Читать книгу Духовные проповеди и рассуждения - Мейстер Экхарт - Страница 2

«Вот подлинное мгновение вечности: когда душа познает все вещи в Боге такими новыми и свежими и в той же радости, какими я ощущаю их сейчас перед собой».

Эта фраза Мейстера Экхарта проясняет, что такое мистицизм, – причем проясняет самым глубинным и исчерпывающим образом. Мистический интерес базируется не на суеверии или тяге к оккультизму, а на восприятии всего сущего как чуда и сокровенного символа. Ему незнакома усталость сердца – если он не пытается, конечно, заигрывать с обыденным сознанием, ищущим мудрость в болезни и усталости.

Средние века «по определению» богаты на мистиков. Однако Мейстер Экхарт – один из немногих, кто создал такого рода тексты, которые позволяют христианской культуре вступить в диалог с другими конфессиями: искать общее в той сфере, которая обычно представляется интимно замкнутой, – в сфере личностного опыта богопознания.

И дело не только в высочайшей образованности Экхарта и его несомненной способности к спекулятивному мышлению. Не благодаря, а, быть может, вопреки им он смог найти самые простые слова и самые ясные примеры для того, чтобы донести частицу своего опыта до слушателей (а теперь – читателей) и чтобы сделать свои проповеди заданием и загадкой, которую настоятельно хочется разрешить.

Как любой великий мистик, он знал периоды славы и преследований – причем не только при жизни. Еще в первой четверти XVI столетия некоторые из рассуждений Экхарта были напечатаны вместе с проповедями его знаменитого последователя Иоганна Таулера. Однако после этого европейская культура не проявляла к нашему автору никакого интереса – вплоть до первой половины XIX века, когда немецкий мистик, философ и медик Франц фон Баадер привлек к нему всеобщее внимание. После публикации в 1857 году ряда его сочинений Францем Пфайффером (см. 2-й том «Deutsche Mystiker») Экхарт стал популярной фигурой, однако даже в настоящий момент серьезное исследование его творчества еще остается насущной задачей для ученых.

Мейстер Экхарт родился около 1260 года в Тюрингии, в деревне Хохгейм (и, вероятно, принадлежал к достаточно известному роду Хохгеймов). Достигнув возраста 15–16 лет, он вступает в орден доминиканцев и начинает обучение в Эрфурте, а затем – в доминиканской школе в Страсбурге. Выбор в пользу доминиканцев, а не францисканцев или какого-либо из более древних орденов был вполне объясним. Доминиканцы и францисканцы, чья история насчитывала лишь около полустолетия, были молодыми, очень популярными, «прогрессивными» орденами. Возникшие в разгар борьбы с еретическими движениями (мы имеем в виду так называемые Альбигойские войны на юге Франции), они (особенно доминиканцы) несут определенную вину за превращение инквизиции в рядовое явление последних веков Средневековья[1]. Однако внутренняя жизнь орденов вовсе не представляла собой сплошного мракобесия и ретроградства. Широкое распространение еретических движений и необходимость публичного опровержения еретических взглядов, а также стремление французских королей объединить наследие Каролингов при помощи высококвалифицированных чиновников-юристов стали стимулом для развития образованности и бурного роста университетов. Именно на это столетие падает деятельность Альберта Великого, Бонавентуры, Фомы Аквинского, Роджера Бэкона, Дунса Скотта и многих других величайших умов Средневековья. И по преимуществу все эти теологи принадлежали либо к доминиканскому, либо к францисканскому ордену. Таким образом, выбор Экхарта был понятен: вступление в «новый» орден сулило не консервацию, а развитие его духовных сил. Поскольку же в Тюрингии, как и почти во всей Германии, доминиканцы обладали бо́льшим авторитетом, чем францисканцы, юноша выбрал их общину.

После Страсбурга подающий надежды молодой человек был отправлен в высшую доминиканскую школу в Кёльне, где было очень сильно влияние идей Альберта Великого (даже в сравнении с «ангельским доктором» Фомой Аквинским). Экхарт быстро шагал по ступеням орденской иерархии. В конце XIII столетия он – приор Эрфурта и викарий доминиканцев Тюрингии.

