Читать книгу Потерянные страницы - Мераб Георгиевич Ратишвили - Страница 9

НИКОЛАЙ ШИТОВЕЦ

Оглавление

Его Сиятельству

Графу Игорю Дмитриевичу

Ваше Сиятельство, приветствую Вас от всего сердца и надеюсь, что Вы простите меня за то, что я долгое время не мог проявить должного внимания к Вашему Сиятельству. Я не нахожу этому оправдания, несмотря на то, что создавшиеся обстоятельства, да и настроение не давали мне возможности изложить свои соображения на бумаге. Возможно, я вызвал Ваше справедливое негодование, которое я полностью приму и разделю, но Вы должны простить меня, так как перемены, осуществленные в нашемминистерстве и департаменте больше похожи на беспомощные попытки преодоления хаоса. Мой неустанный и бескорыстный труд и усилиямногих достойных коллег не дают даже малейших результатов в улучшении создавшегося в Империи положения. Такое начало моего скромного письма обусловлено лишь тем, что у меня давно возникло желание послать все к черту (извините за такое высказывание) и уйти со службы. Шаг, сделанный Вами восемь лет назад, навсегда останется для меня примером.

На днях мне довелось ознакомиться со статистическими данными о кадровой политике министерства внутренних дел и, исходя из этого, с общей обстановкой в Империи. Признаюсь, что это подействовало на меня угнетающе. С 1900 года, в течение неполных двенадцати лет сменились восемь министров и двадцать шесть товарищей министров, Департаменте полиции – десять начальников и двадцать пять заместителей. Та же картина в Главном Управлении жандармерии, где сменились девять руководителей, и столько же начальников корпуса жандармерии. А заместителей и сотрудников столько, что не стану утомлять Вас их перечислением. Самыми стабильными оказались начальники Штаба жандармерии: до сегодняшнего дня сменился всего лишь третий начальник. Хочу доложить Вам, что у множества назначенных и освобожденных от должности лиц не было профессионального образования, соответствующего занимаемой должности, В лучшем случае у них было общее военное образование, никакого опыта службы в разведке и контрразведке. Чаще всего они имели лишь юридическое образование, чего явно не достаточно для такого дела.

За это время сменились четыре Председателя Правительства, один был убит. Убиты три министра внутренних дел: Сипягин Дмитрий Сергеевич; Плеве Вячеслав Константинович; Столыпин Петр Аркадьевич, он же Председатель Правительства. Было убито девять тысяч жандармов, среди них 350 высокопоставленных чинов. Расстреляны, повешены или убиты при оказании сопротивления двадцать три тысячи революционеров и сочувствующих им лиц. Это скрытая гражданская война, и конца ей не видно.

Ваше Сиятельство, я знаю, что пишу Вам неприятные вещи, но факт остается фактом. Если закрывать на это глаза, то ни к чему хорошему это не приведет. Самым же страшным является то, что никто не пытается сделать выводы из того, какой результат принесла Империи нынешняя внутренняя политика, а также кадровая политика, существующая в этой обстановке в министерстве Внутренних Дел. Все указывает на то, что эта печальная статистика еще больше ухудшится. Уже совершенно ясно, что джинна выпустили из бутылки, одели, накормили, обеспечили финансами, дали в руки оружие и даже не забыли дать права голосованияв Думе. Потом кое-кто спросит: А есть ли у нашей Империи полиция и профессиональные кадры, и они будут совершенно правы. Но за всем этим скрываются не только кадровые проблемы…

«Что-то прогнило в этом королевстве». Должен доложить, что после смерти Петра Аркадьевича у меня возникло желание оставить службу, переехать жить в Грузию, и поселиться где-нибудь поблизости от Вас. Мое желание обусловлено еще и тем, что я уже не уверен, что кто-нибудь полноценно заменит Петра Аркадьевича, и сможет сохранить Империю единой. Страна осиротела, дорогой граф! Я чувствую запах катастрофы и очень прошу Ваше Сиятельство, не сочтите это за панику. В том, что катастрофа неминуема, я еще раз убедился несколько дней тому назад, когда Александра Александровича Макарова, действительно профессионала своего дела и верного Империи человека, освободили от должности министра. Вы его хорошо знали, с самого начала высоко ценили его. Прошу прощения за столь тяжелые умозаключения, но я постоянно думаю о том, почему мы до этого дошли.

