Читать книгу Сближения - Михаил Крюков - Страница 2
Глава 2
ОглавлениеТерминал в аэропорту Валлетты был всего один, но очередей и вообще скопления пассажиров не наблюдалось. Пограничник лениво перелистал мой паспорт, шлёпнул печать въезда и, сказав «Welcome!», махнул рукой – не задерживай, мол, давай на выход.
Я вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Пахло морем и незнакомыми цветами. После неживой, какой-то пластмассовой атмосферы внутри самолёта это было необыкновенно приятно. День выдался облачным и не особенно жарким. Я взял такси и вскоре понял, что сделал ошибку. До города было недалеко, но до моей гостиницы на машине доехать было нельзя. Я выбрал не туристический отель, набитый горластыми и прожорливыми, как бакланы, туристами, а семейный пансион, расположенный в центре Валлетты, по средневековым улочкам которой можно было передвигаться только пешком. В результате я потратил двадцать евро, чтобы доехать от аэропорта до остановки автобуса, а дальше всё равно нужно было идти пешком. Делать было нечего, и, посмеявшись над своей бестолковостью и непрактичностью, я отправился на поиски пансиона, катя за собой чемодан.
Вскоре я убедился, что таксист не обманул: машина здесь точно бы не прошла. Старый город был построен на склонах горы Скиберрас, а на узеньких улицах с трудом разъехались бы разве что два всадника. Там, где улица была особенно крутой, мостовая переходила в ступени, но такие, по которым могла бы пройти лошадь. По планировке город напоминал Питер, он был разбит на ровные квадраты, причём каждая улица заканчивалась у моря и хорошо продувалась свежим ветерком. Дома были построены на восточный манер, без окон на нижних этажах, удивляло только обилие застеклённых и очень нарядных балконов, окрашенных в яркие цвета – белый, красный, синий… Позже я узнал, что традиция строить балконы, выходящие на улицу, восходит к Средним векам. Тогда женщинам было небезопасно выходить из дома без охраны, поэтому свободное время они проводили на балконах, разглядывая проходящую по улице публику. А чтобы какой-нибудь ушлый кавалер не запрыгнул на балкон с лошади, их раньше закрывали коваными, довольно красивыми решётками, а сейчас просто стеклят.
А вот и мой пансион. По местной традиции он носит имя хозяйки: «Дом Ланулы». Иногда имена хозяев сокращают, в результате, гуляя по Валлетте, я обнаружил дом Констанции и Доминика, который сокращённо назывался «КонДом»…
Хозяйка, мадам Ланула, оказалась типичной мальтийкой, то есть очень некрасивой женщиной с широким тазом, короткими ножками и копной густейших чёрных волос в мелких колечках. Зубы у мадам оказались размера на два больше положенных природой, поэтому я сразу прозвал её мадам Манулой. Пару раз в разговоре даже ошибся, но хозяйка, слабо знавшая английский, сочла это просто акцентом своего единственного в это время года постояльца и не обратила внимания. В пансионе было всего десять номеров: пять на первом этаже и пять на втором. Я выбрал комнату на втором этаже с видом на внутренний дворик, которым хозяйка очень гордилась. В нём росло несколько апельсиновых деревьев, имелись две цветочные клумбы, скамейка и маленький фонтан в виде раковины, который на ночь выключали.
Конечно, держать в таком маленьком заведении кафе не имело смысла, да и вообще, мадам Ланула заботой о постояльцах себя особенно не утруждала. Чистоту в пансионе поддерживала горничная-туниска, да и той работы было немного.
Моя комната с белёными стенами и каменным полом была обставлена старой и тяжеленной дубовой мебелью. Створка окна на английский манер не открывалась, а поднималась вверх. Интернет и кондиционер работали, был даже маленький холодильник, набитый банками слабенького мальтийского пива «Cisk» и газировки «Кинни» – странной смеси «Фанты» и нашего «Байкала», которую, как я понял, делают из сока апельсинов местного сорта и травяного настоя.
В ящике письменного стола я нашёл Библию на английском языке. Книга была напечатана лет десять назад, но, по-моему, её так никто и не открывал. Постояльцы мадам Манулы, видно, не отличались богобоязненностью.
Я разложил свои вещи, принял душ и, дождавшись окончания сиесты, отправился на первое свидание с Валлеттой. Приезжая в чужую страну, всегда подсознательно ждёшь встречи с девушкой чудесной и невиданной красоты, даже если тебе уже за сорок и цинизма больше нормы. Очень быстро я понял, что на Мальте такой встречи ждать не стоит. На мужчин я, естественно, не смотрел, а женщины сильно разочаровали. Вообще-то, мальтийцы гордо считают себя потомками финикийцев, но как выглядел этот древний народ, никто точно не знает. Увидев мадам Манулу, я сразу же получил представление о большинстве мальтийских женщин. Нерадостную картину довершает своеобразное представление мальтиек о моде. Модным считается то, что показывают по телевизору, причём вопрос: «идёт мне эта вещь или не идёт» не рассматривается в принципе. Раз модно, значит, надо носить, поэтому количество странно одетых девушек и женщин на Мальте просто зашкаливает. Примерно такую же манеру одеваться я видел в девяностых годах в одном захудалом городке на Волге. Местные барышни нарядными и эротичными считали лосины и кроссовки, а поверх лосин надевали длинную кофту. Если лосины были голубые, то кофта – жёлтой, и наоборот. Парни и девушки лузгали семечки, причём если девушки гламурно сплёвывали шелуху в кулак, то парни – просто на асфальт. После них оставались засыпанные шелухой и заплёванные круги. К счастью, на Мальте семечки не в ходу.
