Читать книгу Ушебти - Михаил Крюков - Страница 5

Где-то в Древнем Египте

…и опять они оказались под знакомой финиковой пальмой.

– Надо же, смотрите, от моего коврика даже след остался! – удивилась Ирина. – Похоже, здесь вообще никогда и ничего не меняется…

Она набрала в горсть мелкого, тёплого песка и стала тихонько сыпать его на коврик, пытаясь нарисовать на нём иероглиф Анх.

Астенну наблюдал за людьми, неподвижно опершись на посох, и вдруг стремительно по-обезьяньи почесался. Вэ-Вэ едва сумел скрыть улыбку.

Внезапно жрец увидел, что рисует Ирина, впился в неё маленькими карими глазками и неожиданно зло каркнул:

– Что ты делаешь, неразумная женщина? Немедленно сотри магический символ, пока не поздно!

Ирина вздрогнула и стряхнула песок с коврика.

– Хоть вы уже не в Стране Богов, всё равно, будьте осторожны, особенно с написанием иероглифов, смысл которых вам неизвестен! От этого может случиться большая беда!

– Простите, я же не знала…

– Но теперь знаешь!

– Ты сказал, что мы уже не в Стране Богов… – решил отвлечь жреца Райзман, – а где же мы тогда, если под деревом остались следы нашего предыдущего пребывания в этом месте?

– В Та-Кемет, то есть в стране, которая в ваше время называется Айгюптос.

– В наше время она называется иначе, но это неважно. А важно то, что между двумя этими мирами существует некое материальное подобие. Как это объяснить?

– Ты произносишь слова, смысла которых я не понимаю, – равнодушно пожал плечами Астенну.

– Ну хорошо, оставим это, – не отставал от жреца Райзман. – Наверное, я плохо спросил. Я хотел знать, где именно, в какой части Та-Кемет мы сейчас находимся?

– Вот эти слова я понимаю, – сказал Астенну. – Вон там начинается дельта, – ткнул он посохом вниз по реке, – а ещё дальше расположен город Иуну,[15] но нам в него не нужно. Если бы Гор на время даровал тебе свои крылья, то, поднявшись под облака, ты узрел бы Великие пирамиды. Однако наш путь лежит не к ним, а вверх по реке, в Но-Амон,[16] или попросту говоря, в Нут.

– Но ведь «нут» на вашем языке означает просто «город»? – удивился Райзман.

– Да, город, – подтвердил Астенну. – Но-Амон – это столица, в которой ныне живут фараоны Та-Кемет. Нам следует достичь её и предстать пред ликом фараона.

– А кто у нас сейчас фараонит? – спросил Райзман.

Астенну не обратил внимания на шуточку, а может, просто не заметил или не понял её и ответил серьёзно:

– Ныне ритуальную бороду и бычий хвост подвязывает женщина.

– Неужели Хатшепсут? – ахнул Райзман.

– Ты хочешь сказать, что имя смертной перешагнуло берега океана времени? – поднял брови жрец.

– Да, да!

– Жаль, что царице нельзя сообщить эту весть. Она стала бы великим утешением и достойным итогом её трудов.

– Разве Хатшепсут умирает? – испугался Райзман.

– Нет, Осирис пока не призвал её на суд, но царица уже не так отчаянна и прекрасна, как в юности. Она воссела на трон пятнадцать лет назад и управляет великой колесницей власти гораздо осторожнее, чем прежде.

– С ума сойти… Хатшепсут… – благоговейно выдохнул Райзман. – Выходит, что мы приехали прямиком в Новое царство. Восемнадцатая династия, величайший расцвет египетской цивилизации. Повезло…

– Что за манера бормотать себе под нос?! – недовольно сказал Вэ-Вэ. – Ничего же не слышно! Лучше расскажите нам о Хатшепсут, ну, что знаете интересного. Мы ведь не египтологи, а в школе учились давно и плохо!

– Потом, потом, когда будет время, – отмахнулся Райзман. – Сейчас скажу только главное: Верхнее и Нижнее царства уже объединены, а гиксосы изгнаны. Нам необычайно, просто сказочно повезло!

