Читать книгу Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая - Меир Ландау - Страница 10

ХАРЬКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ; ИЗЮМСКИЙ УЕЗД; ФЕВРАЛЬ 1912 ГОДА

– И далеко от Чугуева эта Купянка? – курил уже не первую папиросу Виктор, глядя на заснеженную дорогу бегущую навстречу.

Он сидел рядом с извозчиком, который, как казалось не чувствует ни времени, ни пути, ни холода.

– Вёрст двадцать ещё будет, барин, – равнодушно ответил извозчик не глядя на Виктора.

Виктор оглянулся назад, где развалившись на сене словно на диване, лихо сбив папаху набекрень, насвистывал какую-то весёлую песенку молодой штабс-капитан.

– Чего ты там свистишь? – кивнул ему Виктор.

– «Сказки венского леса», господин полковник, – не оборачиваясь ответил штабс-капитан.

Виктор перелез к нему и присел рядом на край телеги.

– Лихо Вы нас на телеге отправили, – рассмеялся штабс-капитан, – лучше не придумать. Глядите, чтобы этот Гречко не ополоумел, увидев нас на сене. Ждёт поди экипажа запряжённого тройкой борзых, а тут деревенская кобылка.

Штабс-капитан снова рассмеялся и продолжал смотреть на убегающую дорогу.

– Телега как телега, – ответил Виктор, – отойдёт Гречко, не ополоумеет.

Он посмотрел на задумавшегося штабс-капитана.

– Давно хотел спросить у Вас, Ваня, – тихо произнёс Виктор.

– Спрашивайте, господин полковник, – усмехнулся штабс-капитан, переведя взгляд на Виктора.

– Вы ведь Вайсберг? Вы – еврей? – кивнул Виктор прищурив глаз.

– Да ну что Вы, – усмехнулся Вайсберг, – я русский, – он снова посмотрел на дорогу о чём-то задумавшись.

– Русский с фамилией Вайсберг? – спросил Виктор.

– Вайсберг, – кивнул Ваня не глядя на Виктора, – батюшку моего покойного, на Чугуев ещё мальчонкой пригнали, в одном из последних конвоев. Я из кантонистов, – он посмотрел на Виктора грустно усмехнувшись, – его тогда крестили и стал он Дмитрием Яковлевичем. Правда, потом вернулся в веру отцов. А я…

Он снова глянул на дорогу, о чём-то подумал и снова перевёл взгляд на Виктора.

– А я крестился, чтобы приняли в наше юнкерское.

– С тех пор Иван Дмитриевич? – спросил Виктор.

– Иван Дмитриевич, – кивнул Вайсберг, – правда фамилию менять не стал, – хотели было меня Беловым записать, да я не дал. А брат записался.

– Вайсберг звучит благородней, – согласился Виктор.

– А то как же? – усмехнулся Вайсберг, – хочу детям потомственное дворянство выслужить. Батюшка мой наверное и не чаял, когда по морозу их гнали на Чугуев, что внуки уже дворянами будут!

Вайсберг снова усмехнулся и о чём-то задумался.

– И много тут таких? – спросил тихо Виктор, – из кантонистов?

– Офицеров много, улан ещё больше, а врачи почти все, – ответил Вайсберг, – а отчего Вы интересуетесь, господин полковник?

– Да я сам из Могилёва, – улыбнулся Виктор, – мою матушку, приёмную, Сарой Готт зовут. А мой младший брат раввин, правда живёт он далеко от России.

– О, так Вы из наших? – обрадовался Вайсберг, – значит мы с Вами можем поговорить на идиш?

– Можем, – усмехнулся Виктор, – ведь мы самые русские из них, Ваня…

Вайсберг подсел к Виктору и по дружески положил ему руку на плечо.

– Вы уж простите господин полковник, за такое панибратство, – рассмеялся он, говоря уже на идиш, – не признал сразу. Матушке Вашей от меня кланяйтесь, хотя и не знаю её. Но должно быть она настоящая мама, раз сына такого воспитала! И пожалуй Вы правы, мы тут самые русские. Даже наш раввин Шмуль Викнельсон!

– Полно Вам, штабс-капитан, – усмехнулся Виктор, – даже за океаном мы словно строим Россию вокруг себя. Как там у Рабби Нахмана?

