Читать книгу Измена - Меган Хорхенсен - Страница 15

Предисловие Вадима Шмакова: «Это черновик мемуаров Глеба Сергеевича Голикова, найденный мною на его даче. Несколько рукописных страничек хранились в стареньком письменном столе. Обнаружил я их, копаясь в бумагах по просьбе Натальи Петровны, вдовы покойного. До меня на даче побывали специалисты, забравшие всё, что им показалось достойным внимания, поэтому остаётся загадкой, каким чудом бумаги уцелели среди ненужного хлама: выписанных на карточки слов, конспектов классиков марксизма-ленинизма, газетных вырезок на тему партийных съездов. В записках схематично охвачен весь период военной службы, но упор делается на последний год работы. Видимо, Глеб Сергеевич хотел написать именно о последнем поручении. Скончался он в девяносто третьем году, через год после выхода в отставку. Успел написать мало. Подзаголовки придуманы мною, деление на главы тоже моё. Ниже, несколько отрывков из записок Глеба».

«Умных убийц не бывает по определению. Раз человек убивает, значит он глуп» – броская и ёмкая фраза, согласен. Но, к сожалению, иногда другого выхода не остаётся.

Мне повезло, потому что убивать не приходилось. Пару раз присутствовал на совещаниях, где другие люди, занимающие более важные посты, принимали решения о ликвидации. Но оба раза моё участие ограничивалось невнятным молчанием.

На совещаниях я любил рисовать дерущихся человечков и пиратские рожицы, напоминая самому себе скучающего на неинтересном уроке школьника. А после окончания совещания черновики собирал секретчик.

Не было сомнений, что бумажки тут же сжигаются, однако как-то раз начальник поймал меня в коридоре и скучающим голосом, глядя вдаль поверх головы, поведал, что руководство заинтересовалось моими упражнениями по рисованию, – мол, не представляют ли фигурки беснующихся пиратов моё видение начальства. Возможно подсознательно, я именно так нашу кухню и видел – засилье пиратских рож, вдохновенно режущих друг друга.

Начал я службу лейтенантом, потому что мне удалось поступить в Московский институт иностранных языков – так тогда назывался многострадальный (в смысле переименований) нынешний Московский лингвистический университет. Большая же часть сверстников после окончания школы пошла служить рядовыми, и к моменту окончания учёбы выяснилось, что призывники сорок девятого домой всё еще не вернулись, так как по срокам этот год оказался самым неудачным из всех послевоенных, и солдаты служили шесть лет.

Не успел порадоваться, что избежал долгих лет военной каторги, как меня, вместе с большей частью выпускников института, тоже забрали. Согласия нашего, разумеется, никто не спрашивал, так как выяснением мнения обычного гражданина в те времена не увлекались. Любить родину и выполнять её поручения считалось святой обязанностью. Честно говоря, мы и сами не сомневались в праве родины распоряжаться нашими жизнями.

На пенсию ушёл полковником. Генерала не получил потому, что сначала началась перестройка, затем пришла неразбериха, а затем я был отправлен в отставку – в возрасте шестидесяти лет, на пять лет старше, чем в армии положено.

На первый взгляд это показало, насколько меня ценили, – переслужил. Однако в нашем ведомстве мой возраст считался если не младенческим, то и не пенсионным. Некоторые полковники исправно приходят на работу и в семьдесят – в полном противоречии с уставами и законами о воинской службе. Увольнение в моём возрасте считается, скорее, опалой.

Но меня уволили, когда я перестал слышать сослуживцев, телефонные звонки, доклады и приказания вышестоящих начальников. Попросту говоря, оглох. А глухой разведчик – это нонсенс. Такому даже мышь убить не поручишь. Хотя, как я заметил выше, согласно должностным обязанностям убивать мне не приходилось.

В армии понравилось. Не знаю, чем это объяснить, так как до призыва относился к ней как и вся интеллигенция – называл военных солдафонами и считал эту организацию пустой тратой народных денег (однако своё мнение умело скрывал).