– А далеко до Фив? – спросила Ирина.

– По карте  примерно семьсот пятьдесят километров, – тихо ответил Вэ-Вэ, – я ещё в Москве все расстояния перемерял.

– Какая разница, далеко или нет? – удивился Астенну. – Разве ты, женщина, пойдёшь в Но-Амон пешком, загребая ногами пыль, подобно простолюдинке? Нет! Мы, как вельможи, поплывём по воде. Выполняя приказ господина моего Тота, бог Хапи привёл барку, построенную искусными мастерами из драгоценного кедра, с навесами из лучшего льна и с глазом Гора на носу, чтобы отгонять злых духов. Взгляните!

Жрец повёл посохом, и путешественники внезапно увидели на месте густых зарослей тростника судно, которое удерживали канаты, привязанные к вбитым в песок кольям. Под сходнями хлюпала вода. Вдоль бортов, подняв длинные вёсла, сидели гребцы.

– Идите за мной!

Астенну ловко пробежал по мокрым доскам и поднялся на помост, шедший от носа до кормы барки. На помосте его встретил почтительным поклоном надсмотрщик над гребцами. В носовой части было устроено подобие беседки с льняным навесом.

– Плавать умеете? – на всякий случай спросил Вэ-Вэ у своих спутников.

– Умею, – коротко ответила Ирина, а Райзман неопределённо хмыкнул.

Они поднялись на барку и прошли на нос, где их уже ждал Астенну.

Беседка была огорожена невысокими бортиками, а на резных колонках покачивались гамаки.

– Выбирайте, кому какой нравится, – сказал жрец, а сам повернулся к надсмотрщику и неожиданно зло заорал:

– Клянусь кровью Расчленённого, если мы сейчас же не отчалим, я скормлю тебя крокодилам!

Надсмотрщик засуетился. По его команде гребцы отвязали барку, причём колья хозяйственно выдернули из песка и погрузили на борт. Затем гребцы, поднимая ногами облака мути, оттолкнули судно от берега, перевалились через борта и заняли свои места на банках. Кормщики налегли на кормовое весло. Барка нехотя отвалила от берега и развернулась носом против течения.

Убедившись, что плавание началось, Астенну повалился в гамак и стал раскачиваться, прикрыв от наслаждения глаза. Троица путешественников улеглась в свои гамаки гораздо осторожнее, боясь удариться задом об палубу или вообще вывалиться на доски. Гамаки не имели привычных поперечин для крепления верёвок, и поэтому лежать в них было неудобно. «Очевидно, поперечины ещё не изобрели, – подумал Вэ-Вэ, – как бы намекнуть этому обезьяножрецу, что гамаки надо делать не так? Ведь лежу всего пять минут, а спина уже затекла! Что же дальше-то будет? Или нельзя намекать, а то получится этот, как его, анахронизм? Надо у Якова спросить».

От реки тянуло прохладой, ритмичные удары вёсел по воде навевали сон. Напряжение постепенно отпустило майора, он расслабился и сквозь приятную дремоту слушал разговор неугомонного Райзмана со жрецом.

– Скажи, достойнейший Астенну, откуда взялась эта барка?

– Я же сказал тебе, что по велению Почтенного Ибиса барку привёл бог Хапи, чем ты слушал?

– Это я помню. Но вот гребцы…

– А что с гребцами? – лениво удивился жрец, перекатив голову в гамаке в сторону Райзмана.

– Н-ну… Понимаешь, они гребут молча! Мы плывём уже довольно долго, а я не слышал от них ни звука. Ни песен, ни шуток, ни, прости меня, ругани. Разве так ведут себя обычные гребцы? Они что, утопленники?

– В Хапи не бывает утопленников, об этом заботятся крокодилы.

– Хм… Тогда что это за люди?

– Они вообще не люди.

– Не люди?! А кто же тогда?

– Ну не совсем люди. Попросту говоря, это оживлённые мертвецы. Они могут грести и днём, и ночью, пока действует повеление. Однако для живых плыть ночью утомительно и небезопасно, поэтому по вечерам мы будем приставать к берегу. Мёртвые гребцы гораздо удобнее живых: им не требуются пища, вода и женщины, их не нужно подгонять бичом и разнимать драки. Они будут прилежно грести, пока их плоть не распадётся.