– Да, – кивнул Вайсберг, – это он ответил на вопрос, нужно ли нам всем бросить всё и убраться в Палестину, – Вайсберг рассмеялся, – бросить всё! И могилы дедушек с собой забрать? Их не заберёшь! Как там ответили скифы Дарию? «Могилы предков! Попробуй, возьми их!» Я понимаю так, что это самое святое из всех мест человеческих. Ведь правда, господин полковник?

– Самое святое из мест человеческих это память, Ваня, – ответил, подумав Виктор, – хотя, пожалуй Вы правы. Что выше может быть в памяти, чем память о своих родителях? Даже если нет могилы, и даже если она там, куда нет никому хода.

– А ведь есть такие места, – согласился Вайсберг.

Он подумал, посмотрел куда-то в сторону и снова обернулся к Виктору.

– Порой и не знаешь где уснёшь навеки и найдёшь свой последний приют. Вот отец мой покойный сказывал, что под Плевной много наших полегло. Кое-кого и по частям собирали. Руки отдельно, ноги в стороне, голова вроде и цела, а возьмёшься – и та разбита. И кто знает чьи руки и ноги в могилу к кому положили.

Он снова подумал.

– А многих вообще не нашли. У нас на Думской старая мадам живёт. У неё три сына пошли на Болгарию в той войне. И ни один не вернулся. А нашли на поле боя только одного.

– Ужели пропали? – удивился Виктор.

– Пропали, – махнул рукой Вайсберг, – как сгинули.

Он посмотрел на Виктора.

– Старики сказывают, что их вроде ангелы забирают на небо, – сказал он тихо, – только я-то знаю, что ангелы эти шрапнелями да снарядами зовутся. Один в тебя попадёт – разорвёт так, что и воронью клевать будет нечего, не то что хоронить.

Он подумал.

– Вот Гречко, к которому мы едем, ту войну от начала до конца прошёл. Он больше расскажет.

– А кем он там был? – спросил Виктор.

– Военфельдшером, – ответил Вайсберг, – отец сказывал, что на Шипке ему руку в двух частях пробило. Его в родной госпиталь забрали, а он истерику закатил как кисейная барышня.

– Зачем истерику? – не понял Виктор.

Вайсберг усмехнулся.

– На передовую обратно просился, – ответил он, – а начальник его не пускал. Так говорят, Гречко самому Скобелеву пожаловался.

– А что Скобелев? – спросил Виктор.

– А что Скобелев? – словно равнодушно ответил Вайсберг, – начальнику ничего, Гречко к Георгию, но на передовую не пустил.

– Значит Гречко ещё тот вояка? – усмехнулся Виктор.

– Да, из старых, про которых говорят «Были люди в наше время!», – посмотрел Вайсберг на Виктора покачав головой, – да сами увидите, господин полковник, – улыбнулся Вайсберг.

Кузьма Демьянович Гречко, седой, но моложавый человек с быстрыми глазами и большим орлиным носом, скорее здоровый телом, чем грузный, пребывал в чине подполковника. Сказать, что он был молчалив – нельзя. Скорее задумчив. И сказать что он был улыбчив, тоже было нельзя. Скорее он старался показать, что он дружелюбен. Хотя, его таковым не считали.

Гречко был немногословен и постоянно соглашался со всем что ему говорили собеседники. Но всегда делал так как считал нужным.

Когда к порогу его имения подъехали сани, в которых он увидел Виктора и Вайсберга, двух офицеров, Гречко в начале немного опешил, но потом взял себя в руки чтобы не показать своего удивления.

– Ожидай нас, милейший, – махнул Виктор извозчику и направился к Кузьме Демьяновичу. Вайсберг последовал за Виктором в двух шагах позади.

– Кузьма Демьянович, – Виктор кивнул Гречко и приложив руку к козырьку фуражки, подал руку, – наслышан про Вас, господин подполковник.

– Да уж, здравия желаю, – пожал ему руку Гречко, – полковой врач 10-го гусарского Ингерманландского полка, – подполковник Гречко.

– Полковник Виктор фон Готт, – представился Виктор, – военная разведка Морского генерального штаба. И мой сопровождающий, – кивнул он на Вайсберга, – штабс-капитан Иван Дмитриевич Вайсберг, полковая разведка 10-го гусарского Ингерманландского полка.

