нечто похожее. Здесь не было никакого значения, ничто не вставало между ней и внешней стороной вещей.

– Нам не о чем говорить.

– Еще как есть! Я не собираюсь потерять тебя снова из-за какого-то недоразумения, из-за… семантической ошибки.

Взгляд Элин скользнул со склона на поверхность моря, туда, где брошенный рудник примыкал к переместителю массы.

– Какая мелодрама!

Переместитель массы представлял собой узкий монорельс, под легким, едва заметным уклоном уходящий на многие километры вдаль. По всей его длине сновали роботы-ремонтники, останавливаясь время от времени, чтобы произвести сварку. Над поверхностью беззвучно разлетались голубые искры.

– Не знаю, как ты узнала про Корал, но это не имеет значения. Я всегда понимал, что рано или поздно так случится. Это неважно. Важно, что я люблю тебя…

– Да заткнись ты, наконец!

Рядом с громоздкими роботами-ремонтниками суетились десятки более мелких автоматов, складных, проворных и почти симпатичных. Они были частной собственностью и управлялись энтузиастами, находившимися внутри кратера. Элин перевела камеру на одного из таких малюток, копошащегося в старом карьере: в одной руке он тащил холщовый мешок, в другой держал кирку и помахивал третьей, свободной. Охотник за камнями.

– …а ты любишь меня. И не делай вид, что это не так.

Элин сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

– Конечно не так, – сказала она.

Робот отколол кусок обнаженной породы, пыль взметнулась вверх и быстро осела. Робот изучил отломанный образец, поворачивая его перед объективом своей камеры, затем бросил на землю. И побежал дальше.

– Ты отождествляешь себя с женщиной, которую звали Элин Доннелли. Здесь нет ничего плохого. Как психотехник я могу тебе сказать, что это хороший признак. Но ты должна это перерасти.

На краю холма другой робот установил голографический генератор. Он повозился с прибором, включил последнюю кнопку и замер. Небольшая задержка – и на дне Моря Дождей появилась площадка, уставленная голубыми колоннами.

– Послушай, Шостокович, как ни старайся перекроить мои эмоции, я не изменюсь. Я не твоя покойная подруга и не собираюсь ее заменять. Так что лучше уходи, и хватит меня дергать.

Колонны доросли примерно до трети высоты Магритта, и тут изображение потеряло четкость. Невидимый оператор уменьшил их высоту.

– Но ты не прежняя Элин Доннелли, и, думаю, тебе это известно. Тело невечно, воспоминания – ничто. Твоя непосредственность и изящество, твоя спокойная сила, твое нетерпение – тысяча черточек, которые я знал и любил столько лет, – все это делает тебя тобой. Имя – дело десятое, прошлое ничего не значит. Ты та, кто ты есть, и за это я тебя люблю.

Из скалы вылетел рой бабочек. Желтые, красные и оранжевые, они беспорядочно порхали, перелетая куда попало, но в целом двигаясь сквозь пустоту к строю колонн.

– Да, и та, кто я есть, тебя не любит. Вот так-то, фраер.

Несколько маленьких роботов бросили свои занятия и стали следить за полетом бабочек. Двое охотников за камнями пододвинулись к краю карьера, чтобы их владельцам было получше видно.

Тори молчал, а когда наконец заговорил, голос его был печален.

– Любишь. От меня ты этого не скроешь. Я знаю тебя как любовник и как психохирург. Я стал частью тебя, и, как бы ты сейчас ни сердилась, ты ко мне вернешься.

Элин трясло от гнева.

– Ну а если это так, зачем ты со мной разговариваешь? Иди домой и жди, когда я к тебе приползу.

Изумрудно-зеленые змеи, вдруг выпрыгнувшие из-под земли, извивались возле колонн. Временами то здесь, то там какая-нибудь змея тщетно пыталась схватить одну из бабочек, кружащихся вокруг огненных голубых столбов.

– Я разговариваю с тобой, потому что хочу попросить тебя об одолжении. Брось эту работу.

– Почему?

В голосе Тори слышалась странная нерешительность, словно он заранее знал, что проиграет.