– И что тогда?

– Да ничего! Этих выбросим за борт и оживим новых. Та-Кемет – древняя земля, тысячи тысяч людей обрели последний приют в песках без положенных обрядов, вот они-то они и служат нам гребцами. Твоё лицо выражает удивление и даже страх. Разве у вас не так?

– Нет, не так. У нас умерший уходит навечно.

– Но это же глупо! – удивился жрец. – Зачем?

– Возможно, и глупо, но так уж устроен наш мир, – печально вздохнул Райзман. – Многие из живущих хотели бы вернуть ушедших, но, конечно, не так, как этих гребцов, только пока это никому не удалось.

Вот, кстати, в нашем мире учёные мужи ожесточённо спорят о понимании души жрецами Та-Кемет. Ты не мог бы разъяснить мне эту часть вашей веры?

– Но ведь это так просто, что тут может быть непонятного?

– Наши эпохи разделяет океан времени, – объяснил Райзман, – и многие знания либо утонули в нём, либо исказились до неузнаваемости.

– Ну если тебе так хочется… Слушай тогда, только не перебивай, ибо мне, ничтожному слуге Почтенного Ибиса, сбиться с мысли всё равно что плясуну упасть с каната.

Первая оболочка смертного, то есть его тело, – жрец звонко похлопал себя по животу, – именуется Сах. Тело живёт в земном мире: ест, пьёт, избавляется от остатков съеденного, наслаждается вином, свежим ветром и запахом кожи молодых рабынь. Чистая Сах может загрязниться и стать нетелесно нечистой, а загрязнённое тело, наоборот, можно очистить с помощью ритуальных омовений и особых снадобий. Духовная грязь пачкает вещественное тело и вызывает недуги. В Та-Кемет дорожат сохранностью тела умершего, в особенности головы, ибо она седалище жизни. Нет страшнее участи, чем отсечение головы или сожжение тела. Хуже только растерзание шакалами. Боги также могут иметь телесную оболочку. Кроме того, они могут входить в свои изваяния, священные предметы и изображения в храмах.

Вторая оболочка смертного – это его жизненная энергия, называемая Ка . Обычно Сах и Ка неразлучны, но при тяжёлой болезни или сильном потрясении Ка может на время покинуть тело, тогда человек падает в обморок. Незадолго до смерти Ка становится неуютно в вещественном теле, и, в конце концов, Ка покидает Сах. После смерти человека Ка обитает в его гробнице и принимает там подношения – Ка яств, напитков, ладана и прочего.

В гробницах ставят каменные или деревянные портретные изваяния умершего, которые в случае уничтожения или повреждения его мумии должны стать пристанищем для Ка. Сходство очень важно, потому что Ка должна узнать своё новое тело и вселиться в него. Своё Ка имеют и боги.

Третья оболочка человека Ба . Ба образуется из чувств, желаний, эмоций. Когда Ба отделяется от тела, человек засыпает. Жрецы высших посвящений могут отправлять своё Ба в странствия в различные места и даже в мир богов. Переселение душ возможно только с помощью Ба. В Книге Мёртвых говорится о вселении Ба умершего в божественного золотого ястреба, в журавля, ласточку, овна, крокодила или змею. Ба богов вселяются в звёзды.

Четвёртая оболочка называется Эб . Это вместилище сознания. Эб чрезвычайно подвижна, прозрачна и нежна. Эб – это бессмертная душа. После смерти человека его Эб возвращается к своему всеобщему первоисточнику, Эб Осириса, от которого была отделена на время жизни человека. Эб знает всё о скрытых помыслах человека и тайных мотивах его поступков. Поэтому на суде Осириса Эб может оказаться опасным свидетелем, ведь Эб помнит все добрые и злые мысли человека. Чтобы избежать этого, в пелены мумии вкладывают искусственное сердце в виде изваяния скарабея с начертанными на нём заклинаниями. Скарабей должен обеспечить умершему благоприятные показания о его земных деяниях на суде. О пятой, шестой и седьмой оболочках не скажу ничего, ибо это тайна для смертных.

