Читать книгу Ибо мы слепы - Михаил Григорьевич Теверовский - Страница 2

За 11 дней до…

_{Суббота. 6 ноября 2010 года}

Потрёпанный годами фордик аккуратно вырулил с едва присыпанной гравием грунтовой дороги, подняв напоследок своими шинами, на которых уже почти окончательно стёрся протектор, столп пыли. И теперь медленно полз по уже изрядно износившемуся асфальту, положенному почти пять лет назад в честь столетия города, хоть городом это место (часто именуемое самими же его жителями "дырой") было назвать очень и очень сложно. Время расцвета и мнимого величия осталось где-то там, при его самом основании. Но даже по такому асфальту была возможность двигаться сильно быстрее, чем по грунтовой, что, наконец, давало водителю возможность прийти в себя от жары и хотя бы продышаться полной грудью от потока воздуха, забившего теперь в открытое боковое окно и заменяя тем самым отсутствовавший в машине кондиционер. По чуть толстоватому, с слегка оплывшими чертами лицу и уже явно проглядываемому второму подбородку, стекали крупные капли пота, которые водитель этой полуразвалившейся колымаги пытался интенсивно стирать рукавом сильно потёртой и кое-где подштопанной неумелыми неровными стежками холщовой куртки, принадлежавшей когда-то ещё его отцу. Одна из немногих вещей, оставшаяся после отца и оберегаемая мужчиной не меньше, чем этот самый полуразвалившийся фордик. Но вины водителя в таком состоянии автомобиля не было от слова совсем: он мог потратить целиком свободные дни только лишь на то, чтобы полировать своего железного коня; вновь и вновь проходиться тряпочкой, смоченной водой с разведённым в неё хозяйственным мылом, по его бокам, стирая каждое, даже едва заметное пятнышко. И всё это минимум по пять раз. А потом ещё и придирчиво осматривал сантиметр за сантиметром кузов, чтобы перемыть машину ещё раз, если что-то всё же да осталось на уже начавшем ржаветь из-под слоя потрескавшейся краски металле.

Но в этот один из последних радовавших лучами солнца и не менее жарких, чем солнечные, осенних дней всё могло измениться. Он, Джордж Маллет, надел свой лучший пиджак и брюки, постиранные на днях и выглаженные вечером прошлого дня и, на всякий случай, ещё разок утром. А также пересилил себя и зашёл в давно необитаемую часть дома – в спальню, где когда-то жили его отец с матерью, а потом… потом мать вместе с отчимом. Которого Джордж люто и всем сердцем ненавидел не меньше, чем свою мать. Он пробыл в этой комнате не более десяти минут, пока не отыскал в давно запылившемся шкафу белую рубашку, принадлежавшую некогда неудачнику-торгашу отчиму, который бы не смог продать и сотню долларов за пятьдесят центов. И всё же после этого Джордж порядка часа истошно рыдал в ванной, прерываясь лишь на спазмы, сдавливавшие ему горло и не позволявшие выдавить не звука; вспоминая пугавшие его до сих пор моменты из детства… в какую-то секунду воспоминания так сильно охватили его, что он мог бы поклясться, что на мгновение увидел фигуру отчима в треснутом зеркале, наблюдавшего за ним из-за спины из дверного проёма тем же звериным взглядом, как когда тот был в плохом расположении духа, да ещё и до чёртиков пьян… Джордж интенсивно потряс головой, стараясь выкинуть все эти тяжелые мысли из головы. Не сегодня! Сегодня у него прекрасное настроение. Ведь он направлялся в полицейский участок, на собеседование к капитану Фостеру. Он ушам своим не поверил, когда трое суток назад его домашний телефон, на котором приходилось пальцем еле-еле из-за его старости и заскорузлости прокручивать колесо, разразился чуть глуховатый звонок и милый женский голос сообщил ему о приглашении на собеседование. Джордж не мог поверить в это, как не верил в успех и тогда, когда только лишь посылал своё резюме по почте, не решившись зайти в полицейский участок, чтобы отдать его лично.

