Читать книгу Осударева дорога (сборник) - Михаил Пришвин - Страница 13

Управление строительством узла по-прежнему оставалось в Надвоицах, но работы по заготовке лесных материалов велись на той стороне Выга. И туда, на ту сторону, и оттуда сюда, в Надвоицы, с утра до ночи ходили паром и карбасы, а кроме того, воздушным путем по тросам перебегала грузовая тележка.

Однажды вечером, поздно возвращаясь с той стороны, Зуек приметил: тележка, вероятно, для ремонта, была снята, ролики оставались на тросах. Хорошо подумав об этом, Зуек пришел в контору и улегся на лавочку на своем месте в передней. В этот раз он не мог заснуть сразу, ему мешали разные впечатления, проплывающие, как кораблики по теплому морю. Так в прежнем своем виде, как прекрасная Марья Моревна, проплыла Уланова, и могучий начальник Сутулов, и черный карбас с черепами бабушки, и бородатый дедушка, и какие-то китайцы желтые с черными косами, и вслед за китайскими косами белые лошадиные хвосты. И среди них он ищет единственный, опасный для счастья Сутулова.

Одну бы минуточку задержать проплывающие хвосты, но ничего самому задержать невозможно, и загадочный хвост вместе со всеми куда-то ушел. Но тут как раз и пришло то любезное место на живой воде, из-за чего и проплывали все эти кораблики: это была грузовая тележка, пробегающая по тросам за Выг.

Оказалось, при переправе через Выг он заметил эти ролики, и ему на другой день захотелось прицепиться к ним и перенестись через Выг на вытянутых руках, как в тележке.

Всю ночь он переносился по воздуху на роликах с одного берега на другой или, может быть, так пригрезилось в одно мгновение перед тем, как пробудиться, что всю ночь он катался.

Но проснулся он рано, как это ему и надо было, до начала работ, когда, бывает, и сами сторожа еще спят крепким утренним сном. И как только открыл глаза, прямо же ухватился за эту мысль, как за ролики: ему надо бежать туда поскорее, пока не проснулись.

Неслышно он выкрался из управления, оглянулся – не смотрит ли кто – и пустился бежать туда, где ходила тележка. Неподалеку от роликов на штабелях леса шкуреного, склонив голову, дремал ночной сторож. Ролики были закинуты так, чтобы не могли сами укатиться на ту сторону. Зуек умело выправил их, попробовал, примерился, схватился, разбежался…

– Держи, держи! – закричал сторож.

Но Зуек в это время со всего разбега скакнул, поджал ноги и полетел.

– Держи, держи! – кричал сторож.

И на другой стороне, кому сторож кричал, услыхал.

Плохо бы кончилось это путешествие Зуйка по воздуху на роликах через Выг, если бы на помощь ему не пришел старый, заросший волосами Куприяныч. Случилось так, что в эту ночь старику не спалось и он рано своим бродяжьим способом неслышно выполз из палатки с чайником в руке и развел теплинку на берегу Выга.

Тихо было в воздухе, тонкой синей струйкой дымок потянулся вверх. Бродяга, умыв лицо, не вытер его и, весь в росе, делая рожи кому-то, подобные нашей улыбке, со своим бормотанием стал поджаривать корочку черного хлеба. Невидимые струйки в дыму дрожали, обнимаясь теплом, и от этого сквозь них казалось, весь мир там дрожит, колышется, и дружно все сходится в блаженстве бродяги за утренним чаем. Но вдруг, как это редко бывает у людей, но все-таки и бывает, кончики ушей Куприяныча дрогнули и повелись, как у собаки, на ту сторону за Выг.

– Держи, держи! – кричал сторож.

Куприяныч поднял глаза на шум роликов.

По воздуху несся мальчик, сжимая посинелыми от напряжения руками толстый витой стальной трос.

– Держи, держи! – кричал сторож.

– Держу! – ответил Куприяныч сторожу.

Куприяныч вскочил, выждал с расчетом, напустил и, вдруг прыгнув высоко, как заяц, схватил в воздухе мальчика и повалился с ним вместе на мягкий мох рядом с костром.

Бродяга все на свете видал. И теперь, поймав мальчика, вернулся к чаю с таким видом, как будто он каждый день таких ловит и это его самое привычное дело.

