Читать книгу Внеорбитные - Мэри Роуз Блэк - Страница 8

Вечер. Бар и кофе. Таверна «Белая лошадь» на улице Гудзон. Идеальная комбинация. Я сижу у самой дальней стены, спиной ко входу, поближе к окну, изумрудная кожа обивки диванчика отражает золотое свечение ламп. Кашемировый свитер не должен колоть кожу, но постоянно касаюсь рукой шеи, будто мне что-то мешает. Мне вроде бы холодно: внутренняя дрожь бегает по телу. Я нервничаю. Каждый звон колокольчика над входной дверью для меня как разряд тока, что велит вздрагивать, оборачиваться. Я пришла раньше на пару минут и уже несколько устала дёргаться, накручивать себя этим. Ровно в пять минут девятого он появился. И как всегда моё тело почувствовало его присутствие.

Тепло – первое, что я узнала. Сравнимое с пламенем костра. Он был жаром, огнём, на который я летела мотыльком, стремилась к свету. Да, банальное, но какое точное сравнение. Тихие, практически беззвучные шаги – он всегда умел подкрадываться ко мне. Шаг, второй. Остановился. Ощущаю воздушное прикосновение на правом плече к коже, словно на мне нет этого свитера. С теплом до меня долетает такой знакомый, родной запах его духов, дезодоранта. И голос.

Я бы хотела не видеть его, не слышать, не ощущать. Тогда бы мои чувства не оживали, продолжали быть мёртвыми, похороненными, запертыми в тёмных углах моей души, самых дальних нейронных соединениях моего мозга. Так мне было бы легче, ведь я почти избавилась от своей привычки. Привычки к нему. Но я сама выбрала этот путь, сама дала себе дозу. Потому что ещё болела им.

– Извини, я стоял в пробке.

Он огибает столик и садится напротив меня, грациозно, едва колыхая воздух. Его лицо как всегда открытое, радушное, в зелёных глазах светится интерес, он о чём-то думает, незаметно оглядывая меня – изучает. Кажется, я забыла, как дышать, позвоночник автоматически вытягивается в струну. Комфортно ли мне с ним? С тем, кто зажёг и разбил моё сердце?

– Как твои дела? Как с университетом? Уже определилась со стажировкой?

Учтивый и вежливый – совсем не изменился. Сразу забрасывает кучей вопросов. Травяные глаза безотрывно смотрят на меня. Касаюсь рукой чашки кофе и делаю глоток напитка, опустив взгляд. Чем больше буду смотреть в эти глаза, тем сложнее мне будет сдержать ураган чувств, поднимающийся внутри. Зачем, ну зачем я согласилась на эту встречу? Зачем позволила открыться старому шраму?

– Ещё нет. Но варианты у меня есть, – отвечаю ровным, практически скучающим голосом задом наперёд на его вопрос. – Сейчас хожу на лекции по обмену. Насчёт жизни… м, неплохо. А ты?

Улыбка. Раньше от неё замирало сердце, сейчас же хочется только отвернуться. Горький привкус обиды застывает где-то в глотке.

– Знаешь, могло бы быть и лучше. В целом, ничего значительного у меня не произошло за последний год, а скоро уже Рождество, и хочется чего-то… чего-то.

После последней фразы он выразительно бросает на меня взгляд. Мне читать между строк? А стоит ли? Это же он сам меня отверг, он сам бросил меня, отдалился. Предыдущее Рождество мы провели вместе, и оно навсегда запомнится мне, пусть и не вернуть его больше.

– Согласна, хочется чего-то эдакого. Лично я бы была не против настоящего снега, а не этого проклятого дождя и грязи, что после него остаётся.

– Если ты хочешь снега, то только попроси, – любезно отвечает он, подвинувшись ко мне поближе. – Я как Дэн Хамфри из «Сплетницы» устрою тебе, Серене Ван дер Вудсен, настоящий снегопад в этой комнате с проектором, матрасом и вином.

