Читать книгу Место, где зимуют бабочки - Мэри Элис Монро - Страница 5

Стены в кухне Эсперанса покрасила в ярко-оранжевый цвет, ее любимый цвет солнца; стулья и стол были цвета лайма. К слову сказать, кухня всегда была самой любимой комнатой Луз. Можно сказать, это было сердце их дома. Первым делом Эсперанса пошла к себе в спальню и спустя недолгое время появилась на кухне, полностью овладев собой. Она переоделась в длинную черную юбку и просторный свитер, тоже огненной раскраски, с глухим воротом под самую шею. И успела причесаться. Глаза ее, похожие на раскаленные уголья, продолжали сиять. Луз поставила на стол две кружки с горячим кофе, щедрой рукой влила в каждую густых сливок и добавила сахару. В кухне вкусно запахло корицей. Луз с тревогой взглянула на Эсперансу.

– С тобой все в порядке, бабушка? – спросила она, снова вспомнив то, о чем поведал ей Салли. – Ты какая-то очень бледная. Может быть, тебе следует показаться доктору?

– Вот еще. Не нужны мне никакие доктора! – возмутилась Эсперанса и раздраженно звякнула ложечкой о край кружки. Потом приложила руки к лицу и стала поглаживать впалые щеки. – Просто вчера у меня выдалась бессонная ночь. Многое нужно было обдумать. Я немного утомилась.

– Тебе нужно прилечь. Подремли часок.

– Не могу, – напористо ответила ей Эсперанса. – Еще столько надо всего переделать. Надо все продумать, ведь путь предстоит нам неблизкий…

– Бабушка, пожалуйста! – взмолилась Луз. Такая безоглядная решимость не сулила им ничего хорошего. – Расскажи мне, что происходит. Зачем нам ехать прямо сейчас? К чему такая сумасшедшая спешка?

Эсперанса пошевелилась на стуле, взгляд ее снова стал каким-то затравленным.

– У меня на то есть причины. Очень важные, Луз, – ответила она. Судя по всему, страхи внучки задели ее самолюбие. – Не думай, что я выжила из ума или что-то подобное.

Луз осторожно накрыла ладонью ее руку. Рука у Эсперансы маленькая, но такая сильная. Вот и пальцы все покривились от тяжелой многолетней работы. В молодости Эсперанса одна поднимала двоих детей на ноги, работая от зари до зари на своей ферме. А муж в это время зарабатывал на жизнь в Штатах. Много лет спустя она одна отправилась в Милуоки и работала поваром в ресторане: все ради того, чтобы у ее любимой внучки был свой дом. И действительно, эти красивые сильные руки сумели сотворить для Луз родной дом, ее единственный родной дом.

– Ничего такого я и не думаю, дорогая моя бабушка, – тихо молвила Луз, чувствуя, как сердце ее затопляет волна нежности и любви. Она наклонилась и поцеловала косточки натруженных пальцев.

Улыбка озарила лицо Эсперансы, и она ласково взяла руки внучки в свои.

– Девочка моя ненаглядная. Вот увидишь, это будет замечательное путешествие. Замечательное для нас обеих. И времени у нас будет предостаточно для того, чтобы поговорить обо всем на свете. Ах, я так давно мечтала об этой поездке! Вначале мы поедем в Сан-Антонио, а потом все вместе – в Мексику. Пора тебе на месте взглянуть на свои корни, узнать, откуда ты родом.

Луз выдернула свои руки и спрятала их за спиной.

– Но я же не из Мексики! Я родилась здесь, в Милуоки! Я американка.

– Зато твоя семья родом из Мексики. И к тому же… – Эсперанса на секунду запнулась. – пора тебе наконец познакомиться со своей родней, – закончила она твердо.

– Родней? Какая они мне родня? Вся наша семья – это ты и я.

– Что ты несешь? – взвилась Эсперанса. – А тетя Мария? А ее дети? Это, не забывай, твои братья и сестры! Двоюродные. И все они живут в Сан-Антонио. Твой дядя Маноло – тот живет в Мексике. И другие тоже…

– Я никого не знаю. – Луз нахмурилась и недовольно уткнула взгляд в кружку. Как может бабушка требовать от нее каких-то нежных чувств по отношению к родственникам, которых она не знает? И они тоже хороши… Не удосужились хотя бы раз приехать навестить их.

