Читать книгу Коктейль Сталина - МемуаристЪ - Страница 10

Бастующих работников отправили на мобилизацию. А мастера – подпевалы Прохорова пытались остановить фабрику назло рабочим. Совершенно ядерные мемуары Сталинского наркома финансов Арсения Зверева.

Зверев – могучая фигура, два десятка лет командовал финансами нашей страны. Уволился со скандалом за год до Хрущевской реформы 1961 года. Прямо заявил, что это не реформа, а грабёж, маскирующий банальный подъём цен.

Есть даже история, что в ходе горячего обсуждения реформы революционный нарком порылся в портфеле и вытащил верный наган ещё времён Гражданской. Чуть не застрелил тогда Никитку.

Звучит, конечно, как байка, но характер у Зверева и правда был крутой. Если и не наганом, то словом Хрущёва припечатал, наверняка, крепко.

Зверев пишет очень просто чем была Россия при царе и чем стала при Ленине и Сталине. Не для буржуя или дворянина, с позиции самого простого человека. Да он сам ровно таким простым рабочим ткацкой фабрики и был.

Родился в деревушке под Москвой, родители простые – рабочий и крестьянка. В семье тринадцать детей.

В цветущем царском двенадцатом году Арсений вынужден идти на ткацкую фабрику, чтобы прокормить семью. Рабочий Зверев – ровесник века, ему всего двенадцать!

Никаких скидок ребенку не делали, выполнял ту же взрослую работу. Впрочем, одна скидка была – платили ребёнку вдвое меньше, чем обычному рабочему, по 34 копейки в день.

Условия труда жесточайшие, целый день в испарениях ядовитых анилиновых красителей для ткани. Зверев вспоминает своего первого наставника – рабочего – проборщика Якова Чудесова. Тот был гордостью цеха, умелый и ловкий специалист. Но через несколько лет от ядовитых испарений потерял зрение и работать уже больше не мог.

Работал ребёнок по десять часов в день. Жили в рабочем общежитии – грязный и тесный барак с жесткими нарами. Про жизнь основной массы рабочих в цветущие царские годы тоже пишет:

«Жизнь их сломлена, подавлены мечты. Что видят они, кроме тупой, изнуряющей и однообразной работы? Кто просвещает их? Кто о них заботится? Тяни из себя жилы, обогащай хозяев! И никто не мешает тебе оставить в кабаке свои трудовые».

Кстати, за людей рабочих не считали. Даже по улице работник должен идти по грязной и слякотной проезжей части. Тротуар только для господ.

Ничуть не шучу. Зверев вспоминал, что назначались особые жандармы «хожалые». У них была только одна задача – гонять рабочих с тротуаров.

Прозвища были соответствующие – «Баран», «Волк». Всегда ходили с тяжёлыми палками и нещадно избивали нарушителей.

«Жаловаться было бесполезно – выгонят с фабрики, и свисти в кулак».

После очередных выступлений рабочих фабрикой был построен «Народный дом». Такой простенький клуб, в нём были: библиотека, бильярд и буфет.

Но продержалось это недолго. Скоро фабричное руководство «наказало» рабочих. Доступ в «Народный дом» был для рабочих закрыт. Нарком пишет так:

«Много мы натерпелись хозяйского хамства и своеволия: не вовремя снял шапку, не так взглянул на начальство, осмелился высказать свое мнение».

В шестнадцатом году фабрика поднялась, бастовать вышли больше пяти тысяч человек. Терпеть невыносимые условия и копеечные зарплаты было невозможно. Опять же, цены во время Первой Мировой росли, обгоняя друг друга.

Фабрикант особо не переживал. Вызвал полицию для усмирения и спокойно ждал, когда голод пригонит рабочих обратно к станкам. Запасов, чтобы пересидеть забастовку ни у кого не было, жили от зарплаты до зарплаты.

Рабочие держались стойко. Тогда хозяин фабрики приказал лишить рабочих отсрочки от призыва и отправить всех бастующих на фронт. Многие рабочие были вынуждены уступить угрозам и прекратить забастовку.

На Прохоровской Трёхгорной мануфактуре было не лучше. После февральской рабочие больше не потерпели хамства и рукоприкладства от приказчиков. Холуёв хозяина Прохорова смыло как «грязь весенним дождём».

С Революцией старый хозяин боролся как мог. Фабриканты стремились остановить все заводы, чтобы рабочая власть захлебнулась без продукции.