В довершение ко всему, мальтийцы очень смуглые и сильно смахивают на арабов, хотя путеводители в один голос предупреждают, что нет для мальтийца тяжелее оскорбления, чем сравнение с арабами или африканцами. Здесь довольно много чернорабочих из Северной Африки, и относятся к ним примерно как у нас к дворникам-таджикам.
Прогулявшись по улицам, я быстро соскучился и направился в ближайшее кафе. Мне не повезло: я попал не в туристическое заведение, где работают приезжие, понимающие английский и работающие быстро, а в заведение «для своих». Иностранные языки там понимают с пятого на десятое, а мальтийский язык, разновидность арабского, в свою очередь, совершенно недоступен мне. К счастью, меню со страничкой на английском нашлось, и я смог заказать обед. Правда, некоторые опасения вызывало то, что свиную отбивную мне подадут с каким-то аспарагусом, но решив, что это такое блюдо национальной кухни, я смирился, (впоследствии asparagus оказался обычной спаржей). Официант принял заказ и убыл на кухню. Через полчаса я поинтересовался, собираются ли кормить единственного посетителя? С трудом подбирая слова, официант объяснил, что сейчас не сезон и надо немножко подождать. В общем, обед мне принесли через час, когда я, окончательно разозлившись, собрался уходить. Впоследствии я узнал, что на Мальте никто, кроме турья, никуда не торопится, и смирился с этим. Жара и традиционная средиземноморская расслабленность сформировали стереотип поведения местных жителей, а то, что какой-то иностранец хочет странного, исключительно его проблемы.
***
На следующий день у меня была назначена встреча с ректором Мальтийского университета, одного из старейших в Европе и единственного вуза страны.
Мальтийский коллегиум[5] создали иезуиты ещё в XVI веке, а когда их выгнали с острова, университет подгребли под себя госпитальеры. Потом, когда колесо истории совершило очередной оборот, и уже госпитальеров вышвырнул с Мальты Бонапарт, университет стал французским. Потом на смену французам пришли англичане, которые переделали его на свой манер и назвали королевским университетом Мальты. В семидесятых годах XX века Мальта обрела независимость и стала республикой, англичан с острова вежливо попросили, а слово «королевский» из названия университета убрали. В Валлетте университету стало тесно, поэтому его перевели в городок Мсида на западе острова. В Мсиду нужно было ехать, и я решил воспользоваться автобусом.
Автобусную станцию я нашёл легко, но вот дальше дело осложнилось: расписания на английском не было. Пришлось обращаться за помощью к скучающему кассиру. Тот объяснил, что автобус до Мсиды ходит раз в час.
– А во сколько именно?
– Но я же сказал вам: раз в час…
Позже я понял смысл раздражённого ответа кассира. Автобус действительно ходил раз в час, но приходил и отправлялся всегда в разное время. Я так и не понял, от чего оно зависит. Самым правильным решением было запастись терпением и просто ждать, как собственно, и поступали опытные пассажиры.
Университет занимал комплекс невысоких современных зданий. В приёмной ректора секретарша на приличном английском сообщила, что ректор ещё не прибыл, и предложила подождать. Поскольку из-за проблем с автобусом я опоздал минут на пятнадцать и был готов извиняться, задержка ректора оказалась очень кстати, и я с облегчением опустился в кресло.
Шуршал кондиционер, сыто урчал лазерный принтер, секретарша возилась с бумагами, словом, шёл нормальный бюрократический процесс. Подождав для приличия ещё пятнадцать минут, я встал и подошёл к ней.
– Простите, мэм, а вы не знаете, когда придёт ректор?
– На какое время вам назначена встреча?
– На два.
– Но сейчас только половина третьего, вы так мало ждёте…
– Но господин Велла точно придёт?
– Конечно, сэр.
– Может быть, с ним что-то случилось?
– Тогда он бы позвонил…
– Ну не знаю, может, у него сиеста?
– Сэр, в университете нет сиесты! Пожалуйста, не волнуйтесь. Если вам назначена встреча, ректор на неё обязательно придёт. Прошу вас подождать ещё немного.
В общем, ректор опоздал на час. Небольшого роста, с седеющими усиками и изрядной лысиной, сухощавый и подвижный мистер Альфред Велла скорее напоминал англичанина. Обменявшись с секретаршей несколькими фразами на мальтийском, он повернулся ко мне. Я встал.