Чтобы успокоиться, Джордж принялся чуть слышно насвистывать себе под нос засевшую у него в голове мелодию из рекламы овсяных медовых хлопьев, прокручиваемую в каждой рекламной вставке когда-то. Чаще всего он слышал её, когда ещё крутили на телевидении столь обожаемое им вечернее шоу «Поймай меня». В том шоу инсценировались реальные случаи из рабочей практики полицейских со всего мира, а иногда и вставлялись интервью участников тех самых событий. По большей части, полицейских. И пока фордик нёс его по двухполосной в каждую сторону дороге, считавшейся главной в городе и проходившей через центр, соединяя окраины города и вливаясь далее в федеральную трассу, Джордж представлял себя участником этого вечернего шоу. Как бы он рассказывал о своих подвигах, в которых он неминуемо должен был поймать пулю, защитив напарника своим телом, но даже с ранением всё равно доводил дело до конца и останавливал преступника. После чего передавал его так поздно подоспевшим на помощь остальным сотрудникам полиции. И уже тогда трагично падал в обморок от потери крови. Ему всего двадцать пять, а он уже всеми любимый и почитаемый герой! В этот момент на его лице играла глупая улыбка, открывавшая слегка кривые желтоватые передние зубы, а взгляд проваливался куда-то в пустоту. Это чуть не привело к заносу в кювет, но Джордж вовремя опомнился и резким движением выкрутил руль влево, тем не менее, резко сбросив скорость. Из-за чего в следующую же секунду его фордик обогнал огромный пикап, чей верзила-водитель с покрасневшим от злости лицом и надутыми венами осыпал Джорджа массой оскорблений, сочетавших в себе как описания умений последнего в вождении, так и затрагивавшие всех его родных и близких, хоть нынче уже и неживых. На всё это Джордж виновато улыбался и, густо покраснев, но не от злости, а от стеснения, пытался извиниться, но так и не смог выговорить ни слова, при каждой попытке охватываемый приступами заикания от слишком сильного волнения. Наконец, показав ему свой длинный и толстый средний палец, разъярённый водитель слегка подрезал его, после чего двигатель взревел и унёс пикап далеко вперёд. Джордж краем рукава куртки в очередной раз протёр свой лоб и, слегка успокоившись, начал набирать скорость, параллельно с этим вновь проваливаясь в свои мысли и мечты. Но теперь они были не об участии в вечернем шоу. Сначала Джордж представил себе, как было бы прекрасно прокрасться к этому верзиле ночью в дом, после чего усыпить его хлороформом, как показывают в фильмах, связать и выволочь из дома куда-нибудь в открытое поле… или же в подвал своего дома. Где тот бы говорил с ним, Джорджем Маллетом, уже иным тоном. Совершенно иным. Представляя себе это, Джордж вновь стал счастливо улыбаться и включил радио, из которого полились тихие нотки джаза, заставившие его влиться в мерный ритм музыки, и начать, хоть и неумело и невпопад, подпевать.

В полицейском участке было на удивление тихо и спокойно для субботнего утра. Всё же вчера была пятница, которую в их городке любили отмечать почти столь же богато и с размахом в плане выбора алкогольных напитков, как и сам Новый Год. Из-за чего, чаще всего, работы у полицейских несколько прибавлялось, и полицейский участок наполнялся самыми яркими отбросами общества, некоторые из которых становились уже постоянными посетителями, такие как Мэтт Пинт и Саймон Ведлит, чья суть жизни, казалось, заключалась в желании попытаться проломить кому-либо голову с поводом или же без. Но сегодня в приёмной ожидал своей участи, сидя на одной из двух секций металлических кресел у стены, лишь один какой-то пьяный алкаш, на запястьях которого не было даже наручников. Видимо, его привёл сюда патруль лишь для того, чтобы продемонстрировать хоть какую-то деятельность, ведь все прекрасно знали, что выяснять кто он и откуда никто не будет. Он просидит с полчаса здесь, в приёмной, чуть проспится и придёт в себя, после чего его просто-напросто выкинут из полицейского участка.

