Читать книгу О любви. Истории и рассказы - Майя Кучерская - Страница 21

Где-то глубоко в душе она была романтиком. Страстным, отчаянным, нежным. Красная шапка с помпоном-ежиком, гигантского размера синие рукавицы, белая, в мелких ранках, сумка из дерматина.

А еще у нее была мама Галя – ждала дочку каждый вечер в кресле цвета облезлой дымчатой кошки. Мама как мама. Суета, ворчание и страх за Любино будущее. И если бы она могла передвигаться сама, то наверняка личная жизнь дочери давно бы совсем сошла на нет.

Личная жизнь опасливо поглядывала на подъездную дверь, подкидывала записочки в почтовый ящик и преданно смотрела в глаза.

– Отстань, а? – усердно повторяла Любушка каждый день. Но Леший, а именно так Люба его называла, стойко стоял возле почтовых ящиков и фыркал, как изголодавшийся по ласке кот.

– Не уйду!

Люба закатила глаза и с победной ухмылкой проплыла в квартиру № 5. На пороге демонстративно оглянулась и бросила:

– Стой-стой, формула любви!

Кавалер нахмурил густые брови, сощурил добрые серые глаза и водрузился на перила.

В прихожей было темно. Люба включила свет и внутренне вздрогнула. Мама ждала в коридоре. Свежий взгляд, руки спокойно лежат на подлокотниках – видимо, недавно проснулась.

– Привет. С кем ты там?

– Да Леший снова площадку топчет.

– Не надо так с Алексеем, доченька. Он парень хороший. Надежный.

Люба закинула шапку-лепешку на полку, синие рукавицы пристроила в тумбочку. Старенькое пальто повесила на крючок, пожизненно приколоченный ржавым гвоздем.

– Ага. На него всегда можно положиться: шугает рекламщиков, отпугивает курильщиков… Незаменимый кавалер!

Змейка-язва приятно щекотала нёбо, внутри почему-то становилось тепло. Ляпнул гадость – сердцу радость – скрипнула мысль и подняла вихрь немой истерики. Люба смеялась как проклятая. Никакие силы не смели унять этот нечеловеческий смех.

– Доча, доченька, – металась мама в кресле по коридору. – Что ты?

30 лет. 30 лет жалкого существования. Все сама. Все одна. Господи, где же тот самый?! Тот настоящий?! Сильный, смелый и великодушный?! Именно великодушный, с большой душой и живым сердцем.

* * *

Люба сидела в кресле и варила кашу из собственных мыслей. Мама дремала перед телевизором. Спокойная. Тихая. Сытая.

Нет таких. И никогда не было. Все сказки.

Любушка подошла к зеркалу: длинные волосы задушены мертвой хваткой, красная бархатная резиночка гаденько выглядывала из-за светлой макушки, глаза ввалились и казались горошинами за окулярами очков. Белая идеальная кожа переливалась не то синим, не то фиолетовым оттенком.

– М-да… – Люба скептически посмотрела в зеркало. – Через три дня Новый год, а ты все такая же наивная. Черти от смеха уже копыта отбросили, а ты все веришь в чудеса.

Но ведь было же – упрямо настаивал внутренний голос. Вспомни: на прошлый Новый год премию дали, а ведь никто не верил! А в позапрошлый? В лотерею выиграла! Пусть 365 рублей, но повезло же?

– Мам, я в магазин. Пойду посмотрю. Может, что по акции выкинули.

Помпон безжизненно болтался возле плеча, лопоухие рукавицы торчали из карманов. На главной площади их маленького городка сновал народ. Большой, красивый и ужасающий гипермаркет красовался на площади как жирная бородавка.

Высокая, ощипанная и с проседью, елка стояла посреди предновогоднего безобразия. Игрушки и снежинки советских времен дрожали на ледяном ветру. Тут же было кольцо для маршруток и автобусов. Люди вжались в остановку. Серое небо тосковало по солнцу.

Рождественский базар раскинулся между супермаркетом и остановкой. Хлопушки, мишура, гирлянды, игрушки с ядреным запахом дружественного Китая. На одном из столов красовалась выпечка: нарядный каравай, имбирные пряники и даже парочка куличей. Как всегда, удивляла и настораживала находчивость современного торговца.

Любушка остановилась возле лотка с вязаными изделиями: носочками, чулочками, шарфами с русскими и скандинавскими «напевами». Маме подарю жилет на меху, твердо решила Люба. Как раз для ее спины.