– Сэр, вы ждёте меня?
– Да, вы назначили мне встречу на два часа… – я протянул ему свою карточку. Взглянув на неё, ректор хлопнул себя по лбу:
– Вы ведь тот самый учёный из России?
– Да, сэр.
– Боже мой, но я забыл про вас! Сколько вы меня ждёте? Час? Совершенно непростительно! Надеюсь, вы извините меня. Должность ректора так хлопотна… Прошу! – он распахнул дверь в кабинет. – Анджела, принеси нам кофе, коньяк, ну и вообще. Я должен попытаться загладить свою вину перед нашим гостем! Первый русский в университете, и вот как мы его встретили!
Войдя в кабинет, мистер Велла первым делом включил кондиционер, потом снял пиджак («Вы позволите, сэр?»), ослабил узел галстука и с облегчением повалился в кресло.
– Давно вы на Мальте? – спросил он.
– Только вчера прилетел.
– Ну и как вам наша маленькая страна?
– Пока я видел очень мало… Я бы сказал, что Мальта уютна.
– Ну что ж, после огромной России именно такое впечатление у вас и должно было сложиться. Надолго вы к нам?
– Планирую на месяц, а там – как получится.
– Тогда вы полюбите Мальту, обязательно полюбите! – воскликнул мистер Велла. – О, а вот и напитки!
Секретарша внесла поднос с кофе и бутылкой местного ликёра. Накрыв стол салфеткой, она принялась расставлять чашки, рюмки, вазочки и прочую дребедень. Разлив кофе по чашкам, Анджела взглядом спросила разрешения удалиться. Ректор кивнул.
Сделав пару вежливых глотков, я похвалил кофе, который действительно оказался превосходным, и передал ректору рекомендательное письмо.
– Хм… Вторая мировая война, сражение в Северной Африке, английская торпедоносная авиация… Какая, не побоюсь сказать, неожиданная и удивительная тема исследования!
– Как неожиданная? Разве у вас не изучают историю Второй мировой войны на историческом факультете?
Ректор улыбнулся:
– А у нас вообще нет исторического факультета, историю изучают на факультете искусств. Ну да, вы ведь из России, у вас немецкая система высшего образования, а у нас – английская. Это естественно, ведь наша страна обрела независимость совсем недавно…
– Я понимаю. Но история Второй мировой?..
– Боюсь, для современных студентов она сродни походам Александра Македонского, да и среди преподавателей у нас нет военных историков. Вам бы следовало отправиться в Британию… Вот там – совсем другое дело…
– Я рассчитывал найти какие-нибудь новые материалы, ведь английские торпедоносцы базировались на Мальту.
– У нас вы ничего не найдёте. При переезде в Мсиду все исторически важные документы мы передали в Национальную библиотеку, она в центре Валлетты, вы легко её найдёте. Ведь вы остановились в столице? Тогда вам же удобнее, не надо ездить через весь остров.
Ректор вызвал секретаршу:
– Анджела, подготовь для нашего гостя рекомендательное письмо к хранителю Национальной библиотеки, а я сейчас ему позвоню. – И, обращаясь ко мне, с улыбкой спросил:
– Хотите ещё кофе? Анджела варит его лучше любого баристы. Пользуйтесь случаем!
От кофе я отказался, и с вежливыми улыбками мы расстались. Получив у Анджелы подписанное письмо к хранителю Национальной библиотеки, я понял, что больше в Мальтийском университете мне делать нечего, и вообще, задача, порученная Дядей Фёдором, на месте оказалась сложнее, чем выглядела в Москве. Если уж в местном университете не интересуются историей своей страны, то куда дальше? Оставалась призрачная надежда на фонды Национальной библиотеки, но ехать туда было поздно – я уже понял, что местные чиновники не утруждают себя соблюдением присутственных часов.
Я без приключений вернулся в Валлетту, разглядывая из окна автобуса унылый, каменистый пейзаж, и в неважном настроении вошёл в пансион. Мадам Манула сидела за конторкой, просматривая бумаги. Я протянул руку за ключом, и тут что-то произошло. Без видимой причины сердце стукнуло и дало перебой, в ушах противно запищало и я потерял сознание.
***
Что за дела?! Что со мной?
Я лежал на спине и смотрел в потолок. Потолок был незнакомым, постель по ощущениям – тоже. Руки лежали поверх одеяла, что немедленно вызвало ассоциации с похоронами. Хорошо ещё свечку в руки не вложили… И что особенно противно, я совершенно не помнил, как здесь очутился. Неприятно… Прислушался к себе: ничего вроде не болит. В голове вертелись политико-криминальные версии. Опоила проститутка? Но я не был у проститутки… Захватила в заложники мальтийская мафия? Ну да, а доном у них ректор университета. Что за чушь! На Мальте нет мафии, на этом клочке земли ей просто негде развернуться! Ну а всё-таки, где я?
