Читать книгу Точка Невозврата - Михаил Макаров - Страница 30

Получив прямое попадание в бронеплощадку, «Витязь» встал на ремонт в Курском депо. Громоздкую черепаху облепили слесари в брезентовых фартуках. Им помогали, предостерегая от саботажа, чины команды. В две смены трещала сварка, разбрызгивая снопы искр. Ухали пудовые кувалды, раскалёнными клёпками сшивая броневые плиты. Артиллеристы возились с заклинившим орудием, в турелях были заменены повреждённые «максимки».

И уже одиннадцатого октября «Витязь» работал у станции Стишь под адским огнём артиллерии, вплоть до шестидюймового калибра. Благодаря непрестанному маневрированию обошлись минимальным уроном – осколки посекли паровоз и покурочили контрольную площадку. Людских потерь на сей раз не имели.

На следующее утро бронепоезд вновь был вызван на позицию. Поднятая по тревоге команда не успела позавтракать, перекусывали на скорую руку в пути следования. Старший офицер Решетов метко тюкнул сваренным вкрутую яйцом об угол снарядного ящика, проворно очистил скорлупу. Мутная жидкость, плескавшая в кружке подполковника, распространяла амбре сивухи.

– Напрасно пренебрегаете, поручик, – предпринял Решетов повторную попытку обрести соратника. – Эликсир бодрости, слово «михайлона»[119]!

Поручик Воротынский, обладатель фатовских усиков и моднейших бачков, инспектировал физиономию в карманном зеркальце, с досадой ощупывая проступившую на подбородке неряшливую щетину.

– Увольте, Пал Палыч, – отозвался он капризно. – Целый день предстоит нам стрелять, а от вашего эликсира пятью пять – сорок девять выходит. Какой тут коэффициент удаления рассчитаешь?

– На прямую наводку выкатим, тригонометрия не понадобится… Ну-с, за раненых, за пленных, за дам и за нас, военных! – пробормотал скороговоркою подполковник, выдохнул в сторону и решительно влил в себя содержимое кружки. – Лютая зара-аза!

Спешный выход на фронт был обусловлен аварией недавно сформированного лёгкого бронепоезда «Гром победы».

– Какой неудачный дебют, Владюша, – прожевав яйцо, Решетов оторвал от пучка зелёного лука стрелку, сложил вдвое, сунул в рот. – Какая бездарность!

Впрочем, поносить командиров «Грома» он раздумал и стал в лицах представлять вчерашнюю беседу с контрразведчиками. У подполковника, как у истого артиллериста, наличествовали проблемы со слухом, после недавней контузии обострившиеся. Сам того не замечая, он был громогласен.

– Прикатила из Харькова тыловая колбаса – надушенная, наглаженная! На авто! Клаксоном квакает! С помпой! Капитанишка, а гонору, будто у полного генерала! И с налёту пытается меня… Меня-а! – подполковник задрал кверху толстый палец с чёрной каймой под ногтем. – Отцукать как приготовишку! За какого-то прощелыгу осважника, которого при эвакуации Орла я совершенно обоснованно приказал сунуть в холодную! Помните, Владислав, ту историю с географией?

– Смутно.

– Вот и я из головы выкинул. А капитан этот нудит, хуже комара. Якобы осваг был их тайный курьер и вёз разведку. Я извилины напрягаю и даю обстоятельный ответ. Осадите, говорю, любезный, про курьера не ведаю, но вот злоумышленника, угрожавшего… отставить, намеревавшегося взорвать нашу славную бастилию на колёсах, припоминаю отчётливо!

– Он, напротив, предупредил о взрыве, – поручик сосредоточенно пытался налить из чайника кипятку и не расплескать.

Разогнавшийся после Малоархангельска бронепоезд дёргался на стыках рельсов как припадочный.

– Вас, Владик, я вижу, память подводит. Удивительно, как вы в училище дифференциальное и интегральное исчисления одолели-с. Документы у хлюста того были явной липой, а морда – самая жидокомиссарская. По уму его стоило прислонить к стенке, но вы знаете, я не любитель руки марать. Контрразведка выслушала, басы умерила, принялась тихой сапой скрадывать. «Поймите правильно, господин полковник. Каждый из нас борется с гидрой большевизма на своём посту, господин полковник». Тьфу ты, в бога, в душу и в кузину-суфражистку[120]! Будто я намедни из яйца вылупился. Вот из этого! – Решетов хлопнул о переборку новое яичко.

В простенке, где недавно красовался пропагандистко-порнографический коллаж, созданный талантами старшего офицера, сиротливо краснела открытка. На ней усталый африканский слон держал в хоботе бутылку. Надпись поясняла, что в ёмкости «КОНЬЯКЪ. АКЦ. ОБЩ. С. С. ТАМАЗОВА ВЪ КИЗЛЯРЕ». Знаменитую композицию, как и другую внутреннюю отделку, уничтожил пожар, вызванный вражеской гранатой.

Вздохнув по загубленной красоте, Пал Палыч продолжил рассказ. Капитан контрразведки, сколько ни бился, не смог заставить его признать неправомерность ареста осважника. Тогда сыскач принялся выспрашивать про имущество своего человека. Подполковник твёрдо заявил: «Не ведаю». На это контрразведчик извлёк из портфеля показания прапорщика Садова, в которых последний собственноручно изложил, как поделили скарб задержанного.