Мягко улыбаюсь в ответ. Чего он этим лёгким флиртом добивается? Зачем вообще эта встреча? Почему бы просто сразу не трахнуть меня, без всей этой словесной прелюдии и ёрничания?

Мой взгляд автоматически падает на оказавшиеся в поле моего зрения губы. Знакомые губы, которые я хочу поцеловать как прежде. Внутри всё с грохотом рушится, обрывается, все мои барьеры рушатся, рушатся, рушатся.

Я так больше не могу.

– Извини, мне нужно отойти в туалет на минутку.

Хочется бежать сломя голову, быстрее и как можно дальше отсюда, но разумная и сильная часть меня медленно поднимается с места и размеренным шагом проходит к двери уборной. Закрываю дверь кабинки на замок и упираюсь руками в края раковины, смотрю на своё отражение в круглом зеркале:

– Что ты делаешь? – спрашиваю я его, словно оно может ответить. – Перестань думать обо всём этом. Это просто встреча. Между вами всё кончено. Ты не можешь больше тратить на него время, понимаешь? Это он всё разрушил! Это он во всём виноват! Пожалуйста, Холзи!

Я практически выкрикиваю последнюю фразу, и слёзы начинают катиться из моих глаз. Я реву как маленький ребёнок, которым я всегда была внутри, такой доверчивый и обидчивый ребёнок, с израненным сердцем и вечной голубой мечтой о лучшем будущем. Я думала, что изменилась за этот год после расставания, что стала сильнее, но нет: во мне всё по-прежнему. Чешуя, которую я отрастила, начала спадать. Снова уязвима и снова открыта. Голый нерв.

Прижимаюсь спиной к стене, закрыв рот руками, душа в себе всхлипывания, я про себя мечтаю оказаться где угодно, но только не здесь. Лучше бы осталась с этим Хейзлом, никуда не пошла. Ну зачем, зачем, зачем?

Поднимаю глаза к потолку, втягиваю смешанный с ароматом цитрусового освежителя воздух уборной, прохладный, немного затхлый. На это Рождество я попрошу у Санты амнезию – она вылечит меня.

Боже, какая же я сентиментальная! Тушь сползла с ресниц, подводка оставила после себя разводы в виде полос на моих пальцах, когда я вытирала слёзы. Отрываю бумажное полотенце, смачиваю его водой и принимаюсь убирать следы своего падения. В это время раздаётся тихий стук в дверь.

– У тебя всё хорошо? – сквозь деревянную панель вопрошает его голос. Я не настолько долго здесь нахожусь, чтобы идти за мной, потому что́ это он?

– Мне немного не здоровится, – вру я в ответ, хотя мои слова не лишены правды. Мне на самом деле не здоровится уже около года после разрыва с ним.

Он на пару секунд смолкает. Думает, как поступить… потому что эта фраза была своего рода нашим «кодом», значение которого понимали только мы. И я лишь произнеся её вспомнила об этом.

А фраза эта означала только одно.

Моя рука потянулась к двери, отделявшей туалет от основного крыла уборной. Я повернула щеколду замка, медленно открыла дверь – он стоял в подёрнутом рассеянным светом уголке, своего рода холле посередине правого и левого крыла туалета, мужской и женской его части, его взгляд был обеспокоенным и сосредоточенным, словно искал причину моего «не здоровится», хотя в глубине души я знала, что ему глубоко всё равно на это, ведь он – социопат.

– Что случилось? – спрашивает он, стоя в дверном проёме. Отвожу глаза в сторону, красные от недавних слёз.

Что мне сказать ему? Я уже прокололась с этой фразой, и нет смысла играть, строить из себя что-то.

«Беги, уходи отсюда, уходи от него сейчас же!».

Но я не слушала свои мысли, этот голос в моей голове. Никогда не слушала. Отчего и оказалась здесь, с ним.