Вайсберг, просто, по военному отдал честь.

– Знакомы, господин подполковник, – сказал он.

– Отобедаете, господа офицеры? – улыбнулся Гречко.

– Отчего же не отобедать? – сказал в ответ Виктор.

– Тогда пожалуйте в дом? – уступил Гречко дорогу Виктору, – живём не богато, но такие гости у нас частые. Прошу…

За обедом разговоры шли ни о чём. Жена и дочка Кузьмы Демьяновича были полными противоположностями своего мужа и отца. Их интересовало всё. И что нового в Харькове, и что нового в Чугуеве, и особенно, что нового было в Петербурге.

– Ждём Императора ближе к лету, – окончил свой рассказ Виктор, предварительно поведав все светские новости Харькова, – а вот Чугуев… – он помолчал, – Чугуев, он как всегда.

– Часто у нас бываете? – вежливо улыбнулась ему супруга Кузьмы Демьяновича.

– Часто, – спокойно ответил Виктор, – последние пару лет, я практически через каждые полгода живу в Харькове и в Чугуев заезжаю по мере необходимости. Знаете, мне тут даже больше нравится. У вас и воздух иной, – посмотрел он на супругу Кузьмы Демьяновича.

– Воздух тут действительно превосходный, – сказала она, – Купянка не хуже Чугуева, даже во многом лучше. И жизнь здесь пошла совершенно по иному когда построили станцию. Кстати, отчего вы не прибыли паровозом?

Виктор улыбнулся.

– Ну разве мы могли потерять чудесные мгновения пейзажей русской зимы?

– Недаром у нас родились художники Рашевский, Чаплыгин и его воспитанник Репин, – ответила жена Кузьмы Демьяновича, – я даже не хочу возвращаться в Чугуев. Репин ведь тоже не хочет? Не правда ли, Виктор Иосифович?

– Да, – кивнул Виктор, – но у него на это совершенно иные причины. Я имею честь быть знакомым с Ильёй Ефимовичем. Когда я первый раз в своей жизни прибыл в Петербург, то первым делом направился к нему в Финляндию. Благо не далеко. Просто, чтобы познакомиться с ним. С той поры мы дружны. Хотя, как я наслышан, он скоро должен прибыть в гости к своей родне.

– А правда, что они простые крестьяне? – послышался голос дочери Кузьмы Демьяновича.

– Гррр… – посмотрел на неё Гречко.

Девушка виновато опустила глаза.

– Ну почему же простые крестьяне, Феодосья Кузьминишна? – подумал Виктор ответив ей, – Репины состоятельные люди. Матушка его из духовного сословия, а братья подались в купцы. Илья Ефимович владеет огромным имением в Финляндии. Недавно к нему приезжали из Харькова его друзья и привезли весточку о том, что он собирается открыть в Чугуеве собственную школу искусств.

– В Чугуеве? Школа искусств? – чуть не рассмеялся Гречко, – в нашем Чугуеве опасно открывать даже конюшню, – он быстро изменился в лице, – не то что конюшню! Стойло для лошадей! – посмотрел Гречко на Виктора, – разворуют – это одно. Но вот образ мышления наших чугуевских людей – это совершенно другое.

– А что чугуевские люди? – спросил Вайсберг, – люди как люди. Тоже стремятся к прекрасному, хотят улучшить свой быт и жить не хуже чем в Париже.

– Ой, как Вы молоды, мой мальчик! – рассмеялся Гречко, – я прожил в Чугуеве всю свою жизнь и скажу честно, что за прекрасными декорациями зелёных садочков и беленьких домиков, прячется ужасный, страшный монстр. От него я сбежал в деревню. Где, поверьте, просто счастлив. И я меняюсь душой, едва мне опять приходится приближаться к тем садочкам и домикам.

Гречко помолчал.

– Искусство… – проговорил он, – несчастный Илья Ефимович! Он старается сделать этих людишек лучше, а у них каждая их мысль – извращена, они выворачивают наизнанку всё, даже себя самих. Знаете почему?

– Почему? – кивнул ему Виктор.

– У них в душах грязь, – ответил Гречко, – жуткая грязь. И они, естественно, видят вокруг только грязь. А едва появляется что-то большое и светлое, будь то мысль, порыв, даже душа, как они начинают клеймить её грязью, потому что себя считают чистотой. Ищут подвох. Стремятся опорочить и охаять. Они просто не могут по другому. Они не умеют по другому думать. И они не виноваты в том, что они такие.