Хочу коротко рассказать о Вашем воспитаннике и протеже, и моем друге тоже.

Дорогой граф! Вам хорошо известно, что Ваш ученик всегда держится далеко от интриг. Он не изменил своим принципам и после того, как переехал в Петербург. Но в нашем Департаменте это вызвало определенное волнение некоторых противоборствующих групп, так как и до этого им хорошо было известно, с кем они имели дело, и с кем им придется вступать в прения, поэтому, это волнение их объединило против одной цели. Вам хорошо известно, что человека, который, формально или нет, не входит ни в одну из групп, не любят, так как боятся его. И второе: человек, которого перевели с национальной периферии, каким бы верным слугой трона и Империи он ни был, все же он всегда остается инородцем.

Удивительно, но я несколько раз был свидетелем таких ситуаций, когда объединенные в одну группу подхалимы и интриганы со стажем, которые в течение многих лет сохраняют свои должности в министерстве, при подстрекательстве конкретных людей, прямо на заседании коллегии попытались высказать претензиив его адрес. На этом заседании в полном составе присутствовали руководители министерства и департамента. Я уже знал от Вас, что ему не свойственно оправдываться, это я помнил и по нашей совместной работе. Вы всегда говорили: «Уж если это будет необходимо, то у него имеются несравненные способности сделать это.» В этом я с вами действительно согласен, так как я еще раз убедился в этом сам. Но то, свидетелем чего я стал, превзошло все мои ожидания. После его тонкого и аргументированного выступления, нападающие на него выглядели полными ничтожествами; они предстали как некомпетентные и совершенно невежественные лица, несоответствующие своим званиям, должностям и обязанностям.И сделал он это так умело, что в своем выступлении не промолвил ни одного слова против них. Министр остался доволен и смеялся… (несколько страниц письма зачеркнуты).

После этого случая все еще раз убедились, что прозвище «Муза Сатаны», которое давно уже закрепилось за ним, больше указывало на его достоинства и способности, чем на его недостатки, как это пытались представить его враги. Видимо, это прозвище было отчасти результатом его крещения Сахновым, который задолго до своей отставки упоминал его, как «Сатану». Потом и другие подхватили это прозвище. Новое же прозвище являлось производным старого, так как кто-то увидел в нём псевдоним его профессиональной деятельности, который читался как «Муза». Отсюда и пошло это прозвище. Сначала его за спиной в насмешку называли «Муза» (здесь это любят делать, Вам это хорошо известно), потом его назвали «Муза графа», в этом случае (прошу прощения), они затронули Вас, а сейчас его называют «Муза Сатаны». Он

и сам знает об этом, и это даже несколько веселит его. Более того: в сознание тех, которые сговорились и называют его этим прозвищем, он своим прозорливым умом и действиями утверждает веру в то, что он вполне заслуженно носит это имя.

Вам известно, что после того, как меня из управления перевели руководителем канцелярии министра, чем я обязан и моему другу, через мои руки проходила вся информация. Благодаря этому, от меня не ускользали ни беседы, ни те интриги, которые плелись в министерстве и департаменте. Создавалось такое впечатление, будто наш гроссмейстер попал на турнир перворазрядников, но, чтобы не сделать им больно, играет вдолгую и не заканчивает партию в три хода. Это касается почти всех, кто на сегодня остался в министерстве или департаменте. Я заметил, что он очень охладел и потерял интерес к этой работе после убийства Петра Аркадьевича. До меня дошли слухи о том, что у него состоялась тайная встреча с Его Величеством, и на этой встрече речь шла об этом убийстве. Насколько мне известно, он указал на конкретные лица, которые содействовали или были непосредственно замешаны в этом деле, но ответа он так и не получил. Я заметил, что именно после этого он и изменился очень, и его состояние все время ухудшается. Он стал очень замкнут.

