Читать книгу Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей - Страница 8

Часть 1. Становление характера
6

Оглавление

Расстояние от подножия стены до равнины не превышало двухсот ярдов, но Ашу потребовался почти час, чтобы преодолеть его. Один раз он едва не попал в беду, потеряв равновесие на крутом участке склона, покрытом глинистым сланцем, и потратил немало времени, чтобы выползти с него на более безопасное место. Но после этого он стал двигаться осторожнее и в конце концов достиг равнины – запыхавшийся, исцарапанный, весь в синяках, в изодранной в клочья одежде, но с неповрежденной котомкой.

Он видел высоко над головой крепостную стену, подобную отвесной скале, и темную громаду Павлиньей башни, но балкон, скрытый в густой тени, был неразличим, и Аш знал, что там уже никого нет. Возможно, никто никогда больше не придет в это место, разве что Джали будет порой наведываться туда из сентиментальных чувств. Но вряд ли часто: ведь она всего лишь ребенок и со временем все забудет, и балкон опять станет пустынным и заброшенным, каким был до того, как они с Джали нашли его. Все переменится. Лалджи станет мужчиной, а нотч постареет, растолстеет и утратит красоту, а вместе с ней и свою власть. Кода Дад уйдет в отставку, и должность управляющего конюшнями займет человек помоложе. Хиралал тоже состарится, а старый раджа однажды умрет, и Лалджи взойдет на престол. Только Дур-Хайма не изменится. Пройдут месяцы, годы, века, Дворец ветров разрушится до основания, но Далекие Шатры будут стоять на прежнем месте, вечные и неизменные.

Аш опустился на колени на каменистую землю и в последний раз низко поклонился горам, коснувшись лбом праха, как делал Кода Дад, молясь Аллаху. Потом он поднялся на ноги, закинул котомку за спину и двинулся по залитой лунным светом равнине к чинаровой роще за городской чертой.

Сита не подвела его, как не подвел и Хиралал. Крепкая деревенская лошадь стояла на привязи в тени деревьев, рядом томилась тревожным ожиданием Сита, прижимая к груди тяжелый узел с пищей и одеждой для путешествия, купленными днем на базаре. При лошади находился незнакомый мужчина, который не назвал своего имени, но вручил Ашу маленький пакет – от Хиралала.

– Он сказал, что вам понадобятся деньги и это поможет вам в пути. Лошадь резва и вынослива, даром что неказиста, – добавил незнакомец, подтягивая подпругу. – Она будет покрывать по многу миль в день, и ты можешь ехать на рысях по два-три часа кряду, потому что раньше она таскала гхари и не скоро выбивается из сил. Тебе лучше выбрать этот путь… – Мужчина показал направление костлявым пальцем, а потом наклонился, чтобы нарисовать приблизительную карту местности на пыльной земле в пятне лунного света. – В общем, так. Моста через реку нет, а переправляться на главном пароме опасно, но вот здесь – южнее – ходит маленький паром, которым пользуются только крестьяне. Но даже после того, как переправишься через реку, не теряй бдительности. Хиралал говорит, что рани вполне может преследовать тебя и за пределами Гулкота. Да хранят вас боги! Езжайте резво…

И когда Аш взял поводья, он хлопнул лошадь по крестцу, посылая ее вперед.

К счастью, Аш хорошо ориентировался на местности, поскольку в прошлом часто выезжал в эти края на обычную и соколиную охоту с раджой, Лалджи или Кодой Дадом. Иначе он бы наверняка не раз сбился с дороги до рассвета. Однако даже при лунном свете он сумел проследовать в сторону, указанную мужчиной, который ждал его в чинаровой роще у гробницы Лала Бега, и, когда в небе забрезжила заря, мальчик узнал скопление валунов на горном склоне, откуда однажды раджа при нем подстрелил леопарда, и понял, что он на верном пути.