Вэ-Вэ заметил, что Райзман под шумок разложил на солнцепёке солнечные батареи, подключил их к планшету, включил запись и со счастливой улыбкой слушал разглагольствования жреца.

Где-то на Ниле

Первые три дня пути Вэ-Вэ не запомнил: они были одинаковыми, ленивыми и сонными, а вот на четвёртый день на барку напали.

Астенну без видимой причины насторожился, ловко выпрыгнул из гамака и стал рассматривать сияющую под солнцем поверхность реки впереди по курсу.

– Что там? – лениво спросил майор.

– Разбойники, – спокойно пояснил жрец. – И они нацелились на нашу барку, других на реке нет.

Со спецназовца мигом слетела сонливость. Он выбрался из гамака, правда, не так ловко, как жрец, надел на окуляры бинокля дымчатые фильтры и тоже стал смотреть вперёд.

Из густых прибрежных зарослей папируса выбрались четыре тростниковые лодки, связанные канатами попарно. Их гребцы старались изо всех сил, и вскоре лодки разошлись так, чтобы при сближении судов нос барки упёрся в канаты, а лодки прижались к её бортам.

– В Та-Кемет есть разбойники? – спросил Вэ-Вэ.

– А где их нет? – пожал плечами жрец. – Это беглецы с рудников и каменоломен, а также парасхиты – низшие жрецы из Города мёртвых, где они пожизненно обречены выполнять самую грязную работу: извлекать внутренности из тел умерших, вымачивать вычищенные трупы в натроне[17] и всё такое. Рабов в Та-Кемет не особенно охраняют, да и зачем? Куда им бежать? Пустыня – лучший страж, а в населённых местах их перебьёт стража. Проще наловить новых, благо, диких племён вокруг хоть отбавляй.

– Ну а вот эти ради разнообразия сейчас перебьют нас. Их, пожалуй, около дюжины, а нас всего трое: ты, я да надсмотрщик.

– Надсмотрщик сражаться не будет, гребцы тем более, так что нас всего двое. Но мои старые кости радуются хорошей драке! Ты нахмурился? Ты не рад? Почему? Ты же воин!

– Потому что с нами женщина и старик!

– Ничего с ними не будет! – отмахнулся Астенну. – Пусть только под руку не лезут.

Вэ-Вэ повернулся к своим спутникам.

– На нас напали, будем отбиваться. Ложитесь на палубу и не поднимайте головы. А главное, не вздумайте стрелять! В разбойников вы всё равно не попадёте, а меня или Астенну снимете первым же выстрелом, видел я ваши результаты в тире!

Ирина и египтолог послушно легли.

– Мой борт правый, твой левый! – выкрикнул жрец, с гудением крутанув посох.

Вэ-Вэ достал «Беретту», проверил предохранитель и убрал пистолет в карман.

С носового помоста барки к бортам вели две узкие лесенки. «Это нам на руку, – подумал Вэ-Вэ, – если, конечно, они всей бандой не навалятся на нас с обезьяножрецом». Вскоре расчёты майора подтвердились: разбойники оказались отважными, но тупыми.

Высадившись со своих тростниковых лодок, они быстро загнали надсмотрщика на корму и двумя цепочками, как муравьи, побежали к носовому помосту, где, по их мнению, были самые опасные противники – воин и жрец.

Первым со стороны спецназовца на лестницу ступил здоровенный раб с изрядной примесью кушитской крови, курчавый, со следами от верёвок на запястьях и шрамами от бича на груди. Подбадривая себя, он истошно орал и размахивал медным ножом весьма странной и неприятной формы. Вэ-Вэ как-то сразу решил, что именно такими ножами и вскрывают тела умерших.

Кушита подвёл морок, созданный богом Тотом. Разбойник видел безоружного человека в шенти и сандалиях, а вот армейские берцы были скрыты от его взгляда. Майор подтянулся на перилах, как на спортивных брусьях, и ударил носком ботинка кушита в кадык. Раздался хруст, и противник, захлёбываясь кровью, повалился вниз, увлекая своим весом других разбойников. Почти одновременно справа послышался свист и хлёсткий удар, это жрец одним ударом расправился со своим первым противником. Посох в его руках оказался грозным оружием. Похоже, за Астенну можно было не волноваться.

