Читать книгу Самшитовый лес - Михаил Леонидович Анчаров - Страница 8

Свист и скрежет огромного пространства врываются в нашу квартиру. Это я у себя в комнате настраиваю новенький приемник. Мама сидит в столовой одна, опустив голову. Отца нет.

Раздается звонок в дверь.

Я поднимаюсь и бегу к дверям.

– Папа пришел, – бросаю я на ходу.

Мама поднимает голову и смотрит в коридор. Я отворяю дверь и отступаю назад. Это пришла Шура, нарядная и красивая.

Мама побледнела и встала со стула. Шура медленно пошла к ней и остановилась.

– Николая Сергеевича нет… – говорит мама.

– Я к вам, Вера Петровна. Поздравьте меня… – говорит Шура. – Я выхожу замуж… Дороги наши расходятся… Не думайте ничего плохого… Николай Сергеевич – святой человек.

Мама обняла ее за плечи и заплакала.

И тут опять раздается звонок в дверь.

Мама идет открывать. Входит отец, Шура отшатывается к вешалке.

Отец бледен и пьян. Никто никогда не видел его пьяным. Бедный пьяный святой. Так была спасена наша семья. Потому что Шура любила нас всех, бывшая Шурка-певица стала комсомольским работником, время было тревожное, и Шурке-певице было не до песен.

С этого момента я много думал о святости. Иногда я думал о ней так, иногда этак. Одно время я даже думал, что святость – это храбрость от трусости. Потом я отказался от этой мысли и стал только спрашивать: а что такое святость? Детский вопрос, правда? Но потом я понял, я понял, что вопросы называются детскими, когда на них взрослые ответить не могут.

– А-а… Шура? – говорит отец, держась за притолоку. – Поздравляю вас. Вы выходите замуж… Это хорошо…

Мама смотрит то на Шуру, то на отца. Рот Шурки-певицы улыбается, а глаза горят черным огнем.

– Что-то я хотел сказать… – говорит отец.

Он сдвигает на затылок фуражку и трет потный лоб.

– Ах да… как это у вас там в Испании? Любовь свободна, мир чаруя, законов всех она сильней… – говорит он.

Он качнулся.

Шура кинулась к нему.

Но он отстранил ее и прошел в детскую. Так называлась моя комната.

Мать провожает отца взглядом и оборачивается. Шурка-певица беззвучно рыдает и кусает белые костяшки пальцев, стиснутых в кулаки, и старается не закричать.

Потом она уходит, и дверь тихо щелкает английским замком.

Я сижу у приемника, положив на него щеку.

Отец подходит и опускает руку мне на плечо.

– А Испанию можно поймать? – спрашивает он бесцветным, картонным каким-то голосом, и лицо у него белое-белое. – Отличная страна.

– Можно, – говорю я.

Я кручу ручку настройки, и свист и скрежет опять врываются в нашу тихую квартиру.

Потом голос диктора сказал внятно и раздельно несколько слов по-испански. Музыки не было.

Назавтра эти слова были напечатаны по-русски во всех газетах:

«Вчера ночью в Испании начался фашистский мятеж».