– Я не хочу, чтобы ты стала богом. В прошлый раз мы совершили ошибку, и я боюсь, что с новыми программами будет не лучше. Если ты уйдешь и станешь богом и не вернешься на этот раз, ты не вернешься и в следующий. А я буду тебя ждать, воскрешать и снова терять, и так пройдет вся жизнь. Неужели ты не понимаешь, каково год за годом крутить одну и ту же пластинку? – Голос Тори упал до шепота. – К тому же на третий раз меня уже не хватит.

Словно волной, бабочек швырнуло к колоннам. Змеи взвились и потянулись за ними. Как только змеи коснулись бабочек, холодные голубые колонны жарко вспыхнули красным огнем и огромные языки пламени пожрали и тех и других.

– Если ты знаешь меня так хорошо, как говоришь, значит ты знаешь, что я отвечу, – равнодушно сказала Элин.

Охотники за камнями зааплодировали своими клешнями. Огненные столбы исчезли. Сместив поле зрения, Элин увидела, что робот уже складывает генератор.

Послышались уходящие вдаль, замирающие шаги Тори. Эхо поражения раздавалось им вслед.

Тори ушел, и, лишь убедившись в этом, Элин обнаружила, что уже по крайней мере пять минут разглядывает один и тот же пустынный участок склона.

Настало время для последнего эксперимента из серии «Троянский конь».

– Сегодня мы создадим бога, – сказал Тори. – Это полное осознанное интегрирование умственных функций в оптимально эффективную структуру. Закрой глаза и считай до трех.

Раз.

Весь ужас в том, думала Элин, что Тори прав. Она все еще любит его. Тори для нее единственный мужчина, и Элин желает его, без него она чувствует пустоту.

Два.

Хуже всего, что она не знает, как долго выдержит без него; и, о боже, как унизительно будет ее возвращение!

Может быть, эта любовь – проклятие, а может, и благодать. Проклятие, потому что ради этого одержимого, готового на все во имя своей идеи, Элин с радостью вытерпит любые муки и унижения. И благодать, ибо она обрела человека, которого, неважно заслуженно или нет, может вот так любить. Многие и этого не имеют.

Три.

Элин открыла глаза.

Ничего не изменилось. Магритт был таким же будничным, как всегда, и Элин воспринимала его так же, как раньше. Ясно, что она не почувствовала божественного присутствия.

– Наверно, что-то не сработало, – попыталась сказать Элин.

Она будто лишилась языка. Краем глаза Элин увидела, как Тори стирает краску с лица и снимает комбинезон. Но когда она попыталась сесть, чтобы рассмотреть его получше, то не смогла оторвать голову от койки.

«Что делает этот сумасшедший?»

Лицо Тори склонилось над ней, тусклый взгляд, в глазах почти страх. Он ободряюще улыбнулся. Элин захотелось пригладить его спутанные волосы.

– Прости, любовь моя.

Он легко поцеловал ее в лоб, затем в губы. Потом Тори растянулся на траве рядом с койкой и исчез из поля зрения Элин.

Элин смотрела на крышу купола и думала: «Нет». Она слышала, как Тори прикрепляет костные индукторы к своему телу, затем раздался резкий щелчок, это он включил запись. Программа потекла в его мозг.

Долгое ожидание, хотя на самом деле прошло всего секунд двадцать, и программа была загружена. Снова щелчок, и прибор отключился. Мгновение тишины, и вдруг…

Тори судорожно вздохнул. Элин увидела, как его рука взметнулась вверх и упала, было слышно, как он задыхается. Элин стремилась преодолеть паралич, но не могла сдвинуться с места. Что-то с шумом сломалось, судя по звуку, какой-то прибор. Хрипы и учащенное дыхание продолжались, Тори яростно метался по траве.

«Тори, Тори, что с тобой?»

Понятно одно: у него припадок. Но какие кошмары терзают его мозг? Рука Тори с размаху ударилась о койку, койка закачалась. Элин слегка встряхнуло.

Что бы с ним ни происходило, это плохо. И Элин ничего не могла сделать.

– Обыкновенный эпилептический припадок, – сказала Лэндис. – Ничего страшного, мы с этим справимся.

Она успокаивающим жестом дотронулась до плеча Элин и крикнула столпившимся вокруг Тори людям:

– Вы, придурки, кто-нибудь из вас знаком с программированием? Выведите даму из этого состояния.