Я осторожно повернул голову. На стене, обшитой деревянными панелями, была привинчена белая планка. На ней имелась электрическая розетка, штуцер с надписью «Oxigen» и кнопка «Nurse»[6]. Значит, всё-таки больница… Угу… Уже лучше. Не бандитский притон и не тюрьма. Но какого лешего я делаю в больнице?! Непонятно. Постельное бельё, кстати говоря, новое и чистое. Как дома. Никакого сравнения с нашими госпиталями с их застиранными простынями и жуткими чёрными печатями.
Палата была на двоих. Напротив моей стояла ещё одна кровать, на ней кто-то спал, накрывшись одеялом с головой. Передо мной была матовая стеклянная дверь в коридор, слева – санузел. Сзади, очевидно, было открытое окно, выходящее в парк. Его я не видел, но чувствовал поток свежего, прохладного воздуха и слышал щебет птиц.
Только я собрался было встать и продолжить исследование палаты, как дверь отворилась и вошла медсестра, по виду филиппинка, в белом халате и чепце, как у католической монашки. Она катила перед собой столик. Вкусно запахло едой, и я сглотнул слюну: пообедать-то я не успел!
– Джентльмены, завтрак, – объявила филиппинка и обратилась ко мне: – Вы будете кушать лёжа?
– Лучше я встану…
– Тогда я накрою вам на столе, – сказала она и зазвенела посудой. – Прошу вас, сэр.
Завтрак оказался по-английски основательным: яичница с беконом, обжаренный хлеб, половинка апельсина, джем и чай. Кофе, к сожалению, не было, правда, чай оказался отлично заваренным и ароматным.
Мой сосед вставать не захотел или не смог. Медсестра, не смутившись этим, ловко подняла изголовье его кровати, откуда-то извлекла специальный столик и поставила завтрак на него.
– Вам помочь, сэр? – спросила она.
– Спасибо, я сам, – ответил тот.
Чтобы не смущать соседа, я отвернулся к окну и быстро съел свой завтрак, даже пожалев, что принесли маловато.
Через четверть часа филиппинка забрала посуду и молча укатила столик. Делать было совершенно нечего, и я решил прогуляться по коридору, но сосед остановил меня:
– Не ходите никуда, сейчас будет обход.
Я поблагодарил его и прилёг. И точно, через несколько минут в палату вошли две женщины в голубых медицинских костюмчиках. У первой в руках был электронный планшет, а вторая катила тележку с приборами.
Первая женщина взяла стул и подсела ко мне.
– Доброе утро, сэр, – сказала она по-английски и улыбнулась. – Как вы себя чувствуете?
– Благодарю вас, вроде нормально. Что со мной случилось? Как я сюда попал?
– А вы ничего не помните?
– Нет…
– Вчера в пансионе вам стало плохо, и вы потеряли сознание. Хозяйка вызвала Скорую помощь, которая и доставила вас сюда.
– Вон оно что… – удивлённо выдохнул я.
– Раньше с вами никогда такого не случалось?
– Нет…
– Вы страдаете эпилепсией? – врач делала быстрые пометки на планшете.
– Да нет же!
– Что вы ели вчера?
– Ну, утром кофе и пару бутербродов с сыром, в университете выпил ещё чашку кофе, а пообедать не успел.
– То есть дары моря вы не ели?
– Я опытный путешественник и никогда не ем то, чем легко отравиться.
– Значит, пищевое отравление не рассматриваем. При первичном осмотре на вашем теле зафиксированы многочисленные шрамы. Отчего они? Автомобильная авария? Головой ударялись?
– И да, и нет.
– Как это? – весело удивилась врач.
– Ну понимаете, авария была, но не автомобильная, а авиационная. Головой приложился от души, но был в шлеме.
– Пассажир – в шлеме?! Вы автогонщик?
– Почему пассажир? Лётчик…
– Ах, вот оно что… Понятно… Спортсмен?
– Да нет же, военный лётчик. Бывший…
– Прошу прощения, но я обязана задать этот вопрос: у вас есть медицинская страховка?
– Да, разумеется, и достаточно серьёзная. Страховой полис в загранпаспорте, но я не знаю…
– Ваши личные вещи находятся в сейфе отделения. Вы позволите их принести?
– Не сочтите за труд.
Врач что-то сказала медсестре по-мальтийски, та кивнула и вышла. Через несколько минут она вернулась с моей одеждой, я достал документы и протянул врачу полис.
– «Поляков Сергей Николаевич», – прочитала она. – Так вы из России?
– Да, мэм.
– Тогда, если хотите, мы можем говорить по-русски.
– Вы знаете русский язык?! – удивился я.
– А что тут такого? Я же не мальтийка. Родилась в Сербии, окончила мединститут у Москви, там и выучила язык. Кроме того, наши языки довольно похожи, – ответила она уже по-русски, – только вот говорить не с кем.
– Так мы с вами славяне!
– Да, меня зовут Ана.
– Анна? – зачем-то переспросил я.