От первого брака у бабушки было двое детей. Старшая дочь Мария живет сейчас в Сан-Антонио. У той тоже двое детей, которые, впрочем, не написали им за все это время ни единого письма. И не позвонили ни разу. Маноло, единственный сын бабушки, став взрослым, вернулся в Мексику. Там и женился. Все эти люди для нее, Луз, абсолютно чужие. Она бы и не узнала никого, если бы вдруг случайно встретила кого-то на улице.

– И как мы будем разговаривать? – пряча в улыбке колкость, спросила Луз. – Я же не говорю по-испански.

– Верно. – Эсперанса сокрушенно повела головой. – Я помню об этом. Моя вина. Ты, когда я пыталась, категорически отказалась говорить со мной на испанском. А ты ведь известная упрямица.

– Нет в том ничьей вины, бабушка, – возразила ей Луз, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Да и зачем мне испанский? Я же и по-немецки не говорю. И родственников отца тоже не знаю.

– При чем здесь отец? – Эсперанса возмущенно скривила губы. – Отец! Да он нам никто! Мы даже не знаем его фамилии. Никогда не прощу этому паршивцу, что он бросил твою мать.

– Может, он не ее бросил, – прошептала Луз едва слышно. – Может, он просто меня не хотел.

– Что ты говоришь такое, детка. Как можно было не хотеть появления на свет такого ангела? Да ты – единственно мало-мальски стоящее, можно сказать, что осталось от их союза! – Эсперанса негодовала и не скрывала этого.

Луз мельком взглянула на свои коротко обстриженные, не тронутые лаком ногти, и с сомнением покачала головой.

– Вся твоя родня, твоя семья, то, что мы называем la familia, все это у тебя от матери. И от меня, конечно! – воскликнула Эсперанса дрожащим голосом и кулачком ударила себе в грудь. – Дитя мое! Неужели я не научила тебе ничему? И ничего не дала? Взгляни вокруг себя. Все эти яркие краски, пища, которую ты ешь, музыка, которую слушаешь, – все это оттуда, из Мексики. А сколько я рассказала тебе мексиканских сказок и преданий! И все для того, чтобы ты знала, кто я такая и откуда родом. И ты сама тоже. – Эсперанса опустила голову и тихо добавила: – И кто такая твоя… мама. – Она взглянула в упор на внучку, и голос ее окреп и зазвенел. В нем слышалась уверенность человека, знающего, чего он хочет. – Мексика растворена в твоей крови. И ты должна гордиться и своим происхождением, и своими предками.

Луз исподлобья посмотрела на Эсперансу, сидящую за столом напротив. Та бесцельно затеребила косу, лежащую у нее на плече. Иногда Луз и правда чувствовала неразрывную связь с той культурой, к которой принадлежала ее бабушка. И ей в такие минуты было понятно желание бабушки, чтобы и она выросла настоящей мексиканкой, с такой же длинной и толстой косой, как у нее и какую носят все замужние мексиканские женщины. Разумеется, Луз гордится своим мексиканским происхождением. Но и ограничивать себя только им она не намерена. Ей нужна свобода, чтобы понять себя, понять, кто она есть и чего она хочет.

Эсперанса поднесла руку к ее лицу и осторожно погладила. Прохладные тонкие пальцы легко прошлись по щеке, в темных глазах застыла решимость.

– Нам надо поговорить… о твоей матери.

– Я совсем маму не помню, – быстро откликнулась Луз. – Она ведь так давно умерла. У меня сохранились лишь какие-то смутные обрывки воспоминаний. Скорее даже не воспоминаний, а ощущений или видений. Я почти забыла ее, и от этого мне порой очень грустно.

Эсперанса сосредоточенно сдвинула брови. Слова Луз ее огорчили.

– Дитя мое, – проговорила она, слегка запинаясь. – Ты так многого не знаешь о Марипосе…

– Я знаю, что она была красавицей.

– Да, – задумчиво бросила Эсперанса и выгнула бровь, словно в этот момент представила себе свою красавицу дочь. – Она действительно была очень хороша собой.

– А я на нее похожа? Хоть чуть-чуть? – В голосе Луз против ее воли прорвались нотки мольбы.

