Читать книгу Цена всех вещей - Мэгги Лерман - Страница 13

Уин умер, и все вокруг вдруг стали вести себя так, будто им сделали лоботомию. Нет, не правильно. Все произошло так: Уин умер, и я остался единственным человеком в городе, чья врожденная лоботомия вдруг исчезла. Я вдруг начал видеть то, чего другие не замечали. Смерть Уина открыла мне глаза.

Хотя, возможно, дело даже не в этом. Все это похоже на какое-то хипповое дерьмо. Возможно, на самом деле было так: Уин умер, и я остался единственным человеком, который задумался о том, что это значит.

Уин был мертв. Слушай, я готов был кричать об этом. Мертв. У меня больше не было лучшего друга и уже никогда не будет. Лучшим другом может стать только тот, кто знает тебя вечно, с тех самых пор, когда ты и сам едва себя помнишь.

Мама громко разговаривала со мной и пыталась накормить. Братья жали мне руку и наблюдали издалека. Даже Ари – мы, конечно, не избегали друг друга, но и не проводили вместе время, и даже не разговаривали. Еще на похоронах выяснилось, что она не расположена переживать это горе вместе. Ладно. Круто. Она приняла правильное решение. Но видеть ее все равно было больно.

Вот что значила смерть Уина: это означало, что жизнь несправедлива. Другие парни преуспевали в жизни. Но никому не было до этого никакого дела, потому что в итоге всех нас ждал один и тот же конец. Какой смысл кого-то любить или быть любимым, если смерть абсолютна и неотвратима?

На пляжном пикнике я зависал у бочонка с пивом и смотрел, как все они смеются, все, кого я знал, все, кого мы с Уином могли бы назвать друзьями. Если спросить, они наверняка сказали бы, что сожалеют об Уине. Но с того места, где я стоял, так не казалось.

Мои братья поддерживали ход вечеринки. Брайан закрывал глаза на то, что несовершеннолетние пьют алкоголь, Дев организовал в темноте игру в футбол, Кэл улыбался и переходил от компании к компании. Вокруг них постоянно толпилась куча народу. Они заставляли всех смеяться. Казалось, для них не представляло никакого труда быть Уотерсами – парнями, которые устраивают вечеринки, знают всех и каждого и никогда ни о чем не парятся.

Брайан подошел ко мне первым, оставив в стороне трех девушек. Он мог бы потрудиться понять мой взгляд, означавший держись-от-меня-на-хрен- подальше, но сделал вид, что ничего не заметил.

– Маленький братец, – сказал он, обхватывая мою шею тяжелой рукой. – Мое профессиональное мнение, ты выглядишь так, будто у тебя нет времени на свою собственную жизнь.

– Может, и нет.

Он продолжал, словно не слыша меня.

– Мое профессиональное мнение, – повторил он, – ты хандришь.

– О какой профессии ты говоришь? Следить за соблюдением законов?

– Моя профессия – быть старшим братом.

Я вынырнул из-под его руки.

– В таком случае, могу ли я поговорить с твоим начальником?

Он нахмурился, словно ему больно – братья Уотерсы никогда не хмурятся на вечеринках.

– Я знаю, тебе плохо. Но, если расслабишься, станет легче, ладно? А если ты пока еще не готов к такому, всегда можешь вернуться домой. Пропусти вечеринку в этом году. Я подвезу тебя, как только дашь мне знать.

Вышвырнут с вечеринки собственными братьями. Бесповоротно.

Я повернулся спиной к Брайану и увидел у костра Диану Норс, лучшую подругу Ари. Она выкрасила волосы в ослепительно-красный и набросила расстегнутую на груди рубашку на неоново-зеленый верх от купальника. Из-за Ари она всегда была под запретом. Серая мышка, тихая и скучная, делающая то, что скажет ей Ари. Флиртовать с ней означало раздражать Ари. Теперь я смотрел на ее красные волосы и купальник и думал об Уине, о том, как все бессмысленно и невероятно. И я решил: на фиг все. Не было смысла проводить время с теми, кто мне действительно нравился. Они бы меня только разочаровали. Я мог заговорить с Дианой Норс и не париться, закончится этот разговор чем-то или нет.

Наверное, это было бы ужасно. Ари обозвала бы меня свиньей и утащила бы Диану прочь. Но Ари рядом не было. К тому же, почему это я должен был слушать Ари? Уин умер. И она перестала быть постоянным укором совести.

Я оставил Брайана в компании девчонок, которые тут же материализовались рядом, и направился к Диане. Она сделала вид, что не замечает меня.

– Ты изменилась, – сказал я. Неоспоримый факт, который не нуждается в комментариях. Я не хотел, чтобы мои слова можно было использовать против меня. «Ты красивая» можно было бы истрактовать как какое-нибудь термоядерное дерьмо.