– Нет, Анна – это по-русски, а по-сербски – Ана. Но если вам больше нравится, зовите меня Анной, такодже красивое имя.
Ана говорила по-русски свободно, почти без акцента, только иногда путала предлоги и неправильно ставила ударения. Она была среднего роста, стройной, сероглазой, с короткой стрижкой каштановых волос, и какой-то очень уютной. Рядом с ней сразу становилось тепло и спокойно. Наверное, такими были старые земские врачи. Как Чехов.
– Что же со мной случилось?
– Понятия не имею, – честно ответила Ана. – А раньше ничего подобного не было?
– После аварии ни разу.
– Как давно она э-э-э… имела место быть?
– Около пяти лет назад. Пришлось довольно долго лечиться.
Я перечислил свои тогдашние диагнозы, Ана занесла их в электронную историю болезни.
– Что вы собираетесь со мной делать?
– Сегодня понаблюдаем. Если повторения приступов не будет, сутра выпишем. Но в России я советую вам серьёзно обследоваться, такими вещами не шутят.
– Простите, «сутра» – это когда?
– Это завтра по-сербски. Вечно я путаю два языка…
– А в каком я отделении?
– В терапевтическом. Кстати, давайте-ка я сниму у вас кардиограмму. Разденьтесь до пояса и закатайте штанины.
Укрепляя датчики, Ана нагнулась, и древний мужской инстинкт притянул глаза к вырезу на её курточке. Увиденное порадовало. Ана перехватила мой взгляд и усмехнулась:
– По-моему, в данный момент вы ничем не больны. Ну вот, и кардиограмма нормальная. С одной стороны, это хорошо, потому что вы явно не мой пациент, но с другой… Мне не нравится, когда непонятно, в какую сторону смотреть. Я же обязана поставить диагноз! Если пожелаете, мы проведём углублённое обследование, но… Не советую. Впрочем, решать вам.
– А почему не советуете?
– Здесь это очень дорого, и страховая компания может отказаться оплачивать его.
– Вы правы, обследование отложим до России. Мне можно выходить из палаты?
– Конечно, можете погулять на больничном парке, там весьма красиво. Только пока соблюдайте осторожность. Наденьте вот это, – Ана протянула мне пластиковый браслет.
– А что это?
– Монитор. Он подаст сигнал тревоги, если вам опять станет плохо. Видите зелёный огонёк? Значит, всё в норме. Если браслет почувствует неладное, он сообщит на центральный пульт. Ну или вы сами можете одновременно нажать сюда и сюда. Нет-нет, не надо пробовать, браслет уже работает. Прибежит бригада реаниматологов, а они люди грубоватые, достанется и вам, и мне.
– Спасибо, доктор. Мы с вами ещё увидимся?
– Конечно, и не один раз.
– Тогда я буду за вами ухаживать!
– Так говорят все мужчины, как только им становится хоть немного лучше, – улыбнулась Ана. – Погуляйте в парке, пока я буду беседовать с вашим соседом. Лифт – налево по коридору.
– Ага. Доктор, а мне чего-нибудь нельзя? А то я не чувствую себя больным.
– А как же! Нельзя приставать к малознакомым женщинам! – рассмеялась она. – Ну идите, подышите свежим воздухом, вам полезно. Обед в час.
***
Больничный парк оказался совсем крошечным: десятка полтора деревьев, кустарник, несколько ухоженных клумб и непременный фонтанчик, сеющий водяную пыль. Я сел на скамейку и задумался. Случившийся со мной непонятный приступ ломал все планы. Не то чтобы я считал себя очень здоровым человеком – после аварии с ощущением несокрушимого здоровья пришлось распрощаться – но ничем, кроме простуды, я не болел. А тут… Как будто в организм заложили мину, и было совершенно неизвестно, когда и от чего она сработает. И что теперь делать? Возвращаться в Россию? Это означало несделанную работу, напрасно потраченные деньги, неприятности для Дяди Фёдора и для меня. Не возвращаться? А если приступ повторится и дело кончится транспортировкой тела на родину? Я же не знаю, чем болен и что послужило причиной обморока. На редкость паршивая ситуация: один, в чужой стране, в случае чего и помочь некому будет. Пожалуй, стоит сходить в посольство, представиться и вообще. Пусть они на всякий случай запишут мой адрес и телефон.
Я крутил возникшую проблему туда и сюда, но так ничего и не придумал. Решил сжать зубы и подождать. В конце концов, прожил же я пять лет после аварии без всяких приступов! Если следующий будет ещё через пять лет, и то пёс с ним! Конечно, неприятно, но трястись от страха я не буду. Чему быть, того не миновать. Только вот брать машину напрокат, как собирался, теперь нельзя – мало ли! Да ещё и дурное левостороннее движение… В общем, не с моими болезнями.
Я сидел в больничном парке уже полчаса, и мне стало скучно. Наверное, обход уже закончился и можно вернуться в палату. Хорошо, что я догадался запомнить её номер – из коридора стеклянные двери выглядели совершенно одинаковыми. Осторожно заглянув в палату, я увидел, что Ана уже ушла. Мой сосед сидел за столиком. Увидев меня, он улыбнулся и приглашающе махнул рукой.
