Читать книгу Соломенный ангел. Истории чайного общества - Майя Тальви - Страница 4

Итак, друзья мои, пришло время второй церемонии. Не стоит пить чай сразу после заварки. Но и не нужно слишком долго его настаивать, от этого он станет горьким. Правильно выбранное время ожидания – залог успеха не только в приготовлении напитков, но и в действиях человека.

Девушку звали Анной. Ничего удивительного, учитывая, что едва ли каждую третью даму в Пааво звали именно так. Это отчего-то насторожило Малыша Дина. Впрочем, я уже говорил: Дин в принципе крайне настороженно относился ко всему непривычному, и новые люди, даже очень симпатичные, смущали его до крайности.

– Дин. – Малыш назвал своё прозвище, выдав его за имя.

В доме дяди Анна и Малыш гостили уже третий день. Большой двухэтажный особняк, окруженный тенистыми деревьями и густыми зарослями алых роз, произвели на Дина ошеломляющее впечатление, а терпкий аромат цветов, просачивающийся в дом, тревожил душу, вызывал легкое головокружение и непонятное томление души.

Анна, обретя родственника в лице дядюшки, была счастлива. Она старалась поделиться переполнявшим ее чувством со всем окружающим миром. Казалось, даже серые камни особняка обрели некоторую живость от присутствия красивой молодой особы, а солнце стало чаще заглядывать в глухие уголки сада.

– Правда, мой дядя очень милый? – шепотом спрашивала Анна и, требуя положительного ответа, легко касалась руки Малыша Дина. – Конечно, не без странностей, но это простительно в его годы. Интересно, какими станем мы, если доживем до почтенного возраста? И потом, каприз моего дяди – это проявление беспокойства и заботы обо мне. Страшно представить: я могла бы не увидеться с дядюшкой, не согласись вы играть роль моего жениха. Хотя, дядя требовал, чтобы я привезла мужа. К счастью, милый старичок не стал упрямиться.

Дядя, крепкий мужчина лет семидесяти, с цепким серьезным взглядом и суровым морщинистым лбом, не вызвал у Дина симпатии. Возможно, причиной тому стала огромная черная родинка на кончике дядиного носа, а возможно, Малыш просто испытывал ревность человека, которому в присутствии другого уделяется меньше внимания. Предсмертной немочи или затаенной скорби угасающей жизненной силы в дяде не обнаруживалось, выглядел он здоровяком.

– А что вы хотите? – усмехнулся однажды дядя, перехватив внимательный взгляд «жениха» племянницы. – Моя болезнь появилась не вчера, я успел свыкнуться с мыслью ухода. Знаете, Дин, в предопределенности тоже есть ощущение свободы. Свобода отсутствия выбора, вот, что это такое. Да. Теперь дни мои на исходе. Нет, мой дорогой, я не стремлюсь остаться в чьей-то памяти единственным светлым пятном, я не стремлюсь сделать доброе дело напоследок. Но больше всего я не хочу, чтобы самое дорогое, что у меня есть, ушло из семьи, поэтому решил оставить ценность Анне, но женщиной кто-то должен помочь распорядиться ценностью правильно. Женщины редко наделяются даром принятия правильных решений. Они живут чувствами, эмоциями. Я рад, что рядом с ней будет здравомыслящий человек. Вы ведь здравомыслящий человек, Дин? Какое странное у вас имя.

Малыш молчал. Он, действительно, был здравомыслящим человеком, и, как всякий здравомыслящий человек, предпочитал молчать и слушать: не ровен час, сболтнешь лишнее, и дядя потребует предъявить документы. Да еще эта дядина родинка! Она ужасно отвлекала внимание.

– Хм, да, – продолжал дядя. – Хорошо еще и то, что вы не ставите мне в упрёк моё прошлое невнимание к Анне. Вы так молоды, а люди в таком возрасте слишком категоричны. Я готов был услышать от вас отповедь. Больше двадцати лет я предпочитал не вспоминать о племяннице. Это так. Прежде чем дарить добро, надо его накопить. Я копил.