Второму разбойнику, кое-как выбравшемуся из кучи тел на дне барки, Вэ-Вэ полоснул ножом по глазам, и тот с воем выбыл из боя. Пока офицера спасала выучка рукопашника, он бил и лезвием ножа, и его утяжелённой рукоятью, Астенну же раскидывал своих противников посохом, от всего сердца наслаждаясь дракой.

Внезапно за спиной майора сдавленно вскрикнул Райзман. Вэ-Вэ обернулся. Оказалось, что любопытный египтолог приподнялся над бортом и получил стрелу в плечо.

– Астенну, у них луки! – крикнул майор.

– Эй, так они же сражаются не по правилам! – обиделся жрец. – Тогда, значит, и мне можно!

Он стукнул посохом о палубу и выкрикнул заклятье. Тотчас все разбойники повалились на палубу. Похоже, они внезапно умерли.

– Что ты сделал? – вытирая пот со лба, спросил майор, – а вот сразу было нельзя?!

– Я изгнал их Ка, – ответил жрец, как бы не замечая вторую половину вопроса. – Давай-ка побросаем падаль за борт, пока Ка не вернулись, и тогда наши покойнички оживут, а нам это ни к чему, да и детям Себека тоже что-то надо есть! А после их обеда Ка разбойников возвращаться будет уже некуда!

Они прошли вдоль бортов, переваливая тела в воду, и там сразу раздались удары широких хвостов, странное рычание и мокрое чавканье. Равнодушные гребцы ни на минуту не прекращали свою работу, и широкое красное пятно на воде постепенно осталось позади.

Вэ-Вэ изловчился перерезать канаты, и пустые тростниковые лодочки, крутясь на воде, тоже стали быстро отставать.

Райзман, голый по пояс, сидел, облокотившись на борт. Из плеча у него торчала стрела, вошедшая, к счастью, не глубоко, на половину наконечника. Лицо египтолога было искривлено болью и стремительно зеленело. Ирина уже вколола ему два шприц-тюбика из аптечки и нерешительно смотрела на стрелу, крутя в пальцах скальпель.

– Как это ты подвернулся, старик? – неодобрительно покачал головой подошедший Астенну. – Господин же приказал тебе не подниматься над бортом, а ты?

Райзман что-то простонал в ответ.

– Что это у тебя, стрела? Какая чепуха! – пренебрежительно сказал жрец. Он подошёл к египтологу, ухватился за древко и резко дёрнул. Стрела выскочила из тела, Райзман заорал. Астенну пошептал над наконечником и бросил стрелу в Нил, а потом дотронулся до раны навершием посоха. Кровь сразу перестала течь.

– Ну всё, всё, уже всё. Что ты орёшь, как девка, в которую первый раз вошёл мужчина?

Райзман всхлипнул и замолчал. Ирина, тоже бледная, тампоном из индивидуального пакета стирала кровь с кожи. Вэ-Вэ подошёл поближе – раны уже не было, вместо неё на коже остался маленький кривой шрам.

– Вот это медицина! – восхищённо сказал он.

– Мой господин – великий мастер целительства! – задрал нос Астенну. – Мне, ничтожному, достались лишь крохи его силы.

* * *

В последующие дни путешествие проходило уныло и однообразно.

Райзман неутомимо расспрашивал жреца обо всём, что приходило ему в голову, а тот, потягивая через соломинку финиковое вино, терпеливо отвечал. Планшет египтолога всё время был включён на запись, и Райзман думал, что Астенну не понимает назначения этого предмета, но однажды жрец спросил:

– А вот тот маленький писец, который сидит у тебя в чёрной коробочке, совсем не нуждается в еде и питье?

Райзман на миг растерялся, но потом нашёлся и ответил, зачем-то указывая на солнечные батареи:

– Он вкушает лучи, которые щедро разбрасывает податель жизни Амон-Ра!