К Элин подбежал техник и быстро отрегулировал приборы. Остальные, продолжавшие подходить – Лэндис подоспела к месту происшествия только третьей, – пытались удержать Тори и прикрепить к его шее костный индуктор. Несколько неразборчивых фраз – и Тори стал биться как бесноватый. Потом его мышцы обмякли, судороги прекратились, и все вздохнули с облегчением.

– Ну вот, – произнес техник, и Элин с трудом сползла с койки. Она протиснулась сквозь толпу (внутренний голос с удивлением заметил: «Толпа! Как странно!»), опустилась перед Тори на колени и обняла его голову.

Он вздрогнул, немигающие глаза широко раскрылись.

– Тори, что случилось?

Он поднял на нее эти страшные глаза:

– Nichevo.

– Что?

– Ничего, – сказала Лэндис. – По-русски это что-то вроде «не имеет значения».

Женщина-психотехник решила взять командование на себя и оттеснила толпу. Потом она повернулась к Лэндис и стала объяснять ситуацию, ее рот спокойно двигался под красно-зеленой раскраской.

– Похоже, изъян в самой философии программирования. Мы полагали, что сохранение «я» испытуемого сделает переход к божественному сознанию чрезвычайно неприятным и испытуемый беспрепятственно позволит его депрограммировать. Оказалось, что это не так.

Элин поглаживала лоб Тори. Его мышцы напряглись, затем снова расслабились: медицинский техник перепрограммировал физиологические реакции.

– Ну почему никто ничего не делает? – возмутилась Элин.

– Посмотри. – Лэндис подсоединила ее к интеркому.

Перед мысленным взором Элин промелькнули десятки психотехников, предлагающих одну программу за другой. Разветвленная психосхема занимала один канал, Элин видела, как программы включаются, вызывая некоторые изменения, но сразу же выключаются, отвергнутые мозгом Тори.

– Мы уловили мысленные образы, показывающие, что его миропонимание расширяется, – доложил какой-то техник, и вдруг свободный канал заполнили страшные картины.

Элин выдержала их лишь мгновение: ее мозг непроизвольно отключился от канала, но мгновения было достаточно. Она стояла в огромном помещении, уставленном гигантскими грохочущими машинами. Вокруг них с визгом и хохотом суетились злые демоны, которые сами тоже были машинами, и распространяли боль и безумие.

Отвращение Элин было неописуемо. Так же неописуемо, как то, что она пережила рядом с этими машинами. Но Элин была слегка знакома с психотехникой и понимала, что ее впечатление лишь бледное подобие, тень того, что испытывает сейчас Тори.

Элин дрожала от потрясения, но мало-помалу осознавала, что возвращается во внешний мир. Она все так же обнимала голову Тори. Рядом, с ошеломленным видом и помрачневшим лицом, стояла женщина-психотехник.

Элин овладела собой и как можно нежнее спросила:

– Тори, что ты там видишь?

Тори перевел на нее немигающие, затравленные глаза, и Элин, сделав над собой усилие, встретила этот взгляд. Тори заговорил. Голос его был странно спокоен:

– Это то, что есть. Это реальность. Вселенная – абсолютно бездушная машина, а мы все только заложенные в нее программы. У нас нет выбора, мы осуществляем свои функции и потом уходим в пустоту. Шумное и жестокое место.

– Я не понимаю: ты же сам всегда говорил, что мы всего лишь программы. Ты же всегда в это верил.

– Да, но теперь я это чувствую.

Элин вдруг заметила, что медленно гладит его волосы, но не стала убирать руку.

– Возвращайся, Тори. Позволь себя депрограммировать.

Он не отвел взгляд. Те же страшные глаза. Nichevo.

Пришедшая в себя психотехник потянулась к какому-то прибору. Лэндис отбросила ее руку:

– Не трогайте ничего! Что вы делаете?

Женщина казалась раздосадованной.

– Он велел, если опыт окончится плохо, включить терминатор.

– Так я и думала. Пока я здесь, я не допущу убийства из милосердия.

– Мне это непонятно. – Психотехник в недоумении подалась назад. – Вы же не хотите, чтобы он страдал?

Лэндис обдумывала уничтожающий ответ, как вдруг их прервал интерком.

Пространство пронзила яркая вспышка света, сопровождаемая запахом горького миндаля, колючками статического электричества и вкусом пряного салата.