В 1300–1302 годах Экхарт преподает в Парижском университете, где знакомится с самыми последними «новациями» в богословии. Преподавание идет достаточно успешно: Экхарт получает даже звание магистра; однако подлинная слава ждет его не здесь. По возвращении в Эрфурт Экхарт назначается главой «Саксонской провинции» доминиканского ордена – крупнейшей (по крайней мере территориально) из доминиканских провинций. Под его юрисдикцией оказываются общины от Ла-Манша до современной Латвии и от Северного моря до верхнего течения Рейна. Трудно сказать, покидал ли он Эрфурт, управляя вверенными ему монастырями, несомненно лишь, что проповедническая деятельность Экхарта в этот момент имеет активный характер, – и впервые против него выдвигается обвинение в догматической неточности и ереси «свободного духа». Связано это было с распространением из Брабанта вверх по долине Рейна движения бегинок и беггардов – светских женских (бегинки) и мужских (беггарды) общежительных союзов, члены которых возлагали на себя ряд обетов, собирались для совместных молитв, много работали для общей пользы, помогали в содержании странноприимных домов – однако до минимума сводили свои контакты с официальной Церковью. В них – как и в южнофранцузских вальденсах – нынешние исследователи видят предшественников протестантизма; и действительно, чаще всего «ересь» бегинок и беггардов выражалась всего лишь в отказе почитать церковную иерархию.

В 1215 году на IV Латеранском соборе создание таких общин было запрещено, однако они продолжали существовать; более того, общий язык с бегинками и беггардами находили именно францисканцы и доминиканцы. И «еретики», и братия этих орденов принадлежали к новым явлениям; можно сказать, что это были очень активные, искренне верующие и ищущие люди. Поэтому, обращаясь к подобным аудиториям (а мы знаем, что Экхарт читал проповеди в общинах бегинок), провинциал Саксонский не ограничивал себя традиционными толкованиями отношений между душой и Богом. К тому же многие проповеди он читал на народном немецком языке, еще не выработавшем четкой терминологической системы, а потому достаточно вольно передавал латинские понятия.

В 1306 году Экхарту удается снять с себя обвинения. Оправдания его были, судя по всему, исчерпывающими, так как он получает должность викария-генерала Богемии, а в 1311 году его отправляют преподавать в Париж.

Впрочем, в столице Капетингов ему снова не удается задержаться. В следующем, 1312 году освобождается кафедра богословия в Страсбурге, и Экхарта, как знаменитого ученого и проповедника, приглашают занять ее.

Трудно сказать, как долго преподавал Экхарт в Страсбурге. Обычно именно к нашему автору относят одно краткое сообщение об уличении в ереси некоего франкфуртского приора Экхарта. Однако едва ли правильно отождествлять «франкфуртское дело» с Мейстером Экхартом, так как мы знаем, что в середине 20-х годов XIV столетия он благополучно продолжал свою деятельность профессора богословия – теперь в Кёльне.

Правда, в тот момент ситуация стала иной, чем в начале века. После того как собор 1311 года во Вьенне в очередной раз осудил и запретил общины бегинок и беггардов, в прирейнской Германии разворачивается активная деятельность инквизиции. В 1325 году Римскому Папе докладывают о еретических положениях, которые проповедуют доминиканцы Тевтонской провинции. Архиепископ Кёльнский Герман фон Вирнебург начинает преследование Экхарта (представляя обвинения против него самому Папе Римскому). Вначале Николай Страсбургский, который по поручению Папы осуществлял наблюдение за доминиканскими монастырями в Германии, защитил Экхарта (впрочем, тому было запрещено касаться во время своих проповедей «тонких» вопросов), но тогда архиепископ Кёльнский, при поддержке францисканцев[2], начал преследование и вольнодумствующего богослова, и папского представителя. 14 января 1327 года открывается процесс против Экхарта.

Дальнейшие события известны нам достаточно точно. 24 января Экхарт отказывается отвечать перед кёльнским инквизиционным судом[3]. Он собирается предстать в начале мая перед самим Папой, пребывавшим тогда в Авиньоне, и оправдаться по всем пунктам.