Малыш Дин подернул уголками губ, что уже означало улыбку. От слов дяди веяло циничностью, но то внимание, которое он, пусть на закате своей жизни, оказывал Анне, выдавало в нём человека, пожалевшего о многом в своей жизни, но упрямо не желающего признаваться в своих ошибках.

– Да, – продолжил дядя. – Кроме Анны есть еще два наследника, но это так, к разговору. Странно, но чаще всего мы вспоминаем о родственниках, когда нам необходима помощь, и не помним о них, когда помощь нужна им. Я не исключение, но надеюсь, они не обидятся на старика. Георгию – коллекция фарфора, Даниилу – дом.

– Что же отходит Анне? – спросил Малыш.

– Вы определенно мне симпатичны, Дин. Деловой человек – это лучшее, что могла получить Анна от жизни. Пойдемте!

Дядя достал из кармана связку ключей, близоруко прищурившись, выбрал один и сделал знак рукой, приглашая следовать за ним.

– Прошу вас простить беспорядок в комнате. Долгие годы она служила сейфом. Временами, когда мне становилось не по себе, когда мысль о кончине еще тревожила, я находил здесь утешение.

Тяжелая дверь, снабженная хитрой системой охраны, открылась.

Комната была маленькой… Старые выцветшие обои… Бронзовая люстра …Паркет, превратившийся в щепки… На колченогом столе – золотая ваза – всё, что было сном стало явью. Одна маленькая неточность: на вазе из реальности не было никаких рисунков.

Дядя уверенно протопал к дивану, оставляя за собой на пыльном паркете большие следы.

– Вот она! – с придыханием сказал дядя, указывая на вазу. – Её стоимость ровна стоимости дворца падишаха, вместе с гаремом падишаха и душой падишаха. Согласитесь, Дин, глядя на неё, забываешь обо всем на свете. Сидя здесь, на диване, я находил оправдания отравителям, душегубам, льстецам и лгунам – всем, кто когда-то пытался завладеть этой вазой. Если бы было возможным продать душу дьяволу хотя бы еще за один год жизни под одной крышей с ней, я продал бы душу.

Дядя внезапно захрипел, схватился за ворот белоснежной рубахи и рванул его так, словно пытался освободиться.

– Не беспокойтесь, всё в порядке. Дыхание перехватило. Вы осуждаете меня, Дин? – родинка на кончике дядиного носа стала похожа на переспевшую вишню.

Малыш промолчал, задумчиво разглядывая пропыленный паркет и оставленные дядей следы. Кажется, дядя спросил о чем-то? Пустяки! Разве можно ждать правды от человека, который уже три дня живет под чужим именем? О чем бы его, Дина, ни спросили, как бы он, Дин, ни ответил – уже ложь. К тому же, была еще одна странность: и Анна и Малыш окликали гостеприимного хозяина «дядя», по его собственному настоянию. Настоящего имени Малыш Дин спросить не рискнул. Дядя мог сделать ответный ход, и тогда бы выяснилось, что Дин совсем не Дин и, кто знает, к чему бы это привело в дальнейшем. Забегая вперед, скажу, что это было весьма предусмотрительно.

В остальном, время проходило приятно. Беседы, прогулки, разгадывание и сочинение шарад, шахматные партии с дядей, заботливое тепло Анны, накопленное за годы одиночества, сглаживали волнение Малыша.

– Не поверите, – блаженно улыбался дядя, – я впервые так много общаюсь. Знаете, Дин, богатые люди очень несчастны. Они вынуждены ограждать себя от общения. Соседи прозвали меня затворником. Я не знаю даже имен тех, кто живет со мной по соседству, а они никогда не видели меня. Я не жалею, нет. Мне не было дела до других людей. Двадцать лет назад я поселился в этом доме и с тех пор носа не высовывал. Продукты мне приносили каждое утро и оставляли у калитки. Родственников я знаю только понаслышке. Знаете, родственники – это обуза для состоятельного человека. До них мне тоже не было дела. Я охранял свою вазу, в ней поселилась моя душа. Наверное, можно отдавать свою душу людям, но они, в отличие от произведений искусств, не совершенны. Странно, как умудряются эти далекие от идеала существа создавать идеальные предметы. Эта ваза, она…

– Мой бедный богатый дядя, – шептала Анна, гладя морщинистые руки старика. – Ваза не сможет дать вам живого участия. Только люди умеют утешать, прощать и делать счастливыми.

