Читать книгу Пейзажи этого края. Том 1 - Мэн Ван - Страница 3

Не знаю, то ли это их горькая участь, то ли счастливая судьба, но только два моих больших романа, имевшие большой резонанс, встретили немало преград на своем пути; трудные роды затянулись на несколько десятилетий. Первый – «Да здравствует молодость!» – я начал в 1953 году, закончил рукопись в 1956, первое издание вышло в 1979. Замороженным эмбрионом пролежал он почти четверть века. В 1957 году уже сделанный набор опечатали – из-за того, что в политическом смысле автор блуждал и шатался, и в конце концов упал-таки в воду. В 1962 снова отказали, основание было то, что в книге не написано про единение интеллигенции с рабочими и крестьянами.

Второй был «Пейзажи этого края», начал его я в 1973 году, рукопись закончил в 1978, в конце концов издали его в 2013; сорок лет ушло, чтобы появиться ему на свет. А это потому, что в книге выпячены классовая борьба, культ личности, борьба с ревизионизмом и прочие темы «культурной революции».

Первая книга была недостаточно революционной; другая – наоборот, слишком уж это все раздувала. Вот такой поворот… Ох, и нелегкое это дело!

И тем не менее оба произведения не скончались после продолжительной «болезни». «Да здравствует молодость!» переиздается до сих пор. Запоздавшее на шестьдесят с лишним лет произведение все-таки живет себе полной жизнью, все-таки его читает нынешняя молодежь – и оно нравится нынешней молодежи, а не только литературоведам, отмечающим его историческую ценность. Похоже, не найти другого такого везучего произведения из пятидесятых годов прошлого века!

«Пейзажи этого края» долго пролежали в пыли, но их вдруг случайно нашли – и они засверкали: выходят тиражами выше обычных, да еще и оценены – отмечены в числе лучших китайских книг 2013 года, получили в 2014 премию «Пяти жанров», а в 2015 – литературную премию Мао Дуня.

Время и жестоко, и снисходительно. Ван Мэну, который писал «Молодость», было девятнадцать; тому Ван Мэну, который писал «Пейзажи», было тридцать девять; сейчас Ван Мэну восемьдесят один, и подбадривавшая Ван Мэна писать «Пейзажи» жена уже оставила этот мир. Но эти две книги полны жизни и энергии. Время не стерло, не обесцветило их, и это большая удача. Они как раз такие, какими я их видел тогда, в самом начале, безрассудно и самонадеянно берясь за перо; ведь я так люблю жизнь, ведь мне так хочется задержать, оставить после себя свой опыт и свое понимание жизни, задержать ту пылавшую выше неба эпоху; я хочу выткать драгоценный узор этих незабываемых дней – прекрасных и кратких, в которых все было драгоценно и наивно, решительно и пылко; соткать драгоценную ткань этих дней, начав золотыми нитями и счастливыми завиточками молодой цветущей весны, а потом продолжить – ветрами и песками, ни на что не похожими пейзажами далекой окраины.

Политические ярлыки очень важны, харизма политики – в ясном и контрастном обобщении и действенности. Политика держит жизнь крепкой хваткой, и это потому, что она дает всяким общественным явлениям имена и назначает темы. Вот, например, о плохих людях в древние времена говорили: мятежник, смутьян, ослушник. Голливуд любит давать свои ярлыки: отбросы, подонки, извращенцы; в других декорациях это будут нечисть, оборотни, бесы. А мы можем назвать на свой лад: помещики, предатели, изменники и шпионы.

В те годы, когда степень политизации была очень высокой, роман с названием и темой, которые не соответствовали духу времени, мог стать причиной недоразумений, мог привести к трагическим последствиям. Однако название и тема в то же время сочетают борьбу любви и ненависти, взлеты и падения; название и тема могут быть верными, могут быть неверными, но судьба – это всегда чистая правда. В литературном произведении содержится его собственная внутренняя ценность. Вместе с этим литература вовсе не ограничивается одной темой или конкретным названием, их анализом и разбором. Литература – это (она обязана такой быть) полная жизни и любви человеческая суть, это наполненное искусством восприятие, мечта, пьянящее воображение, это полный духовной силы танец и полет, а кроме того, она должна быть живой тканью, многоликой и многообразной, созданной и наполненной знаками языка.