Либо здоровье Экхарта, уже пожилого человека, было подорвано, либо ему отсоветовали ехать в Авиньон, однако 13 февраля того же года он обнародовал свою защитительную речь в доминиканской церкви Кёльна (то, что эта речь готовилась для чтения перед Папой, подтверждается тем, что она была написана на латинском языке). В этой «Апологии» он не отказывается от своих слов и идей, но стремится доказать, что был неправильно понят. Вскоре после этого Мейстер Экхарт умирает (видимо, в начале весны того же года).

«Дело Экхарта» завершается лишь спустя два года. Вначале, в 1328 году, на генеральном собрании каноников доминиканского ордена в Тулузе под давлением папского двора принято решение преследовать тех проповедников, которые слишком вольно говорят о «тонких вещах», – что может привести паству к заблуждениям и злу[4]. А 27 марта 1329 года была издана папская булла «На пашне доминиканской», где перечислялись 28 еретических положений Экхарта (некоторые из них и действительно выглядят совсем не «кафолически» – например, тезис о вечности мира), а покойный богослов порицался за них. При этом упоминалась оправдательная речь самого Экхарта – как свидетельство в пользу того, что он сам признал себя неправым.

____

Что повлияло на творчество Мейстера Экхарта?

Прежде всего нужно помнить, что, несмотря на расцвет Высокой Схоластики, XII–XIV столетия проникнуты мистическим духом. Душа средневекового человека глубоко переживает конечность мира – и ищет бесконечного, причем бесконечного в себе, бесконечности своих скрытых сил. За полтора столетия до Экхарта странный человек по имени Стелла де Эон заявлял перед церковным судом, что в нем обитает сам Высочайший Бог, а посох в его руке содержит в себе все три мира и от того, каким концом этот посох повернут к небу, зависит, какой частью мироздания правит Бог Творец. Этот ересиарх вел себя так, словно он предугадал проповеди Экхарта о душе, добившейся полного обожения и превзошедшей Самого Творца.

Однако вопрос об источниках в нашем случае имеет не только культурологический характер[5]. Корпус немецкоязычных проповедей, часть из которых была переведена в начале нашего столетия М. В. Сабашниковой и которые мы публикуем в этой книге, не представляет собой богословского трактата. Даже на Библию (латинскую «Вульгату») Экхарт ссылается достаточно небрежно, весьма вольно переводя отдельные ее пассажи, еще более небрежно он говорит об авторах, у которых заимствует определенные мысли. Читатель обнаружит, что в половине случаев он даже не называет их по имени, ограничиваясь фразами «богословы полагают» или «один древний мудрец говорил»[6]. Мы не ставили перед собой целью критическое издание текстов Экхарта, однако, дабы читатель представлял круг явных и неявных отсылок нашего автора, укажем следующие источники:

Библия.

Мейстер Экхарт ссылается преимущественно на Песнь Песней, Книгу Екклесиаста, Пророков, Евангелия от Иоанна, от Матфея и свод апостольских посланий.

Отцы Церкви и повлиявшие на Экхарта средневековые мыслители:

Дионисий Ареопагит – прежде всего «О Божественных Именах»;

Блаженный Августин – «Исповедь», «О Троице», «О свободе выбора»;

Боэций – «Утешение философией»;

Исидор Севильский – «Этимологии»;

Максим Исповедник – «Недоуменное», возможно, «Мысли о постижении Бога и Христа»;

Иоанн Дамаскин – «Точное изложение православной веры»;

Авиценна – «Метафизика»;

Петр Ломбардский – «Сентенции»;

Бернард Клервоский – послания, проповеди;

Альберт Великий – комментарии на «Сентенции» Петра Ломбардского, «Книга о причинах»;

Фома Аквинский – «Сумма богословия», «Толкование на Физику Аристотеля» и др. трактаты.

Античные языческие философы:

Платон – Экхарт знает многие тексты основателя Академии, в особенности же диалоги «Федон» и «Тимей» (в переводе Халкидия). Некоторые места из его проповедей наводят на мысль о диалектике первых двух гипотез «Парменида»;

Аристотель – «Метафизика», логические сочинения, «О Душе»;

Прокл – «Первоначала теологии» (в переводе Вильяма из Мербеке).

