Читать книгу Еретическое путешествие к точке невозврата - Михаил Крюков - Страница 7

Ночь прошла спокойно. Вероятно, магия Алаэтэли была настолько сильной, что неупокоенные души не решились не только приблизиться к живым людям, но и хоть как-то обозначить своё присутствие. А может, в ту ночь их не было в доме. Во всяком случае, об отсутствии призраков никто не переживал.

На рассвете дождь наконец-то прекратился, и после завтрака решено было ехать.

Алаэтэль выбрала для себя одну из вьючных лошадей, остаток вещей нагрузили на вторую и распределили между верховыми лошадьми.

Необычно ранняя в этом году зима уже стояла у порога Саксонии. Погода была сырой и холодной, временами задувал промозглый ветер, и путешественники ёжились под плащами. Глинистая дорога раскисла и стала похожей на кусок мыла, забытой прачкой в кадке с бельём. Лошади шлёпали по лужам, временами оскальзываясь. Приходилось ехать по обочинам, где кое-где торчали пучки бурой травы.

Отряд возглавлял по-прежнему Вольфгер, за ним ехали женщины, потом монах с гномом, а тыл прикрывал Карл.

Алаэтэль по большей части грустно молчала, сгорбившись на своей лошади и скрыв голову под капюшоном запасного плаща Вольфгера, а вот Рупрехт пребывал в отличном настроении, он вертелся и непрерывно болтал, вызывая неудовольствие отца Ионы. Один раз не в меру развеселившийся гном не удержался и шлёпнулся прямо в грязную лужу. С несчастного, враз погрустневшего Рупрехта так текло, что монах не хотел пускать его обратно на лошадь. Пришлось делать привал, разводить костёр и сушить одежду гнома, который немедленно простудился и начал неудержимо чихать. Ута сварила ему целебный отвар, но Рупрехт заявил, что к жизни его способна вернуть только добрая кружка глювайна[28], а, может быть, даже и пара кружек.

Других происшествий за три дня пути не случилось, ночевали в придорожных постоялых дворах, таких маленьких и убогих, что спать приходилось на сеновале. Еду удавалось достать не всегда, даже золотые монеты не оказывали желанного действия – народ жил воистину бедно. Казалось, трактирщики были не рады проезжающим, хотя те готовы были заплатить за ночлег и ужин звонкой монетой. Но золото есть не будешь…

Вольфгер удивлялся такому внезапному и непонятному обнищанию народа. В годы его военной службы ничего подобного не было: деревни выглядели зажиточными, а люди сытыми и благополучными.

– Чума, чтоб её…, – объяснил барону причину нищеты лысый, сморщенный трактирщик. – В прошлом году, почитай, половину деревни на погост вывезли. А тут ещё и неурожай как назло, скотину кормить нечем, значит, под нож её! А дальше-то что? Сами видите, ваша милость, пусто у меня в трактире, голо… Жену и детишек моровое поветрие скосило, я вот выжил, а зачем – не знаю. Тошно мне, пусто. Временами так и подмывает уйти в конюшню, закинуть вожжи на балку и… Знаю, всё знаю – грех смертный, только верой и держусь. Пока держусь… Тут вот недавно монах-доминиканец приходил, индульгенции продавал. «Купи, – говорит, – трактирщик, разве ты не хочешь вызволить свою жену и детей из чистилища»? А я ему: «По тем мукам, что моя Марта и детишки приняли, они давно уже в раю должны быть, а если господь их мук не увидел и не принял, что мне в нём?» Сам-то я уже ничего не боюсь, ни смерти, ни чистилища, ни ада. Всё равно мне, господин хороший, что жить, что умереть… И золото ваше мне не нужно. Накормить мне вас всё равно нечем, а за ночёвку на сеновале деньги брать совесть не позволяет. Вот так-то…

– Позволь, почтенный, воспользоваться твоим очагом, чтобы приготовить ужин, – попросил Карл, – и садись с нами, еда у нас пока есть и своя. Хоть ты и хозяин, будь нашим гостем!

– Готовьте, если хотите, мне-то что? – равнодушно махнул рукой трактирщик, – дрова вон там. Пусть хоть ещё раз в моём старом трактире едой запахнет…

Утром, собираясь в дорогу, Вольфгер отправился на поиски хозяина, чтобы попробовать всучить ему монету-другую. Трактирщика он нашёл в дровяном сарае, висящим в петле. Бедняга, наверное, не выдержал весёлых голосов нежданных и нежеланных постояльцев и всё-таки совершил грех самоубийства.

Пришлось задержаться, чтобы выкопать для старика могилу. Искать кладбище не стали, сделать гроб было не из чего, поэтому просто завернули тело в чистую скатерть, найденную в полупустом сундуке. Отец Иона прочитал заупокойную молитву, молча забросали могилу землёй и поехали дальше в подавленном настроении. Монах что-то шептал себе под нос.

Отряд въехал в лес.

«Леса, леса, сплошные леса и болота, – думал Вольфгер, покачиваясь в седле. – Сколько едем, а вокруг одно и то же: заваленный валежником лес, гниющие деревья, болота, унылые, бедные деревеньки, больной, нищий народ. И в этой глуши рождаются, живут, и умирают люди – без всякого смысла и цели, без надежды на лучшую жизнь, без смеха, песен, без проблеска счастья. Всё вокруг серое, волглое, больное, вымороченное».

От этой мысли ему стало тошно, он зачем-то пришпорил коня и, опередив других, выехал на маленькую поляну. Впереди тропинка уходила в кусты.

И из этих кустов неожиданно прогремел выстрел. Левое плечо Вольфгера рвануло болью, рука повисла.