– Чрезвычайное происшествие! У нас чрезвычайное происшествие! – крикнул тревожный голос, и перед Элин возникло лицо в черно-белой раскраске. – Чрезвычайное происшествие!

Лэндис подключилась к цепи.

– В чем дело? Покажи нам.

– Вы своим глазам не поверите.

Лицо исчезло, вместо него возникла панорама озера.

Темно-зеленая поверхность его была гладкой и неподвижной. Острый конус кратера, редкие клочья сорняков и травы, весь остров спал.

И по воде шел бог.

Все смотрели, не в силах переварить увиденное. Корал ступала по воде с невозмутимым видом, неторопливым, но решительным шагом. Розовые ступни едва касались поверхности.

«Я ей не верила», – вертелось в мозгу у Элин. Она увидела, как отец Лэндис разинула рот, широко раскрыла глаза и осенила себя крестным знамением. Но не успела Лэндис перекреститься, как иезуитская психосхема взяла свое. Она закрыла рот, лицо стало холодным и замкнутым. Ей удалось полностью взять себя в руки.

– Ганс, – приказала Лэндис, – нажми кнопку.

– Нет! – крикнула Элин, но было поздно.

Все еще включенная в интерком, Элин увидела, как забавный человечек умело и проворно выполняет приказ.

Сначала ничего не произошло. Потом все конденсоры ярко сверкнули. Из механизмов повалил пар и дым, и миг спустя раздался оглушительный грохот.

Небо раскололось.

Элин повернулась, задела за что-то ногой и упала. С трудом проползла по траве и прижалась к Тори. Он не шевелился.

– Я не могу тебя потерять! – воскликнула девушка.

Тори печально улыбнулся и произнес:

– Это неважно. Живет человек или умирает, мудр он или невежествен – вселенной это безразлично. Ничто не имеет значения.

Он сказал что-то еще, но Элин не разобрала, хотя и напрягала слух.

Воздух становился разреженным. Отверстия в куполе, поначалу мелкие, расширялись, по мере того как трескалась не рассчитанная на большие нагрузки крыша. Жутковатый свист перешел в пронзительное завывание, грянул гром, и купол разлетелся.

Элин оторвало от Тори, швырнуло в воздух и больно отбросило в сторону. Кратер пришел в движение, скалы ходили ходуном, деревья ломались в щепки и летели во все стороны, озеро взорвалось паром.

Шум прекратился, и на мгновение стало нечем дышать. В ушах у Элин звенело, кожу саднило. В ней нарастало давление, ее кровь стремилась слиться с пустотой, и Элин поняла, что умирает.

Спокойный голос проговорил: «Это не должно случиться».

Время остановилось.

Элин парила между Луной и смертью, ощущая необычную гамму переживаний. Обрывки прошлого сменяли друг друга. Мир не потерял четкости, но сдвинулся с места. И она, и вселенная стали нереальными, то ли существовали, то ли нет.

«Пойдем, ты будешь богом вместе со мной», – обратилась Корал, но не к Элин.

Присутствие Тори ворвалось в туманную неопределенность мощной волной, но было каким-то странным. Элин ощущала, как Тори меняется, освобождаясь от себя; казалось, он расправляет плечи, исцеляется.

Окружающий мир стал более многообразным, обрел реальность. Элин почувствовала, что ее тянет в разные стороны. Присутствие Тори на короткое время усилилось, затем стало уменьшаться и мало-помалу вовсе сошло на нет.

«Да».

Зарокотали волны, затряслись скалы, послышался глухой шум, и мир стал таким, как прежде.

Элин нетвердой походкой преодолела последний пролет каменной лестницы, которая вела к озеру. Миновала двух часовых, стоящих у каменных ступеней, и еще нескольких по дороге к ближайшей огороженной решетками ферме. Лица охранников были покрыты краской, нанесенной с той же поспешностью, с какой их программировали. После аварии часовые стояли везде.

Элин нашла приставную лестницу, ведущую на ферму, и полезла вверх. Стояла биологическая ночь, агротехники давно ушли.

Цепляясь руками, Элин взбиралась все выше, пока не испугалась, что пропустит ступеньку и упадет. Потом она перескочила на уступ и примостилась между лотками с клубникой и бататом. Отсюда Элин взглянула на остров. От высоты кружилась голова, хотя она одолела лишь треть пути.