Нервное возбуждение и драматические события минувшего дня изнурили Ситу, и она крепко спала, положив голову на плечо Ашу, привязанная к нему полосой ткани для тюрбана, чтобы не упасть с лошади. Когда она проснулась, разбуженная первыми солнечными лучами, далеко впереди, в конце узкой каменистой долины, между горами уже виднелась река, и Сита настояла на том, чтобы они спокойно позавтракали, перед тем как подъехать к переправе, ибо столь раннее появление к тому же взволнованных людей могло возбудить любопытство.

– А поскольку скоро начнутся расспросы насчет всех переправлявшихся здесь через реку, мы оденем тебя женщиной, сынок, – сказала Сита. – Те, кто станет разыскивать нас, будут спрашивать про женщину и мальчика, идущих пешком, а не про двух женщин на лошади.

Нарядившись в одно из сари Ситы и нацепив на себя несколько дешевых медных украшений, Аш стал вполне похож на девочку, и Сита велела ему скромно наклонять голову и прикрывать лицо свободным концом сари, а все разговоры предоставить ей. Единственная трудность возникла с лошадью, отказывавшейся входить в щелястую плоскодонную лодку – единственное средство переправы через реку, и поначалу паромщик заломил непомерную цену за перевоз животного. Но хотя в пакете, переданном Хиралалом, оказались деньги – пять рупий медными и серебряными монетами, – Сита не собиралась тратить их попусту, а тем более признаваться, что владеет таким богатством, и она торговалась с мужчиной до тех пор, пока вопрос не уладился к обоюдному удовлетворению, после чего лошадь ласковыми уговорами заманили в лодку.

– Теперь мы в безопасности, – прошептала Сита, глядя в сторону Гулкота с противоположного берега.

Но Аш помнил предостережения Коды Дада и незнакомца в чинаровой роще и понимал, что выиграл лишь первый бросок. Рани будет продолжать игру и пользоваться жульническими игральными костями. С этой мыслью мальчик направил лошадь на север, к суровой местности, где предгорья скоро запорошит снегом, а не на юг, в теплые края с тучными нивами, – в данных обстоятельствах беглецов станут искать именно там.

Ашу казалось, что прошло очень много времени – целая жизнь – с того дня, как они прибыли в Гулкот, уповая обрести там покой, свободу и безопасность. Но в Хава-Махале они нашли мало покоя и свободы – и никакой безопасности. А сейчас они снова бездомны, снова вынуждены спасаться бегством и искать какое-нибудь надежное тайное пристанище. Но где-то же должно быть место, где люди не жестоки, не бесчестны и не назойливы, где они смогут жить мирно, занимаясь своими делами и радуясь жизни. «Где никто не станет докучать нам и все оставят нас в покое», – в отчаянии подумал Аш.

Он спал меньше трех часов с момента, когда Каири рассказала ему о разговоре, подслушанном в саду рани. Ему было одиннадцать лет, и он изнемогал от усталости.


По мере их продвижения на север ночи становились все холоднее, и Сита стала кашлять значительно сильнее. Впрочем, возможно, Ашу просто так казалось, ведь теперь он постоянно находился с ней и потому обращал больше внимания на кашель. Памятуя о предостережении Хиралала, он продал лошадь, едва лишь они удалились на значительное расстояние от границы Гулкота, ибо понимал, что они будут привлекать к себе меньше внимания, путешествуя пешком. Но он сразу же пожалел о своем поступке, так как Сите каждый шаг давался с трудом и порой они покрывали менее мили в день.

Аш только сейчас осознал, насколько мать ослабла, и это очень его тревожило. Однако им не всегда приходилось идти пешком: располагая деньгами, полученными от Хиралала и вырученными от продажи лошади, они могли себе позволить путешествовать на тонге или телеге, запряженной волами. Но такие путешествия, вдобавок в обществе попутчиков, предоставляли идеальную возможность для расспросов и досужих разговоров. Благожелательный подробный допрос, учиненный им попутчиками за долгий день, проведенный в запряженной волами телеге, и вынужденное общение с пытливым возницей икки заставили их прийти к выводу, что безопаснее медленно идти на своих двоих.