Диана провела рукой по красным волосам, пропуская их сквозь пальцы. Она хорошо пахла – шампунем и лосьоном для загара, хотя сейчас было темно.

– Я их покрасила, – сказала она. – Давным-давно этого хотела, но не решалась – боялась, наверное, хотя это так глупо звучит: бояться покрасить волосы. Я думала, что, покрасив волосы, уже не буду знать, кто я такая, а оказалось наоборот. Я чувствую… – Она подняла на меня взгляд, словно позабыв, о чем говорила, как будто ей показалось, что эти слова произнесла не она сама, а кто-то другой. – Эм-м. Ну. Ты выглядишь как обычно.

Это было совершенно не так. Я имею в виду не только физическую форму (я сбросил десять фунтов за последний месяц), но и мое внутреннее состояние в том числе. Внутри у меня царила полная неразбериха, словно кто-то открывал подарок так рьяно, что вместе с упаковкой испортил и игрушку, не оставив в итоге ничего, кроме кусочков пластика, разбросанных вокруг. Даже этот третьеиюльский пляжный пикник, куда я ходил с семи лет, с тех самых пор, когда Брайан привел меня на первый из них, казался каким-то странным.

– Может, прогуляемся? – предложил я, что на языке пляжного пикника означало как минимум поцелуй. Диана застыла. – Давай, – сказал я, беря ее за руку.

Мы молча шли по пляжу, целующиеся парочки лежали на песке или стояли босиком по щиколотку в воде. Те, что стояли в воде, были влюблены сильнее. Их друзья и единомышленники сторожили обувь на берегу или плескали друг в друга водой.

Я заметил Ари, разговаривавшую с моим братом Кэлом. Нас с Дианой она не видела. Что-то с ней было не так. Я вдруг понял, что спина у нее не прямая, Ари сутулилась. Не помню, чтобы я хоть раз замечал за ней что-то подобное. Я машинально задался вопросом, что же с ней случилось, однако тут же вспомнил, что случилось с нами обоими.

Но разговаривать она не хотела. О’кей. Мне следует вести себя так же, как Ари. Я должен справиться с этим самостоятельно.

– Мне кажется, все скучают по Уину, – сказала Диана. Я показал на резвящиеся парочки, но она покачала головой. – Мне кажется, они скучают, глубоко внутри. По-своему.

– Я скучаю по нему, – сказал я.

– Ты-то конечно.

– То, что я не рыдаю до потери сознания, еще не значит, что я по нему не скучаю.

– Ты не должен…

– Подожди, – сказал я.

Я остановился, зарывшись пятками в песок. Диана тоже остановилась и посмотрела мне в глаза. Мне вдруг захотелось, чтобы я для нее что-то значил. То есть по-настоящему значил. Полная надежд, такая нежная, она стояла передо мной. И, если бы захотел, я мог бы растоптать ее прямо там, пока она еще не поняла, как и остальные лоботомизированные придурки, что все это не имеет значения.

Возможно, именно для этого я привел ее сюда после стольких лет игнорирования. Возможно, в моих силах было заставить ее почувствовать себя так же дерьмово, как постоянно чувствовал себя я. Это было так чертовски просто. Так же просто, как поцеловать ее. Она была такая беззащитная. Я мог бы повести себя, как выродок – посмеяться над ней, как я наверняка смеялся над ней раньше, – или претворить ее мечты в жизнь, подарить романтическое воспоминание, которое она хранила бы в сердце вечно. Нет, не вечно, такого понятия больше не существовало. До конца своих дней.

Я сел на песок, и Диана опустилась рядом. Придвинься она ближе, мне пришлось бы выбирать – выродок или красавчик, – но она не двигалась. Лишь вглядывалась в темный океан и ждала.

Я глубоко втянул воздух. Сердце билось так, словно я бежал по дюнам. Я приказал себе успокоиться, но паника только нарастала. Земля накренилась, точно я должен был вот-вот оторваться от поверхности планеты и улететь.

– Скоро мы станем старшеклассниками, – сказал я. Это было мое самое тупое высказывание за весь день. Если бы братья меня услышали, они надорвали бы животы от смеха, но Диана не стала меня высмеивать. Похоже, она поняла, что я как никогда нуждаюсь в бессмысленной болтовне, потому что больше не упоминала имя Уина.

Мы говорили. О ее волосах, и ее кошке, о ее работе – она подрабатывала няней, – о тех вещах, которые ее волновали. О моих братьях, о костре и океане, о вещах, которые я видел прямо перед собой. Каждый раз, стоило ей двинуться, мое сердце начинало биться сильнее, но выбрать, кем быть, я не мог. Я был не способен отвечать за что-то или за кого-то. Я просто был.