Джордж разгладил руками пиджак, обвисший на выдающемся вперёд животе, пригладил этим же универсальным инструментом волосы и, стараясь держать походку максимально уверенной, едва переставляя дрожащие от волнения ноги, подошёл к сидевшей за защитой из решётки и стекла тридцати четырёхлетней Мэгги Филс. Очень часто именно её Джордж представлял в роли своей напарницы, при этом, не только в профессиональном плане. Возможно, это было связано с тем, что в последние года два если Джорджа и заносило в полицейский участок с его умением и везением попадать в неприятные ситуации, то в приёмной сидела именно Мэгги. А, быть может, из-за её длинных ножек, переходивших хоть и не в идеально тонкую талию, но зато подчёркивавших очень уж аппетитные формы. Вот и теперь Джордж испытал трепетное волнение ниже пояса, стыдливо метнув пару раз взгляд на декольте Мэгги, образованное расстёгнутыми верхними пуговицами официальной формы и заканчивавшееся на последней пуговке, которая, казалось, готова в любую секунду оторваться от постоянного усилия по сдерживанию столь объёмного бюста носительницы этой синей рубашечки. В этот момент она занималась тем, что активно наводила третий слой макияжа, довольно эротично приоткрыв своё маленький ротик, что окончательно выбило Джорджа из колеи, и теперь он тупо стоял у окошечка и смотрел на Мэгги, не в силах произнести ни слова.

– Вы что-то хотели? – обратив внимание на посетителя, не отрывая взгляда от небольшого круглого зеркальца, стоявшего на столике, спросила Мэгги.

– З-здрас-сьте. Я Джор-рдж Маллет, вы н-наверное, помните ме-н-ня, – запинаясь, ответил Джордж.

– Возможно, но что у вас за вопрос?

«Она помнит меня!» – молниеносно пронеслось в голове у Джорджа. Он постарался удержаться от счастливой улыбки, но уголки его губ уже предательски потянулись вверх. Толстой ладонью он прикрыл рукой рот и неумело сделал вид, что закашлялся.

– С вами всё в порядке? – Мэгги взбросила тонкие подкрашенные бровки и сморщила свой маленький носик.

– Д-да. Простите. Я пришёл на собеседование, к к-к… к-капитану Фостеру.

– А-а, да? Двадцать четвёртый кабинет. Это по коридору налево, там не ошибётесь.

– С-сп-спасибо. Большое.

Джордж неуклюже повернулся, запутавшись в своих же ногах, и сделал первый шаг, как голос Мэгги заставил его остановиться:

– На-ле-во! – протянула она, выделяя каждый слог так, словно говорит с умственно отсталым. Собственно, Джордж в её представлении, как и многих других, таковым и являлся из-за своей неуклюжести, заторможенности и глуповатой улыбки, что вечно растягивалась на его лице по поводу и без.

Вот и теперь эта идиотская услужливая улыбочка вновь растянула уголки его рта, приоткрывая всё те же кривоватые передние зубы, правда, спустя секунд пять после того, как Джордж недоумённо смотрел на Мэгги, ошарашенный её замечанием. Она могла бы поклясться, что слышала лязг заржавевших шестерёнок, что крутились в этот момент в голове этого странного дурачка, решившего, что ему есть место в полиции. Хоть даже и такого паршивого городка.

Коря себя, на чём свет стоит, Джордж чуть более, чем следовало, широким, будто заедавшим, шагом, наконец, направился в верном направлении. Испарина вновь выступила у него на лице, а также он почувствовал, как от волнения по спине градом покатились капли пота, из-за чего рубашка моментально прилипла к телу. В этот момент он осознал, что забыл утром воспользоваться дезодорантом. Взглянув на свои подмышки, он увидел растекавшиеся там крупные пятна пота, проглядывавшие даже через толстую суконную ткань серого пиджака. Разумеется, это ничуть не добавило ему уверенности. Теперь, плотно прижав руки по бокам, Джордж в ещё более странном деревянном стиле преодолевал метр за метром обшарпанного коридора. Стены, покрашенные некогда в тёмный коричневый цвет, теперь потрескались и облупились, а недавняя отделка их яркими бежевыми деревянными панелями лишь усиливали контраст этого и так столь ужасавшего дизайна, если его можно было так назвать. Вдоль потолка висели четыре длинные люминесцентные лампы, две из которых, потрескивая, раздражающе мигали. Вообще, двухэтажное здание полицейского участка было одно из первых, построенных в городе. Ходили слухи, что изначально в нём планировалось разместить школу – это объяснило бы такие количество однотипных комнат, сильно напоминавших своим пространством учебные классы.