В течение многих дней не наблюдалось никаких признаков погони, и Сита начала понемногу успокаиваться, а Аш стал склоняться к мысли, что они перехитрили рани и теперь могут вздохнуть свободно и начать строить планы на будущее. Само собой разумеется, они не могут скитаться вечно: кошелек у них не бездонный, и, кроме того, Сите нужен отдых, покой и крыша над головой – собственная постоянная крыша, а не новая каждую ночь и уж всяко не открытое небо, под которым они ночевали, когда не удавалось найти пристанища. Он должен найти работу и какое-нибудь жилье, и чем скорее, тем лучше, потому как теперь даже в полдень воздух оставался студеным и на горах дальше к северу лежал снег. Они уже достаточно удалились от Гулкота, чтобы чувствовать себя в безопасности, а рани наверняка поняла, что больше он не представляет для нее угрозы, ведь даже если он кому-нибудь и расскажет все, что знает, кто заинтересуется делами маленького уединенного княжества или поверит россказням малолетнего бродяжки?

Но Аш не только недооценивал агентов рани, но и не понимал истинной причины ее решимости уничтожить его. Ею двигал не столько страх перед раджой, сколько страх перед британскими властями.

В былые дни счастливой независимости Джану-рани вполне удовлетворилась бы сознанием, что мальчишка по имени Ашок бежал из княжества. Но прежние времена миновали, и ангрези обладали всей полнотой власти в стране, назначая и смещая правителей. Джану-рани по-прежнему намеревалась возвести на престол своего сына, а для этого должна была убрать с дороги его сводного брата. Тот факт, что она трижды предпринимала такие попытки и трижды потерпела неудачу, не слишком ее волновал: есть другие способы, и в конце концов она найдет верный. Но было крайне необходимо, чтобы никто, помимо самых преданных и надежных сообщников, ничего не знал о покушениях, и рани впала в ярость, когда обнаружила, что один из слуг Лалджи, нищий сопляк, введенный ювраджем во дворец – вероятно, в качестве соглядатая, – каким-то образом проведал о них. Нужно было позаботиться о том, чтобы он умер прежде, чем успеет сообщить обо всем радже, который, по несчастью, питал к мальчишке приязнь и мог бы даже поверить ему. Рани отдала необходимые приказы, но слишком поздно: Ашок со своей матерью скрылся в неведомом направлении. И теперь Джану-рани была не только разгневана, но и испугана.

Лалджи тоже разгневался и отправил поисковые отряды арестовать мальчишку и доставить обратно во дворец под стражей. Но когда нигде не нашли и следа беглецов, он прекратил поиски и заявил, что они не много потеряли с исчезновением Ашока. Рани присоединилась бы к его мнению, если бы не британцы. Она не забыла неприятного визита представителя политического департамента полковника Фредерика Бинга, которого ее мужу пришлось принять со всеми почестями, и она слышала истории о правителях, которых британские власти смещали за убийство родственников или соперников. Если до Ашока когда-нибудь дойдут слухи о смерти наследника гулкотского престола в результате несчастного случая, он может сообщить известные ему факты британским властям, и тогда наверняка начнется расследование – а кто знает, какие вещи обнаружатся в ходе назойливых расспросов и пытливых допросов? Мальчишка должен умереть. Пока он жив, он представляет опасность для нее и является препятствием на пути ее сына к престолу. «Его нужно найти любой ценой, – распорядилась Джану-рани. – И его мать тоже: он наверняка все рассказал ей. Пока они не умрут, нам нельзя предпринимать никаких действий против ювраджа».

Аш устроился подмастерьем к кузнецу в маленькой деревушке близ Великого колесного пути и получил разрешение поселиться вместе с Ситой в ветхом чулане за кузницей. Работа была тяжелой и низкооплачиваемой, а в крохотной каморке без окон не имелось никакой мебели. Но это было начало, и они потратили последние деньги из щедрого дара Хиралала на покупку подержанной сеточной кровати, дешевого лоскутного одеяла и набора кухонной посуды. Деньги, оставшиеся от продажи лошади, Сита закопала в земляном полу под кроватью, а во время отсутствия Аша выскребла еще одно отверстие в стене для запечатанного пакета и нескольких замшевых кошельков, которые забрала из своих комнат в Хава-Махале. Сама она не пыталась найти работу, что было на нее не похоже. Казалось, ее вполне устраивала возможность сидеть на солнышке за дверью каморки, стряпать нехитрые блюда и по вечерам слушать рассказы о делах Аша. Сита никогда не требовала от жизни многого и не сожалела о Хава-Махале. Она слишком мало виделась там со своим сыном и знала, что во дворце ему жилось плохо.