– Назад, здесь засада! – закричал он. – «Не дай бог, у них окажется ещё одна заряженная аркебуза или пистолеты, тогда конец!»

Не давая времени противнику перезарядить своё оружие, Вольфгер выхватил меч и направил коня прямо на куст, над которым расплывалось облако порохового дыма. Он увидел человека в бригантине[29] и ржавом шлеме-морионе[30]. Разбойник судорожно возился со стоявшей на упоре аркебузой, пытаясь её перезарядить. Вольфгер с размаху рубанул стрелка мечом по шее, и видимо, попал удачно: тот заорал, выпустил оружие и грохнулся под ноги лошади. Шлем соскочил с его головы и выкатился на поляну.

Вольфгеру потребовалось некоторое время, чтобы развернуть лошадь и выпутаться из кустов. На поляне уже кипел бой. Двое оборванцев набросились на Карла. Оборотень отбивался спокойно и умело, за него Вольфгер не беспокоился. Ещё один разбойник напал на монаха, неумело пытавшегося защитить женщин. Ему-то на помощь и бросился барон, однако на полпути увидел, что гному приходится ещё хуже. Посчитав малыша лёгкой добычей, на него набросились, размахивая саблями, сразу двое. Вдруг Рупрехт вытянул перед собой руку. Грохнул выстрел, и первый разбойник упал на спину, отброшенный тяжёлой пистолетной пулей. Второй разбойник, разъярённый ранением товарища, и видя, что пистолет гнома уже разряжен, набросился на него с удвоенной силой и тут же поплатился за свою неосторожность – неожиданно раздался ещё один выстрел. Вторая пуля угодила нападающему в живот, он выронил саблю, завыл, упал на колени, а потом, зажимая рану, перекатился на бок. Вольфгер вытаращил глаза: он ясно видел, что гном не доставал второй пистолет! Между тем, Рупрехт повернулся и хладнокровно всадил третью пулю в спину кнехта, напавшего на отца Иону. Тот споткнулся и полетел вперёд, сбив с ног монаха.

Увидев, что бой складывается неудачно, два оставшихся в живых разбойника, которые с величайшим трудом отбивались от Карла, бросились бежать. Одному сразу же не повезло: Карл размахнулся и метнул свою секиру ему в спину. Человек рухнул на землю, как сломанная кукла, вероятно, отточенная сталь перерубила ему позвоночник. Последний сбежал, с треском вломившись в кусты. Его никто не преследовал.

Вольфгер спрыгнул с лошади, по привычке попытавшись опереться на левую руку, и чуть не потерял сознание от боли. Бросив меч, он нагнулся над отцом Ионой и за шиворот стащил с него мёртвого разбойника. Монах, кряхтя, поднялся на ноги.

– Вольфгер, мальчик мой, ты ранен?! – с тревогой спросил он, взглянув на барона. – Ты весь в крови! Надеюсь, это кровь разбойников?

– Нет, – прохрипел Вольфгер, – кровь моя. Получил в плечо пулю из аркебузы. Помоги снять доспехи…

Все бросились к нему. Вольфгер почувствовал, что ноги плохо его держат, и сел прямо на землю, опершись спиной о дерево. В багровом мареве, на границе беспамятства он чувствовал, как с него снимают нагрудник и кольчугу.

– Брентен у кого-нибудь есть? – донёсся до него тревожный голос Уты.

– Есть, – ответил Карл.

– Дай ему хлебнуть и держи покрепче, рану надо обработать! Вольфгер, потерпи…

Барон заорал от неожиданной сумасшедшей боли в плече и чуть не потерял сознание.

– Всё-всё, уже всё, – ворковала над ним Ута, – повезло тебе, Вольфгер. Пуля прошла насквозь и застряла в наплечнике, вот она, гляди… – ведьма поднесла к глазам барона сплющенный, окровавленный кусочек свинца, – кости целы, через пару седмиц всё заживёт, а сейчас я забинтую как следует, наложу заклятия, и можешь отдыхать.

Вольфгер скосил глаза и увидел как Ута ловко бинтует его плечо белым полотном, на котором сразу же начало проступать красное пятно.

– Вот горе-то… – тихонько пробормотала она. – Что же делать? Кровь никак не останавливается…

– Позволь мне, – спокойно сказала Алаэтэль, отодвигая Уту в сторону. – Я кое-что понимаю во врачевании ран.

Ведьма отошла, не сводя недоверчивых глаз с эльфийки.

Алаэтэль нагнулась над Вольфгером, волна чёрных волос обрушилась ему на лицо, и барон вновь чуть не потерял сознание – запах мёда, луговых трав и цветов, омытых ночным дождём, сводил с ума. Он скосил глаза и увидел в вороте камзольчика эльфийки золотую цепочку с подвеской, лежащую в ложбинке между небольших грудей.

Алаэтэль поймала его взгляд и улыбнулась кончиками губ:

– Потерпи немного, господин мой, сейчас боль уйдёт. Я заберу её…

И правда, Вольфгер почувствовал, как боль утекает из раненой руки, растворяется, вымывается волной свежей крови, пробежавшей по телу. Ему сразу стало легче. А Алаэтэль слегка побледнела.

– Боль ещё вернётся, но я буду рядом и помогу, – сказала она. – Ты должен пока поберечь руку. У тебя хорошие витальные[31] силы, ты скоро поправишься, но некоторое время всё-таки будь осторожен.

Вольфгер здоровой рукой обхватил эльфийку за шею и хотел привлечь к себе, чтобы поцеловать, но она легко отстранилась.

– Раненый воин не должен думать о женщинах, – усмехнулась она, – это мешает выздоровлению.

– Карл, помоги встать, – попросил слегка разочарованный Вольфгер. Обаяние лукавой эльфийки никак не хотело отпускать его.