Эсперанса молчала. Луз почувствовала, как ее горячий взгляд заскользил по ее лицу, отыскивая следы фамильного сходства. Дорогая бабушка! Как же она переживает за свою внучку! Ей явно невыносима сама мысль, что девочка не принимает свои корни и совсем не говорит по-испански…

– Черты лица у вас разные. Но у тебя такая же красивая кожа, как у нее. Гладкая, бархатистая и такая же нежная. Марипоса выше тебя и такая тоненькая – ну вот-вот ветер подхватит и унесет… И иногда такое случалось. – Горькая улыбка тронула ее губы. – Мы с тобой, ты и я, мы из другого теста. Мы более прочные, что ли…

Луз внутренне сжалась. «Более прочные» на бабушкином языке означало более крепкие, жилистые, выносливые. Ах, совсем не такие комплименты хочется услышать девушке!

Но Луз и впрямь не отличалась субтильностью: красивая полная грудь, упругие бедра. Таких подружки обычно называют пышками. А вот Салли находит ее формы весьма соблазнительными.

Эсперанса не упустила заметить выражение лица внучки и, поцокав, погладила ее по голове:

– Прости, я не то имела в виду. Конечно же, я хотела сказать «сильные», а не «прочные». Мой английский иногда подводит меня. И ты действительно у меня сильная! Обеими ногами крепко стоишь на земле. А твоя мать… – Эсперанса замолчала, и взгляд ее снова стал озабоченным, напряженным. – Она все время витала в облаках и опиралась только на воздух.

Луз бросила на бабушку удивленный взгляд. Бабушка всегда говорила о своей покойной дочери словно о какой-нибудь сказочной принцессе, употребляя только превосходные степени для описания всех ее несравненных качеств. И вдруг критическое замечание в адрес Марипосы! Это что-то новенькое…

– Может, это и лучше, – неожиданно возразила Луз. – Так жить интереснее и веселее.

– Не думаю, – не согласилась с ней Эсперанса и устало наклонила голову. – Но то, что проблем больше, это верно. Бедная моя девочка! Глупышка! За все свои немногие радости в жизни она заплатила такую неимоверно высокую цену. Марипоса была таким воздушным созданием… словно бабочка. Я ведь и назвала ее в честь бабочки[1]. Но вот чтобы поймать ее и пришпилить на булавку – это едва ли. У нее был особый дар – умение ускользать.

Неожиданно Эсперанса ссутулилась и бросила обреченно:

– Это ее и погубило в конце концов.

Луз откинула со лба прядь волос, обдумывая последние слова бабушки и боясь пропустить в них какой-то скрытый смысл. Она коротко взглянула на Эсперансу. Все же выглядит она очень неважно, хотя храбрится: черты лица заострились, нездоровая бледность. Невооруженным глазом видно, как она ослабела. Словно какое-то новое горе внезапно обрушилось на нее и заставило так ссутулиться. И эти горькие слова, вдруг вырвавшиеся у нее… С каким отчаянием она вдруг заговорила о своей покойной дочери. Никогда ранее Луз не слышала от бабушки таких слов.

– Скажу прямо, – продолжила Эсперанса. – Это моя вина. Не надо было мне разрешать ей поступать в университет!

– Почему нет? – с внезапным негодованием воскликнула Луз. Ради своей учебы в колледже она была готова на все.

– К чему красивой девушке забивать себе голову учебой? Вот осталась бы дома, вышла бы замуж за хорошего человека… И у нее была бы совсем другая жизнь. Быть может, она была бы… – Эсперанса оборвала себя и тяжело вздохнула: – Но ее отец был образованным человеком. Он-то и настоял, чтобы она училась.

Луз множество раз слышала эту историю и назубок знала, что будет потом. Эсперансу не устраивала сама идея отправить красавицу дочь учиться в университет. Да еще единственную дочь от второго брака. К тому же вдали от дома. Сама она с юности владела как испанским, так и английским, но для нее эти навыки были необходимы. Они ей были нужны для работы, а не для гордости. Вообще-то женщине, по ее представлениям, надлежало заниматься совсем другими вещами. Женщина должна уметь готовить, шить, копаться на грядках. И, увы, самые худшие опасения Эсперансы оправдались. Марипоса не проучилась в университете и года – сбежала с каким-то студентом из Германии в Штаты. Она так и не привезла молодого человека домой, чтобы показать родителям.

Много лет спустя, когда Луз изъявила желание поступать в колледж, бабушка не стала чинить ей препятствий, но и не поддержала ее в этом решении. Она хотела для Луз совсем другой судьбы. Вот вышла бы замуж за Салли, обзавелась семьей, стала бы образцовой женой и матерью… Так хотелось бабушке.