Есть целый ряд мест, которые вызывают уверенность, что Мейстер Экхарт должен быть знаком с некоторыми из трактатов Плотина – в изложении Мария Викторина.

Добавим и псевдоаристотелевский трактат «О причине причин».

Однако список источников дает нам скорее материал, который Экхарт перерабатывал в свете своего мистического опыта, чем набор идейных источников. Отталкиваясь от общей традиции средневековой мысли, он совершил настоящую революцию, изложение которой – непростая задача для того, кто решился написать об Экхарте.

Нам кажется, что главной ошибкой любого толкователя Мейстера Экхарта явилась бы попытка превратить его воззрения в некоторую спекулятивную систему. Часто при изложении учения Экхарта исследователи опираются на свод его рассуждений, изречений и проповедей, произнесенных на средневерхненемецком языке. Проповеди по большей части записывались его слушателями, при этом не редактировались автором или же – в некоторых местах это видно – лишь разбавлялись его собственными заметками или конспектами. В различных рукописных традициях существуют разночтения[7], касающиеся порой центральных положений.

Да и сам Экхарт прибавляет нам проблем. Будучи мистиком, он не заботится о точности формулировок и о том, чтобы давать однозначные определения одному и тому же предмету. Он прекрасно понимает основную функцию речи: не сообщать информацию, а вызывать определенное переживание, которое станет причиной нужного представления. Огонь, разгорающийся в глазах слушателя, важнее четкости дефиниций и рациональной последовательности, так как для мистика речь, как и спекулятивное мышление, не цель, но средство. А антиномии и парадоксы, возникающие при сравнении различных его проповедей или трактатов, – одно из средств восхождения к немыслимой природе Божества[8].

При чтении проповедей видно, как порой торопится Экхарт, находясь в расцвете своих духовных сил, донести до слушателей нечто открывающееся ему прямо сейчас, здесь. Он убежден, что истина не в будущем и не в прошлом, а здесь и сейчас, – нужно лишь воспользоваться этим счастливым «благовремением». В этом смысле тексты его проповедей напоминают трактаты другого философа и мистика, основателя неоплатонизма Плотина. Те также написаны не с целью создания системы, а «по случаю» – в ответ на просьбу кого-либо из его учеников. Они имеют характер беседы, предполагая реакцию, возражения второго, скрытого текстом, участника диалога. Плотин также мало заботится о кристальной точности формулировок; ведь и для него важнее успеть воспользоваться благовремением, этой «трещиной в бытии».

Следует добавить, что до сих пор до конца не исследован корпус латинских сочинений Экхарта, обнаруженных в 1880–1886 годах, хотя именно там наш автор выступает как последовательный, схоластически точный мыслитель.

По этим причинам мы не хотим давать в по необходимости краткой вступительной статье эскиз «мистической системы» Экхарта (которой – именно как «системы» – скорее всего и не было). Некоторые важные стороны его мировоззрения будут обсуждаться в комментариях к проповедям[9]. Здесь же отметим только несколько узловых моментов, которые нужно помнить при чтении Экхарта.

Прежде всего, в его воззрениях присутствует немало платонических и неоплатонических идей, как у многих немецких доминиканцев рубежа XIII–XIV столетий, в среде которых дольше всего продолжалось сопротивление прямой «экспансии» аристотелизма.

Центр интереса нашего автора (как мистика-платоника) – душа, во всей непосредственности ее внутренней жизни. Экхарт «выносит за скобки» все, что помешало бы познать душу – то есть познать самого себя! – эпоху, воспитание, семейные и практические связи человека с его окружением. Он опирается только на вырванную из исторического и общественного контекста своего существования душу и на Священное Писание, которое должно служить «путеводителем» при исследовании самого себя. (При этом в последнем обнаруживаются совершенно необычные смыслы.)