Карл легко поднял своего хозяина на ноги, тот, пошатываясь, огляделся:

– Всё кончилось?

– Да, господин барон, уже давно, – невозмутимо ответил Карл.

– Сколько их было?

– А сколько человек убили вы?

– Я – одного, аркебузира, он там, в кустах. Может, ещё жив.

– Убит, я проверил, – ответил Карл. – Вы ему мало что голову не снесли. Шея почти перерублена, на лоскутах кожи держится.

– Так… Я – одного, ты – тоже одного, получается, гном убил троих?! Как ему это удалось?

– У него какой-то чудной пистолет, – пожал плечами Карл.

– Рупрехт, подойди сюда, – позвал Вольфгер. – Объясни, чем это ты так ловко расправился с разбойниками?

– А это ещё одно моё усовершенствование, – пояснил гном и чихнул, – ручное оружие на четыре выстрела! – Он протянул Вольфгеру пистолет с четырьмя непривычно короткими и толстыми стволами. – Можно стрелять четыре раза подряд! Только вот заряжать долго и неудобно, это я ещё не додумал.

– Но ты же вроде стрелял трижды?

– Нет, – шмыгнул носом гном, – я стрелял четыре раза, но один раз была осечка.

– Сегодня ты спас нам всем жизнь, – сказал Вольфгер, – спасибо тебе, Рупрехт из колена Серебряной наковальни. Отец Иона, поблагодари гнома. Если бы не он, разбойники изрубили бы тебя в капусту, мы с Карлом никак бы не успели на помощь.

– Спасибо, мастер гном, – монах прижал руку к сердцу и поклонился. Губы его дрожали.

– Не стоит благодарности! Я всего лишь вернул часть долга за моё спасение в трактире, – в ответ поклонился гном, надувшись от гордости.

– Меня умиляет ваш обмен любезностями, но, может, стоит помочь раненому? – суховато спросила Ута.

– А кто ещё ранен? – Вольфгер резко повернулся и застонал от острой боли в плече.

– Осторожно! – воскликнула Ута, – разбередишь рану – опять кровь пойдёт, ведь еле-еле остановили! А раненый вон, за твоей спиной. Гном всадил ему пулю в живот.

Вольфгер подошёл к раненому и осторожно присел рядом. Перед ним лежал человек лет сорока-сорока пяти, бедно одетый, давно небритый, с клочьями седеющих волос на затылке и на висках. Раненый тяжело дышал, переводя затравленный взгляд с барона на Карла. На губах у него надувались и лопались розовые пузырьки, из угла рта сочилась кровь.

– Пощадите, господин, не убивайте, – пробормотал он.

– А ты знаешь, как поступает с разбойниками городская стража? – спросил Вольфгер.

Раненый прикрыл глаза.

– Ну а если знаешь, то не будешь просить пощады. Всё, что я могу обещать тебе, это лёгкая смерть.

– Тогда будь ты про… – начал раненый, но Вольфгер легонько ударил его по губам, и он замолчал.

– Не богохульствуй, – сказал барон, вытирая окровавленную перчатку о траву, – тем более что ты вот-вот предстанешь пред господом. Сам знаешь, рана твоя смертельна. Я могу подарить тебе лёгкую смерть, а могу оставить здесь живым. До ночи-то ты дотянешь, а вот как стемнеет, на запах крови придут волки и лисы.

– Прости, господин, – прохрипел разбойник. – Добей меня, прошу…

– Хорошо, но если будешь говорить правду. Кто вы такие?

– Мы-то? Мы люди Стрелка…

– Какого ещё Стрелка?

– Того, кто стрелял из аркебузы… Ты убил его, господин.

– А, теперь понятно. Следующий вопрос. Сколько вас всего было?

– Восемь… Сколько убитых?

– Пятеро. Ты – шестой.

– Один не пошёл с нами, остался в деревне, сказал, что животом недужит, а один убежал.

– Значит, банды больше нет, – сказал Вольфгер, поднимаясь, – ведь главарь убит.

– Господин, ты обещал… Легко… – прошептал раненый.

– Хорошо, – ответил Вольфгер, – молись тогда.

Раненый ненадолго замолчал, потом разлепил окровавленные губы и выдавил:

– Я… готов…

Вольфгер неловко потянул из ножен кинжал, но Карл опередил его. Короткий крик – и с раненым было покончено.

– Трупы будем убирать, ваша милость? – спросил Карл.

– Вот ещё, – откликнулся Рупрехт, которого не спрашивали, и который под шумок обшаривал убитых, – пусть валяются!

– Но они христиане! – несмело возразил отец Иона.

– Откуда ты это знаешь, отче? – возразил Карл. – По делам так самые настоящие безбожники, сейчас по лесам много всяких бродит. Прочти какую-нибудь заупокойную молитву, и будет с них. Его милости нужно побыстрее в город, для него сырость сейчас опаснее яда.

Карл забрался в кусты, нашёл там аркебузу Стрелка, засунул её между двух деревьев, согнул ствол и выбросил.

– Так-то оно лучше будет, – пробормотал оборотень.

* * *

Вскоре лес стал редеть, появились выжженные просеки и крохотные поля, отвоёванные у леса. Впереди лежал Дрезден.

– Рупрехт, тебе в город нельзя, – сказал Вольфгер. – Схватят и сожгут без разговоров. Алаэтэль накинет капюшон, и, думаю, её никто разглядывать не будет, а тебя мы спрятать не сможем. Что будем делать?

– Сколько вы собираетесь пробыть в городе? – спросил Рупрехт.

– Трудно сказать, – задумался Вольфгер, – нам надо получить аудиенцию у архиепископа Майнцского, я подам прошение, но сколько придётся ждать, не знаю.