Джордж остановился у двадцать пятого кабинета и, шумно втянув ноздрями воздух, наполняя им весь объём лёгких, тихонько постучал костяшками пальцев. Но ответа не последовало. Джордж постучал ещё раз. Та же реакция изнутри комнаты. Решив, что продолжать стоять на пороге, переминаясь с ноги на ногу, будет глупее, чем всё же войти и извиниться, он задеревеневшей ладонью нажал на ручку двери и потянул на себя. Потом толкнул от себя… но дверь не поддавалась. Закрыта? Мысли в его голове перепутались, Джордж не представлял, что же ему теперь делать. Пойти переспросить номер двери у Мэгги? Нет-нет… Это же безумно глупо. И так стыдно! Джорджу показалось, что кто-то резко выкрутил температуру нагревателя, из-за чего его лёгкие теперь воздух буквально обжигал, обдавая жаром также его голову и тело. Внезапно, дверь кабинета напротив распахнулась, и на её пороге появился собственной персоной капитан Фостер. Глупо улыбаясь, но уже не только от желания угодить, но и от искренней радости, что он нашёл капитана полиции, Джордж, застыв на месте, теперь смотрел, как руководитель полицейского участка натягивает свою куртку.

– Маллет? Я уж думал, ты решил не приходить, – застёгиваясь, поздоровался Джим Фостер. Заметив, что Джордж стоит у двадцать пятого кабинета, он добавил. – Видимо, Мэгги назвала тебе не тот номер… не волнуйся, главное, что мы тут нашлись с тобой.

– К-капитан Фос-с-тер, наверное, это я неправильно… понял Мэгги, – утупившись взглядом в пол, пролепетал Джордж.

– Защищаешь её? Это молодец, но в любом случае не волнуйся, – капитан ободряюще похлопал его по плечу. – Слушай, мне тут надо срочно на вызов один важный, но ты не волнуйся! Парни с тобой поговорят, определят, в какой отдел тебе лучше всего будет пойти. Главным за меня остаётся лейтенант Рой Лонг, поэтому обратись прямо к нему. Всё, давай, не тушуйся.

С этими словами капитан Фостер пулей пролетел коридор и исчез за поворотом. Джорджу ничего не оставалось, как пройти сквозь оставленную капитаном открытой дверь двадцать четвёртого кабинета. В нём вдоль каждой стены стояли три стола. Один, напротив самой двери, сейчас пустовавший и самый большой, принадлежал некогда самому капитану Фостеру, после получения новой должности переехавшего в свой собственный кабинет, тогда как остальные два – его нынешним помощникам, лейтенанту Рою Лонг и сержанту Шону Зальцбику, которого Джордж сразу же узнал: он был довольно частым гостем в столь любимом Джорджем пабе «Андрисон». И нередко принимался цеплять всех вокруг, в том числе и беззащитного Джорджа, особенно, когда сержант изрядно напивался. Что, собственно, происходило почти каждый раз. То ему не нравилось, что Джордж слишком тихо сидит, то что тот слишком много заказал – в общем, Шону явно хотелось как-нибудь разнообразить своё времяпрепровождение. Конечно же и сержант Зальцбик узнал пришедшего на собеседование потенциального новичка. Его вытянутое узкое лицо расплылось довольной ухмылкой, как только он поднял свои тусклые серые глаза на Джорджа, в которых тут же загорелись не предвещавшие ничего хорошего искорки. Он театрально вскочил со своего рабочего места и подбежал к Джорджу, протягивая ему длинную тонкую руку и столь же соответствующими ей длинными тонкими пальцами. После чего сам же схватил руку Джорджа, стоявшего в оцепенении в дверном проёме, и, энергично тряся её в экстазе ложного приветствия, утянул новичка за собой вглубь комнаты, не забыв носком берцы левой ноги захлопнуть дверь. На всякий случай.

– Кто пришёл! Смотри, Рой, кто к нам пришёл! Это же… о нет, неужели это сам Джордж Маллет? – приговаривал не умолкая Шон во время своей довольно неубедительной актёрской игры. – Как же мы тебе рады. Как долго мы тебя ждали! Ну, рассказывай.