– Анна, ты банальна до слёз, как большинство женщин, – дядя желал выглядеть строгим, но улыбка робкая и трогательная, делала его намерения невозможными. – Женитесь на ней, Дин. Такие женщины не способны на искрометные сюрпризы, но они не совершают неожиданных гадостей.

Однажды, когда беседа вновь коснулась женитьбы, Анна, обычно стеснявшаяся подобных разговоров, вмешалась:

– Я не понимаю, что вы там такое говорите, – рассмеялась она, – давайте пить чай. Кажется, сегодня у меня получился дивный медовый пирог. Первый пирог в моей жизни! Нет, нас в приюте учили, но мне … – Анна зарделась и смешалась, бросив несколько испуганный взгляд на Малыша, дядю, снова на Малыша, – мне кажется, кулинарные способности здесь были ни при чем, мне некого было любить… А сегодня у меня получился… получился славный пирог… кажется.

Дядя прослезился от умиления и заявил:

– Тогда я заварю чай. Такой чай, Анна, ты больше никогда и нигде не найдешь… и не захочешь. Это я тебе гарантирую! – дядя ласково провел рукой по волосам Анны и, подмигнув Малышу, добавил: – А Дин, тем временем, придумает новые шарады.

Малыш Дин обожал сочинять загадки, но терпеть не мог чай и медовых пирогов, предпочитая сухарики и дешевый кофе. У Малыша была аллергия на мед, а от чая ему делалось дурно. К тому же, он был беден и консервативен в своих привычках. Пока обретшие друг друга родственники накрывали на стол, Дин задремал.

«Дин-дин. Длинный день клонится ко сну!» – пропел незнакомый голос.

Малышу приснилась комната. Но он был в ней не один. На краю дивана важно восседал тощий седенький карлик со спутанной бородой. Он шумно дышал и обиженно смотрел на Дина. Когда карлик соскочил с дивана и подбежал к столу, Дин отметил необыкновенную хромоту маленького старичка: карлик припадал на обе ноги. Низкорослик что-то кричал, стучал по столу кулачком, но звон колокольчиков «Дин-дин. Длинный день…» перекрывал слова и звуки.

В этом сне Малыш увидел, откуда исходит звон. Нарисованный на золотой вазе лев проснулся и, грозно рыча, громыхал могучей лапой по звонкой коже барабана. На спине льва легко и спокойно вальсировала девушка с песочными часами в руке. Песок сонно струился по стеклянным стенкам часов, шелестя утекающими секундами, словно страницами старых сказок. Бойкая тонкая змейка на шее танцовщицы извивалась, пытаясь помочь удержать соскальзывающую с груди хозяйки невесомую накидку. Скорпион, удерживающий копну волос девушки, ожил. Всё двигалось, громыхало, скользило, шелестело, шипело, скрипело, создавая непереносимую музыку ритма «Дин-дин. Длинный день клонится ко сну».

Карлик продолжал стучать кулаками по столу и кричать. Убедившись, что его не слышат, старичок, хромая, подбежал к Дину и, подпрыгнув, залепил ему звонкую оплеуху.

От неожиданности Малыш Дин проснулся. Он извинился и вышел из комнаты, сопровождаемый удивленным взглядом дядюшки и обиженным восклицанием Анны:

– А пирог? Дин, я впервые в жизни испекла пирог!

Малыш понятия не имел, что станет делать, но был уверен в одном: сон уже давно просочился в реальность и требует реальных действий. Танцующие, подвижные, шумящие символы антижизни неожиданно сложились в осознание происходящего.

Первым делом он спустился этажом ниже и набрал номер нотариальной конторы, где я тогда служил. Голос Дина меня встревожил.