Дорогой граф, Вы знаете, что мы и здесь остаемся друзьями, нас многое связывает, в том числе и наша старая служба в Тифлисе, и Ваше имя. Мы оба считаем себя Вашими учениками, совершенно искренне и справедливо. Я сообщаю Вам, что, несмотря на такое настроение, он не спешит ни выносить каких-либо заключений, ни предпринимать каких-либо шагов. Вам известно, что Муза никогда не спешит, вот и сейчас он остается верным своим принципам, а может быть и намного больше, чем прежде. Я сказал, что он не спешит, но своё дело он всегда завершает в назначенное время. Создается такое впечатление, как будто именно тогда и осуществляется то, чего требует дело. Я часто думал и о том, что он либо связан с чем-то мистическим, или уж больно удачлив. Я вам не сказал, что вскоре после того, как его перевелив Департамент жандармерии (в Петербурге), распространилась информация об осуществленный им операции: как удалось нейтрализовать его брата – разбойника.Сразу же возникло неоднозначное отношение к этому делу и к нему лично. Его «доброжелатели», которые до того спекулировали именно этим вопросом, после этого стали утверждать противоположное. Они распространили новую пакость, создавая отрицательное отношение к нему. – Собственного брата убил руками племянника – говорят они. Ходят и болтают, что это высшее проявление безнравственности, что на службе Трона не должны находиться такие сотрудники, что подобные люди могут принести стране только зло. Эти разговоры подхватили даже такие люди, которые не имеют никакого представления о нравственности и морали, и ради достижения своих целей способны подписаться на все. О нарушении закона и правил игры уже и говорить не приходится, они и глазом не моргнут при этом. Вам хорошо известно, что эти люди все оправдывают верностью Трону и службе. Думаю, что их такая реакция была вызвана другим. Наверное, подсознание им подсказало, что на игровом поле появился более умный и намного более изощренный негодяй, чем они сами, и от этого их бросило в жар. Их попытки, скорее, похожи на писк испуганных крыс: помогите, гибнем.

Вам хорошо известно, что в течение двадцати лет,с тех пор, как брат Музы стал разбойником, о нем много слышали в Москве и Петербурге. И тогда, да и сейчас существуют истинно профессиональные полицейские, которые не сомневаются в его способностях и несравненном чутье. У некоторых из них даже возникли к нему скрытые симпатии. Думаю, особенно после того, как они убедились, что, несмотря на совершенные им тяжкие преступления, этот разбойник никогда не выходил за рамки нравственности. Среди нас тоже есть немало таких, кто хорошо отличает нравственность от безнравственности. Да разве много мы знаем таких полицейских или жандармов, которым нравятся их агенты? Но в число таких не входят те, что борются с Музой.

Муза считает себя творцом трагического конца своего брата, но при этом он не видит себя победителем. Случившееся он переживает до глубины души. В тоже время, трагический путь злополучной жизни своего брата он приписывает только Сахнову. Говоря по чести, это обстоятельство, действительно, было полностью виной его высокомерия и непрофессионализма. Об этом знаем мы все. Когда он это осознал, у него возникла реальная ненависть к Сахнову. Если раньше он считал его баловнем судьбы, высокомерным человеком с ограниченными умственными возможностями, то сейчас к нему и ко всему его роду у него появилась совершенно иная, и глубокая ненависть. Я уверен, что об их будущем «Муза Сатаны» позаботится с особой тщательностью. Я лично и ломаного гроша не дал бы за их благополучное будущее. Вам известно, дорогой граф, что прозвище часто определяет отношение к человеку, даже если в лицо его и не именуют этим прозвищем. Кроме того, само прозвище оказывает влияние на его владельца, на формирование философии его жизни, оно даже формирует вектор его действия. Если сегодня он даже и не пожелает быть «Музой Сатаны», то все равно не сможет освободиться от этого, так как, кроме сознания, еще и подсознание определяет его мышление и вытекающие отсюда действия. Более того, он по своей собственной воле может устроить свою жизнь в соответствии со своим прозвищем. Именно поэтому я и уверен, что теперь его подсознание диктует ему действия против Сахнова и его рода, и он действует так, как это диктует философия его прозвища. Бедняга Сахнов.

Ваше Сиятельство, мое такое понимание и вывод, тоже являются своего рода пересказом Вашей теории, в основу которой легли неоднократные откровенные беседы с Музой. Это позволило мне ясно увидеть его сегодняшнее духовное состояние и причины потери интереса к службе.