«Какого черта я тут делаю?» – пробормотала Элин себе под нос. Она поболтала ногами в воздухе и сама себе ответила: «Потому что я пьяная в жопу». И захихикала. В чем-то она все-таки отличается от Корал. Элин может нализаться до чертиков и уйти из кабачка, не дожидаясь, когда хмель ударит ей в голову. Наверное, это связано с обменом веществ.

Внизу Тори и Корал тихо сидели на своем дурацком острове. Они не обнимались, не занимались любовью, не держались за руки, даже не смотрели друг на друга. Просто сидели. Как боги.

Элин зло покосилась на них. И прошептала невнятно:

– Блевать тянет, как на вас посмотришь.

Она прищурилась и сжала до боли, до слез кулаки. «Тори, какого хрена!»

Часто моргая, Элин отвернулась от острова и уставилась на черную блестящую поверхность озера. Там отражались яркие звезды. Вода подернулась еле заметной рябью, отраженные звезды стали мерцать и подмигивать, как на земном небе. Звезды в озере покачивались, сбивались в кучки, слипались, пока не превратились в лицо Тори. Его улыбка согревала и звала. Элин жадно смотрела на его губы, и он тихо проговорил: «Ну же! Иди ко мне».

Чьи-то пальцы сжали руку Элин. Она подняла глаза и увидела суровое лицо часового.

– Вы пьяны, мисс, – сказал он. – И к тому же подвергаете опасности не принадлежащее вам имущество.

Повернувшись туда, куда он указывал, Элин воззрилась на раздавленный ею побег батата и закатилась смехом. Охранник ловко, со знанием дела закатал ей рукав и замкнул на кисти пластмассовый браслет.

– Пора идти, – произнес он.

К тому времени как часовой поднялся с Элин до четвертой террасы, она почти протрезвела. Ее кровь ровной тонкой струйкой проходила через браслет и возвращалась к ней в жилы очищенной от алкоголя.

«Кощунственное расточительство, сколько вина пропало», – думала Элин.

Еще двадцать шагов – и браслет свалился с ее руки. Охранник поймал его на лету и ушел. Элин вновь овладело отчаяние.

«Тори, любовь моя!»

Спать ей не хотелось, и она поплелась дальше, снова в погребок Ганса за следующей порцией вина.

Вокруг камня, который заменял стол, в свете кольца блуждающих язычков пламени расположилась небольшая компания. Отец Лэндис была здесь тоже и явно собиралась напиться.

– Завтра я подаю рапорт, – объявила она. – Синод отказывается от участия в эксперименте и прекращает финансирование.

Ганс вздохнул, сделал большой глоток домашнего вина и поморщился.

– Это что же, конец проекту «Создатель звезд», а?

– Дай-то бог! – ответила Лэндис и суеверно скрестила пальцы.

Элин стояла неподалеку и молча слушала.

– Даже слышать не могу о Боге после всего случившегося, – проворчала психотехник.

– Не следует путать Господа с тем, что вы недавно видели, – сказала ей Лэндис.

– Она повернула время вспять или что-то в этом роде, – заметил Ганс. – Я сам видел. Здесь был взрыв, разве это ни о чем не говорит?

Лэндис ухмыльнулась и взъерошила ему волосы.

– Иногда я волнуюсь за тебя, Ганс. У тебя крайне ущербное представление о Боге.

Люди, сидящие за столом, засмеялись. Ганс покраснел и сказал:

– Да нет, правда.

– Хорошо, я постараюсь… – Лэндис наклонилась вперед и постучала кружкой о камень. – Слушай, налей-ка еще… Постараюсь объяснить просто. Мы засадили ученых за описание вселенной, которое дала Корал. Они изучили его вдоль и поперек, и что ты думаешь? В этой вселенной нет места для таких понятий, как вера; надежда, милосердие. Мы получили смесь субстратов, суперпрограмм и самометакорректирующейся физики. Но не только интеллект делает Бога высшим существом – каждый из нас встречал кошмарно умных мерзавцев! И не только могущество, а то я могла бы купить из-под полы атомную бомбу и основать свою религию. Нет, Бог по определению – носитель высших моральных качеств. Конечно, я только стремлюсь быть по возможности честной и беспристрастной, но для Корал нравственных соображений не существует вообще. Ясно?