Безусловно, сейчас Ашу жилось гораздо лучше, нежели на службе у ювраджа. По крайней мере, скудное жалованье выдавалось ему на руки звонкой монетой, и получал он всяко больше, чем во Дворце ветров. Наконец-то Аш чувствовал себя мужчиной, и хотя он не отказался от своих грандиозных планов на будущее, но охотно согласился бы остаться здесь на пару лет. Однако в начале следующего года в деревню прибыли двое мужчин и стали расспрашивать про женщину-горянку и мальчика – сероглазого мальчика, который, сказали они, может быть переодет девочкой. Эти двое разыскиваются за кражу драгоценностей из казны Гулкота, и за поимку воров назначена награда в пятьсот рупий, а за любые сведения об их местонахождении положено поощрение в пятьдесят рупий…

Мужчины прибыли поздно вечером и, к счастью для Аша, остановились на ночь в доме тахсилдара[10], чей младший сын дружил с ним. Этот мальчик подслушал разговор незнакомцев с отцом. Поняв, что во всей деревне только одна пара отвечает данному описанию, он крадучись вышел в темноту и разбудил Аша, спавшего на земле у двери Ситы. Через полчаса эти двое уже торопливо шагали в неверном свете звезд по пролегающей через поля тропинке, направляясь к большаку, где Аш надеялся сесть на какую-нибудь проезжающую мимо телегу, поскольку было очевидно, что Сита не в состоянии идти пешком долго или быстро. Им повезло: доброжелательный возница тонги подобрал их и провез пять с лишним миль до окраины маленького городка, а там они свернули в открытые поля и медленно побрели обратно на юг в надежде сбить погоню со следа.

Следующие два месяца они влачили полуголодное существование, постоянно терзаясь страхом и не смея останавливаться ни в одном селении из боязни привлечь к себе внимание. Города покрупнее казались более безопасными, чем маленькие деревушки, где появление незнакомцев неизбежно вызывало толки, но там было трудно найти работу, и жизнь была дорогая. Скудный запас денег истощался, а тяжелый пыльный воздух многолюдных городов шел во вред Сите, тосковавшей по горам. Она никогда не любила равнин, а теперь еще и боялась их. Однажды вечером, болтая с несколькими кули у лесного склада, Аш снова услышал о щедрой награде, обещанной за поимку двух воров, похитивших драгоценности раджи, и начал падать духом. Неужто они так никогда и не скроются от преследования?

– Давай пойдем снова на север, к горам, – умоляла Сита. – В горах мы будем в безопасности: там мало дорог и много укромных мест. Разве можно спрятаться на этих плоских равнинах, пересеченных сотнями дорог, ведущих к каждому городу?

И вот они снова двинулись на север, но пешком и очень медленно. Денег на тонги и телеги у них уже не осталось, да и на пищу едва хватало, и нечем было платить за постой, поэтому они ночевали на городских улицах или под деревьями на открытой местности, пока не настал день, когда Сита не смогла идти дальше…

Предыдущую ночь они провели в укрытии под скалой на берегу реки Джелам, неподалеку от заснеженного Кашмира. Когда над мокрой от росы равниной забрезжила заря, могучий крепостной вал гор, высоко вздымавшийся над пеленой утреннего тумана, засиял розовым светом в первых лучах солнца. В прозрачном воздухе раннего утра горы казались совсем рядом, всего в нескольких милях – расстояние, которое можно преодолеть за день. Но Сита, с трудом приподнявшись на локте и устремив на них тоскующий взор, поняла, что никогда не доберется до них.