– Доброе утро, сосед, – сказал он на прекрасном английском. – Ваше имя я подслушал из разговора с врачом, прежде чем вы перешли на русский, но вы должны извинить меня: не затыкать же мне было уши! Меня зовут Дамиан, брат Дамиан.
– Брат? Так вы…
– Да, я монах ордена госпитальеров.
Я сел напротив монаха. Выглядел он странновато, если не сказать, отталкивающе. Он был заметно выше меня, но весь какой-то изломанный, мосластый, со слегка свёрнутой на бок головой. У него были необыкновенно длинные руки и ноги, как у куклы-марионетки, и неприятные, какие-то паучьи, непрерывно шевелящиеся пальцы. А вот лицо было хорошим: добрым, мягким и улыбчивым, в глазах мерцал задорный огонёк.
– Простите ради бога, – сказал я, – но кого-то вы мне напоминаете…
– Ну как же… – улыбнулся монах. – Авраам Линкольн, сказочник Андерсен, скрипач Паганини и террорист Усама бен Ладен – мои товарищи по несчастью. Это называется синдром Марфана.
– Никогда не слышал.
– Ну и хорошо. Синдром Марфана – довольно редкий сбой в генах, но, волею Господа, он выпал на мою долю. Поэтому я завсегдатай больниц.
– Вы местный?
– Нет, я приехал из Испании несколько дней назад, но случилось обострение, и вот я здесь.
– Да, отдых испорчен, обидно…
– Что вы, какой отдых, я приехал на Мальту, чтобы припасть к святыням ордена, и вот такая неудача…
Я заметил, что брат Дамиан сидит неподвижно и почти не жестикулирует. Видимо, движения причиняли ему боль. Я знал, что это такое. Однажды я заполучил приступ радикулита, и одни движения проходили безнаказанно, а вот другие… Тогда я точно так же боялся пошевелиться.
– Помогите мне добраться до кровати, – попросил он. – Я заказал палку, но её почему-то до сих пор не принесли, а сам я, боюсь, не встану… Мне очень неловко.
– Ерунда, – я подошёл к монаху и присел: – Обнимите меня за шею.
– А вам это не повредит? – встревожился он.
– Вот заодно и проверим. Беритесь!
Я поднял монаха и подвёл к кровати. С блаженным стоном Дамиан улёгся. Я обратил внимание, какие огромные у него ступни. С такими, наверное, можно плавать без ласт.
– Зачем же вы встали?
– Захотелось посидеть. Встать мне помогла медсестра, благодарю вас, сэр, – ответил монах.
– Да какой я сэр! – хмыкнул я.
– А кто же?
– Просто Сергей.
– Боюсь, славянские имена мне не по силам. Можно я буду звать вас Серхио? А вы обращайтесь ко мне как вам удобнее.
– Русские не испытывают проблем почти ни с какими иностранными именами. А скажите, только не обижайтесь, ладно? Обращение «брат» обязательно?
– Конечно, нет, – засмеялся монах. – Вы, конечно, турист?
– Не угадали, я приехал на Мальту работать.
– Работать? На Мальте?! – изумился брат Дамиан. – Кем? Расскажите, если можно. Я страшно любопытен.
Я взял стул и пересел так, чтобы смотреть в лицо испанцу. По намертво въевшейся курсантской привычке днём я на кровать не ложился.
– Ну секрета никакого нет, я – военный историк. Прилетел, чтобы писать работу о роли английской торпедоносной авиации в битве за Северную Африку.
– Битва за Северную Африку? – переспросил монах. – Это значит, Роммель «Лис пустыни», Эль-Аламейн и всё такое. А кто был у англичан? Я забыл.
– Монтгомери.
– Интересно…
Я рассмеялся.
– Почему вы смеётесь? – немедленно заинтересовался монах.
– Потому что вы первый на Мальте, кто, услышав про тему моей работы, сказал, что ему интересно.
Брат Дамиан фыркнул:
– Это типично для мальтийцев. Им лишь бы сидеть в кабачках, пить кини и играть в самодеятельных оркестрах. Главное событие в жизни мальтийца – ежегодный карнавал. Остальное их интересует очень мало. Господи Иисусе, да кому сейчас интересна эта тема? На Западе вообще предпочитают не вспоминать Мировую войну.
– Но вы же сказали, что вам интересно…
– Это другое дело. Понимаете, с моим диагнозом редко доживают до сорока, а мне уже тридцать пять. В оставшиеся годы я хочу узнать как можно больше…
– А разве этот… как вы сказали…
– Синдром Марфана? – подсказал монах.
– Да, он. Разве его нельзя лечить?
