Читать книгу 9 мая - Михаил Болле - Страница 8

Утомившись смотреть телевизор, Григорий Петрович спустился вниз, чтобы взять из почтового ящика свежую газету. Вернувшись обратно, он вскипятил чайник, положил в чашку щепотку черного чая, налил туда кипятка и накрыл чашку блюдцем. Затем не спеша, поудобнее, уселся за кухонным столом и принялся изучать газету. Однако история, которую он там прочитал, отнюдь не добавила ему праздничного настроения, скорее даже наоборот…

Это была история о Вечном огне, ставшим орудием жестокой казни. Все произошло этой зимой, сразу после Нового года, в центре города Кольчугино. Ночью случайный прохожий шел мимо Вечного огня и увидел мужчину, лежавшего лицом прямо на пламени в самом центре гранитной звезды городского мемориала. У погибшего полностью обуглилась голова, он был по пояс голый, в джинсах и носках. Как выяснило следствие, его убийцы сидели у Вечного огня и пили пиво, громко матерившись. Потерпевший, двадцати пяти лет от роду, подошел к ним, сделал замечание, произошла ссора. Один ударил его ногой по лицу, тот упал с плиты на снег. Лежачего стали избивать ногами. Потом потерявшего сознание раздели, разули и бросили лицом на огонь. В этом месте статьи Войтовский перекрестился три раза, прошептал что-то невнятное и только после продолжил чтение. А дальше рассказывалось о том, что мемориал памяти павшим и выжившим в Великой Отечественной войне стал отхожим местом, и ни для кого в городе Кольчугино, в том числе и для правоохранительных органов, это не было секретом. Его давно выбрали местом своих многолюдных сборищ городская молодежь: пили пиво и что покрепче, курили, сплевывая в огонь, и даже жарили сосиски, как на костре, а оборотную сторону барельефа героев расписали похабщиной. А в прошлом году, спустя несколько дней после праздника Дня Победы, кто-то из завсегдатаев поджог венки, возложенные в память о погибших. Копоть от пожара так въелась в камень стелы, что ее едва отскребли. А пьяные тусовки продолжились. И вот итог – страшная трагедия.

Тяжело вздохнув и мысленно опечалившись судьбой не только неведомого ему погибшего, но и той молодежи, которая живет будто проклятая, Григорий Петрович Войтовский встал из-за кухонного стола и пошел в комнату. Подойдя к иконе, он тихо произнес: «Прости, Господи, их души грешные и помоги им спастись от нечистого». Затем он, подумав, что столичные фронтовики находятся в более выгодном положении, чем провинциальные – пенсия больше, да и уважение не на последнем месте, начал готовиться к тому, чтобы выйти на торжественную прогулку. Для этого он надел парадный костюм, предназначавшийся исключительно для одного дня в году, а когда-нибудь потом – и для самого печально-торжественного случая в жизни любого человека. Кстати, тогда под этот костюм придется надевать не черные, начищенные до блеска ботинки, а скромные белые тапочки.

На пиджаке сверкали заранее отполированные медали и ордена. Наград у Григория Петровича было немного, но он ими очень гордился, потому что все это боевые награды, полученные во время войны за настоящие воинские подвиги. Всевозможные юбилейные медали, которые в «застойные годы» Советская власть штамповала по любому поводу, Войтовский не носил из принципа, презрительно называя «значками» или «побрякушками».

Надев кепку перед зеркалом, Григорий Петрович погладил радостно скулившую Энгу и взял со стула металлический ошейник, с пристёгнутым к нему поводком и пластмассовой ручкой-фиксатором. Когда собака была готова к прогулке, Войтовский выпустил ее на лестничную площадку и запер за собой дверь.

Едва раскрылись двери лифта, в котором на полу катались пустые пивные банки и бутылки, как овчарка забежала туда первой. Энга была так обрадована предстоящей прогулкой, что дважды обошла вокруг хозяина, незаметно опутав его ногу длинным поводком. При этом пластмассовый фиксатор остался за дверьми лифта. Задумавшийся Войтовский не заметил этого и, подгоняемый нетерпеливым скулежом, нажал кнопку первого этажа.

Какое-то мгновение лифт стоял на месте, а затем тяжело пошел вниз. Войтовский посмотрел в глаза собаке, которая ответила ему преданным взглядом. Через несколько секунд поводок затянулся на ноге у старика тугой петлей и, увлекаемый лифтом, потянул его к потолку вместе с собакой. Испуганный пенсионер и охнуть не успел, как перевернулся вверх ногами и повис в воздухе. Энга жалобно заскулила, поднялась на задние лапы и попыталась вырваться. Овчарка судорожно скребла лапами по двери, а ее хозяин пробовал сделать нечто вроде «сальто-мортале», чтобы освободить свою ногу. Но старческих сил явно не хватило. Неожиданно лифт приостановился, и в ту же минуту жгучая боль пронзила Войтовского от пятки до поясницы. Через секунду поводок лопнул у самого основания пластмассовой ручки, и Григорий Петрович вместе со своей собакой рухнули на пол.

Когда лифт остановился на первом этаже, и его дверцы открылись, Войтовский с разбитым носом и окровавленной губой сидел на полу и бережно прижимал к себе Энгу. Шея собаки была окровавлена, и она хрипло дышала. На глазах у Войтовского блестели слёзы. Он гладил собаку по голове и непрерывно приговаривал:

– Энга, хорошая ты моя. Как же ты меня напугала!

В тот момент к лифту лениво-уставшей походкой подошла толстая тетка без возраста с распаренной рожей, вместо лица. На её лопоухой голове, похожей на кастрюлю с большими ручками, в разные стороны торчали кудрявые волосы, сожженные перекисью водорода. В крупных руках мотались авоськи с продуктами и допотопный ридикюль. Низко свисали большие рыхлые груди, помещенные в бюстгальтер-парашют. Ещё ниже болтался мамон в сплошных складках. Отекшие ноги вообще напоминали промышленные канализационные трубы. Всё это богатство пряталось за полупрозрачным сарафаном голубенькой расцветки. Тётка пренебрежительно осмотрела Войтовского и дергающимися губами заговорила, проглатывая промежутки между словами:

– Надо же, с таконого спозаранку уже умудрилси зеньки своеныя позалить. Морда бесстыжая, а ещё вона медалей понацеплял. Небося и на войне-то не был, пьянь подзаборная! И не стыдно, главное. А ну-ка, едрит твою налево, выметайся из лифта вместе со своеным кобелём ко всем чертям!

Григорий Петрович, словно не видя и не слыша возмущений оголтелой тётки, медленно встал и нажал кнопку своего этажа. Двери закрылись, лифт тронулся вверх, а с площадки первого этажа, где пахло хлоркой и прокисшей тряпкой, доносилось:

– Паразит, скотина безрогая, штоб тебе поносом всю жизть срать, змеюка ползучая, гад недодавленный…