– Но ведь они такими не родились? – сказал Виктор.

– О нет, Боже упаси! – ответил Гречко, – детки рождаются миленькими, славненькими, добрыми ангелочками. У них души как сказочные феи, порхают, стремятся к свету. И вот, едва дитя подлетает к этому свету, как бежит мамка, привыкшая к тому что она уличная девка. Хрясь этого ангелочка! «Ты куда!? Не видишь, оно не похоже на твою мамку!» А мамка-то для дитя, это идеал и образец подражания? И дитя начинает думать, что свет и добро – это плохое, а уличная девка это хорошо. А всё почему? Они не видят ничего кроме кабаков, распутниц, пьяниц и не слышат ничего кроме огульной кабацкой брани. И для них это хорошо. Это их рай. Рай нищих и духовных калек. И когда кто-то пытается переубедить их, построить в городе что-то непохожее, непонятное для них, против него ополчается весь город. И все ищут грязь. Втаптывают в грязь этого наивного. Исправляют, так сказать.

Гречко снова помолчал.

– Знаете как я называю этот город? Не иначе как «Оно»!

Обед подошёл к концу.

Гречко помолчал, потом бросил взгляд на супругу и чуть улыбнувшись кивнул.

– С вашего позволения, мы покинем вас и удалимся в библиотеку, – тихо сказал он, – не думаю, что господа офицеры прибыли послушать моё мнение о наших земляках.

– Дамы, – поднялся Виктор, – было приятно провести с вами время, но знаете, дела.

– Приезжайте почаще, полковник, – ответила супруга Кузьмы Демьяновича, – и Вы, господин штабс-капитан, – посмотрела она на вставшего вслед за Виктором Вайсберга, – я слышала Вы местный?

– Всенепременно, – чуть улыбнулся ей Вайсберг, – будете в Чугуеве, я тоже буду рад встречи с Вами.

– Думаю, к Пасхе мы приедем проведать родных, – ответила дочка Кузьмы Демьяновича.

– В этом случае, буду рад сопровождать Вас, мадмуазель Гречко, – посмотрев на неё, слегка кивнул головой Вайсберг.

– Ну полно, увидитесь, – встал Гречко и позвал офицеров за собой…

– Я так понимаю, – зайдя в библиотеку Гречко присел в своё привычное кресло-качалку и бросил взгляд на Виктора, – разведку Морского генерального штаба мало интересуют вопросы строительства Делового Двора? Присаживайтесь, господа, – указал он на стоящие неподалёку стул и табурет, – если интересуетесь, у меня есть интересные экземпляры в этом собрании.

– Интересует, – взял Виктор с полки одну из книг, а Ваня послушно присел, наблюдая за тем как Виктор перелистывает страницу за страницей.

– Шекспир, в оригинале? – посмотрел Виктор на Гречко, отложив книгу, – восемнадцатый век, бесценный фолиант! Знаете, мне с детства нравился шестьдесят шестой сонет! Помнится, ещё мальчонкой, в школе на уроке я зачитал его с выражением, вслух. За что был нещадно бит одноклассниками.

– Хе! – усмехнулся Гречко, – «Зову я смерть! Я досмерти устал от гордости, идущей в приживалки…», – произнёс он выразительно, глядя в сторону, – кому же понравится правда в глаза! – и перевёл взгляд на Виктора, – а Вы учились не в гимназии? Я думал, что барон должен бы был как минимум окончить именно гимназию, если не лицей?

– Мне было девять лет, – ответил Виктор присев на стул, – а в десять со мной уже занимался лучший гувернёр штата Нью-Джерси.

– Вы жили в Североамериканских Соединённых Штатах? – удивился Гречко.

– Можно сказать, что я там вырос, – кивнул Виктор, – а родом из Могилёва, – он улыбнулся и вздохнул, – если Вы не против, мы можем перейти к делу?

– Конечно, господа, – сказал Гречко, – так чем интересна моя личность Адмиралтейству?

– Вам знаком некто Георгий Полежаев, инженер, изобретатель и немного странный человек? – спросил Виктор.