– Привет, – прозвучало так неожиданно, что Люба с размаху залепила кому-то сумкой.

– Ой, полегче! – Алексей уклонился от удара, улыбка растянулась до затылка. – Неужели гуляешь?

– Не все же вам, Лешим, под елками отираться. – Люба затащила сумку обратно на плечо, проклиная первый класс, когда ее усадили за парту с этим долговязым репеем.

– Куда идешь? – Алексей еле поспевал за быстро набирающей скорость Любой.

– За горохом пойду. Куплю сразу три банки, чтобы угарными газами отвадить тебя от квартиры!

– Так ты лучше пачку сухого купи, так дешевле выйдет. – Парень бархатно рассмеялся.

Люба про себя улыбнулась. А он ничего… Взрослеет. Вместе с чувством юмора.

Оба вздрогнули от громкого сигнала. Алексей схватил Любу и оттащил в сторону. Огромный грузовик, переваливаясь всей своей мощью, проехал к торцу гипермаркета. Как по команде, открылась дверца кузова и на асфальт спрыгнули три здоровых мужика. В кузове дрожали елки. Большие и маленькие, роскошные и замученные, красивые и «сойдет».

Люба смотрела во все глаза, стараясь обнять, охватить эту красоту. Она даже не замечала руку Алексея на своем плече.

– Какие красивые… Самые красивые… Праздничные, – лопотала, как трехлетнее дитя, Люба.

– Тебе нравится? – сразу сообразил Алексей. – Нравятся елки? Так пойдем, выберем?..

За одно мгновение восхищение уступило место ледяному гневу. Люба резко вывернула плечо и зло, с прищуром взглянула на ненавистного Алексея:

– Нет! Понимаешь? Нееет! Мне не нужна елка, не нужен ты, никто не нужен! Потому что ты – леший, слышишь? Не принц, а леший, да еще и нищий.

Люба с силой поправила съехавшие лямки сумки и походкой важной цапли направилась к магазину. «Ну почему он такой чудной! – злилась девушка. – Хоть бы каплю ума. А еще подающий надежду инженер! Неужели он не знает, что у мамы аллергия на хвою? В прошлом году притащила крохотную веточку, и Новый год встречали в больнице».

Алексей смотрел вслед, складки на переносице вздулись бугром. Куда делась его Люба? С которой он дружил, которую любил? Болезнь мамы, как холодная стена, встала между ними. С каждым годом она отдалялась, становилась замкнутой, чужой. Алексей прокручивал в памяти воспоминания. Где он ошибся?

Люба бродила по магазину. В корзинке безжизненно распласталась шапка. Покупатели, разгоряченные акциями и жаждой великого обжорства, носились из отдела в отдел. Большие телеги измученно скрипели под тяжестью аппетитов. Горошек по акции был выложен перед кассами. Аккуратные баночки стояли пирамидой с большим красным ценником. Но покупать его не хотелось. Ничего не хотелось.

Прелестницы-елки никак не шли из головы. Она вспомнила отца. Как они каждый год ходили всей семьей выбирать елку. О! Это был особый ритуал. Папа скептически осматривал каждую красавицу, потом, закрыв глаза, с удовольствием вдыхал аромат каждой претендентки. Финалисток папа простукивал по стволу, прислушивался к звуку, шепоту веток. Наконец, с нашего с мамой одобрения, говорил:

– Вот эту! Только, голубчик, аккуратней. Чтоб ни одна иголочка не упала.

Отец никогда не торговался.

– Мы ж не рабыню покупаем, а царицу! – Руки с раскрытыми ладонями чуть поднимались вверх – и Люба ясно представляла корону для королевы праздника.

Все елочки, выбранные отцом, были маленькими, аккуратными и пышными. Сейчас Люба понимала причину этой театральности на елочном базаре. Отец искал самую недорогую, но достойную.

Пять лет назад папы не стало. Он умер за два часа до Нового года, как назло, под новогодней елкой. Мама перестала ходить. Обожаемый хвойный запах стал смертельно опасным для этой хрупкой женщины.

Но Люба все равно любила елки. Любила – как отца: всем сердцем, всей душой.

* * *

Утро. Новый год. Любушка сладко потянулась. Солнечный зайчик приветливо уселся в ногах.