– Зачем тебе все эти книжки? – недоумевала она всякий раз, когда заставала внучку за чтением.

Эсперанса с нежностью посмотрела на Луз, черты лица ее помягчели.

– Твоя мать была такая взрывная… Бывало, взбредет ей в голову… А ты у меня сильная, надежная, человек, на которого всегда и во всем можно положиться. Вся твоя душа отражается в твоих глазах: в них столько света, столько добра… И такой ты была с самого детства.

Луз опустила взгляд вниз, себе на колени. Как жаль, что сама она не в состоянии разглядеть этот таинственный свет, который якобы льется из ее глаз.

– Кто знает, может быть, мама и не была такой уж… взрывной. – Неожиданно для себя она вдруг почувствовала желание защитить свою покойную мать. – А что, если она была похожа на ту маленькую богиню, Крошку Нану, про которую ты мне рассказывала, когда я была маленькой? Она тоже была смелой. И не боялась прыгнуть в огонь.

– Послушай, Луз. Я уже так стара, но у меня нет ответов на все вопросы. Но одно я знаю точно. Импульсивность – еще не значит смелость. Смелость – это то, что идет от сердца. Иногда от человека требуется больше мужества, чтобы не прыгнуть в костер, а остаться стоять в стороне несломленным. Вот так, стоя возле огня, каждый из нас решает сам, прыгать ли нам или нет, и если да, то когда.

Эсперанса замолчала. Ее взгляд был странен.

– Вот для нас это время настало. Мы с тобой должны прыгнуть сейчас.

Ее изможденное лицо просветлело, она протянула руки, слегка поманив Луз пальцем, чтобы внучка положила свои руки сверху. Бабушка всегда так делала, когда Луз была маленькой. Но и сегодня она безропотно повиновалась.

– Я вижу растерянность в твоих глазах. Не бойся. Эта поездка даст ответы на многие твои вопросы, вот увидишь. И в Сан-Антонио мы поедем на нашей замечательной машине. Я для того ее и купила. Там мы повидаемся с нашими родственниками и отправимся дальше, в Мексику. Наведаемся в Ангангео. В этом городе живет Маноло и много моей родни. Наконец-то мы снова встретимся. Вот будет радость! А потом мы обязательно побываем в горах, полюбуемся бабочками. Мы сделаем это вместе с тобой, ты и я, как всегда мечтали. И я покажу тебе Священный Круг, как когда-то мне показывала его моя мама. Как я сама стояла когда-то там, на краю обрыва, вместе с твоей матерью. Этот обряд посвящения молоденьких девушек в женщины у нас совершается из поколения в поколение. И ты станешь танцевать вместе с бабочками. И почувствуешь себя настоящей богиней.

Луз недовольно выдохнула себе под нос. Эту историю она уже слышала. Сотни раз! Другим детям в детстве читали сказки братьев Гримм или Андерсена, красивые истории о Спящей красавице или Золушке, а ей бабушка пересказывала на ночь легенды о богах и богинях древних ацтеков. А еще постоянно рассказывала о бабочках, обитающих в горах Мексики. Но все эти рассказы и легенды, они же все остались там, в ее далеком детстве, мысленно раздражалась Луз.

– Едва ли богини примут меня в свой круг, – кисло улыбнулась она, выслушав бабушкин план действий. – Разве истинная богиня станет корпеть на фабрике за гроши?

– Еще как будет, – встрепенулась Эсперанса и сжала ее руку. – Ведь богини, они везде, куда ни глянь. Нужно только уметь их увидеть.

– Хорошо, предположим, я согласна рискнуть и поехать с тобой. Но где гарантия, что наше… – Она хотела сказать «убоище», но быстро нашлась: – Авто не развалится по дороге?

– Да у этой крошки не просто мотор, но самое настоящее сердце, – мятежно возразила бабушка. – Я в нее верю. Поверь и ты. Я столько лет мечтала о поездке на родину. Хотя, если начистоту, машина нам потребуется только для того, чтобы до Техаса добраться. А там… – Эсперанса не стала договаривать мысль. – Будем надеяться на лучшее.

Просияв при мысли о предстоящей поездке, Эсперанса легко подхватилась со стула.

– Я уже успела изучить весь наш маршрут по картам. Подожди минутку.