Особенно это относится к роману; в нем не может не быть человеческого огня, пронизанного жизненной энергией, не может не быть печалей и радостей, встреч и расставаний, сжимающих сердце; не может не быть божественного плана и хитроумных замыслов самого автора, не может не ощущаться в нем выпуклая, подобно замысловатой резьбе, фактура реальности со всеми ее подъемами и спадами; не может не быть любви и печали, потрясающих небеса и людей, или же испепеляющего пламени несправедливости и гнева; не может не быть творческого порыва и самопожертвования, глубокого чувства и глупой наивности (пусть и под фальшивыми порою ярлыками). Большой роман дает тебе шанс (в то самое время, как ты вынужденно приспосабливаешься к четким правилам имен и строгим законам темы) расправить крылья, расправить грудь, открыть для себя простор, отыскать глубину, и за игрой света и тени тех или других тем и имен – открыть огромный мир.

А потому у настоящей литературы всегда есть и иммунитет, и сила жизни, и способность все переварить, и сила возродиться из пепла.

Иммунитет – потому что она воплощает, хранит в себе с давних времен не меняющиеся ключевые элементы человека и литературы: жизнь, мелкие подробности, прямоту, человечность, добро, верность, мир, родину, общение, мудрость, любовь и понимание; даже скованная кандалами может она пуститься в безудержный радостный пляс.

Жизнь – потому что она всегда жива, ее всегда видно, ее всегда слышно, она всегда дышит живым тебе прямо в лицо, и дразнит, и соблазняет; она напитывает и ласкает тебя всей свежестью и живостью, какая только есть в эстетической вселенной, заставляет напрочь забыть, что в какой-то момент ты – это действительно было эгоистично – решил банально все бросить и начать с нуля, что есть по сути своей такое же эгоистичное и грубое дурацкое подведение итогов.

Готовность литературы переварить все – потому что она может принять и грубость, и дерзость, и ни в коем случае не надо думать, что для человеческой природы характерны только любовь и терпение, мягкость и ласковость; в особых ситуациях и обстоятельствах разрушительные и совсем не гуманные качества также нередко могут быть проявлением человеческого. Ты можешь найти общий знаменатель – две горячие искренние слезы, всегда подводящие двойную черту под гневной жестикуляцией и топаньем. «Что пройдет, то будет мило…»[2] – пусть в этих словах есть что-то нелепое и невысказанная печаль, но в них – главное достижение литературы, восхождение и преодоление.

Трудности и невзгоды убивают искусство, но они же для него – стимул. Увешанный флажками, актер с особой энергией и экспрессией исполняет роль военачальника на сцене пекинской оперы; чем больше колец удерживает в воздухе цирковой жонглер – тем громче аплодирует публика; только превозмогая боль и уместив весь вес тела на кончиках пальцев, балерина может создать чарующий, божественный образ; назначенная на роль злодейки юная красотка-актриса играет Пань Цзиньлянь, коварно убивающую невестку и брата, – и ты забываешь обо всем, кроме этой убийственной и живой красоты, и это у тебя пронзают сердце и вынимают душу…

Сила умереть и родиться заново – не только потому, что литература – это способ в нужный момент уклониться и ускользнуть от беды, она в большей мере вечная суть и жизнь человека, у нее своя абсолютная жизненная сила и абсолютное знание; она предлагает реальные вещи за реальную цену: вполне научные глубокие сведения – об истории, географии, народах, религии, человечестве, культурологии, лингвистике, о западных пределах и о краях на краю света – все добытое кропотливым исследованием и глубинным проникновением; она сводит идущее от земли дыхание и возвышенный книжный стиль; есть у нее и особые методы.

Это судьба «Пейзажей этого края» заставила меня пуститься в такие рассуждения. У меня должно получиться, я буду стараться. Все мои невзгоды делают меня совершенней; неудачи, преграды и даже поражения, если говорить о литературном творчестве, – это неоценимый источник.

Так что если жизнь обманула (?) тебя, – не тревожься. На самом деле она (и время) расшевелила, растрогала тебя; эта жизнь вдохновила, озарила, вызволила, и спасла – тебя и твою литературу.