– Где вы будете жить?

– Ну, наверное, остановимся на постоялом дворе «Золотой лев». Насколько я помню, это было лучшее заведение в городе.

– Хорошо, – сказал Рупрехт, кряхтя, сползая с лошади монаха, – тогда здесь мы и расстанемся. Вы делайте своё дело, а я буду вас ждать в одном укромном местечке. Когда всё закончите, дайте мне знать, и я сам найду вас.

– А как подать тебе весточку, и где ты будешь нас ждать? – спросил Вольфгер.

– В Дрездене, где же ещё? – удивился гном.

– Но…

– Во всех крупных человеческих городах империи есть колонии гномов, – объяснил Рупрехт, – иначе, откуда бы люди брали лучшие украшения и драгоценное оружие? Эти колонии существуют втайне, но они есть и они процветают. Чтобы подать мне знак, господин барон, просто придите к Фуггерам и назовите моё имя. Они знают, как связаться с гномами.

– Вот как? – удивился Вольфгер, – Фуггеры знают про гномов?

– Фуггеры не упускают ничего, что приносит прибыль, – наставительно сказал Рупрехт.

– Постой, но ты ведь изгнанник, пустят ли тебя к себе местные гномы?

Рупрехт зло скривился.

– Здесь живут гномы другого колена, и они… ну, они любят гульдены. Очень любят. И вообще, не беспокойтесь за меня, ваша милость, – сказал гном, помахал на прощание рукой и юркнул в кусты. Вольфгер тяжело вздохнул. Он стал привыкать к весёлому, вздорному и вороватому гному. Ему было жаль расставаться с ним, и тревожно на душе.

– Не беспокойтесь за Рупрехта, господин барон, – уловил его настроение Карл. – Этот маленький пройдоха нигде не пропадёт. Поехали! Уже темнеет, а Дрездена ещё не видно, и я не хочу провести ещё одну ночь в сыром и холодном лесу!

* * *

О том, что город уже близко, недвусмысленно свидетельствовали кучи мусора по краям дороги, падаль и раздутые трупы домашних животных. На дорогу вытекали зловонные жёлто-коричневые ручьи, через которые лошади старались переступать, не запачкавшись. Ута крепко, не по-женски ругнулась, а эльфийка завязала нижнюю часть лица платком.

У бревна, лежащего на заставе поперёк дороги, маялся тяжким похмельем кнехт с алебардой не по росту. Путешественники не вызвали у него ни малейшего интереса. Прислонив своё устрашающее оружие к караульной будке, он пересчитал людей и лошадей, загибая пальцы и натужно шевеля губами. Вольфгер не стал ждать окончания сложных подсчётов и бросил ему гульден.

– Сдачу пропейте, – приказал он.

Стражник радостно осклабился.

– А где десятник? – спросил барон.

– Дык… В караулке оне, ваше баронство, – ответил стражник, стараясь упрятать монету в дырявый кошель так, чтобы она не вывалилась.

Вольфгер слез с коня, бросил поводья Карлу и вошёл в караулку. Десятник и солдаты, свободные от караула, занимались обычным военным делом – резались в кости. Оружие и снаряжение – алебарды, мечи, шлемы – было свалено в углу одной кучей. Игроки не обратили на вошедшего ни малейшего внимания. Вольфгера так и подмывало рубануть мечом по залитому вином столу, но он с трудом сдержался и позвал:

– Десятник!

Тот с трудом оторвал взгляд от стола, по которому катались игральные кости:

– Чего надо?

– А вот сейчас узнаешь, чего! – начал терять терпение Вольфгер.

Десятник услышал в голосе вошедшего что-то нехорошее, вгляделся в фигуру человека, стоявшего в двери против света, и вскочил, как будто его в обширный зад ужалила гадюка.

– Ваша милость… Чего изволите?

– Изволю, чтобы городская стража службу несла, а не пьянствовала и в кости резалась! На меня напали разбойники чуть ли не у самого въезда в город!

– Где напали? Кто напал? – тупо переспросил не вполне трезвый десятник.

– Откуда я знаю кто, придурок! – гаркнул Вольфгер. – Банда какого-то Стрелка! Не видишь что ли, я ранен?

– А-а-а, да. Стрелка… Мы сейчас… Вставайте, парни, а ну, оружайсь!

– И куда же это вы собрались? – ехидно спросил Вольфгер, опершись о дверной косяк. – Там теперь воевать придётся разве что с покойниками. Всю грязную работу мы уже сделали за вас, банды больше нет. Отправь только пару кнехтов, чтобы трупы зарыли, найдёте их на дороге.

– Сию минуту! – засуетился наконец-то пришедший в себя десятник. Гордясь своей грамотностью, он полез на полку и начал там рыться, приговаривая: «Да где же он? Был же здесь… Это не то, и это… А, вот он!» Десятник развернул свиток и начал читать по складам, шевеля губами:

– «За голову Стрелка бургомистр славного града Дрездена объявляет награду в двести гульденов, каковую голову можно доставить в магистрат вместе с самим Стрелком, а такожде отделённую от тела»… Так что вы, ваше баронство, значить, того, можете награду получить. Деньги немалые, – завистливо вздохнул он.

– Моя кровь, любезный, тоже не пфенниг стоит, – надменно сказал Вольфгер. – К бургомистру я съезжу. А теперь, ну-ка скажи, как проехать к постоялому двору «Золотой лев»?

– Значить, так, ваша милость, – начал объяснять десятник, – поедете до развилки, там ещё, изволите ли видеть, дом с флюгерком в виде этакого петуха на крыше, потом свернёте налево, проедете один квартал, потом…

– Стой! – оборвал его Вольфгер, – дашь мне человека, пусть проведёт, – и кинул десятнику гульдинер[32].