Только Элин заметила тревогу и безысходность, застывшие у Лэндис в глубине глаз, и поняла, что та говорит механически. В душе Лэндис происходила борьба, ее вера была поколеблена.

– Да, пожалуй. – Ганс почесал затылок. – Но мне все же интересно, что произошло между ней и Тори в самом конце.

– Сейчас расскажу, – откликнулась психотехник. Все повернулись к ней, и она довольно улыбнулась, ей нравилось быть в центре внимания.

– Какого черта, завтра нам всем, пожалуй, поставят цензирующий блок, так что, может, у меня последняя возможность рассказать. Мы проверили все магнитные ленты и обнаружили, что трудности возникли из-за теоретической ошибки в проекте. Шостоковичу не надо было оставлять при эксперименте свое «я». Переход к богоподобному состоянию чрезвычайно опасен для личности. Тори не желал этого перехода. Его ум сопротивлялся, отвергал божественность, превращал ее в кошмар. Потому что принять божественность значило для него потерять индивидуальность.

Она сделала драматическую паузу.

– Мы не понимаем, как и почему это случилось. Но совершенно четко зафиксировано, что случилось. Явилась Корал и отняла у него индивидуальность.

– Чушь собачья! – Лэндис воинственно вскочила, но с трудом удержалась на ногах. – И после всего, что было, вы говорите: у них нет индивидуальности! Смотрите, какое светопреставление устроила эта Корал, чтобы заполучить назад Тори. Разве так ведет себя лишенное чувств и индивидуальности существо?

– Наши приборы не уловили никаких следов индивидуальности.

– Ваши приборы! Все это наука, не более того. – Лицо Лэндис пылало от пьяного гнева. – Вы идиоты! Хоть кто-нибудь из вас задумывался, что мы тут натворили? Это сверхсущество еще слишком мало, новорожденный младенец! Но когда-нибудь оно вырастет. И что будет с нами, когда оно решит покинуть остров? Я… – Она запнулась, голос сорвался.

Все молча от нее отстранились.

– Извините меня, – пробормотала Лэндис. – Слишком много вина.

Она села.

– Ладно. – Ганс откашлялся и криво улыбнулся. – Кому-нибудь налить?

Люди опять оживились, неестественно бойкие, слишком шумливые, нарочито веселые. Стоявшей сбоку, за пределами круга света, Элин привиделся страшный сон наяву.

На нее смотрел техник из конторы. У него были глаза Тори. Когда он отвернулся, на другом лице блеснула улыбка Тори. Люди беспокойно двигались, болтали и смеялись, как танцоры, изображающие вечеринку в какой-нибудь оперетте, и глаза Тори танцевали вместе с ними. Эти глаза перелетали с лица на лицо, появлялись то здесь, то там – каждый раз, когда кто-нибудь смотрел в сторону Элин. Тихий голос сказал:

– Нам суждено друг друга любить.

«Уходи, уходи, уходи», – в исступлении подумала Элин, и галлюцинация прекратилась.

Элин успокоилась и пробралась туда, где сидела Лэндис.

– Утром я улетаю, – сказала Элин.

Новая личность прижилась, краску с лица снимут перед самым отлетом, но это простая формальность. Ей разрешили уехать.

Лэндис подняла взгляд, и на миг все муки и сомнения проступили у нее на лице. Потом маска вернулась, и Лэндис ответила Элин с улыбкой:

– Держись подальше от экспериментальной религии, хорошо, девочка?

Они на мгновение обнялись.

– И помни, что я говорила тебе об ушибленной ноге.

Элин молча кивнула. Теперь она поняла, что вернулась назад в погребок именно к этой иезуитке – за советом и утешением. Она хотела сказать: «Послушайте! На миг я решила, что смогу вернуть Тори, – так же как он вернул Корал. Но когда я попыталась прорваться в компьютер, оказалось, что они усилили меры безопасности. Только сейчас до меня дошло, что Тори ушел навсегда, и я боюсь наделать глупостей и хочу, чтобы вы меня отговорили». Но Лэндис была и так удручена и могла не вынести лишних волнений. Нельзя взваливать на чужую ношу свою.

И Элин пошла домой, в хижину Тори.