Когда-то им самим сформированное мировоззрение, которое полностью было приспособлено к добросовестному служению государству, в частности, было направлено на упрочение Трона и Империи, и которое должно было принести пользу его Родине, это его мировоззрение претерпевает крах. После того, как его перевели в Петербург, он отчетливее увидел, что представляют для режима самодержавия искусственно пришитые территории и их народы. Оценку того, что он видел во время службы в Грузии, он считал недостатком точки зрения периферийного мышления. Поэтому там, в Грузии, он старался преградить путь таким мыслям, чтобы они не мешали его честной службе. Однажды, в ходе нашего разговора он откровенно сказал мне: «Раньше я думал, чтосейчас для нашей страны настал такой этап, когда для ее физического спасения необходимо находиться под покровительством великой Российской Империи. Всякие искусственные попытки освободиться от этого покровительства принесут только вред. Я спокойно смотрел на такие характерные для империи проявления внутренней политики, как ущемление независимости национального языка, культуры и религии колоний, отказ от традиций и так далее. Почему-то я был совершенно уверен, что империя не смогла бы достичь этого в Грузии.» В подтверждение сказанного он привел много аргументов.

Граф, Ваше Сиятельство! Его беседы и настроение заставили меня сильно задуматься. Хочу признаться, что я поспешил отложить все дела и написать Вам это письмо, лишь потому, что виделся с ним на днях. Мне показалось, что он очень изменился, похудел, глаза запали, он стал очень угрюмым, таким я не видел его никогда. Мы долго беседовали, потом он откровенно сказал:

«Я боролся со своим братом так же, как и с «чужими». Стереотип, существующий в нашей работе, как отражение общей государственной политики делящей всех на «своих» и «чужих», теперь коснулось уже моего народа и моей семьи лично. Еще до нашего примирения мой брат знал, что я ставил ему ловушки, но он не показывал этого, он не выразил этого ни словом, ни действием. И после того, как во второй раз стал абреком, он знал, что все пакости вокруг него были делом моих рук, я превратил его доброжелателей в его врагов, и та клевета, которая сопровождала его повсюду, тоже творилась мною. Он знал, что те, с одной извилинойв мозгу, были неспособны додуматься до этого. И здесь он не проявил своей обиды. И даже когда мы встретились в семье, то и там он не дал мне почувствовать ничего плохого, да и потом тоже. Возможно и перед смертью он не произнес ни одного слова против меня. Какие нервы, терпение и воля таились в этом человеке. И как я теперь выгляжу перед ним, или перед людьми… И был ли я достоин называться его братом? Нет, Святым нет, но одно время люди его называли АнгеломХранителем, пока наше вероломство не перешло через все границы и пока мы не засеяли колючим кустарником все вокруг него. Меня же назвали «Апостолом Сатаны», «Дядей Сатаны»,а сейчас за спиной меня называют уже и «Музой Сатаны». Его – Ангелом, а меня – Сатаной и еще хуже. Хотя, Сатана тоже ангел, но падший. И пострадавшим являюсь больше я, чем онтак какя испытал больше моральной, духовной и физической боли, рушится моя карьера и мои цели, ради достижения которых я пожертвовал всем и всеми. Я все время хотел понять, где проходит грань моих возможностей, но душа не дала мне возможности продолжить, и вот сейчас я стою на грани, дальше этого я не вижу ничего. Сейчас я мчусь лишь по инерции. Безнравственность, которая осуществлялась моими руками ради служебного положения и карьеры, является лишь проявлением моего духовного и нравственного падения. Это не произошло сразу и неожиданно, и проявилось лишь то, что в течение многолетней внутренней борьбы набирало во мне силы, и что окончательно подавило во мне всё нравственное, на чем построен внутренний мир человека. Я должен быть готов к тому, что судьба должным образом отплатит мне, и я уже готов к этому. Если те же люди, кого я считаю «своими» лишь потому, что они самоотверженно служат Империи, считают мой народ «чужим», тогда кому и чему я отдаю себя и своё служение? Меня так увлекла преданность моему долгу, что не только преступники, но и мой народ оказался в рядах «чужих». Поэтому настало время принять решение и сделать ответственный шаг. – Он долго молчал после этих слов, а потом добавил: Какое было бы счастье, если кто-нибудь из эсеров бросил бомбу в мой экипаж, и я погиб бы на службе.»