Через пару минут Эсперанса вернулась на кухню с ворохом схем и карт и вывалила их на стол. Одну карту она развернула и ткнула пальцем в точку, обведенную красным:

– Вот он, наш Милуоки. Видишь? Сегодня я разговаривала по телефону с Хорхе Делградо. У него небольшой ресторанчик на Гринфилд. Так вот, Хорхе проделал весь этот путь несколько месяцев тому назад. Он сказал, что если все пойдет гладко, то мы сумеем добраться до Сан-Антонио за три, максимум за четыре дня…

– Если ты завтра же вернешь машину продавцу, – быстро вклинилась Луз, – и получишь назад свои деньги, то сможешь купить билет на самолет. И тогда ты доберешься до Сан-Антонио за один день. И сможешь погостить у тети Марии столько, сколько захочешь. Не проще ли это во всех отношениях?

– Да, но этот план не предусматривает твоего участия, – с величавым достоинством ответствовала Эсперанса. – Сегодня я позвонила и в аэропорт. Лететь туда очень дорого. К тому же, – Эсперанса подняла вверх указательный палец, – к тому же когда мы попадем в Мексику, то все равно нам потребуется машина, чтобы добраться в горы, туда, где живет твой дядя Маноло. Взгляни сама. – Эсперанса снова показала на карту. – Вот аэропорт Морелиа, а это, – палец ее скользнул выше, туда, где простирались горные районы, – здесь я родилась и выросла. Видишь? Так что в любом случае без машины никак.

Последняя фраза венчала тираду с безупречной архитектурной выверенностью.

Луз почувствовала, как у нее задрожали губы.

– Ты сегодня, бабушка, явно перетрудилась.

– И это естественно. Все обдумывала и планировала, планировала и обдумывала. Мы должны приехать в Ангангео к первому ноября, когда отмечается День поминовения усопших. Это очень важно. В этот день бабочки-данаиды пролетают через наше село, устремляясь выше, в горы.

А все-таки здорово было бы прокатиться вместе с бабушкой, невольно поймала себя на мысли Луз. Ведь так хочется чего-то необычного, каких-то захватывающих приключений. Да и посмотреть на мир. Но в ту же минуту перед ее мысленным взором предстала кипа неоплаченных счетов. Плюс неизбежные расходы, связанные с обслуживанием «Фольксвагена»… Она уныло промолчала.

Вскоре они свернули со стола карты и приступили к неспешной трапезе: Эсперанса приготовила на ужин тамалес по собственному рецепту – пальчики оближешь – кукурузные лепешки с начинкой из цыплят в зеленом соусе. Луз ела и терпеливо слушала. Бабушка продолжала оживленно обсуждать предстоящее путешествие и все подробности их маршрута, почти полностью повторяющего тот путь, который проделывают бабочки, мигрируя на юг.

Но вот ужин закончен, и они принялись мыть посуду, и снова перед Луз со всей очевидностью предстала картина их грандиозного материального краха. Хорошо мечтается вдвоем, но нельзя, чтобы бабушка всерьез поверила в то, что через несколько дней они и правда упакуют вещички и загрузят ими ржавую драндулетку… Она насухо вытерла последнее блюдо – массивную керамическую тарелку зеленого цвета – и поставила его в буфет. А бабушка в это время смывала мыльную пену в раковине.

– Бабушка, – медленно и вкрадчиво начала Луз, аккуратно сворачивая кухонное полотенце. Она слегка присела на краешек кухонного шкафчика. – Я понимаю, как важна для тебя эта поездка, но…

Эсперанса перестала возиться с раковиной и словно нехотя повернулась лицом к внучке. Ее прекрасные черные глаза смотрели на Луз устало, и улыбка снова сбежала с ее лица.

– …давай вначале подумаем, когда удобнее всего нам тронуться в путь, – мгновенно поменяла интонацию Луз на откровенно льстивую. – У меня ведь работа. Я не могу просто так сорваться с места прямо завтра. И не забудь, у нас еще имеются кое-какие неоплаченные счета. Мы должны вначале расплатиться по кредиту. Я не хочу снова влезать в долги и брать новую ссуду в банке. Постараюсь подыскать себе вторую работу на выходные. – Она попыталась изобразить самую беззаботную улыбку, какую только смогла из себя вымучить. – Все у нас получится, вот увидишь! И мы обязательно поедем с тобой в Мексику, но на этой неделе у нас ничего не выйдет. Мы не в состоянии этого сделать по причинам финансовым. Разве что нам с тобой подвернется крупный выигрыш в лотерею.