Так уж получилось, что в армии и жену нашёл, и зятя. Жена, Наталья Петровна, работала вольнонаёмной в штабе главного разведуправления. Первый раз побывала замужем неудачно. Муж спился, они разошлись, и Наташа осталась одна с маленькой дочерью по имени Мари. Поэтому у дочки не моё отчество.

С первых дней службы работал в разведке. Набравшись определенного опыта, стал аналитиком. По мере продвижения по службе узнавал всё больше секретов. Довелось поработать за рубежом, причём в те времена, когда советским людям удавалось выехать из страны только по решению ЦК родной партии.

Интересы страны не ограничивались географическими границами, что не удивительно, так как любая уважающая себя держава стремится к упрочению положения в мире, поэтому больше всего за границей было именно армейцев, – как в соседних ГДР или Польше, так и в экзотических алжирах, мали или камбоджах.

Несколько лет служил на Кубе. После первого года, проведённого в одиночестве, разрешили приехать семье. На Кубе провёл самые приятные и беззаботные годы жизни. Даже прислуга была – местная негритянка, как будто бы сошедшая со страниц романа о добропорядочной белой семье, в которой прижилась любимая няня, она же повар, она же уборщица, она же мастерица на все руки, не представляющая себе жизни без хозяев. Наташа бегала по посольским магазинам, весело закупая дефицитные в стране продукты (в дефиците было всё, включая картошку и хлеб). Негритянка готовила обеды и гладила рубашки. Мари училась в посольской школе и поступала в пионеры. По воскресеньям все вместе ездили на пляж, где Мари под моим руководством прилежно училась плавать, а Наташа зорко следила, чтобы я не заводил знакомство с местными барышнями.

Так как работа была связана со стратегической аналитикой, то на самой Кубе мои донесения и доклады никого не интересовали, да и в Москве на них смотрели как на обязательное, но не очень нужное приложение к действительно важным разработкам.

Конкретные схемы моей тогдашней деятельности придётся оставить в стороне, так как они с тех времен не очень изменились, и лучше их не обсуждать. Хотя я и на пенсии, хотя страны, которой я приносил присягу, уже нет, но законы чести остаются в силе, а поэтому не хочется приводить лишние подробности.

* * *

На Кубу я приехал в тот момент, когда о знаменитом октябрьском кризисе шестьдесят второго года стали забывать, поэтому самое интересное рабочее воспоминание относится к покушению на президента Соединенных Штатов Америки.

Нет, в то время я не интересовался ни биографией Кеннеди, ни перипетиями, связанными с этим делом. Я был обычным советским офицером, которого, помимо семейных забот, волновали вопросы денежного содержания, слухи о замене бесполосных сертификатов (которыми выплачивались оклады на Кубе) на гораздо худшие, с синими полосками, продление командировки ещё на год-два и тому подобные вещи, гораздо более важные для советского человека, чем вся мировая политика. Разумеется, в курилках и на дружеских посиделках речь о покушении заходила, однако кампания по повсеместному внедрению кукурузы, из-за которой на родине, по слухам, исчезли хлеб и молоко, вызывала гораздо больше разговоров.

По делу Кеннеди я отправил в Москву сотни материалов, – в основном перехват радиорепортажей, интервью, обзоров на испанском языке. Во Флориде оседали сотни тысяч кубинцев, бегущих из благословенного коммунистического рая, в Калифорнии было много выходцев из Мексики, да и в сопредельных странах чувствовался интерес к событиям. Поэтому на английском языке Москва получала вести прямо из американских столиц, а на испанском сам бог велел собирать информацию нам. Затем интерес центра к делу схлынул, и о Кеннеди временно забыли.

* * *

Через пару лет мы вернулись домой, получили квартиру на последнем этаже кирпичной пятиэтажки в Филях, Наташа вернулась на работу в генштаб, Мари успешно закончила школу и поступила на курсы секретарей-машинисток в Министерство внешней торговли (место блатное, пробить его стоило определённых трудов, но у каждого человека в нашей стране был свой блат, на этом и держались).