– Брунс!!! – заорал десятник, поймав монету на лету, – проведёшь господ! Эй, придурок, а ну, оставь алебарду и шлем, зачем они тебе в городе? Да шевелись, скотина безрогая!

Дрезден был сравнительно небольшим городом, расположение домов и улиц Вольфгер помнил хорошо, но ему хотелось обставить своё прибытие как можно более пышно. Бежавший впереди всадников кнехт, пыхтящий и погромыхивающий кирасой, привлекал внимание охочих до зрелищ горожан. У ворот постоялого двора Вольфгер одарил истекающего потом солдата ещё одной серебряной монетой, чем вызвал водопад хриплых и несуразных благословлений, отпустил проводника и въехал во двор.

Фахверковое[33] здание постоялого двора было совершенно таким, каким его запомнил Вольфгер в свой последний приезд в Дрезден. Первый этаж был сложен из грубо отёсанных каменных глыб, а второй и третий этажи были глинобитными с деревянными балками. Над входом красовалась вывеска, изображавшая по замыслу хозяев заведения золотого льва. Но, поскольку художник настоящего льва представлял себе весьма приблизительно, животное на вывеске было похоже на крупного кота, который, похоже и послужил натурщиком. Вольфгер усмехнулся. Навстречу ему уже бежал хозяин, на ходу стаскивая с головы поварской колпак.

Вскоре все были устроены. Вольфгер, Алаэтэль, отец Иона и Ута получили по отдельной комнате, заняв половину второго этажа, а Карл, как обычно, отказался от комнаты в господской части дома и ушёл к слугам.

Разобрав вещи и кое-как умывшись одной рукой, он спустился в общий зал, чтобы поужинать. Вскоре к нему присоединились Ута, потом пришли эльфийка и монах.

– Это заведение раньше славилось своей кухней, – сказал Вольфгер, когда все расселись, – тут можно было славно пообедать или поужинать. Вон бежит хозяин, решайте, кто и что будет заказывать. Я предлагаю молочного поросёнка.

Тут до Вольфгера дошло, что эльфийка, возможно, соскучилась по своей еде – овощам или фруктам.

– Госпожа Алаэтэль, – спросил он, – а чего бы хотела ты?

– Это есть безразлично, – пожала плечами девушка. – Ты думаешь, эльфы питаются одними фруктами и пьют цветочный нектар? – Она засмеялась. – Мы едим, в общем, то же, что и вы, люди, ты же мог видеть это по пути. Домашних животных мы не разводим, но эльфы любят охоту, так же как и ваши мужчины, поэтому на наших столах не переводится дичь.

– Тогда, значит, молочный поросёнок, – сказал Вольфгер хозяину, – свежий хлеб, тушёные овощи. Насчёт вина и пива решай сам, выбери, что получше. Потом подашь сладости.

Хозяин подобострастно кивнул и убежал на кухню отдавать распоряжения.

Дождавшись, пока он отойдёт подальше, отец Иона сказал:

– Ну вот, мы и достигли цели нашего путешествия, что будем делать дальше?

Монах выглядел неважно – вид усталый, под глазами набрякли мешки, руки, лежавшие на натёртой воском столешнице, мелко дрожали.

– Завтра я подам в канцелярию архиепископа прошение об аудиенции, и будем сидеть, ждать ответа, – сказал Вольфгер. – Церковная машина работает небыстро, так что тебе, святой отец, придётся запастись терпением.

– Сколько же придётся ждать?

– Если архиепископ в Дрездене, пару седмиц, не меньше, а если он в отъезде, и не знаю, сколько. В любом случае быстро к нему мы не попадём, желающих увидеть представителя римской курии в Саксонии хоть отбавляй, а принимает он в день человека по два-три, – ответил Вольфгер. – У меня в Дрездене есть ещё кое-какие дела, а вы можете заниматься, чем хотите. Ута, Алаэтэль, у вас какие планы?

– Здесь есть хорошие купальни? – спросила Ута.

– Есть, но по городу без охраны не ходите, всякое может случиться. Завтра я найму вам паланкин, и берите с собой для охраны Карла. Или окажите мне честь и позвольте сопровождать вас.

Эльфийка улыбнулась и кивнула.

– У нас есть ещё одно дело, – сказал ей Вольфгер. – Надо найти знающего мага, который смог бы вернуть тебя в страну эльфов. Но это непросто, потому что в нашем мире за чародейство можно угодить на костёр.

– Вряд ли у вас найдётся такой маг, – покачала головой Алаэтэль. – В наших хрониках не сохранилось сведений о том, что хотя бы один человек проник из вашего мира в наш.

– А какой он, ваш мир? – спросила Ута.

– Наш мир? – мечтательно переспросила эльфийка. – Наш мир есть очень похож на ваш: такие же леса, реки, горы. Однако мы не строим городов, не сбрасываем нечистоты в реки и не устраиваем свалок в лесах. И воздух у нас гораздо чище, а птицы поют красивее…

– Скажи, госпожа, – обратился к эльфийке монах, – а… а вы смертны?

– Да, – ответила Алаэтэль, – всё живое смертно, и мы тоже уходим в небытие, но наш век куда дольше человеческого. И мы не убиваем друг друга.

– А кто же правит страной эльфов? – спросил Вольфгер.

– Совет мудрейших. В него входят самые сильные чародеи. Нашим миром правит магия, магией пропитано всё. Мы мало работаем руками, потому что привыкли созидать с помощью волшебства, но, увы, в вашем мире оно не работает. Попав к вам, я потеряла большую часть своих сил, остались… крошки.

– Крохи… – тихо поправила эльфийку Ута.