– Сразу прямо? – улыбнулся Гречко, – значит вам известно больше чем Вы говорите, полковник! Ну что ж, тогда скрывать, как я понимаю, нечего?

Виктор молча покрутил головой глядя на Гречко.

– Мне он знаком, – продолжил Гречко, – и я думаю, Вы прекрасно, и даже лучше меня знаете, что никакой он не странный, и даже не немного. Он гениальный и достойный сын Отечества нашего. Я думаю, что Вы вполне разделяете моё мнение касательно него. Вас интересуют его разработки?

– Интересуют, – кивнул Виктор.

Гречко подумал.

– Вы верите в то, что вокруг не только нашей планеты, но и вокруг каждого предмета и существа, существует магнитное поле?

– Вращающееся магнитное поле, которое может служить так же средством передачи информации, – ответил Виктор, – а так же, данные магнитные поля, при определённых условиях, могут вызывать эффект «кротовых нор», туннелей пространства-времени. А при определённых температурных условиях, существует возможность так называемой «заморозки информации хронополя и измерения».

Гречко удивлённо посмотрел на Виктора.

– Последнее, – сказал Виктор, – изобретение инженера Полежаева.

– О том, что вращающееся магнитное поле вовсе не теория, знает только один человек на Земле, – проговорил тихо Гречко, – это Никола Тесла.

– Нет, – покрутил головой Виктор, – знают двое. Ещё есть инженер Гудвин. Хотя, знаете так же Вы, Полежаев и как видите, мы с господином Вайсбергом.

– Хорошо, – пришёл в себя Гречко, – значит Морской генеральный штаб заинтересовался работой Георгия Полежаева?

– Я бы сказал, – поправил его Виктор, – разведка имеет интерес, чтобы изобретение это служило России, но…

– Чтобы о нём знал только определённый круг лиц, включая Государя Императора? – спросил Гречко прервав его.

– Именно, – кивнул Виктор, – и нам очень хотелось бы знать, делился ли Георгий Полежаев своими планами с Вами.

– Был он у меня две недели назад и планами делился, – встал Гречко, подошёл полкам с книгами, взял с неё две толстые тетради и протянул их Виктору, – вот то что он оставил мне на сохранение. И сразу предупреждаю, что это копии его записей.

Он присел обратно в кресло.

– А оригиналы? – посмотрел на него Виктор.

– Полежаев говорил, что отправил их мадам Кюри, – ответил Гречко.

– Марии Кюри? – посмотрел на него Виктор бегло листая тетради.

– Не знаю зачем, но Полежаев очень спешно покинул Чугуев, – ответил Гречко.

– А куда мог отправиться Полежаев, господин подполковник? – спросил у него Вайсберг.

– Он не говорил, – подумал Гречко, – сказал только, что у него есть информация о прибытии людей от некоего Олендорфа.

– Олендорфа? – удивился Виктор, – но как такое возможно?

– Вы знаете кто это? – посмотрел на Виктора Вайсберг.

– В том-то и дело, что знаю, – ответил ему Виктор.

– Я понимаю так, что это ваши коллеги из Германии? – глянул на них Гречко, – дело идёт к войне, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – вздохнул Виктор, – нам пора, с Вашего позволения.

– Ну, не смею задерживать господ разведчиков, – ударил себя ладонями по коленям Гречко и встал.

– Будете в Купянке просто так, не обязательно по службе, всегда будем рады Вам, господа, – сказал он, – а найдёте инженера Полежаева, то кланяйтесь от меня. Знаете, таких людей беречь надо как зеницу ока, а не вынуждать их прятаться от белого света. А ведь мог бы быть гордостью России…

– Вы меня удивляете своими познаниями, господин полковник, – сказал Вайсберг, когда уже вышли на улицу и сани тронулись в обратный путь, – неужели этому всему учат наших разведчиков?

– Этому учат в Сорбонне, – ответил Виктор.

– Вы окончили Сорбонну? – спросил Вайсберг.

– Мой родной отец был физиком, – посмотрел на него Виктор, – а я очень хотел быть похожим на отца.

– Думаю у Вас получилось! – усмехнулся Вайсберг.

– Сын обязан превзойти своего родителя, – так же усмехнувшись в ответ, сказал Виктор и посмотрел на Вайсберга, – иначе зачем отцу нужен сын..?