Он так и сказал, Ваше сиятельство. Я думаю, что он сейчас находится на грани самоубийства. И он не переходит эту грань лишь потому, что хочет покончить с Сахновым, а потом, думаю, он не будет медлить. Я, конечно же, попытался развеять его такое настроение, но не знаю, насколько мне удалось сделать это. После того, как он переехал в Петербург, наши отношения стали более откровенными. Это вызвано еще и тем, что здесь мы стали тылом и надеждой друг другу, несмотря на то, что нам приходится встречаться не так часто, как в Тифлисе, ибо командировки не дают нам такой возможности. В Департаменте и министерстве он держится обособленно от всех,и со всеми сохраняет лишь деловые отношения, несмотря на лояльность того или иного сотрудника,или наоборот, несмотря его на принадлежность к стану противника. Он даже не может ни с кем поделиться своими переживаниями. Если бы Вы были рядом, то Вам бы он точно открылся, и возможно, Вы смогли бы изменить его расположение духа.

Ваше Сиятельство, не могу не оповестить Вас о том вопиющем факте, который был бы совершенно оскорбительным и унижающим достоинство для любого человека, независимо от его чина или профессиональной деятельности. К сожалению, этот факт по сути своей и форме настолько оскорбителен, что является одновременно и требующим сокрытия, и предосудительным. Но, так как этот факт коснулся лично меня и унизил достоинство моей семьи и моего рода, а также, в общем, затронул нашу службу и мою профессиональную деятельность,я не могу позволить себе скрыть этот факт от Вас. Именно за ним и последовал целый ряд атак и выпадов против меня, которые сегодня возобновились. Принимая во внимание то, что обстановка настолько обострилась, я и принял решение уйти в отставку.

В тот день, я имею в виду 10 сентября 1911 года, мой непосредственный руководитель, товарищ министра, господин X попросил меня зайти к нему. Когда я пришел, в его кабинете находился Нижегородский губернатор Алексей Николаевич Хвостов. То есть, как Вы видите, это случилось спустя несколько дней после убийства Петра Аркадьевича. Господин X попросил меня, да, именно попросил, а не поручил, как это ему подобало по должности, встретиться со «Святым монахом» у него на квартире по адресу: улица Горохова № 64. Об этом адресе и монахе я уже знал, так как пресса и общество имели неоднозначное, и в большинстве случаев отрицательное, мнение о нем. Он попросил передать запечатанный конверт с письмом, и лично поговоритьс адресатом. В итоге, я вместе с ним должен был поехать в Царское Село и лично проследить, чтобы срочно, в тот же день, Григорий Распутин передал это письмо Императору. А если бы он не смог передать письмо лично, то письмо надо было вручить хотя бы Александре Федоровне, чтобы она срочно отнесла послание Его Величеству.

Мне сразу же не пришлась по душе эта просьба, так как у меня не было никакого желания встречаться с человеком такой сомнительной репутации, пусть даже и лицом, приближенным к Императорской семье. Тем более, поездка в Царское Село вместе с ним. Но я не посмел отказать в такой, казалось бы, незначительной просьбе. Я медлил, но мне ничего не оставалось делать, письмо его Сиятельства было уже у меня на руках.