– Да, крохи, благодарю, фройляйн, мой немецкий язык не есть совершенен, – кивнула Алаэтэль. – Не знаю, вернутся ли мои силы ко мне, когда я вернусь домой, если, конечно, вернусь. Ваш мир потихоньку отравливает меня, я чувствую это…

За столом повисло неловкое молчание, которое прервал Вольфгер:

– А вот и хозяин, он несёт нам хлеб, вино и мясо. Давайте на время забудем о заботах и поедим так, как не ели уже много дней – за чистым столом, на тарелках, никуда не торопясь и не опасаясь, что в тарелку нальётся дождевая вода или упадёт гусеница.

Хозяин вместе с двумя служанками расставили на столе тарелки, кубки, миски с подливкой, хлеб и блюда с овощами. Посредине торжественно водрузили жареного поросёнка, покрытого румяной корочкой.

Трактирщик хлопнул пробкой и налил в кубки тёмно-бордовое пенящееся вино.

– Я предлагаю тост за удачу, – сказал Вольфгер, поднимая свой кубок, – удача нам ой как понадобится!

Все сдвинули кубки, выпили и Вольфгер начал кинжалом разделывать поросёнка, придерживая его специальной двузубой вилкой.

Ужин в «Золотом льве» начался.

* * *

Уже ночью, довольный, сытый и слегка отяжелевший Вольфгер поднялся к себе в комнату. Она была небольшой, уютной и очень нравилась барону. Низкий, потемневший от времени деревянный потолок из-за странной причуды архитектора понижался к окну. В дальней стене комнаты было прорезано небольшое окно с лунными стёклами[34]. Убранство комнаты составляли кровать в алькове за пёстрой занавеской, кресло с резной спинкой и жёстким сиденьем и небольшой сундук, покрытый ковром. На сундуке стоял кувшин с вином, кубки и тарелка с поздними сморщенными яблоками.

Вольфгер неторопливо разделся, оставшись в одних шоссах[35] и нательной рубахе, повесил меч и кинжал на вбитый у двери крюк, налил себе вина и с блаженным стоном плюхнулся в кресло. Натруженные мышцы спины и ног ныли.

Барон прихлёбывал вино, наслаждаясь покоем, тишиной и одиночеством. Впервые с начала путешествия никуда не нужно было торопиться, думать о ночлеге, пропитании, заботиться о безопасности отряда. За годы, проведённые в своём замке, он успел отвыкнуть от неудобств путешествия, на которые лет двадцать назад просто не обратил бы внимания.

«Да-а… – невесело подумал он, – похоже, это и есть начало старости, когда через неделю в пути с тоской вспоминаешь свой дом и его размеренный уклад. Приключения, драки, колдовство – это уже не для тебя, барон Вольфгер фон Экк. Вот и пулю схлопотал. Раньше бы и не обратил внимания на такой пустяк, а теперь от каждого неловкого движения кривишься. Поди каждый раз перед сменой погоды плечо ныть будет». Вольфгер осторожно спустил с плеча рубаху и осмотрел повязку. Полотно было чистым, рана закрылась.

«Ну, хоть это хорошо, – подумал он, – а вот я сейчас сделаю глоток-другой – и в постель, на чистое бельё, спа-а-ать…» – барон сладко зевнул и направился к алькову, неся в здоровой руке кубок.

И тут в дверь негромко постучали. Вольфгер досадливо поморщился. «Наверное, служанка решила пожелать господину барону спокойной ночи, узнать, не надо ли ему чего и, самое главное, получить монетку. Ну её к дьяволу, не буду открывать!» – решил он.

Стук повторился. Вольфгер упрямо не откликался, разбирая постель.

– Вольфгер, ты здесь? Открой, это я, Ута… – раздалось из-за двери.

«Сладчайший Иисусе, – мысленно простонал Вольфгер, – ну за что мне это?! Опять у девчонки какие-то неприятности или страхи, мышь, что ли, увидела? Но делать нечего, надо открывать…»

Он отодвинул засов, открыл дверь, и в комнату вошла Ута. Она переоделась в то платье, которое барон видел на ней в её доме. Девушка молча заперла дверь и повернулась к Вольфгеру.

– Что слу… – начал Вольфгер и осёкся.

– Барон Вольфгер фон Экк, я пришла, чтобы заявить на тебя свои права, – сказала Ута явно заготовленные слова.

Вольфгер так удивился, что сделал шаг назад, споткнулся и плюхнулся на кровать, чуть не расплескав вино. Теперь он смотрел на Уту снизу вверх.

– Той ночью в моём доме ты повёл себя как настоящий рыцарь, – сказала она, – хотя я, честно сказать, и ждала, что ты будешь чуточку менее благородным… – С её губ сорвался смешок. – Подождём, – решила я тогда, – пока ты обратишь на меня своё благосклонное внимание. И я стала ждать, и терпеливо ждала до тех пор, пока в отряде не появилась эльфийка. Теперь всё изменилось, и я больше ждать не могу. Всем известно, что ни один мужчина не устоит против чар эльфийской девушки, не устоишь и ты. Собственно, ты уже не устоял, я не слепая, и вижу, как ты раздеваешь её взглядом. Но предупреждаю: эта девица принесёт тебе несчастье. У эльфов нет души, они не знают, что такое любовь и семья. Ты будешь сгорать от любви и желания, а она будет ослепительно и холодно улыбаться. И всё. Я знаю, что эти слова не способны отвратить мужчину от страсти к эльфийке, поэтому-то я и пришла к тебе в надежде, что Алаэтэль ещё не полностью завладела твоей душой.

Барон, растерянный до немоты, сидел на кровати, не зная, что сказать.