– Р-рассказывать? – перебирая между пальцев край пиджака, спросил Джордж, трясясь, словно осиновый лист на уже высохшем сучке дерева во время шторма.

– Что угодно, дружище. О себе, о том, кем хочешь стать, почему решил стать полицейским вообще! Откуда у тебя тачка такая крутая, в конце концов! Не тушуйся, ну же.

И Джордж принялся рассказывать. О том, как с детства хотел защищать слабых, также, как и его отец. На что получил, пропущенное, правда, им мимо ушей замечание от лейтенанта о том, что по его данным отец Джорджа был дальнобойщиком, а никак не правоохранителем. На что последний поведал, что его мама в редкие периоды хорошего настроения рассказывала ему о его отце множество историй: как тот кидался разнимать драки, готов был встать перед толпой, избивавшей, пусть даже и заслуженно, какого-нибудь незнакомого ему паренька на ночной парковке. На что полицейские многозначительно переглянулись, а Шон внезапно решил подбодрить его:

– Хорошо, ну а дальше? Не тяни, рассказывай!

Далее он решил описать, как сильно обожает ту вечернюю передачу «Поймай меня». И как она сильно мотивировала его решиться попытать счастья в поиске новой работы, а не тухнуть на гроши ночным сторожем никому уже ненужных полузаброшеннных складов. Он, говорил, говорил и ещё раз говорил, будучи уверенным, что его на самом деле не только слушают, но и слышат. Разумеется, сначала он удивился такому тёплому и дружескому приёму. Глупая улыбка в тот же момент выплыла на его лицо, а глаза засветились искренней радостью. Иногда сержант Зальцбик прерывал его, всё более вбивая Джорджа в недоумение:

– А ты девственник вообще? Терпишь, чтобы о тебе сняли кино наподобие «Сорокалетний девственник»?

– Ч-ч-что?

– Не, забей. Работаешь охранником, значит?

Джордж принимался отвечать, тяжело возвращаясь в ритм повествования, как сержант вновь задавал ему каверзные вопросы:

– Слушай, а ты слышал, что инцест – дело семейное?

И Джордж продолжал рассказывать, все больше и больше веселя полицейских. Как вдруг он заметил прыскавшего себе в кулак – при каждом его слове, а также брошенной как бы невзначай реплике сержанта – которым старался скрыть свои настоящие эмоции, словно маленький ребёнок, лейтенанта полиции, заместителя капитана Фостера, Роя Лонга. Джордж был доверчивым, и многое мог не замечать, из-за своей рассеянности. Что создавало впечатление для окружавших о его слабости и беззащитности. Никто и представить себе не мог, что если же стоявший перед ними растяпа всё же замечал и осознавал, что над ним издеваются, то внутри него просыпался зверь. Зверь беспощадный, расчётливый и мстительный. И теперь, когда взглядом полным злости Джордж рассматривал раскрасневшиеся пятнами широкие острые скулы лейтенанта Лонга, в совокупности с его подтянутой атлетичной фигурой, которой он завидовал в глубине души, то больше сдерживаться не смог.

– Вам кажется, что я говорю что-то смешное, верно? – чьим-то чужим скрипучим голосом медленно, без единого заикания, процедил сквозь зубы Джордж. На его лице теперь виднелся жуткий оскал.

Сержант Шон уже было открыл рот, чтобы выдать очередную колкую шутку, но так и остался стоять молча, словно в один миг лишился голоса. Они с Роем от неожиданности остолбенели, в мгновение потеряв контроль над ситуацией. Из-за так резко изменившегося голоса, а также выражения лица человека, которого никогда не ставили ни во грош, а теперь не могли поверить, что перед ними стоит тот же растяпа, неуклюжий дурачок Джордж Маллет. Он был такой же сгорбившийся, всё также стоял чуть накренившись на правую ногу – но теперь казался выше и шире. И много сильнее. Природа не скупилась ему на габариты, которые он всегда старался прятать, как бы сжимаясь сильнее и сильнее, стараясь быть как можно незаметнее. На самом деле он был выше любого человека не только в этом кабинете, но и во всём полицейском участке вообще.