Тем утром у них не было никакой еды, кроме горсти поджаренного зерна, прибереженного на крайний случай. Аш растер зерно между двумя камнями и смешал с водой до состояния жидкой кашицы, но Сита не смогла проглотить ни капельки, а когда он собрался продолжить путь, спеша покинуть нынешнее ненадежное убежище, она покачала головой.

– Я не могу, милый, – прошептала Сита. – Я слишком устала… слишком устала.

– Знаю, мамочка. Я тоже устал. Но нам нельзя оставаться здесь. Это слишком опасно. Никакого другого укрытия поблизости нет, и, если кто-нибудь тут появится, мы окажемся в ловушке. А я… я думаю, они скоро появятся. Я… – Он заколебался, не желая усугублять тревогу матери, но вынужден был продолжить, чтобы она поняла, что мешкать нельзя ни минуты. – Я не сказал тебе раньше, но вчера я видел одного знакомого человека в караван-сарае, где мы ненадолго останавливались. Человека из Гулкота. Вот почему я не захотел задерживаться там. Нам надо двинуться вниз по реке и попытаться найти брод или какого-нибудь лодочника, который перевезет нас на другой берег, и там мы сможем немного отдохнуть. Ты будешь опираться на мое плечо. Нам не придется идти долго, мамочка, милая.

– Я не могу, любовь моя. Ты должен идти один. Без меня ты пойдешь гораздо быстрее и к тому же будешь в большей безопасности. Они ищут женщину и мальчика, путешествующих вместе, и я знаю, что мне давно следовало расстаться с тобой, просто… просто я страшилась разлуки.

– Не говори глупостей! Ты прекрасно знаешь, что я не бросил бы тебя! – возмущенно сказал Аш. – Кто стал бы заботиться о тебе, если бы я ушел? Мама, пожалуйста, встань. Прошу тебя! Мы пойдем очень медленно. – Опустившись на колени, он взял холодные руки Ситы в свои. – Ты ведь хотела добраться до гор, правда? Ну так вот они – посмотри, ты ясно их видишь. В горах тебе сразу станет лучше. Твой кашель пройдет на горном воздухе, и ты снова почувствуешь себя хорошо, а потом мы отыщем нашу долину. Ты же не забыла про долину, про нашу козу, и… и про миндальное дерево, и… – Голос у него вдруг пресекся, и он снова потянул Ситу за руки, пытаясь помочь ей встать. – Ну, мамочка, еще совсем немножко, честное слово.

Но Сита знала, что подошла к концу своего пути. Силы у нее почти полностью иссякли, а те, что остались, нужно было употребить на последнее мучительное дело, которое следовало выполнить без промедления, пока не стало слишком поздно. Она высвободила свои руки и принялась шарить в складках сари в поисках запечатанного пакета и четырех увесистых замшевых мешочков, которые носила в поясе из полосы ткани, и при виде их горькие слезы подступили к ее глазам и покатились по впалым щекам. Сознание, что Ашок считает себя ее родным сыном, всегда бесконечно радовало Ситу, и даже сейчас, когда она ясно понимала, что правда может спасти его, она не находила в себе сил открыться. Однако он должен знать. У нее нет иного способа помочь любимому мальчику, и даже правда, возможно, не поможет…

– Я тебе не мать. Ты мне не сын, – прошептала Сита, с трудом выговаривая слова дрожащими губами. – Ты сын ангрези… сахиба…

Аш не понял слов матери, но ее слезы испугали его сильнее, чем любое событие, приключившееся за годы рабства в Хава-Махале или в течение ужасных недель, прошедших со времени побега оттуда. Смерть Туку, отравленные лакомства и кобра, панический страх погони – все меркло перед этими горькими слезами. Аш заключил Ситу в объятия, прижался к ней, умоляя не плакать, пообещал нести ее на руках, коли она не в состоянии идти сама: он сильный, и, если она обнимет его за шею, он точно сможет нести ее. Странные слова матери показались мальчику лишенными всякого смысла, и только при виде денег он наконец ошеломленно умолк. Он в жизни не видел таких огромных денег и поначалу понял лишь одно: они смогут позволить себе нанять повозку, даже купить при необходимости. Теперь маме не нужно идти пешком, и они сумеют далеко оторваться от преследователей и заплатить за услуги врачей и за лекарства, которые ей помогут. Они богаты.