И Луз рассмеялась собственной шутке, хотя она получилась неприкрыто фальшивой. Лицо Эсперансы сморщилось, на нем застыло страдальческое выражение разочарования и обиды.

На улице просигналила машина. Луз бросила взгляд на часы.

– Это Салли приехал за мной. На улице льет как из ведра. Ну, я побежала!

– Салли приехал, – улыбнулась бабушка. – Крикни ему, пусть зайдет. Я ему приготовлю поесть. – Она схватила с полки тарелку. – А еще я хочу показать ему нашу машину. Вот увидишь, он одобрит мою покупку, – энергично тряхнула головой Эсперанса.

– Бабушка, дорогая, у него ни секунды времени. Сегодня он будет допоздна работать в своей мастерской. Но вот угощение от тебя я ему отнесу. С удовольствием!

– Ох уж эта работа. – Эсперанса подавила тяжелый вздох. – Всегда и везде одна работа.

Луз схватила жакетку и, пока надевала ее, наблюдала за тем, как бабушка щедрой рукой накладывает на тарелку горы тамалес, риса, фасоли… Ее бабушка, как и все мексиканцы, воспринимала время как нечто такое, что извечно движется по кругу. А следовательно, нет нужды куда-то спешить и тревожиться, что опоздаешь. Не успел сегодня – доделаешь завтра. К сожалению, Салли трудился в мастерской, хозяин которой – немец. А для немцев время – это стрела, которую выпустили из пункта А и она должна кратчайшим путем и с минимальными потерями попасть в пункт Б. Одним словом, время не ждет, а клиенты всегда торопятся получить обратно свои отремонтированные машины.

– Я побежала, бабушка!

Эсперанса завернула тарелку в фольгу и вручила ее Луз:

– Вот, отдай это Салли. Пусть поест как следует. Негоже мужчине работать на пустой желудок.

– Ты его совсем разбалуешь.

– Он хороший парень. Почему бы вам не поже…

Снова раздался сигнал.

– Все, ухожу, – воскликнула Луз, явно довольная тем, что сумела уклониться от дальнейшего обсуждения еще одной навязчивой бабушкиной идеи. Она схватила сумочку и вихрем метнулась к порогу, но у самых дверей вдруг остановилась, чтобы бросить прощальный взгляд на бабушку.

Эсперанса стояла у раковины, и весь ее статный облик свидетельствовал о врожденном достоинстве независимо от того, чем она занималась и где. За ее спиной на кухонном столе громоздились горы перемытых кастрюль и сковород. Взор ее был обращен вниз, и она сосредоточенно вытирала фартуком покрасневшие от воды руки. Ее длинная коса съехала с затылка и упала на плечи. Когда она подняла глаза на внучку, у Луз перехватило дыхание: бабушка на глазах постарела. Глубокие морщины залегли по всему лицу. Но вот их глаза встретились, и бабушка ей улыбнулась. Правда, улыбка получилась какая-то очень грустная. Так улыбаются побежденные и окончательно сломленные люди.

Луз ощутила новый приступ тревоги.

– Бабушка, с тобой все в порядке? Я могу остаться дома и никуда не ехать. Салли все поймет правильно.

– Со мной все в порядке. Не волнуйся. Беги к своему кавалеру, пока он своим клаксоном не перебудит всех собак миссис Родригес. Вот тогда они уж дадут всем нам жару.

– Если что, позвони мне. Я беру с собой сотовый.

Машина опять просигналила, и, как по команде, обе собаки соседки зашлись в приступе истеричного лая. Эсперанса и Луз понимающе переглянулись и рассмеялись тихонько, как двое воришек в чужом саду. Луз подбежала к бабушке, схватила ее за плечи и с разбегу чмокнула в щеку.

– Как видишь, я тоже могу быть импульсивной.

– Всегда приятно, когда это от чистого сердца.

– Спасибо тебе за машину, – вырвалось вдруг у Луз. – Ты права. Машина – она просто чудо! Я люблю тебя. Родная моя!

– Мое солнышко. – Эсперанса ласково погладила ее по руке. – Ступай же!

Луз медлила, что-то ее не отпускало.

– Бабушка! Ты же не собираешься улететь вместе с бабочками в свою Мексику, пока меня не будет дома, ведь так? – И она улыбнулась не без лукавства.

Эсперанса тоже ей улыбнулась, и в глазах ее засиял странный свет, но она промолчала.