Душа, которая постигаема во времени, – это само время, сама память о своей жизни, о своих чаяниях, радостях, заботах. Когда мы говорим о душе во времени, мы не видим ее саму по себе, а лишь какой-то из многочисленных ее ликов. Самопознание, следовательно, не может быть «потоком сознания», не должно происходить во времени, но лишь вне времени, вне памяти о себе «ежемгновенном». Самопознание тождественно для Экхарта, верующего христианина, с познанием Бога, открыть Коего можно только в душе. Как Бог не причастен времени, так не причастна времени и душа: они не в прошлом и не в будущем, но сейчас – в том единственном модусе времени, где вечность открыта нам. Именно в «сейчас» происходят все действительно важные для души события: грехопадение (понимаемое Экхартом весьма специфически), выбор Бога или мира, Богопознание, спасение. Поскольку душа причастна вечности, она – в этом смысле – вечна; поскольку мир причастен вечности, он – в этом смысле – вечен. Вечность твари у Экхарта на самом деле не отрицает догмат о Сотворении мира и души, а показывает, что для души важны не внешние события, а лишь та вневременная история, которая происходит в ней самой.

Важно отметить, что Экхарт, говоря о вневременной природе души, не превращает ее в абстрактную «субстанцию». Закостенение души как некой вневременной сущности сделало бы ее столь же далекой от Бога, как и пребывание в постоянной изменчивости времени. Поскольку Бог превосходит все тварное, все, что может представить человек, – душа, которая есть Его образ и, потенциально, подобие, не может быть ни временным становлением, ни абстрактной вневременной субстанцией[10]. Она – «ничто» тварного и «ничто» Творца, если мы понимаем Его как простую противоположность твари. Чтобы показать подлинный облик души, Экхарт вводит по существу гностическое понятие «искры», обозначающей совершенно трансцендентное всему психическому и рациональному опыту человека основание души, в котором последняя и воссоединяется с Богом. Бог – чистое единство бытия и мысли; Он настолько превосходит любое наше понятие, что не может быть назван в своей сокровеннейшей сущности иначе, чем безосновная Основа (grunt), Бездна, на которой зиждется все сущее.

В итоге Экхарт заставляет своих слушателей признать очень важный тезис. Воссоединение с так определенным Богом оказывается невозможно помыслить как некий механический процесс, как взаимодействие двух внешних друг другу субстанций. Воссоединение возможно лишь как Богорождение: Бог рождается в душе, отчего душа не только становится божественной, но восходит к той самой безусловной и безосновной Основе, из которой проистекли и тварь, и Творец (!).

В акте Богорождения происходят одновременно и снятие любой иерархии (как неоднократно повторяет Экхарт, душа в этот момент превосходит Самого Творца), и возникновение Лиц Троицы[11]. Экхарт определенно различает Божество как сущность всех Лиц Троицы (и одновременно первую манифестацию потусторонней «основы») и Бога, Лики Которого указывают на порядок творения мира. Так вот, душа связана с последними лишь как тварь с Творцом. Там же, где нет никакого различия, то есть в своей основе, «искре», она едина с самой сверхбожественной основой всего.

Оправдываясь в своих апологетических текстах от обвинений в ереси, Экхарт демонстрирует родство своего учения со стандартной схоластической моделью, говоря о невозможности в человеческой душе тождества мышления и бытия по существу. Мы видим, что его оправдания не были проявлением слабости или лукавства, ибо Экхарта нельзя назвать пантеистом (по крайней мере, в классическом смысле этого слова). Он различал ту душу, которая является нашей психической очевидностью, «иной» Богу, и то истинное «нечто», которое присутствует в момент Рождения Христа в нас. Однако экхартовская апология не могла сгладить шокирующего впечатления от тезиса о запредельной бездне, каким-то образом присущей человеческой душе, бездне, породившей все, в том числе и Бога. Для его последователей этот тезис был откровением, для гонителей же – соблазном, который необходимо искоренить.

Ученики Экхарта были уже более осторожны. Иоганн Таулер, Генрих Сузо, Ян Рюисброк более или менее успешно старались примирить мистические положения своего учителя с нормами католического церковного умозрения. Их сочинения не столь резки и откровенны – хотя все они были яркими личностями и популярными авторами.