– Почему ты мне раньше не сказала, мама?

– Я не хотела, чтобы ты знал, что ты не мой сын… не мой родной сын, – прорыдала Сита. – Я бы давно выбросила все это, когда бы посмела, но… но я не посмела… из страха, что однажды тебе это понадобится. И вот такой день настал. Люди рани гонятся за тобой по пятам, и, чтобы спастись от них, тебе нужно оставить меня, продолжить путь одному и найти убежище у своих сородичей, где даже рани не отважится преследовать тебя. С ними ты будешь в безопасности. Другого выхода нет…

– У каких еще сородичей? Ты всегда говорила, что у нас нет родственников. И конечно, я твой сын. Ты не должна говорить такие вещи. Просто ты плохо себя чувствуешь и давно не ела толком, но теперь мы сможем купить еды, и лошадь, и повозку, и…

– Ашок, послушай меня! – От страха и отчаяния голос Ситы стал пронзительным, и ее исхудалые руки стиснули запястья мальчика с неожиданной силой. – Тебе нельзя возвращаться обратно, чтобы купить еду, а если кто-нибудь увидит у тебя деньги, тебя обвинят в воровстве: сумма слишком велика для такого маленького мальчика. Ты должен спрятать деньги, как прятала я все это время, и хранить до тех пор, пока не доберешься до своих сородичей. Тут в пакете разные документы, и вот еще письмо – в нем много чего написано. Ты должен найти человека, умеющего читать на ангрези, и тебе скажут, кому нужно показать бумаги. Письмо написал твой отец перед смертью, и я бы выполнила его наказ и отвела тебя к твоим сородичам, если бы не великое восстание и избиение сахиб-логов в Дели. Но я сохранила бумаги и деньги и выполнила просьбу твоего отца: я заботилась о тебе. Он сказал: «Позаботься о мальчике, Сита». Я так и сделала. Но из любви к тебе, поскольку – увы! увы! – я не твоя мать. Она тоже была ангрези, но умерла в родах, и я приняла тебя из ее рук и дала тебе грудь… Именно я заботилась о тебе с самого первого дня твоей жизни! Но мое время вышло. Поэтому я должна отправить тебя к твоим сородичам: с ними ты будешь в безопасности. Я не в силах продолжить путь, так что ты должен идти один. Понимаешь?

– Нет! – воскликнул Аш. – Ты все равно моя мать, и я тебя не брошу. Ты меня не заставишь! Я не верю ни одному твоему слову, ни единому. А даже если ты говоришь правду, это не имеет значения: мы можем сжечь бумаги, и тогда никто ничего не узнает и я по-прежнему буду твоим сыном.

– Если ты мой сын, то должен меня слушаться. Я тебя не прошу. Как твоя мать, я тебе приказываю. Оставайся со мной, покуда я не умру. Мне недолго осталось. Но потом возьми бумаги, деньги и живо уходи. Не уничтожай документы. Если ты меня любишь, обещай, что не уничтожишь их, а используешь для того, чтобы вернуться к своим сородичам. А коли ты не хочешь сделать это из любви ко мне, так сделай потому, что я… потому, что я была тебе матерью. Обещай мне, Ашок.

– Обещаю, – прошептал Аш.

Не может быть, чтобы она умирала! Это неправда! Если бы только он мог позвать на помощь хакима… или принести еды, которая восстановит ее силы… Однако она выглядит такой больной… Если он оставит ее здесь и побежит в ближайшую деревню – вдруг его схватят там?

