Читать книгу Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник) - Михаил Генделев - Страница 14

Китель, как лайнер, ладно пошит,

волнение из изумруда.

Лайнера корпус несокрушим,

а за винтами – буруны!

В иллюминаторах вид

к глазам пассажирок подобран.

По-итальянски стюарды поют,

а в трюме – синематограф.

– Можно, я ужин в каюту велю?..

– А тебе из какого графина?..

– Ах да! Тебя я, конечно, лю…

– …блю, как играют дельфины!..

– Великолепный круиз,

не правда ли, мой хороший?..

– Ну и как вы находите, юная мисс,

этот Атлантик-оушен?..

– За нашу любовь и за наш союз!..

– Я тебя никогда не покину!..

– А я с тобой ничего не боюсь!..

– Посмотри, как играют дельфины!..

– А помнишь: нотариус-дуралей

язвил, что укачивать станет?..

Плыви, мой великий кораблик любви,

плыви, наш «Титаник».

Как летал синий спирт, пригубя себя —

ах!

Как кружил синий спирт

над моей головой…

А теперь он спит на моих губах —

поцелуй слюны неживой.

Ах —

как летал синий спирт

в небесах,

в потолках,

синий спирт кружил – забытья.

А теперь на губах моих спит роса —

но зачем-то соленая.

Как мерцал синий спирт,

голубой огонь,

в середине сиянья себя —

зиял!

Ясноглазый обморок – алкоголь

с поцелуев корочкой по краям.

Как летал, в себе синий спирт держа

на сухих крылах ледяной пожар,

госпожа моя, поцелуя жаль

одного его – моя госпожа!

Как летал синий спирт —

ах!

Как летал синий спирт над моей головой!

А теперь он спит на моих губах —

синевой лежит, синевой.

Вздохнуть прощально: гостья-жизнь моя, отменены

извиненья. А поклон – это я благодарю.

Но сказать «спасибо» за любовь —

как «спасибо» луне за закат луны,

за ночного солнца зарю.

Вот и уходит, вот и ушла.

То ли любил я, то ли она.

Вот и заходит, вот и зашла,

вот и уходит с неба луна.

Вот и уходит, вот и ушла

то ли любимая, то ли жена.

И – до свидания, вот и сошла

с черного неба наша луна.

Вздохнуть печально, в еще шуршащий дверной проем —

не сердцебиенье, а каблуки в лестничной тишине…

И сказать «спасибо» за любовь —

и есть остаться с собой вдвоем,

зажмурясь и – лицом к стене.

И не печально ведь прожилось,

только с прощанием не поспешай.

Вовсе на сердце не тяжело,

Легкая ноша – наша печаль.

Время приходит, время пришло:

Значит, простимся, значит – прощай.

Давай прощаться, впрочем, что уже – госпожа ушла.

Но – давай прощаться! Уходить не прощаясь из дому

нехорошо.

А сказав «спасибо», все убрать со стола,

почище одеться и выйти, и на лицо – капюшон.

Вот и ушла…

То ли любил ее, то ли она.

Вот и уходит, вот и ушла,

то ли любимая, то ли жена…

Вот и проходит, вот и прошла,

хоть дорожи ей, хоть не дорожи.

Вот и прощайте, вот и ушла

в черное небо – белая жизнь.

У несчастливой у любви – как у пташки крылья,

куриная боеголовка и прицел.

Сам навряд ли будешь цел – да в цель фамилию

выпишут нерусскую, типа – «Эпицентр».

Несчастливая любовь, господа курсанты,

невеселая вдова – но зато и не вдова.

А что несчастливая – так ведь я и сам-то…

Она, хоть несчастливая – но зато жива!

У несчастливой у любви – аромат горелого,

гари паровозной, да мильтона свист.

Как Анна свет Аркадьевна имени Каренина

и – Вронский, муж ее. И – машинист.

Несчастливая любовь – верная девчонка,

не изменит, не продаст, кислые готовит щи!

А что несчастливая – это не причем как:

будь она счастливая – ищи ее свищи.

И к несчастной и к любви ходит ухажер, но я

сходства в девках не заметил и родства.

Впрочем, и «проказница», и «прокаженная» —

однокоренные русские слова…

Несчастливая любовь, господа курсанты…

Да будь она счастливая – так собирай потом тела!

Это пусть счастливая ищет адресата,

а наша несчастливая – бац! – уже нашла.

У несчастливой у любви – если вы забыли, я

нить повествования не прерываю ныть,

у несчастливой, ее мать – как у пташки крылья,

ее никак нельзя поймать и крылья отломать.

Несчастливая любовь – караул почетный,

ночью крикнешь: «Караул!» – так вон он, на часах.

А что несчастливая – при чем здесь наши счеты,

а что несчастливая – так ведь я и сам…

Несчастливая любовь – верная девчонка,

не изменит, не продаст, кислые готовит щи!

А что несчастливая – это не причем как:

будь она счастливая – ищи ее свищи.

Мы встретимся в кафе,

где кружевная пыль на пианино,

и старомодны красные диваны,

и дребезжит стаканами буфет.