Я поехал. Секретарь Распутина – Арон Симанович – встретил меня, проводил в столовую комнату, где был накрыт стол, вокруг которого сидели несколько женщин. Оттуда мы перешли в приемную, где находились шесть или семь ожидающих женщин. Некоторых из них я узнал, они меня узнали тоже, но сделали вид, будто не замечают меня. Причина этого была понятна: я хорошо знал их мужей, поэтому они и не были рады видеть меня там. Конечно же, им было неприятно, что я увидел их в очереди пришедших к монаху на «лечение». Секретарь вышел из приемнойв соседнюю комнату, – подождите меня, – сказал он. Я принялся ждать, и чтобы хоть как-то скоротать время, и не встречаться взглядом с ожидающими женщинами я даже не сел на стул, а подошел к окну. Через некоторое время секретарь открыл двери и пригласил меня в комнату, в которой, кроме него, никого не было. Он указал на вторую дверь и сказал: у него сеанс лечения, и через несколько минут он встретится с Вами. Я снова подошел к окну. В это время из второй комнаты послышался голос: Где он, пусть заходит. Симанович как-то странно улыбнулся. Что означал этот процесс лечения, и чего ждали эти женщины, я понял лишь после того, как своими глазами увидел это. Простите, граф, но более оскорбительного пережить невозможно: так называемый монах лежал на тахте в чем мать родила, а «больная», жена известного чиновника сидела на нем верхом. Они оба посмотрели на меня, будто я был их лакеем или секретарем, и мое присутствие там для них ничего не значило, так как они продолжали сеанс«лечения». Он же протянул мне руку и, отвратительно взглянув на меня горящими глазами, сказал: «Давай, что ты там принес передать! А ежели чего сказать надо, то скажи на ухо.» И вот так он ждал моих действий, протянув руку и сверля меня глазами. От такого оскорбления у меня чуть не разорвалось сердце. Мое терпение никогда не подводило меня, но шок, который я испытал, оказался сильнее меня. Через несколько секунд я смог совладатьс собой, плюнул в него (извините) и хорошо выматерил этого бугая, да так, чтобы все ожидающие слышали в приемной. Я хлопнул дверью и ушел. От злости я не мог видеть ничего, и еле дошел до экипажа. На работу я не поехал, надо было где-то отвести душу. Я вышел на набережную и сел на скамью, и, когда немного успокоился, вскрыл конверт и прочитал письмо.

Хочу доложить, что и до этого инцидента до меня доходила информация о том, что после смерти Столыпина на его пост Его Величество рассматривал кандидатуруКоковцова, а на пост министра Внутренних Дел – Хвостова, причем, как мне стало известно потом, именно по рекомендации императрицы и Распутина. Коковцов заявил Его Величеству, что категорически отказывается занять пост в том случае, если на пост министра внутренних дел будет назначен Хвостов, так как деятельность последнего оценивалась весьма отрицательно, и никто в России его не уважал. Мы знали, что он даже написал Императору письмо о нем. В окружении Императора вели борьбу разные группировки, и кто находил больше грязи, чтобы облить другого, тот и выходил победителем в этой борьбе. В то же время, и другие тоже не жалели грязи, чтобы облить ею возможного кандидата.

В письме, которое я прочитал, грязью поливали именно Коковцова и клеветали на него. В том же письме восхваляли Хвостова: он, де, патриот и верный Трону человек, он скромен и амбициями не похож ни на Столыпина, ни на Коковцова, чтобы выпячивать свою персону и затенять значимость Императора. Автор письма специально бил по самому больному месту Императора, давя на его самолюбие – мол, только Хвостов сможет вывести Империю из кризиса. Было ужасно читать все это, так как я очень хорошо знал, что представлял собой Хвостов.

Второе письмо предназначалось Григорию Распутину, где было написано: «Святой отец, верный нам человек передаст Вам письмо, о котором Вы просили. Там все сказано о нашем враге. Сегодня же, да, сегодня же Вы должны суметь встретиться с Его Величеством, передать ему это письмо и, со свойственной Вам мудростью и убедительностью, доложить о Ваших соображениях. Его Величество не имеют права допустить ошибку и назначить Коковцова, это будет неисправимой ошибкой, более того, трагедией для Империи и ее окончательной погибелью. Наш человек поедет с Вами в Царское Село, и если Его Величество потребуют тому подтверждений, то Вы скажете, что Жандармерия и министерство поддерживают, и те соображения, которые изложеныв письме и то, что Вы сами думаете, и что в подтверждение всего сказанного, даже прислали надежного человека.»

Ваше Сиятельство, вот видите, в какое положение они меня поставили. Они хотели заставить меня подтвердить ими составленный пасквиль, да еще и так, что я даже и не знал бы ничего о том, что там написано. Я должен был стать слепым орудием в их руках. В том случае, если Император спросил бы меня о чем-нибудь, я лишь механически подтвердил бы, или в крайнем случае, указал бы на непосредственного моего начальника. То есть, на передний план они выставляли меня, а сами оставались в тени. Рано или поздно это дело обязательно бы всплыло, и творцом всей этой грязи оказался бы я. А Распутин остался бы лишь посредником, который только и сделал, что сопроводил меня до Царского Села. Я уверен, что Вы прекрасно представляете себе всю картину, какв дальнейшем должны были развиться события, и как все вышли бы сухими из воды. Представьте себе, что после смерти Петра Аркадьевича политическая обстановка в империи и без того была натянутой как струна, достаточно было малейшего усилия чтобы она лопнула. Не исключаю, что я мог бы оказаться стрелочником, на которого повесили бы все, так как намного выгоднее принести в жертву одного человека. Таких примеров мы с вами знаем немало.