В середине весны Прохоров приказал остановить все работы. Якобы, кончились запасы сырья на складах. Нужно пару месяцев «переждать». Видимо, капиталисты надеялись, что через пару месяцев власть вернётся в их руки.

Понятно, для рабочих это не только саботаж производства. Люди просто-напросто окажутся без зарплаты, выживай как хочешь.

Фабричный комитет из эсеров и меньшевиков немедленно с хозяином согласился. Вот такие были после февраля «защитнички» рабочего дела. Фабрику спасли большевики.

Рабочие-коммунисты собрали митинг и потребовали открыть склады для проверки. Созданная комиссия через пару дней отчиталась, что сырьё никуда не делось. Никакой нужды останавливать фабрику нет!

Скоро рабочие потребовали и ограничить рабочий день восемью часами. У Прохорова случилась натуральная истерика – работа на фабрике рухнет, где это видано! Остро напомнило другого капиталиста Прохорова, который, через сто лет, выдвигаясь в президенты, предлагал планку рабочего дня поднять часов хотя бы до двенадцати.

Несмотря на категорический запрет Прохорова, рабочие установили нормальный рабочий день явочным порядком. И ничего, работа продолжалась, объёмы выпуска даже выросли.

Зверев вспоминал, что страстно хотел учиться, получать специальность. Попасть даже в мануфактурно-техническое училище от самой фабрики было просто так нельзя. Это не институт, обычный техникум, но без разрешения директора мануфактуры никто учиться не возьмёт.

Зверев пошёл в фабричный комитет, но рекомендацию в училище ему не дали из-за активной позиции на митингах!

«А там сказали, что я больно горласт: кричу на митингах что надо и чего не надо, да и работаю на Трехгорке совсем мало. Пусть поучатся другие, кто посерьезнее и поспокойнее».

К сентябрю семнадцатого стало понятно, что с таким фабричным комитетом из спевшихся с хозяином эсеров каши не сваришь. Общее собрание рабочих "прокатило старый комитет на вороных". Избрали наиболее уважаемых рабочих из большевиков.

Во время Социалистической Революции пришлось оборонять фабрику от отрядов юнкеров. Рабочие сами с винтовками заступали на посты, чтобы защитить фабрику.

Пришло новое руководство и на фабрику. Первым делом вскрыли факт масштабных спекуляций. Прохоров прекрасно понимал, что тканей в стране не хватает и ломил цены без стеснения, набивая карманы.

Новое руководство фабрики принялось наводить порядок. Цены не ломить, ткани отпускать туда, где они нужны в первую очередь. Каждая поставка подписывалась в Союзе текстильщиков.

Старый хозяин и его прихвостни как могли вставляли палки в колёса. Конторщики нарочно задерживали выдачу зарплаты, стараясь вызвать недовольство рабочих новым начальством.

Было несколько попыток остановить фабрику или хотя бы сильно снизить объёмы выработки. Старый хозяйский инженер туманно сообщал, что надо бы остановить моторы, а то шкивы износятся слишком быстро. Рабочие сделать этого не дали.

Капиталисты, не стесняясь, подрывали собственные производства, чтобы навредить молодой Советской власти. Ответом стала национализация крупнейших предприятий. Заодно, в народную собственность забрали и запасы тканей на купеческих складах.

Что сделали купцы? Правильно, массово побежали в английское и прочие посольства за паспортами. Проверяющим тыкали в нос свеженький паспорт иностранца. Прямо ссориться с западными государствами Советская республика тогда не могла.

Прав был дедушка Маркс – капитал отечества не имеет. Денежные мешки Родину продадут первыми. Так всегда было.

Только через год, в сентябре 1918 года Трёхгорка наконец стала народной, Советской мануфактурой. Семейке Прохорова и его прихвостням дорога на фабрику теперь была закрыта.

Советская власть сделала фабрику одной из крупнейших в Союзе. Были построены новые цеха, отдельная электростанция. В восьмидесятые Трёхгорка давала рекордные двести миллионов метров тканей.

В новые времена фабрика вернулась в руки капиталистов. Только на сей раз не Прохорова, а Дерипаски. Что сделали новые хозяева?

Правильно, полностью закрыли производство, а здания раздали в аренду под рестораны и бутики. Большевиков, чтобы фабричным комитетом запретить уничтожение крупнейшей фабрики, увы, не нашлось.