– Позволь мне помочь тебе, – эти слова были последним, что я услышала, прежде чем мои барьеры пали. Я не шелохнулась ни на сантиметр, когда он шире открыл дверь, обвил меня своими руками, тем самым подвинув и затем бесшумно закрыв дверь туалета. Я оказалась в знакомом одеяле из его рук, запаха и тепла. Я так скучала.

Мне ничего больше сейчас не нужно. И не нужно было, наверное, никогда, ну последний год точно, ничего кроме вот этого. Сьерра как-то сказала, что «любить того, кто разбил тебе сердце, кто уничтожил тебя, это то же самое, что любить водителя сбившего тебя такси», но я мало придавала значения подобным словам. И сейчас, обнимаясь со своим «убийцей», не думала тоже, хотя и пришли они мне на ум. Я просто велела себе не думать. Пусть всё сгорит. Пусть я сгорю.

Был ли у меня выбор? Конечно. Но я сама хотела этого. Хотела вновь вернуться назад, в своё прошлое, а он и был им, смотрел на меня из полутени, раздевая глазами. Мы так давно знали друг друга, что даже одежда не спасала от смотрящего насквозь взгляда, который обжигал, оставляя раны где-то глубоко внутри. Мы знали тела друг друга так подробно и так трепетно. И я сгорала от желания прикоснуться к нему и ощутить его прикосновение ко мне.

«Только не плачь, только не плачь!» – звучали как мантра слова в моей голове. Но проще сказать, чем сделать. Эти ленточки слёз смысли последние остатки туши с век. Не знаю, заметил ли он это: я старательно не смотрела на него. Он прижал меня к себе сзади, моя спина распласталась по его рельефному торсу, прилипла как сыр к сковороде, горела и плавилась. Казалось, я ощущала этот жар самими рёбрами, самим сердцем.

Я ненавидела себя в этот момент, но и не старалась из него вырваться. Мне было «хорошо», что намного важней последующих раскаяний, которые обязательно наступят. Ну и пусть. Это станет моим адом, наказанием, потому что я могу простить всех, но не себя. Себя простить я никогда не смогу. Чувство вины невидимой петлёй будет вечно обвиваться вокруг моего горла. Потому что я виновата. Всё это происходит из-за моего ошибочного выбора.

Он до боли сжал мою грудную клетку – останутся гематомы. Как дополнение к тем, что на руках. Мужчины причиняют мне боль в прямом смысле слова. Я выплюнула из груди остатки воздуха и отрывисто простонала. Вскоре он закончил – кабинка женского туалета, где пахло цитрусовым освежителем воздуха, вновь стала пустой и холодной.

– Я завтра утром улетаю в Осло, – сказал он, застегнув пояс джинсов, руки взметнулись к рукавам рубашки молочного цвета без галстука. – На два года.

– О, – только и вырвалось у меня. Я хотела продолжить, но слова крутились где-то в голове, не шли на язык, нельзя было подобрать подходящие в вихре из них всех.

– Но я рад, что повидался с тобой сегодня, – он коснулся рукой моей щеки и поцеловал меня в ямочку между ключицами и шеей. – Прости меня, если сможешь, за всё, что я тебе сделал.

– Конечно, – натянуто любезно, но сухо ответила я на лживое и неискреннее извинение. Это было последней каплей. Хватит.

Мы не стали долго сидеть в кафе – он расплатился за нас обоих, обнял и поцеловал меня в макушку на прощание, ушёл, оставив после себя лишь шлейф одеколона, засос на левой стороне шеи и воспоминания о разбитом сердце. Я заказала себе три порции текилы, управилась с ними за пару минут и вышла на улицу.

Холод? Не знаю, мне было всё равно. Боль? А может ли быть хуже? Одиночество? П-ф, я уже привыкла. Разочарование? А как же иначе?

У края тротуара было припарковано такси – водитель посмотрел на меня, в пальто нараспашку, в короткой юбке и с поникшим взором, посоветовал идти домой и «не насиловать себя больше», как сейчас помню эту фразу. Я поблагодарила его и пошла прочь, растворяясь в толпе.

Я и без него знала, куда направиться.