Все-таки Новый год. «Ура» – пусть не самое громкое и радостное. Но настроение упрямо карабкалось вверх. Люба спустила ноги с дивана и по детской привычке соединила большие пальцы. Удивительно, но хотелось встать и умыться. Хотелось что-то делать. Даже мама в это утро не капризничала в ванной: за час управились и с душем, и с туалетом. Гречневая каша с молоком опять сползла на плитку. Да и ладно! Сегодня все равно генеральная уборка.

– Люба, Алексей-то тебя поздравил? – Мама сидела в кресле возле окна. Половина лица и прядь седых локонов были заботливо освещены солнцем. Ярким, морозным, праздничным.

– Да ну его! – огрызнулась Люба. В душе и без того скребли кошки: после встречи возле супермаркета Алексей не появлялся.

– Любушка, что ты так про него? Про Лешу все хорошо отзываются. Тебе тяжело одной, я же вижу…

– Ма-а-ам! – повышая голос, оборвала Люба. «Кому мы нужны? Особенно ты!» – чуть не сорвалось со стиснутых губ. – Ешь, – скомандовала дочь.

День плелся к вечеру. Полы тщательно и с остервенением вымыты, плита таки сдалась на милость «Пемолюкса» и затравленно блестит, праздничный оливье изрублен в мелкую крошку и томится в холодильнике. Осталось горячее и бутерброды. Бутербро-о-оды! По папиному рецепту. С килечкой. От одной мысли теплело в животе. Черный хлебушек слегка подрумянен на сливочном масле, яичко разрезано вдоль, ровным овальным кружочком кладется на хлебушек. Килечка, «раскрытая» как книжка, уложена на яйцо. А сверху – лимонный сок. И вот теперь – запекать в духовочке буквально минуту при высокой температуре, чтобы рыбка блестела желейной пленочкой. Папа был гурман. С папой все было по-другому.

Бутерброды были на подходе, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял Алексей. Не один. Рядом стояло оно. Дерево. Крепко укутанное простыней в застиранный подсолнух. Сердце с грохотом покатилось в пятки. Люба слышала, как мама подъезжает сзади на кресле.

– Мама, не-е-ет! – Вопль сотряс лестничную площадку.

Люба выскочила из квартиры и с медвежьей силой отпихнула Алексея к лестнице. Перед спуском тот попытался затормозить, но Любе это лишь прибавило сил.

– Чудище ты подъездное! Нам нельзя елку. Нельзя!

Сбитый с толку парень практически ехал вниз. Голова кивала в такт ступенькам.

– Я знаю! – Наконец ему удалось вцепиться в перила. – Стой! Стой, сказал.

Люба опешила от приказного тона.

– Вот так. Стой где стоишь! – Алексей перевел дыхание. – Я знаю про аллергию.

– Так какого Лешего?!

– Во-первых, меня зовут Алексей, можно просто Леша. Во-вторых, я знаю про аллергию. И, в-третьих, пахнет горелым.

– Конечно, пахнет горелым, я счас тебя как огрею! – Люба сжала кулак и ясно уловила запах подгорающих… бутербродов. – Да чтоб тебя!

Девушка рванула в квартиру. Мама выглядывала из дальней комнаты. Любу колотило в приступе злобы. От густого горелого запаха мутило. Спасая несчастных килек, Люба слышала, как закрылась входная дверь. В зеркале отразился Алексей. Он нерасторопно снял обувь, повесил дубленку поверх ее пальто. И начал разматывать ТО САМОЕ.

Любопытство раздирало изнутри, Люба вышла в коридор. Алексей чуть улыбался, румянец предательски подкрасил щеки. ТО САМОЕ внутри шелестело. Уверенными движениями парень размотал ткань. Под простыней блестел слой целлофана. А под ним зеленела березка. Небольшая худющая березка с листочками. Люба подошла ближе. Листочки были вырезаны из бумаги и закреплены на тоненьких березовых веточках.

– Вот! Не мог же я оставить вас без новогоднего дерева, – ласково и победно заявил парень.

Люба оцепенела. Ком, давно засевший в горле, вдруг разорвало. Сладкая слезинка поползла к носику. Вот тебе и чудище: от слова «чудо», – почему-то пронеслось в голове.

– Давай поставим в большой комнате. – Люба чуть заметно улыбнулась и пошла по коридору. – Мам, а где елочные игрушки искать? Лешка березу притащил…