– Естественно, я втолковал ему понятие трофея, чтоб он нас мародёрами не выставил, – Решетов вытер руки поданным ординарцем рушником, взялся за портсигар.

– Чем всё кончилось? – Воротынскому история наскучила, но старшего в должности и чине надлежало слушать.

– Не егозите, поручик. Сейчас будет самое занятное. Он к часам репьём приклеился. На черта они ему сдались, спрашивается? Дешёвка! Одно название, что «Qualite Breguet». Пришлось озвучить, что упомянутыми часами был награждён старший фейерверкер Куликов, вскорости смертельно раненный в бою…

– А Рома-то как? Возвращаться собирается?

– Садов? Болваном будет Ромуальд, ежели пару месяцев не прокантуется в тылу.

– Кость у него всё же задета?

– Откуда я знаю, поручик? Что у вас за скверная привычка – перебивать? Ну, так вот, м-м-м… На чём я осёкся? Ага… капитан от меня не отстаёт. Допытывается, где мы фейерверкера эвакуировали, кому передали… А мне таить нечего. На Становом Колодезе, говорю, определили на перевязочный пункт первого Корниловского. Там Ерофей Захарович и преставился, упокой, господи, его грешную душу. Как думаете, Владислав, из-за чего такой сыр-бор?

– Ума не приложу, – Воротынский открыл лючок амбразуры, пригляделся. – Подходим, господин полковник.

– Все по местам! – Решетов преобразился, решительно растёр окурок в жестянке из-под консервов, занял место в командирской рубке.

«Витязь» замер в лесопосадке, не доезжая до станции Стишь. Здесь железная дорога плавным изгибом уходила влево. Пункт для скрытого наблюдения был подходящ.

«Гром Победы» сошёл с рельсов у входного семафора. Съехавшая задняя площадка косо громоздилась на насыпи. Следующий вагон, стащенный с путей наполовину, опасно накренился. Ствол установленной в нём пушки, защищённой бронёй спереди и с боков, уткнулся в гравий. На откосе виднелась глубокая борозда, вспаханная дулом, пока бронепоезд тормозил до полной остановки.

– Как их угораздило? Мы тут вчера раскатывали как на салазках, – старший офицер прилип к «цейссу».

Поручик Воротынский предположил, что ночью рельсы рванули пироксилином красные диверсионеры.

– Охранением следовало озаботиться, – Решетов оторвался от бинокля, энергично тряхнул головой, отчего мотнулись толстые щёки. – План действий утверждаю следующий…

Работам по поднятию потерпевшего крушение состава способствовал клочковатый туман, расползшийся из оврага. Сегодня на смену утренним заморозкам, к которым за последнюю неделю привыкли, нежданно пришло тепло. Напитавшийся осенней влагой чернозём отдавал его густым едким испарением.

Хаотичный огонь большевистских батарей был рассчитан на противника со слабыми нервами. Также вслепую отвечала трёхдюймовка «Витязя». Полувагон с тяжёлым «Канэ» в вылазке не участвовал, остался с базой в Курске. Воротынский увлечённо палил на звук, используя таблицы стрельб. Примерно час спустя вражеский обстрел ослаб, что было отнесено поручиком на свой счёт.

Старший офицер по возвращении с места аварии курил папиросу за папиросой, беспокоясь возможностью налёта красной конницы.

– От этого самовара один геморрой, – брюзжал он. – Одет в котельное железо, которое только от пули и спасёт. Команда – всякий гад на свой лад, половина гимназисты, маменькины сынки. На домкрат уставились как козёл на новые ворота!

Общими усилиями удалось залатать пути и затащить на рельсы пушечный вагон. Исковерканную контрольную площадку кувырнули под откос.

Лишь только спасительный туман поредел, разрывы вражеских снарядов стали опасными. В бессчётный раз за последние дни на станцию двинулись красные. Стишь торчала в их горле костью. Отсюда добровольцы всерьёз угрожали Орлу. Атаку вели полки Эстонской дивизии и части девятой стрелковой дивизии Петра Солодухина. Корниловцы, получившие на этот день наступательные задачи, вынужденно встали в оборону. У советских войск вновь было большое превосходство в числе. Довольно легко эстонцы овладели деревней Михайловкой, расположенной в пределах видимости станции.

Третий Корниловский ударный полк предпринял контратаку, которая вряд ли бы удалась без поддержки «Витязя» и «Грома победы». Бронепоезда вынеслись на линию цепей неприятеля, открыв губительный фланговый огонь из пулемётов. Не имея под рукой тяжёлой артиллерии, красные были бессильны против броневиков. Кроме того, действия их колонн оказались нескоординированными. До сумерек ударники вернули Михайловку. Большевики, учитывая свои ошибки, провели перегруппировку, подчинив в оперативном плане вторую бригаду Солодухина эстонцам. Но тем временем стемнело, активные действия на раскисшей пашне под хлынувшим дождём стали невозможными. Если не брать в расчёт несколько сотен трупов, усеявших поле, каждая из противоборствующих сторон осталась при своём.