Осталось преодолеть последнее искушение. Элин сидела посреди комнаты, держа на коленях терминал Тори: буквенно-цифровые обозначения успокаивали ее мягким зеленым светом. Мысли ее были о Тори. О его фразе: «Нам суждено друг друга любить», о его худощавом теле, которое лежит рядом с ней в голубовато-бледном свете Земли. Элин думала, как будет без него жить.

Терминал, единственный из оставленных Тори предметов, хранил отпечаток его духа. Это была его игрушка, его дневник и его ящик для инструментов. В памяти терминала еще сохранилась серия программ «Троянский конь», над которой он работал, когда вдруг… перестал быть собой.

Одна из этих программ сделает ее богом.

Сквозь листья плюща Элин всматривалась в куполообразное небо. Темные контуры листьев не закрывали лишь несколько звезд, да и те то гасли, то вновь загорались в такт дыханию Элин. Она вспомнила, как Корал говорила, что скоро они будут вместе, обезличенные и оторванные от жизни, и только вмешательство Тори спасло от этой участи.

– Бог всегда выполняет обещания, – тихо сказал Тори.

Элин вздрогнула, опустила глаза и увидела, что трава в дальнем конце хижины двигается. И вдруг быстро проглянуло такое знакомое насмешливо-печальное лицо ее возлюбленного. Трава продолжала колыхаться, и вот уже показалась голова и верхняя часть тела Тори.

Элин почти не удивилась. Конечно, и прежние появления Тори не были плодом ее воображения, это не призраки, порожденные ее горем. Ей просто не свойственны такие фантазии.

И все же Элин с опаской встала.

– Чего ты от меня хочешь?

Фигура из глины и травы поманила ее к себе:

– Пойдем. Тебе пора к нам.

– Я не программа, – судорожно шепнула Элин и стала пятиться. – Я сама за себя решаю!

Она повернулась и выбежала наружу, на свежий, целительный ночной воздух. Ночь обняла ее. Голова Элин сделалась ясной, к ней вернулось присутствие духа.

На верхней террасе легонько зашевелились листья жимолости. Плавно и постепенно они превратились в Корал, зрачки ее глаз были цветами. Но говорила она голосом Тори.

– Тебе не понравится быть богом, – сказал Тори, – но существу, которым ты станешь, – понравится.

– Дай мне время подумать! – крикнула Элин.

Она быстро зашагала прочь из жилого поселка, минуя разбросанные по полю валуны, к темному лугу.

Элин окутал царящий здесь покой. Она нуждалась в этом покое, чтобы выбрать между своей человеческой природой и Тори. Выбор был бы несложен, когда бы не боль утраты!

Она подняла взгляд к Земле, к миру, переполненному страданиями. Если бы она могла протянуть руку и стряхнуть с Земли все людские горести, они засыпали бы мироздание, погасили звезды и отравили все вокруг. Эта мысль давала если не утешение, то хотя бы маленькую надежду, ощущение, что она не так одинока, что ее печали лишь часть общих мук. Эти муки сопровождают человечество из поколения в поколение. Но люди продолжают жить.

И если все не сдаются, Элин не сдастся тоже.

Легкий шум заставил ее оглянуться на валуны. На каждом камне появилось лицо Тори, лица чуть-чуть отличались одно от другого, но все выражали любовь. Это странное многоликое видение показало Элин, насколько чужим стал для нее Тори, и она невольно содрогнулась.

– Твое желание сильнее страха, – произнес Тори, и слова запрыгали от лица к лицу. – Неважно, что ты сейчас об этом думаешь, но к утру ты будешь с нами.

Элин ответила не сразу. В руке у нее был терминал Тори. Маленький и почти невесомый. Она машинально захватила его с собой.

Над головой раздался тоскливый крик, потом еще и еще. Рядом с куполом козодои охотились за насекомыми. Элин не видела птиц: они летали слишком высоко, слишком быстро и в полной тьме.

– Цена чересчур высока, – сказала наконец Элин. – Можешь ты это понять? Ради тебя я не перестану быть человеком.

Элин подняла зажатый в руке терминал и бросила его как могла дальше изо всех сил. Она не слышала, как он упал.

– Прощай, Тори, – проговорила она. – Я все еще люблю тебя, но прощай.

Элин повернулась и пошла прочь.

Скалы у нее за спиной понимающе улыбались.