Аш не решился пойти на такой риск: Сита слишком слаба, чтобы передвигаться самостоятельно, и она умрет медленной смертью от голода и жажды, не вернись он обратно. Но даже если он останется с ней, они оба умрут, так как рано или поздно кто-нибудь обнаружит их здесь. На расстоянии более мили вокруг нет никакого другого укрытия, лишь плоская голая равнина да широкая гладь реки. Он ни за что не стал бы искать пристанища в таком месте, но вчера, когда они бежали из караван-сарая, уже сгущались сумерки, и, побоявшись идти по проезжей дороге, он свернул на открытую равнину. Они достигли скал на берегу реки через час после восхода луны и вынуждены были остановиться тут, потому что Сита вконец обессилела. Понимая, сколь ненадежное укрытие представляет собой одинокое скопление скал посреди открытой местности, Аш намеревался уйти отсюда на заре и найти убежище получше. Но теперь солнце уже разогнало утренние туманы, и он ясно видел предгорья – снега высоко над ними изменили цвет с розового и янтарного на ослепительно-белый. Настало утро нового дня, и его мать умирала.

«Это неправда. Я не допущу, чтобы она умерла!» – лихорадочно думал Аш, крепко обнимая Ситу, словно этим мог оградить ее от опасности. Но внезапно он понял с безысходной тоской, что это правда, что она покидает его навеки. Сердце его мучительно сжалось от горя, ужаса, отчаяния, и он уткнулся лицом в плечо любимой матери и заплакал навзрыд, как плачет ребенок, содрогаясь всем телом и задыхаясь от рыданий. Слабые руки Ситы утешительно гладили мальчика по спине, родной голос нашептывал ему на ухо ласковые слова и говорил, что он не должен плакать, ведь он мужчина. Он должен быть отважным и сильным, и перехитрить своих врагов, и стать бара-сахиб-бахадуром, как его отец и старый сирдар-бахадур Акбар-хан, в честь которого его назвали. Разве он не помнит дядю Акбара, который брал его с собой охотиться на тигра? Тогда он был совсем крохой, но ни капельки не боялся, и они все очень гордились им. Сейчас он должен быть таким же смелым и помнить, что в конце концов смерть приходит ко всем: и к радже, и к нищему, и к брамину, и к неприкасаемому, и к мужчине, и к женщине. Все уходят одним путем и снова рождаются…

– Я не умираю, милый. Я просто ухожу отдыхать и ждать нового рождения. И в следующей жизни, коли боги будут милостивы к нам, возможно, мы с тобой снова встретимся. Да, непременно встретимся… может статься, в нашей долине…

Сита начала рассказывать про долину затрудненным, прерывистым шепотом, тяжело задыхаясь, а когда рыдания Аша мало-помалу стихли, она перешла от этой милой сердцу, давно знакомой истории к старой детской песенке, которой часто убаюкивала мальчика в прошлом.

– Нини баба, нини, мукан, роти, чини, – чуть слышно напевала Сита. – Роти мукан хогья… хамара… баба… согья…

Голос ее звучал все тише, тише и когда наконец пресекся, Аш не сразу понял, что остался один.


Длинные синие тени раннего утра сократились до куцых теней полудня, а потом снова начали удлиняться по мере того, как солнце спускалось к далекому горизонту и близился вечер.

На равнине кричали куропатки, дикие утки крякали на реке, и на белых берегах Джелама черепахи, весь день нежившиеся на солнцепеке, уже соскальзывали обратно в воду. Скоро сгустятся сумерки, и надо идти, с тупым безразличием подумал Аш. Он пообещал продолжить путь, и у него не осталось причин задерживаться здесь.

Он медленно поднялся на ноги, двигаясь с трудом, поскольку целый день просидел подле тела Ситы, сжимая в руке ее коченеющую натруженную ладонь. Мышцы у него сводило судорогой, ум мутился от горя и потрясения. Он не помнил, когда ел в последний раз, но не чувствовал голода – только страшную жажду.