Работать Мари не пришлось, она тут же выскочила замуж за Стаса Предельного – тоже офицера разведки, который работал под прикрытием коммерсантом в том самом министерстве и был старше Маришки на дюжину лет. Никакого отношения к их знакомству я не имел. Как к браку отнёсся? Как обычный отец. Ревновал, жалел, понимал, сочувствовал, радовался. Когда родились внуки, возгордился. Всегда защищал дочь в спорах с мамой. Маришка этим хитро пользовалась. С мужем она провела несколько лет в Индии, где он занимался примерно тем же, чем я на Кубе, и где повторилась наша кубинская история – собственный домик, прислуга, весёлая жизнь, разве что вместо одной девчонки в семье были мальчик и девочка.

С зятем никаких проблем не было. Если мои дамы могли и взбрыкнуть, и накричать, и поставить на место, то Стас, как младший по званию, подчинялся безропотно, хотя человеком был тяжёлым, резким, властным.

В семидесятые годы мне пришлось много поездить по миру, но уже в одиночку и только в короткие командировки – Колумбия, Перу, Испания и прочие. Даже в Андорре, каким-то чудом попавшей в поле зрения нашего начальства, побывал.

Из всех дел, которые приходилось вести, то есть заниматься вплотную, анализировать, делать выводы и давать рекомендации по контрдействиям, могу выделить ангольские события семьдесят пятого, китайско-вьетнамский инцидент семьдесят девятого, англо-аргентинскую войну восемьдесят второго. По каждому из этих конфликтов помню чуть ли не наизусть имена, даты, города, номера полков и эскадрилий, и конечно позже я еще расскажу об этом и о многом другом.

* * *

В начале восьмидесятых, мне поручили создать специальное аналитическое бюро, позволив набрать в штат способных мальчишек (некоторым из которых, впрочем, было под сорок лет).

Право на личный подбор подчинённых я затребовал в качестве обязательного условия, хотя такой подход не практикуется даже в гражданских учреждениях, не говоря уже об армии. Однако задача считалась сложнейшей: надо было создать контору, которая сумела бы чётко прогнозировать стратегические действия стран вероятного противника, не ориентируясь на ведомственные интересы главков, ведомств и штабов. Бюро должно было устанавливать истину в кратчайшие сроки на основании минимальных сведений и максимального умения мыслить. А раз так, то требовался коллектив сплочённый, спаянный, умный, получающий удовольствие от работы.

Повезло – начальство проявило неожиданную мудрость и эксперимент с подбором кадров разрешило. Финансирование наладили в считанные дни, остальное шло само собой.

* * *

В людях, как правило, заложено здоровое начало. На свете мало личностей по-настоящему озлобленных и завистливых. Помести человека в изначально тепличные условия, и человек всю жизнь проживёт в любви и согласии с самим собой и окружающим миром.

Вот я и старался наладить работу по-тепличному. Иногда было сложно биться за квартиру для переведенного с Дальнего Востока капитана или за место школьной учительницы для иногородней жены новичка-лейтенанта. Иногда собирал ребят на вечеринки, в походы по родному краю, закрывал глаза на выпивки в разумных пределах, резко обрывал зачатки склок, немедленно избавлялся от потенциальных интриганов. В любых конфликтах отстаивал сторону подчинённых перед начальством. Доходило до угроз хлопнуть дверью и уйти на покой. Ну вот меня и любили «снизу». А «сверху» терпели, потому что результаты бюро давало отменные. Верили ли нам и принимали ли решения на основании наших прогнозов, это другой вопрос. С одной стороны, если бы верили, возможно, и не рухнула бы страна. С другой стороны, когда вся система беспролазно тупа и обречена на гибель, умные аналитики спасти её не в состоянии.

* * *

Последним заданием стало дело, с армией напрямую не связанное. Поручено оно было мне, а не кому-нибудь другому, только потому, что казалось лёгким, как раз для почти пенсионера, а может быть вспомнили, что в молодости мне уже приходилось работать по делу Кеннеди.

Поручение стало одним из самых любопытных эпизодов моей карьеры. Потому что дело в ходе развития поменяло свой знак на прямо противоположный. Сначала казалось, что речь пойдёт об очередном нудном архивном розыске – раскопках груд пожелтевших реляций во всех закрытых архивах от КГБ до министерства сельского хозяйства. Оказалось, я ошибся.