– Похоже, я всё-таки опоздала, – с горькой обидой и слезами в голосе сказала Ута. – Если ты будешь и дальше молчать, я немедленно уйду, а завтра меня в Дрездене не будет!

– Нет, по… пожалуйста, Ута, останься, прошу тебя, – пробормотал Вольфгер, пытаясь подняться, но проклятая мягкая кровать мешала ему это сделать, и он чувствовал себя дурак дураком. Взявшись левой рукой за спинку кровати, барон попытался встать, сморщился от неожиданной боли и чуть не упал. Ута подхватила его. Вольфгер воспользовался этим и обнял девушку за талию. Сложена Ута была на диво хорошо.

Ута прижалась к барону, схватившись руками за ворот его рубахи и заглядывая ему в глаза.

– Вольфгер, скажи, почему ты так холоден ко мне?

– Ута, я… Не мог же я… Это выглядело бы как насилие…

– Но теперь это не будет выглядеть как насилие, – прошептала девушка, прижимаясь к нему щекой.

Вольфгер осторожно распустил шнуровку её лифа и спустил платье с плеч. Она сделал шаг, переступила через платье и теперь стояла перед ним в одной рубашке. Потом закинула руки ему за шею, обняла, нежно поцеловала и снова прижалась всем телом.

– Вольфгер, – промурлыкала она, – я всё ещё в долгу перед тобой за своё спасение, и теперь самое время его отдать.

Барон хотел поднять девушку на руки, но она запротестовала:

– Нет-нет, тебе пока нельзя поднимать тяжести! Я знаю, как обращаться с ранеными! Ложись, я всё сделаю сама… – и Ута дунула на свечу.

Теперь в комнате было почти темно, выделялся только серый прямоугольник окна.

Вольфгер лёг на спину, и Ута пришла к нему. Она оказалась страстной, нежной и чуткой. Время в маленькой комнате на втором этаже гостиницы «Золотой лев» потекло густым мёдом.

* * *

Они лежали в постели, узковатой для двоих, пили вино, заедая его яблоками, и смеялись.

– Ну вот, – заметил Вольфгер, – вино кончилось, давай позовём служанку, пусть принесёт ещё кувшин из погреба, да холодненького! И ветчины с хлебом, а?

– Что ты, Вольфгер, разве можно? – притворно ужаснулась Ута, – служанка же увидит меня в твоей постели, что будет с моим добрым именем, с моей репутацией?

– Завтра всё равно все будут всё знать, – отмахнулся Вольфгер.

– Это же постоялый двор, от прислуги не укроешься. Так я позову?..

– Не смей! – Ута шутливо закрыла ему рот ладошкой. – Все спят, ночь на дворе, перебудишь всю гостиницу…

– Но я хочу вина!

– Потерпишь! Впрочем, в моей комнате стоит такой же кувшин. Я сейчас принесу.

– Оденься хоть!

– Я – ведьма, мне положено ночью голышом скакать!

Она встала, не стыдясь своей наготы, и вышла из комнаты. Вольфгер крякнул и почесал в затылке совершенно мужицким жестом.

Вскоре Ута вернулась с кувшином и, поставив его на пол у кровати, забралась под одеяло. Вольфгер обнял её здоровой рукой.

– Ну как, фройляйн, установила на меня свои права? – усмехнулся Вольфгер.

– Не совсем! – в тон ему ответила Ута, – надо бы для надёжности ещё разок…

– Так-то ты относишься к раненому! Ну давай попробуем…

* * *

– А где Кот? – поинтересовался Вольфгер. – Что-то его давно не видно.

– Не знаю, гуляет, наверное, где-нибудь, – ответила Ута. – Посмотри, сколько в городе замечательных крыш и помоек, раздолье настоящему коту! Ты за него не беспокойся, он не пропадёт. Всё-таки это не совсем кот, он вполне способен постоять за себя. Лучше скажи, а ты не боишься… ну, быть с ведьмой?

– Не знаю, – удивился Вольфгер, – а что, разве мне это чем-нибудь грозит?

– Тебе, наверное, нет, – ответила Ута, – но, всё-таки… Истинные христиане ведьм не любят и боятся. Общение с ними – грех.

– А я не могу назвать себя истинным христианином, – ответил Вольфгер, – хотя, естественно, крещён по христианскому обряду. Только нет во мне истинной веры… Но постой, ты как-то странно сказала: «тебе – нет», а тебе, выходит, да?

Ута замялась.

– Ну, понимаешь… Об этом сейчас не стоит говорить.

– Ну а всё-таки? – не отставал Вольфгер. Он повернулся на бок и смотрел на девушку, ласково гладя её грудь.

Ута вздохнула и нехотя заговорила, стараясь не смотреть на возлюбленного.

– Понимаешь… Ведьме положено… Ну, как это принято говорить… Удовлетворять похоть с подобными себе, словом, с колдунами. Их соития всегда бесплодны. Но если ведьма проведёт ночь с обычным мужчиной, понесёт и родит ребёнка, то на свет может появиться просто урод. Он сразу умрёт, так чаще всего и бывает. Это ничего. Но может случиться, что родится с виду обычный ребёнок, а вырастет из него страшный чёрный колдун, некромант, изувер… И загнать его обратно в небытие будет стоить большой крови. Нормальных детей у ведьм почти никогда не бывает, ну и… ведьмы редко переживают рождение своего ребёнка. Роды у них почти всегда оканчиваются смертью, но ведьма не может умереть просто так, как обычная женщина. Она должна передать… нечто… девочке, которая станет ведьмой вместо неё. А это непросто, ведь годится далеко не всякая, поэтому ведьмы, бывает, годами влачат жуткое состояние – ни жизнь, ни смерть. Они не живут, но и умереть не могут, – Ута вздрогнула.