Река сверкала в лучах закатного солнца, когда он опустился на колени на мокрый песок и принялся черпать пригоршнями воду и жадно пить, а потом обильно смочил пылающую голову и сухие воспаленные глаза. После смерти Ситы он больше не плакал, не плакал и сейчас, ибо мальчик, горько рыдавший на рассвете, тоже умер. Ашу еще не исполнилось и двенадцати, но он перестал быть ребенком. Он повзрослел за один короткий день и оставил детство в прошлом. Сегодня он потерял не только мать, но и свою личность. Ашока, сына Ситы, жены саиса Даярама, больше не было (да и был ли он вообще?). Остался лишь мальчик, родители которого давно умерли и который даже не знает своего настоящего имени и понятия не имеет, где искать сородичей. Английский мальчик, фаранги. Он чужеземец, и это даже не его родина…

От холодной воды в голове у Аша немного прояснилось, и он спросил себя, что делать дальше. Он не мог уйти, бросив здесь свою мать. К нему вдруг вернулось отвратительное воспоминание из почти забытого прошлого, и он невольно содрогнулся, вспомнив знойную ночь в пустынном лагере и наводящую ужас яростную грызню шакалов и гиен под луной.

Он заметил какое-то движение на спокойной глади реки. То оказалась всего лишь коряга, плывущая по течению, но, глядя на нее, Аш вспомнил, что его соплеменники – нет, соплеменники его матери Ситы – сжигали своих мертвецов и бросали пепел в реку, чтобы в конце концов прах принесло в море.

За неимением топлива он не мог разложить погребальный костер для Ситы. Но вот она, река. Прохладная, глубокая, медленная река, которая берет начало в своих собственных горах и которая нежно и бережно отнесет Ситу к морю. Она сверкала, пламенела в лучах закатного солнца ярче любого костра, и Аш воротился к неглубокой пещерке среди скал, бережно завернул исхудалое тело Ситы в одеяло, словно стараясь уберечь мать от холода, а потом отнес к реке и шел по отмелям, пока вода не подхватила мертвое тело. Оно уже окоченело и стало почти невесомым, так что дело оказалось легче, чем он предполагал. И когда он наконец отпустил Ситу, она медленно поплыла прочь от него, удерживаемая на поверхности одеялом.

Течение отнесло ее от берега и повлекло вниз по реке. Аш стоял по пояс в воде и долго глядел вслед Сите, напрягая зрение, пока крохотная темная точка не потерялась в ослепительном сверкании солнца на речной глади. А когда река померкла и поменяла цвет с золотистого на опаловый, тело матери уже скрылось из виду.

Аш повернулся и побрел к берегу, еле передвигая онемевшие от холода ноги и стискивая зубы, чтобы не стучали. Он вдруг почувствовал острый голод, но не смог даже притронуться к приготовленной для Ситы кашице, от которой она отказалась утром, и потому выбросил ее. Он должен срочно раздобыть какую-нибудь пищу, иначе у него не хватит сил уйти далеко, а он обещал маме… Аш взял запечатанный пакет и увесистые замшевые мешочки, полные золотых и серебряных монет, и несколько мгновений держал в руках, испытывая искушение избавиться от них, но понимая, что делать этого нельзя. Они принадлежали ему, а значит, придется взять их с собой. Вынув одну-единственную золотую рупию на неотложные нужды, мальчик снова завернул пакет и мешочки в полосу ткани, которую затем обернул вокруг талии, как делала Сита, и скрыл под изодранной рубахой. Сложенный вчетверо пожелтевший от времени лист бумаги, исписанный тонким неразборчивым почерком, он спрятал в тюрбане, и теперь ничто в пещерке между камнями не свидетельствовало о том, что здесь кто-то был. Ничто, кроме отпечатков ног и едва заметного углубления в песке, где Сита легла спать накануне вечером и где умерла сегодня на рассвете. Аш легко дотронулся до этого места, словно его мать по-прежнему лежала там и он боялся разбудить ее.

И в тот же миг от реки налетело первое дуновение свежего ночного ветра, он завихрился в пещерке, взмел сухой серебристый песок и снова стих ненадолго.

Аштон Хилари Акбар Пелам-Мартин взвалил на плечи котомку и прочую ношу и, повернувшись спиной к прошлому, отправился в холодных сумерках на поиски своих сородичей.

10

Тахсилдар – сборщик налогов.

Далекие Шатры

Подняться наверх