А Зуек сидел рядом смущенный и как бы с толку сбитый: видно, путешествие на роликах ему было не так приятно, как оно казалось во сне. И особенно неприятно было, что его, курьера начальника, имеющего власть над всем узлом, поймал какой-то старик со звериным лицом.

Он сидел дикарем и молчал.

– Откуда ты взялся, пацан? – спросил Куприяныч.

– Какой тебе я пацан? – ответил Зуек.

– Кто же ты?

– Я курьер начальника узла.

Куприяныч немного откинулся назад, поглядел на мальчика без шутки и с таким видом, как будто в первый раз в жизни видит курьера и теперь ему надо что-то еще понять и вести себя, как подобает вести с курьером.

– Чего же ты так рано прилетел? – спросил Куприяныч.

– А тебя не спросил, – ответил Зуек. – Вот вздумал с тобой чаю напиться и прилетел.

– Дело! – сказал Куприяныч. – Пить так пить. Я люблю с утра брюхо попарить. Выпьешь горяченького – душка-то и повеселеет.

– Какая это душка у тебя?

– А птичка есть такая у каждого человека.

– Птичка?

– Ну да, птичка. Слышу рано: «пик-пик!»

– И что?

– Ничего… «пик-пик!», а я понимаю, это Пикалка зовет меня: «Ты бы, – пищит, – Куприяныч, чайку заварил, брюхо попарил». – «Матушка, – отвечаю, – рад бы, вот как рад бы был чайку заварить, да где же я себе чай достану?» Тихонечко нащупал свой чайник, выполз на волю, оглянулся, нет ли кого? Нарвал с кочки брусничного листу, корочку хлеба поджарил, заварил. На-ка, хлебни нашего чаю, пацан!

– А птичка улетела? – спросил Зуек.

– Какое тебе улетела! Эта птичка, милок, всегда со мной. Я брюхо парю, а птичка веселеет, поет и поет.

В это время по железной бочке ударили, а после того заревело радио:

– Вставайте, вставайте!

– Ну, милок, – сказал Куприяныч, – надо на поверку идти, прощай, друг!

– Погоди, – попросил Зуек, – скажи мне, куда ты теперь?

– А к своим, вон они выходят: это олонецкие. А вон рядом со знаменами выстраиваются – это орловские, там вон рязанские, там, гляди, татары лезут казанские, китайцы, корейцы. Я всю землю нашу обошел и лучше не нашел земли, где сам родился. Наши олонецкие сплавщики, по лесу лучше их нет. Пойду им помогать лес шкурить.

– А птичка?

– Со мной полетит.

– И птичка с тобой тоже шкурит?

– Нет, птичка моя не шкурит, а поет и меня утешает. Вот я и не злобствую и спокойно дожидаюсь своего срока.

– Какого это срока?

– Своего сроку дожидаюсь, какой есть у каждого человека. Придет мой срок, – и я опять в лес.

– И там хорошо тебе будет?

– Но-о!

– И птичка с тобой полетит?

– Там птиц много всяких, там им нечего нас утешать: там мы цари.

– И можно там приказывать птицам?

– Можно.

– И что им можно приказывать?

– Все, что только захочется.

– И все нас слушают?

– Но-о!

– И не работают?

– Милок, я же русским языком сказал: мы там цари.

Куприяныч остатки брусничного и хлебного чая вылил на огонь, затоптал и неторопливо пошел.

А к берегу на карбасе подплыл Сутулов и начал подниматься вверх с камня на камень на то свое место, откуда ему была видна вся работа в лесу. Зуек подбежал к нему и тоже медленно стал подниматься за ним выше и выше с камня на камень, пока наконец Сутулов не остановился и не воткнул свою палочку в торф, обнимающий карельские скалы, как шубой.

Внизу выстраивались со знаменами, шли шеренги на места, брались за топоры, за пилы, а прорабы каждому указывали его назначение.

– Ты, Иван Дешевый, – говорил один прораб, – иди вон туда, к Лисьим норам; ты, Рудольф, с урками в Камень; ты, старик Волков, веди свою бригаду на Бараний Лоб.

И так потом дальше от бригадиров каждый узнавал свое место. Они обращались к каждому отдельно, а музыка гремела для всех.

И так начался и загремел рабочий день надвоицкого узла Беломорско-Балтийского канала.