– Ах, –   скажем, –   сколько лет…

– Ах, –   скажем мы, –   привет!

И повторим все снова слово в слово,

встречаясь взглядами и отводя их, словно

не расставались мы с тобой, о нет.

Там, в маленьком кафе,

там, в маленьком кафе…

Там, в маленьком кафе,

что на углу двух улочек и моря,

где ничего не изменилось в этом мире,

лишь пианист немного подшофе…

Где циферка в графе,

счет за мартель, что выпили с тобою,

какие там теперь счета с любовью,

по крайней мере, в этом маленьком кафе?

Так, циферка в графе,

там, в маленьком кафе…

Там, в маленьком кафе,

что на углу Двух дураков и Горя,

нам дела нет до госпитального кошмара

и этой сучки из комендатуры.

Там, в маленьком кафе,

там, в маленьком кафе…

Дождь – по стеклу часов…

Такое, видите ли, настроенье,

войне бы постоять на расстояньи,

или потанцевать на расстояньи

с официантом, что представил счет,

где все наоборот,

где все не так, но так или иначе

пускай судьба себе оставит сдачу

от наших, впрочем, небольших щедрот.

Мы встретимся в кафе,

мы встретимся в кафе.

Там, в маленьком кафе,

где кружева на крышке пианино,

где старомодны красные диваны

и дребезжит стаканами буфет.

– Ах, –   скажем, –   сколько лет…

Там, в маленьком кафе,

там, в маленьком кафе…

Сегодня у нас понедельник,

И завтра у нас понедельник…

Не то чтобы всех поименно —

но этого помню отдельно.

Уродец

и инородец,

ну а по мне, так красавчик.

Не мог без него обойтись полководец,

гвардейски

победу просравший.

И я, Маргарита, жена мясника,

смотрю из окна на деревья,

на крыши, на галок, на облака…

И кажется мне,

я старею слегка,

наверняка старею…

Сначала – парады гвардейцев,

потом – официальные лица,

не наигравшись в индейцев,

скомандуют крови пролиться.

Потом – поражение либо

победа, что тоже причина

сначала с триумфом прийти инвалидам,

потом возвратиться из плена мужчинам.

И я, Маргарита, жена мясника,

смотрю из окна на деревья,

на трубы, на галок, на облака…

Не то беда, что идут века,

а то беда, что старею…

Вы там сочиняйте не больно —

с женой мясника говорите!

Но только не надо о бойне

рассказывать мне, Маргарите.

Сначала приходят обрывки

слухов про весь этот ужас,

потом не приходят без марок открытки

и нечего прятать от Бога и мужа.

И я, Маргарита, жена мясника,

смотрю на закат, на деревья,

на крыши, на галок, на облака…

Дочь мясника и жена мясника,

да чтоб вы сгорели!

Все время старею, старею

пока

смотрю из окна и старею…

Смерть и бессмертие – два близнеца:

эта усмешка второго лица

так же придурковата

и у сестры и у брата.

Смерть и бессмертье у нас близнецы,

взглядов полуживые жильцы…

Полные их личины

полностью неотличимы.

В доме инцеста лишь аромат,

вдоль, как невеста, лежит автомат —

значит, будущим летом

будем ложиться валетом.

С кем и кому я стелю на полу,

кто мне по каменному столу

кружку придвинет и пищу

жителя в нашем жилище?

А тост поминальный вкусом свинца:

смерть и бессмертие – ай, молодца!

Срам и бесчестие справа,

слева солдатская слава.

С войн возвращаются, если живой,

значит, и я возвратился домой,

где на лицо без ответа

смотрит лицо до рассвета.

Война подробно убивает,

ей

все одно

мы

сучьи дети,

но

только нас не убывает

поскольку лично я бессмертен

поскольку

лично – молодчага

и мы конечно допоем

что с дыркой в сердце

есть

два шага

уже

за окоем.

Ой

не та ворон птичка

чтобы

петь с сучка

но

какова музычка

такова

и

музычка.

Сапоги еще не тапочки

и

огонь не уголек

мотылек-жизнь-бабочка

мотылек!

А

смерть не глядя убивает

она

хоть

Божья

но

машина

но только

смерти не бывает

поскольку

мы остались живы

ни малодушье ни отвага

не

достаются нам живьем

и мы сперва не умираем

и лишь потом

живем.

Любовь

уж на слово поверьте

сама собой

не умирает

но только

от случайной смерти

что нас наощупь выбирает

и в дырке сердца удалого

свистит последнее «люблю»

но

после смерти есть два слова,

и

лишь потом

салют!

И мотив отличный

и темочка близка

но

какова музычка

такова и музычка

пореви

моя девочка

и ступай домой

мотылек жизнь бабочка

ах Боже мой

пореви моя дурочка

на дыму полет:

мотылек жизнь бабочка

мотылек!

Любовь война и смерть

смогу поклясться

без нас поладят в этом мире

причем

не остается кляксы

при самом плевеньком калибре

два шага

после смерти нужно

два слова

говоришь поем

пошли со мной мой простодушный

давай их сделаем вдвоем!