Тогда я еще не знал, что в те же дни Муза встречалсяс Императором, я не мог знать и о последующем развитии событий. В тот день я не пошел домой. Я срочно отправился в госпиталь к моему другу, и меня поместили в больницу по причинесердечной недостаточности. Это решение мне вовремя подсказало мое подсознание. Я сразу же послал своего друга за Музой.К счастью, он оказался на месте и немедля приехал. Ознакомившисьс письмами, он тут же снял с них копии, и сказал: «Отсюда никудани шагу», – и ушел. Лишь на третий день авторы письма нашлименя в палате, но было уже поздно, да и мне прямо ничего несмогли предъявить, так как узнали причину моей болезни. Но…

В те дни события развернулись изумительно быстро и интересно. «Муза Сатаны» и, если хотите, одновременно наш гроссмейстер разыграл великолепную партию, о которой я узнал лишь потом, когда все уже кончилось.

Оказалось, что на второй день после того, как меня поместили в больницу на «лечение», жена Государственного советника Ольга Лохтина гостила во французском салоне, где очень красивая и молодая княжна, хозяйка салона, принимала жен многих известных лиц Петербурга. Наверное, Вы спросите, граф, какое имеет отношение женский салон к этому делу, и Вы будете правы, но…

Эта госпожа Лохтина является большой поклонницей Григория Распутина, и боготворит его. Она считает, что тот, кто переспит с этим живым «богом» и прикоснется к его телу, тот и сам тоже превратится в божественного человека. Богохульство, конечно же,да еще какое! Оказывается, эта Лохтина и раньше предлагала молодой хозяйке салона познакомить ее с Распутиным, а через него сблизиться с Императорской семьей для установления деловых и дружеских отношений. Со слов Анны Вырубовой, Императрица уже была в курсе дела, знала о ней и сказала, что если «Святой старец» даст ей рекомендацию, то ее примут в свой круг. Тем самым Лохтина намекнула, что путь в семью императора проходит через квартиру Распутина. Молодая княжна несколько раз отказывалась от визита к Распутину, но сейчас она без колебаний согласилась и пошла к нему. Кажется, в тот день она сама позвала к себе Лохтину. Когда утомленный лечебными процедурами, проводимыми с немолодыми дамами, «Святой старец» увидел молодую и красивую княжну, тут же принял ее без очереди. Сначала он исполнил ритуальный танец перед оцепеневшей девушкой. Оказывается, он был одет в белую рубашку до колен, босой. Когда этот разгорячившийся бугай с искаженным от танца лицом, почувствовал экстаз, то поднял рубашку и показал ей «свое богатство», подготовленное «для лечения больной». – «Подойди, поцелуй и покайся в грехе» – сказал он. Когда юная девица увидела его горящие глаза, а потом и символ его могущества, то с такой силой ударила его между ног, что несчастный старец заревел и упал со словами «Сатана, Сатана». На этот крик в комнату вбежали «Распутинки», так называют его «больных». И когда ониувидели лежавшего на полу обессиленного, скорченного и мычащего от боли своего целителя, да еще и с ядрами в руках, то напали на княжну и начали таскать ее за волосы. Не знаю, как ей удалось бежать, но, вся окровавленная, она как-то ускользнула от них. Как потом стало известно, она тоже не осталась в долгу, захватив с собой пряди женских волос жен нескольких известных депутатов и Государственных советников. Когда она выскочила на улицу, то села в экипаж той Лохтиной уехала.

Смех и грех, Ваше Сиятельство!

Гришка Распутин был в таком состоянии, что недели две немог прийти в себя, и его самого лечили его «Распутинки». Он невыходил из дома. Говорили, что он лишился мужской силы. Эта,радостная для многих, весть быстро распространилась повсюду,но как потом оказалось, преждевременно, этот бугай опять продолжает «лечение», хотя говорят и о том, что чаще всего он имитирует экстаз.