– Удобно… – равнодушно кивнул жрец и больше к этому вопросу не возвращался. Очевидно, это чудо вполне вписывалось в его картину миросозерцания, оно было естественным и объяснимым.

Вэ-Вэ разглядывал Нил, и река не нравилась ему. Она не шла ни в какое сравнение с Волгой. Нет, Нил был рекой широкой и полноводной, но вода выглядела грязноватой, была мутной и ощутимо попахивала тиной. Берега были заболочены, заросли стеблями папируса высотой в два человеческих роста и другими водяными растениями, названий которых майор не знал. Песчаных пляжей и просто уютных берегов, на которых можно было поваляться и пожарить шашлык, не было в принципе. Ветерок, дующий вдоль реки, относил насекомых, но стоило ему стихнуть, как на людей набрасывались тучи жужжащей гадости.

Вдоль берегов преобладали красный, бордовый и коричневый цвета, зелени было на удивление мало.

Однажды барка шла вдоль густых зарослей, в которых вдруг началось топтание и шевеление. Что-то тяжёлое взбаламучивало ил, ревело, ломало стебли папируса и нагоняло волну. Астенну нахмурился и привстал.

– Кто там? – спросил Вэ-Вэ.

– Что-то не поделили гиппопотамы, и это плохо. Если эти тупые и полуслепые твари примут нашу барку за своего сородича, нам конец. Утопят и не заметят.

– А если позвать Хапи? – встревожился Райзман.

– Я же не бог… – пожал плечами Астенну. – Пока дозовусь, нас разнесут в клочья, да я и не уверен, что он мне ответит.

– Ладно, на этого Костю Сапрыкина у меня, пожалуй, найдутся методы, – непонятно сказал Вэ-Вэ и достал из своего вещмешка чёрный шар размером с кулак, поросший короткими шипами.

– Уши заткните, – посоветовал он, что-то сделал с шаром, размахнулся и метнул его в заросли папируса. Полыхнуло ослепительным светом, грохнуло, над кустами взлетел клуб белого дыма, послышалось обиженное свиное хрюканье и треск подминаемого папируса.

– Бегемотина вкусная, – облизнулся Астенну. – Спустим лодку, вдруг да хоть одного убило?

– Этим не убьёшь, только напугаешь, – покачал головой Вэ-Вэ.

– Всё равно хорошее заклятие! – одобрил жрец. – Как называется?

– Светошумовая граната «Заря-2» – усмехнулся майор.

– Не слыхал… Научишь меня?

Вэ-Вэ растерялся, но его спас Райзман.

– Это предметная магия, – объяснил он. – Такие взрывательные плоды у вас не растут, и потом, их нужно особым образом зачаровывать.

– Воистину, в каждой земле свои чудеса! – скорчил забавную обезьянью рожу Астенну. – Ну ладно, делать нечего.

* * *

Каждый вечер барка причаливала к пристани какого-нибудь селения, где Астенну с величайшим почётом встречала процессия жрецов. Пассажиров вели ночевать в храм или в особый дом, который Вэ-Вэ определил как подобие гостиницы. В храме было комфортнее и безопаснее. Единственное неудобство заключалось в том, что нужно было участвовать в обрядах в честь Амона, а их проводили с первыми лучами солнца. За зевок на богослужении могли и побить. Приходилось досыпать днём на барке.

Однажды вечером в гостинице Вэ-Вэ пожаловался на скуку.

– Что ж, если госпожа не может возрадовать сердца своих мужчин, – осклабился Астенну, – я приведу храмовых танцовщиц.

Ирина возмущённо хмыкнула и дождавшись, когда жрец уйдёт, сказала по-русски:

– Имейте в виду, что в Египте урогенитальные заболевания чрезвычайно распространены и в наши дни, а что было в древности, я и подумать боюсь. Египтяне, кажется, до сих пор считают, что месячные бывают и у мужчин, поскольку кровь в моче у каждого второго. Так что вот вам, а я пошла спать.

Она вынула из санитарной сумки два флакончика мирамистина и протянула мужчинам, лица которых заметно вытянулись.