Вольфгер обнял её:

– Прости за дурацкий вопрос, расстроил я тебя, да и сам расстроился.

– Нет, ты всё равно должен был узнать, – серьёзно ответила Ута. – Ведьме нельзя делить ложе с обычными мужчинами. А вот я не удержалась, барон Вольфгер фон Экк, и не жалею! Налей-ка мне ещё вина!

Они допили вино, Ута вздохнула, повозилась, устраиваясь под боком у Вольфгера и сонно шепнула:

– Давай-ка спать, твоя милость, полночь давно отзвонили. Знаешь, как у нас в деревне говорили?

Завтра расскажешь, кто тебе приснился.

* * *

…Была ночь. Вольфгер стоял на неестественно прямой и широкой улице незнакомого города. Он знал, что это Дрезден, но не узнавал его. В Дрездене не было огромных домов-ящиков, тянущих к небу тошнотворно однообразные, голые стены с бельмами слепых окон. Ни в одном окне не горел свет, но Вольфгер почему-то знал, что там, в этих мёртвых домах, прячутся сотни, тысячи, десятки тысяч людей – взрослых, детей, стариков и старух – и все они, прильнув к окнам, молча в предсмертной муке смотрят на него и что-то беззвучно повторяют. Все одно и то же. Вольфгеру казалось, что его уши залиты воском, до него не доносилось ни единого звука, он ощущал только тяжесть в голове.

Внезапно тишина рухнула, и барона продрал мороз по коже, он услышал раздирающий, скрежещущий, леденящий душу вой. Вой то поднимался до визга, то падал до басовитого рычания, повторяясь с неестественным, мёртвым однообразием. Потом вой пришёл с другой стороны, с третьей, и вскоре вокруг него не было ничего, кроме этого жуткого воя. Мир был полон воя. Вольфгер не знал, что это означает. Он повернулся и побежал вдоль улицы, причём казалось, что его тело потеряло вес. Он совершал огромные прыжки в вязком, душном воздухе, мягко касаясь мостовой, одетой плавленым камнем, и боялся, что после очередного прыжка больше не сможет оттолкнуться от земли.

Он выбежал на площадь, обсаженную чёрными в ночи деревьями. Их голые ветви вцеплялись в серое небо подобно пальцам мертвеца, выбравшегося из могилы.

В небе вспыхнул бело-голубой конус света и начал шарить по низким облакам. Навстречу ему с земли поднялись ещё несколько лучей. Вдруг два луча, словно нащупав что-то, остановились в небе, навстречу им метнулся третий луч, и Вольфгер увидел в их скрещенье огромную птицу, которая парила, не шевеля крыльями. Потом от тела птицы отделились чёрные точки и понеслись к земле, стремительно увеличиваясь в размере.

Мостовую страшно тряхнуло, она ударила Вольфгера по пяткам. Он увидел, как огромный дом в глубине улицы окутался пылью, его стены тошнотворно и медленно изогнулись, пошли волнами, треснули и обвалились внутрь, погребая в каменной могиле своих обитателей. За первым домом рухнул второй, за ним третий. Внезапно возник странный, багровый свет. В центре города встал огромный смерч из бешено вращающегося столба пламени и дыма. Тишина окончательно рухнула, и Вольфгер услышал рёв смерча, втягивающего в себя кровлю с крыш, балки, деревья, изломанные человеческие фигурки… Он явственно ощутил умирание множества людей, бессмысленно запертых в каменных ящиках, подвалах, бесполезных укрытиях. И это чувство было настолько страшным, что его вышвырнуло из сна.

Вольфгер проснулся, лёжа на спине. Сердце неслось бешеным галопом, он с трудом переводил дыхание, рубаха была насквозь мокрой. На столе тускло светила лампа, освещая стену и потолочные балки. Вольфгер до рези в глазах смотрел на эти деревянные балки из реального мира, боясь, что если он закроет глаза, его опять выбросит в мир странного кошмара.

Барон вытер мокрую ладонь об одеяло и осторожно обнял Уту. Она тут же открыла глаза.

– Что с тобой, милый? – тихонько спросила она. – Увидел плохой сон?

– Плохой не то слово… – пробормотал Вольфгер. – В жизни ничего страшнее не видел.

– Расскажи, облегчи душу, – шепнула Ута, – и тебе сразу станет легче.

– Нет, любовь моя, – покачал головой Вольфгер, – не стану я рассказывать, не надо приносить в наш мир даже образ того, что я видел.

– Всё-таки, что тебе приснилось? Хотя бы намекни.

– Да я и сам не понял, – задумчиво сказал Вольфгер. – Злое волшебство в одно мгновение унесло жизни множества людей. У нас вина не осталось? Нет? Жаль… А воды?

Ута встала, наполнила кубок и подала барону. Он залпом выпил, пролив часть на грудь. От ледяной воды ему стало легче. Барон выплеснул остатки себе на лицо и растёр ладонями.

– Смерть я видел, Ута, – через силу сказал он. – Может быть, это и есть страшный суд. Трубный глас… Не знаю…

– Не думай об этом, любимый, – сказала Ута и погладила Вольфгера по щеке. – Человеку не дано предвидеть страшный суд даже во сне. Ты видел что-то другое, ты ранен, твой разум утомлён, и твоя боль породила чудовищ. Завтра при свете солнца ты и не вспомнишь про этот кошмар. Обними меня. Крепче… Вот так. А теперь спи!

Вольфгер быстро заснул, а Ута долго лежала с открытыми глазами.

«Злая судьба у Дрездена, – думала она, – я тоже это чувствую. Правда, она свершится ещё очень нескоро, но тень смерти уже лежит на нём, так предопределено. Нельзя нам здесь задерживаться».