– Знаете, я помню Питера. Питера Стаффа. Дружка моего отчима. Он вот также стоял в углу и подсмеивался, одной рукой закрывая лицо, а другой надрачивая свой малюсенький член, наблюдая за тем, как мой отчим драл меня на кровати, не обращая никакого внимания ни на мои крики, ни на мои мольбы. Да-да. Точно также, как и вы сейчас, лейтенант.

С этими словами Джордж неожиданно резко повернулся и, чуть не выломав ручку двери, вышел в коридор и направился к выходу, не обращая ни на кого внимания по пути. Несмотря на то, что внутри у него всё ещё клокотала буря, он понемногу снова становился собой. Шаг становился менее уверенным, руки начали дрожать, а на глазах выступили слёзы – но теперь не от волнения или страха, а от обиды. Обиды на полицейских, на себя… На весь мир.

– Джордж! Уже определился с отделом? – капитан Фостер, выводя из машины закованного в наручники спутника, Питера Нильборна, младшего сыночка мэра города – что, видимо, и послужило причинной оказания такой чести, как личный выезд на арест руководителя полицейского участка – окликнул направлявшегося прямым курсом к своей машине Джорджа.

Но Джордж, не отвечая, прошёл мимо них, буквально в пяти метрах, даже не повернув головы в их сторону.

– Что-то произошло?.. – недоумённо спросил капитан, оставаясь на месте и, нахмурившись, наблюдая за грузной фигурой всегда обычно доброго и приветливого паренька.

– Да лан тебе, забей. Лучше отпусти меня, ничего плохого я этой сучке не делал! Давай не будем тратить ни моё, ни твоё время на этого рыдающего сопляка?

Джордж неожиданно застыл и обернулся через плечо, вперившись полными звериной злобы глазами в произнёсшего эти слова. Холодок пробежал по спине Питера. Он знал Джорджа, когда-то учился на год старше в той же школе. Но лишь единожды за все те годы их знакомства он видел у этого человека такой взгляд. И в тот раз их общий знакомый, Хэнк Сворц, главный заводила десятого класса, в состоянии, близком к отбивной, с неделю провалялся в реанимации…

– И что за херню вы вытворили?

Желваки яростно ходили на покрасневших скулах капитана Фостера, когда он распекал своего заместителя Лонга и сержанта Зальцбика, пылая в прямом и переносном смыслах, хоть при этом и умудрялся сохранять тон голоса ровным. Несмотря на то, что ростом он был ниже Роя Лонга, а, тем более, почти касавшегося головой потолка длиннющего сержанта, в этот момент подчиненные чувствовали себя детьми в школе, отвечавшими за очередное хулиганство перед директором школы.

– Всё о чём я попросил вас, так это поговорить с Маллетом и помочь выбрать ему работёнку попроще! Это, мать вашу, всё, что вам нужно было сделать! Ладно этот дебил, но ты, Рой?.. Какого хера? – продолжал свою гневную речь капитан.

– Но, сэр! Он же дурачок, совершенно бесполезный… – попытался защититься сержант, но был вынужден в ту же секунду закрыть рот под испепеляющим взглядом капитана Фостера.

– Я смотрю ты зато дофига полезный!

– Простите, капитан. Я понимаю, что мы вели себя неподобающе, но всё же я хотел бы спросить. Почему вы решили устроить его к нам? – наконец, подал голос лейтенант.

– Потому что я дружил с его отцом. Я его с раннего детства знал, в те годы наши семьи были ближе друг к другу, чем к троюродным родственникам, – капитан Фостер сел за свой рабочий стол и, стараясь успокоиться, медленно протёр лицо руками от щёк к носу. Нахлынувшие воспоминания вновь напомнили Джиму Фостеру, что ему уже пятьдесят шесть лет, возраст, когда он всё ещё чувствует себя молодым и сильным, но его врач уже советует ему из раза в раз перестать так сильно нервничать. Пригладив изрядно поседевшие волосы, он посмотрел прямо в глаза своему заместителю. – Я знаю, что Джордж странный и неуклюжий, но когда я увидел его резюме в пачке писем, то почувствовал, что не могу иначе. Сегодня вы оба в ночном дежурстве. А сейчас пошли вон из моего кабинета!