Пока скрюченный Распутин валялся на полу, председателемправительства был назначен Коковцов, а министром внутреннихдел – Александр Александрович Макаров. Если бы не распоряжение Императора от 14 сентября о назначении Макарова, меня бы,наверное, заживо похоронили люди Хвостова. На третий день министр назначил меня начальником своей канцелярии. Ведь я работал с ним с 1906 года, когда он был назначен товарищем министра. Коковцов и Макаров тот час же узнали о том, что случилосьи встретились со мной лично. Не знаю, как действовал наш гроссмейстер, он и мне не поведал об этом до конца, но в течение нескольких месяцев Распутина не пускали в Царское Село, Емудаже запретили посылать депеши.Макаров сразу же назначил постоянную слежку за ним и готовил его арест. Когда это дело утихло, и состояние княжны несколько улучшилось, к ней в салонпришел какой-то полковник. Поблагодарил ее и сказал, что онамногим должностным лицам сохранила честь. Княжна же проводила его такими словами: Уже пора самим мужчинам позаботиться о своей чести. После этого к ней пришли еще несколько мужчин, среди них были члены Думы и Государственного Совета,некоторые из них не скрывали своих имен и предлагали свои услуги и помощь. Героический поступок этой женщины во многихмужчинах разбудил чувство собственного достоинства. Такие частые визиты мужчин в женский салон даже привлекли к себе внимание. Весть об этой женщине и Распутине достигла и Царского Села. Сейчас я уже доподлинно знаю, что кольцос Императорской эмблемой, которое ей принес незнакомец, преподнести не мог никто, кроме Его Величества. Видимо, как мужчина, он этим был доволен и душу отвел. Наверное, Вы удивлены, откуда мне все так подробно известно об этой женщине. Я признался Музе: слух об этой хозяйке салона заинтересовал и меня и пробудил во мне желание познакомиться с ней. Она заслужила подарок от меня. Ведь она вместо меня отомстила этому бугаю. Муза рассмеялся от всего сердца, и лишь потом признался: – Она моя хорошая знакомая, и пришла она к Распутину по моему поручению. Дорогой граф, я чуть не потерял равновесие, когда узнал об этом. А наш гроссмейстер смеется и говорит: В женском клубе число женщин уменьшилось, зато мужчин стало больше. Но если и от них я получу информацию, то не откажусь и от нее. Потом добавил: «Будь спокоен, княжна получила такое количество подарков и такую компенсацию от этих «Распутинок», точнее, от их мужей, что может открыть и второй салон.»

Какое это счастье, дорогой граф, что Муза мой друг, а не враг. Несколько дней назад Макаров оставил пост, и новые группировки подняли головы. Я знаю, что они сделают все, чтобы скомпрометировать меня. Я даже не пытался хоть как-нибудь вмешаться и помочь кому-нибудь из соискателей на этот пост, так как все равно не вижу в новой обстановке своего места на этой службе. Я однозначно настроен на отставку, но почему-то не спешу.

По мере возможности, я обязательно буду держать Вас в курсе дела о том, какое я приму решение, и как развернутся события.

Это письмо я высылаю Вам с совершенно надежным человеком, он лично передаст Вам этот конверт, проверка неприкосновенности которого не составит Вам труда.

Надеюсь на Вашу благосклонность.

Навечно Ваш верный друг, Николай Шитовец.

P.S. Это письмо уже было написано и подготовлено к отправке, когда неожиданно ко мне пришел Муза. Во время разговора он, между прочим, сказал, что князь Феликс Юсупов, женой которого является дочь великого князя Александра Михайловича, и в то же время известен как гомосексуалист, некоторое время назад вошел

в тесную связь со своим старым знакомым – Сахновым. Их отношения зашли настолько далеко, что о них говорят не только в Петербурге, но и в Царском Селе. Это действительно скандал, дорогой Граф! Муза же с ироничной улыбкой оценил эту новость: Никак не мог бы подумать и представить себе подобного. Про себя же я подумал: Это дело рук «Музы Сатаны». Я не мог не сообщить Вам эту ужасающую информацию. Знаю, дорогой граф,что Вам будет обидна его такая деградация, но…

Потерянные страницы

Подняться наверх