– Отчего же, лечить можно, вылечить нельзя. Генетические болезни неизлечимы. Люди с моим диагнозом обычно умирают от разрыва аорты. Раз – и всё. В принципе, аорту можно оперировать, но мне не повезло дважды. В моей аорте есть что-то такое, что хирурги боятся трогать. Я – единственный сын в семье, довольно богатой, надо сказать. Когда отец узнал о моей болезни, он чуть не сошёл с ума. Я прошёл множество консилиумов, лежал в лучших клиниках Европы, но… Под конец мне это надоело, и я сказал отцу: хватит! От судьбы не уйдёшь. Знаете, Серхио, мы, испанцы – очень суеверный народ. В Испании много цыган, и они занимаются гаданием, иногда довольно успешно. Тайком от родителей я сходил к одной цыганке, старой и сморщенной, как засохший лимон. Не выпуская изо рта трубки, в которую был набит, по-моему, не табак, она долго рассматривала мои ладони, а потом сказала, что шанс есть: я должен обратиться к Богу. Ну что ж, к Богу, так к Богу, и я вступил в орден святого Иоанна Иерусалимского, который известен своим попечением над больными. Раньше в орден принимали только знатных, а теперь, в основном, богатых. Мир меняется, и церковь вместе с ней.
– Вы же говорили про орден госпитальеров.
– Так это одно и то же. Ах, да, я и забыл: вы, русские, ведь относитесь к церкви Восточного обряда. Что вам католические монашеские ордена…
– Я вообще атеист.
– Ну вот видите, тем более! Орден госпитальеров, орден святого Иоанна Иерусалимского и Мальтийский орден – это разные названия одного и того же.
– Про Мальтийский орден я слышал…
– Конечно, слышали, ведь ваш император Павел был гроссмейстером ордена.
– Ну да, что-то такое из школьной истории я помню.
– Если хотите, я вам расскажу историю ордена, она любопытна, да и потом, делать всё равно нечего. Не смотреть же телевизор, передачи всё равно на мальтийском.
– А вам не будет трудно?
– Нет, когда лежу, нормально. Но давайте отложим лекцию. Слышите? Кажется, везут обед.
***
После обеда монах задремал, а я опять ушёл в больничный садик. Очень хотелось пива, но в больничном меню его не было, хотя отец гомеопатии Ганеман советовал запивать лекарства именно пивом. Выходить на улицу в больничной одежде я не рискнул, а когда вспомнил, что деньги остались в сейфе, и вовсе оставил эту идею.
В палате брат Дамиан встретил меня лучистой улыбкой.
– Как вы себя чувствуете? – спросил я.
– Уже почти хорошо, – ответил он. – Приступ кончился, а когда пройдёт слабость, я стану обычным человеком. Ну до поры, до времени. Это у меня всегда так.
Он повозился, устраиваясь на кровати и спросил:
– Утром я обещал вам лекцию про госпитальеров. Готовы слушать, не передумали?
– Конечно, нет. Я тоже любопытен! Но говорите помедленнее, за вашим английским мне не угнаться.
– Ну что ж, тогда, с Божьей помощью, поехали, – сказал он. – Но сначала я кое-что спрошу. Насколько хорошо вы знаете Библию?
– Гм… вот вопрос! Ну скажем так: с основными евангельскими сюжетами я знаком, но не более того. Всё-таки я бывший военный лётчик и рос в атеистической стране.
– Ничего, этого вполне достаточно, а что будет непонятно, сразу спрашивайте.
Монах несколько секунд помолчал, видимо, обдумывая, с чего начать, потом внезапно сказал:
– Знаете, я впервые в жизни чувствую себя миссионером…
– …среди дикарей? – закончил его фразу я.
– Ну да… Вы не обиделись?
– С чего бы? В свою очередь, торжественно обещаю, что не буду приносить вас в жертву Карлу Марксу. Я – мирный дикарь, – сказал я, отдавая монаху пионерский салют.
Брат Дамиан рассмеялся:
– Тогда всё в порядке. Начнём, пожалуй, вот с чего.
Паломничество христиан в Святую Землю началось задолго до Крестовых походов. Многие считают, что в те времена люди очень мало путешествовали, но это совершенно не так. Конечно, крестьяне в течение всей жизни не покидали родной деревни и её окрестностей, но было много людей, которые перемещались на большие даже по современным меркам расстояния, и это практически при отсутствии транспорта! Раз в жизни каждый христианин должен был совершить паломничество, причём паломники всегда шли пешком. Пути святого Иакова покрывали всю Европу. В Сантьяго-де-Кампостела к могиле святого Иакова шли из Франции, Германии, Италии и даже из Англии, переплывая Ла-Манш на утлых судах. Но самой главной, самой желанной целью для христианина, конечно, было посещение Гроба Господня. Одни отправлялись туда, чтобы исполнить свой христианский долг, другие, чтобы вымолить исцеление от недугов или отпущение грехов, третьи шли, чтобы умереть на Святой Земле, ибо верили, что такая смерть открывает врата в рай.
