Читать книгу Синдром Линнея - Михаил Квадратов - Страница 6

Невменяемость утренняя и невменяемость вечерняя – разные вещи.

Утром всё непонятно. Просыпание спьяну в чужом месте – дело особенное. В разных местах просыпания, в разных состояниях и в разное время года последовательность предметов, о которых в холодном поту вспоминаешь, разная. Или – паспорт, деньги, одежда. Или – очки, телефон, сигареты. Или – шапка, ботинки, рюкзак. Где я, где выключатель. Это кровать или скамейка в парке? Почему никого нет? Иногда слышны звуки взлетающего самолета или звуки бушующего океана за стеной. Правда, чаще всего оказывается, что проснулся всё-таки дома.

Утром пробиваешься сквозь комплекс вины, вспоминаешь ночной бред – стыдно, сладко, так в детстве припадаешь к царапинам крашенного изнутри окна в душевой заводского женского общежития: что-то мелькает, возбуждённое воображение рисует картины, от которых сводит голову, во рту пересыхает; а там, в душевой, скорее всего, уборщица перепрятывает найденные деньги.

Утром можешь посмотреть в зеркало – ну что, смотри, иногда интересно. А вдруг там не ты? Вот это круглое, неподвижное, ради серьёзности – твоё лицо, одна из поверхностей головы. Ты, конечно, смотришь себе в глаза. Да, это сеанс самопознания. Если смотришь на щёки – самопознание уже не метафизическое, а гигиеническое или диетологическое. Смотришь – насколько опухло лицо, или – нет ли чужой туши, помады, просто еды, настоящей или прошлой, царапин, проверяешь, как там зубы. Ещё можно двигать глазами, и картина будет двоиться. Потом надо посмотреть, а что это там, за спиной. Стены, батареи, книги – нет, не то. Смотреть, что там ещё. И ведь есть. Нет, показалось. Есть, есть. Что значит – не верить своим глазам? Верь.

Мистика преследовала Скорбова.

Это были не традиционные черти и крокодилы, которые приходят во время белой горячки. Нет, стадия алкоголизма его была не такова. Он выпивал много за один раз, и при этом достигались интересные психологические эффекты. Но не очень часто, поэтому органического разрушения структур головного мозга не происходило, организм держался.

Так вот, однажды к нему пристала опасная, но изысканная теория, которой он следовал, если вспоминал про неё. Это был доморощенный извод тёмного гностицизма; кто-то рассказал ему, по пьяни, что такое есть. Данное учение его заинтересовало, он порывался поработать с первоисточниками, но всегда было не с руки, некогда, поэтому ничего не прочитал. Но когда по телевизору что-то слышал про гностицизм, делал важное лицо, хмыкал и говорил: «Да, это про нас. Да, наша мать – София. Да, проклятая материя пленила её».

Будучи чрезмерно пьяным, он ненавидел вещи как часть материи, которая есть зло. Но испытывал любовь к людям. Ведь он знал, что внутри каждого человека есть божья искра, которую всосала жадная материя человеческого тела и не отпускает. И от этого ещё сильнее становилось отвращение к предметам, которые Скорбов произвольно трактовал как куски мёртвой материи.

Во время потребления алкоголя, после определённого полустакана, сознание меняется местами с подсознанием. Так в детстве проворачивалась коварная дощечка подростка N. Угрюмый соседский подросток N ловил крыс. Во дворе трёхэтажного дома стоял сарай, в сарае жил поросёнок, крысы воровали его корм. В старую стиральную машину вместо крышки прилаживалась вращающаяся фанерка с приманкой, и когда крыса прыгала туда, чтобы схватить сухарь, дощечка переворачивалась, так что крыса падала на торчащие внутри бачка специально наточенные гвозди.

Высокая концентрация алкоголя в крови – переключатель, изменяющий поведение. Скорбов становился другим. В разное время он совершил много опасных и глупых действий, об этом рассказывали другие, сам он не очень помнил:

– разбил о потолок банку с маринованными огурцами;

– попытался приклеить праздничный торт к потолку, подбросив его вверх. Но крем был недолжной консистенции, и торт упал обратно на стол;

– выкинул в форточку будильник, утром не смог его найти на улице, и было плохо, ведь не мог вставать на работу по звонку;

– попытался выкинуть в форточку магнитофон, но тот в форточку не пролез;

– четырьмя ударами об асфальт заставил замолчать свой мобильный телефон;

– пытался разбить очки, ударяя их о пол, но не смог и был вынужден растоптать;

– пытался разбить о пол пепельницу из толстого чешского стекла, но это оказалось чрезвычайно сложным делом, на которое у него ушло целых два часа;

– выкинул с последнего этажа пляжные тапочки;

– разбил кофемолку.

Крупные вещи в состоянии сильного опьянения он просто не замечал, поэтому не трогал.

За такое поведение очень стыдно только на утро. А ближе к ночи не очень понимаешь, кто ты такой. Сознание угасает и просыпается. Мысли всплывают, потревоженные, отравленные и бессильные, возвращаются в тёплый ил подсознания, на их месте появляются новые, ещё более нелепые.

Одно время у него появился силикатный белый кирпич, который Скорбов царапал разными предметами, пытаясь стереть кирпич в пыль. Он поставил себе такую задачу. В зависимости от тяжести опьянения инструменты были от деревянной зубочистки до кухонного ножа. Но запрещённых приёмов не применял – не бил по кирпичу молотком и не подкладывал под асфальтовый каток, когда тот движется по каменной поверхности. Неизвестно, насколько стёрся в пыль кирпич – однажды он просто пропал, видимо, выкинули товарищи, посчитав занятие собутыльника не очень здоровым. Поэтому последнее время Скорбов разлюбил выпивать в компании и всё чаще сидел один. Но когда напивался в одиночку, у него практически отсутствовала ненависть к вещам. Ведь её некому было демонстрировать. Скорее всего такая нелюбовь была наносной и показной. Он так и не стал настоящим тёмным гностиком.