Однако влияние мистики Экхарта не исчерпывается творчеством его непосредственных преемников. Авторитет нашего автора признавал такой «столп» возрожденческого мышления, как Николай Кузанский, и даже сам Мартин Лютер опубликовал в 1518 году написанную во второй половине XIV века под воздействием идей Экхарта анонимную «Немецкую теологию». Влияние Мейстера Экхарта заметно в сочинениях Якоба Бёме и Ангелуса Силезиуса (Иоганна Шефлера). Мы говорили уже о возрождении интереса к Экхарту в начале XIX столетия благодаря открытиям Франца фон Баадера. И дело здесь не в «антикварном любопытстве», испытываемом по поводу средневековой доминиканской мистики, но в удивительно современном ее звучании.

Эта современность звучания Экхарта признавалась и современными Баадеру немецкими романтиками, и немецкой классической философией (Шеллингом, Гегелем). Тот, кто знаком с сочинениями Макса Шелера или Мартина Хайдеггера, увидит, что эти авторы – авторы уже XX столетия – обращаются к тем же проблемам, что и говоривший, казалось бы, удивительно просто (и о простых вещах) Экхарт.

Чем это вызвано? Пожалуй, можно дать единственный ответ на этот вопрос: мистические тексты Экхарта снимают историческую дистанцию между ним и его эпохой, поскольку указывают на опыт самопознания, который действительно позволяет нам обнаружить в себе не только «эмпирическое я», но и что-то невыразимое, завораживающее, неподвластное физическому времени.

* * *

Публикуемые ниже переводы Маргариты Васильевны Сабашниковой (1882–1973) представляют собой первую и очень интересную страницу в изучении средневековой немецкой мистики в России. Сама переводчица принадлежала к высшим интеллектуальным и художественным кругам России «Серебряного века». Некоторое время она была замужем за Максимилианом Волошиным, у нее были драматические отношения с Вяч. Ивановым. Она обладала несомненным даром художника, училась у И. Е. Репина, но стала более известна как переводчица, писательница и поэтесса. На М. Сабашникову огромное впечатление оказала антропософия, она входила в антропософское общество и переводила на русский язык сочинения Рудольфа Штайнера. Свое мироощущение того времени Маргарита Васильевна передавала в своих мемуарах следующими словами: «Вся природа – Божий храм, а естествознание – богослужение. Священники не нужны, потому что перед Богом все равны. Молитвы учить не нужно, потому что каждый должен обращаться к Богу на своем языке. Или нет никаких чудес, или каждый цветок, каждый кристалл есть чудо». После революции М. Сабашникова пыталась служить новой России, учила детей рисованию, пыталась проводить художественные акции, но закончился этот период ее жизни разочарованием в наивных идеалах ее поколения и депрессией. В 1922 году М. Сабашникова уезжает за границу и больше уже не возвращается на родину.

Интерес к творчеству Мейстера Экхарта был связан у М. Сабашниковой с ее антропософскими увлечениями. По мнению Маргариты Васильевны, Экхарт как никто другой из средневековых мистиков был близок подлинному знанию, а его проповеди были созвучны идеям, которые она обнаруживала в антропософии. В 1912 году вышел ее перевод ряда проповедей Экхарта, который долгое время был единственным русскоязычным источником по творчеству великого немецкого мистика. Лишь в последнее десятилетие в России появились переводы и исследования М. Ю. Реутина, Н. О. Гучинской, М. Л. Хорькова, В. В. Нечунаева, И. М. Прохоровой и др., которые сделали творчество и идеи Экхарта более доступными для читающей отечественной публики.

В наше время, характеризуя переводы М. Сабашниковой, отдают дань ее литературному мастерству и интуиции, однако утверждают, что они – «изящные и неточные». Действительно, Маргарита Васильевна порой упрощает текст Экхарта, заменяя грамматические формы средневекового немецкого языка более понятными для русского читателя. Однако от этого не теряется смысл сказанного немецким мистиком, так что публикуемые переводы могут успешно представить творчество Экхарта современной публике. К тому же они сами уже стали памятником отечественной литературы и с этой точки зрения имеют самостоятельную ценность.

Мы дополнили публикуемые переводы краткими комментариями. Комментарии не имели задачей написание исчерпывающего истолкования или научно-справочное оформление настоящего издания. Скорее они являются размышлением над текстами проповедей, попыткой обнаружить в них внутреннюю логику и сформулировать вопросы, обращенные даже не к Мейстеру Экхарту, а к нам самим.

Р. В. Светлов