В IV веке христианство стало официальной религией Римской империи, именно тогда жидкий ручеёк пилигримов превратился в мощный поток. Паломничество в Палестину считали настолько богоугодным делом, что задним числом стали приписывать его людям, которые там никогда не были и быть не могли, например, королю Артуру или Карлу Великому.
Путешествие в Палестину в те времена было трудным и опасным, поэтому паломники нуждались в отдыхе и лечении. Так в Иерусалиме и на пути в Святую Землю стали возникать монастыри и госпиции[7] для паломников.
В VII веке Палестину захватили арабы, однако на паломников это не повлияло, потому что первые арабские правители терпимо относились к чужой религии. В летописях сказано, что Гарун ар-Рашид даже прислал в подарок Карлу Великому ключи от храма Гроба Господня и слона, которого франки увидели впервые в жизни. Карл был несказанно удивлён странным зверем и приказал наилучшим образом ухаживать за ним, но слон вскоре издох – то ли в Европе для него было холодновато, то ли потому, что никто не знал, чем его кормить. Почему-то считали, что такое большое животное должно быть хищником, а бедный слон упорно отказывался от мяса самых лучших сортов…
– А за счёт чего в Палестине существовали христианские монастыри и госпиции? – спросил я.
– За счёт пожертвований, – ответил брат Дамиан. – Паломники ведь платили за лечение, проживание и еду. Бедняки копили на паломничество всю жизнь, а богатые надеялись таким образом купить пропуск в Царствие небесное.
Поскольку количество паломников неуклонно росло, монастыри богатели. Но вскоре всё изменилось. В XI веке войска византийского императора Романа IV Диогена в битве при Манцикерте были разгромлены турками-сельджуками, а сам Роман был ранен и попал в плен. Из огромной армии императора профессиональные воины-византийцы составляли только малую часть, остальные были обычными наёмниками.
Сражение поначалу складывалось благополучно для византийцев, но его ход переломило двойное предательство: сначала наёмники переметнулись на сторону сельджуков, а потом командир арьергарда византийцев Андроник Дука увёл свои отряды с поля боя. Когда весть о поражении достигла столицы, царедворцы объявили Романа низложенным и возвели на престол его пасынка. Роман пытался вернуть престол, но потерпел несколько поражений. В обмен на обещание постричься в монахи ему пообещали безопасность, но обманули. Он был ослеплён и вскоре умер.
Поражение под Манцикертом стало началом конца Византийской империи и открыло туркам путь в Малую Азию. Они напали на Иерусалим и вырезали гарнизон халифа. Госпиции были разграблены, а многие христиане убиты, однако храм Гроба Господня турки не тронули, ведь тогда они бы лишились доходов от паломников. Но сельджуки, в отличие от арабов, не были веротерпимыми, и христианам в Палестине пришлось туго.
Вообще, это было странное время. Папский трон шатался. На престол святого Петра претендовали одновременно два, а то и три человека, появлялись и исчезали антипапы. Разобраться в этой религиозной и политической чехарде было нелегко даже в столицах европейских государств, а что говорить о Иерусалиме? Нередко случалось так, что письмо из Палестины, адресованное одному папе, попадало в руки уже совершенно другого понтифика.
До середины XI века папами избирались немцы, ставленники Священной Римской империи. Это не нравилось римской аристократии, и, в конце концов, тиара перешла к выходцу из семьи эльзасских графов, принявшему имя Льва IX. Именно при нём произошла Великая Схизма, то есть разделение христианства на Западный и Восточный обряды. Затем после нескольких бесцветных пап на престол вступил Гильдебранд, принявший имя Григория VII. Это был один из величайших понтификов за всю историю христианства.
Принято считать, что орден госпитальеров возник и оформился как раз в этот смутный исторический период, то есть во второй половине XI века, хотя на самом деле, его зачатки, по-видимому, существовали гораздо раньше. Орденские историки не любят об этом говорить, ограничиваясь фразой «Истоки ордена святого Иоанна Иерусалимского не вполне ясны». Но это неправда. Всё дело в том, что до XI века госпитальеры подчинялись Константинопольскому патриарху, а это разрушает образ ордена как чисто католического.
– Вы не очень-то доброжелательны к официальной истории госпитальеров, – заметил я. – Не любите высокоучёных братьев-историков?
– Не люблю враньё, – отрезал брат Дамиан и продолжил: – Официальная история ордена начинается с того времени, когда братство возглавлял Герард де Торн. О нём, в общем-то, мало что известно, сохранились только легенды. Брат Герард был причислен к лику блаженных, он особо почитается в ордене, ему написана молитва. За всё время существования ордена было канонизировано двенадцать его членов, Герард был первым. Он считается как бы собственным святым госпитальеров. Но о его трудах – в следующий раз, что-то я устал, простите.
5
Коллегиум (лат. collegium – «товарищество, содружество») – своеобразное иезуитское закрытое учебное заведение.
6
Oxigen (англ.) – кислород; Nurse (англ.) – медсестра.
7
Госпиции (лат. Hospitium, гостеприимство) – странноприимные дома. Отсюда же происходит слово «госпиталь».