Читать книгу Сердце Арктики - Михаил Шторм - Страница 9

Холодное медное солнце висело над горизонтом, не имея сил и желания подняться повыше. Длинные тени, тянущиеся по грифельной земле, казались нарисованными чем-то черным. На взлетной полосе прогревал двигатели самолет, гудя, как рассерженный жук. Возле него деловито сновали техники в оранжевых комбинезонах. Из их ртов вырывались клубы пара, хотя по местным меркам было тепло. Весна как-никак. Полярная, правда.

Вокруг шестерки путешественников, рассевшихся на автокаре с багажом, бродили и лежали местные собаки, пушистые, но вовсе не такие уютные и миролюбивые, какими казались.

Самолет, нагудевшись вдосталь, пробежался по бетону, подпрыгнул и полетел на юг, блестя на солнце. Пилот вертолета в кожанке с меховым воротником призывно помахал рукой, приглашая на посадку.

Вертолет был выкрашен в ярко-оранжевый цвет, чтобы было видно издали. Еще не запущенные лопасти вяло провисали и покачивались на ветру. Полозья твердо стояли на бетонном покрытии. Не верилось, что эта тяжелая стальная машина способна подняться в воздух.

– Никто ничего не забыл? – осведомился Алекс, когда началась погрузка. – Возвращаться не будем.

– Я почему-то вспомнил школу, – признался Быков. – Когда я говорил, что забыл дневник дома, учителя обычно отвечали: «Лучше бы ты голову дома забыл».

– В моей школе – то же самое, – обрадовался Горбунков.

– И мне учителя про голову говорили, – сказала Катюша. – Их что, в педагогических институтах этому обучают?

– Или выдают им методички, – хихикнула Юлия.

Болтая, они не забывали сносить вещи к грузовому люку. Принимали их Алекс и Волоколамов, умело сооружая баррикаду в хвостовой части салона, где уже были составлены металлические бочки с горючим. Свои пуховики они сняли, чтобы не взмокнуть. Все остальные были в таких же. Легкие, почти невесомые, сшитые из тонкого материала, набитые специально обработанным пухом, они не боялись морозов и влаги, которая причиняет много неудобств покорителям Севера. Чтобы различать друг друга, когда лица будут закрыты от холода, каждый носил на груди яркую нашивку с именем.

Весь гардероб, как для мужчин, так и для женщин, подбирался Алексом, проведшим немало консультаций с опытными полярниками. Нижнее белье из хлопка дополнялось комплектами термобелья с добавлением шерсти мериносов, теплыми трикотажными штанами и такими же нательными рубахами с длинными рукавами. Шерстяные носки были длинные, как гольфы. Поверх этого надевались куртки и непродуваемые полукомбинезоны с молниями по бокам, упрощавшим кое-какие дела, которые время от времени приходится совершать людям, где бы они ни находились и чем бы ни занимались в остальное время.

На ногах путешественники носили высокие сапоги, выстланные внутри войлоком, а снаружи покрытые водонепроницаемой краской. На головах многослойные шапки, к которым в случае необходимости прилагались горнолыжные маски. Объемистые рукавицы были достаточно велики, чтобы натягивать их на толстые шерстяные перчатки.

Основную часть багажа занимали легкие, но громоздкие пластиковые санки, лыжи, палатки и тяжеленные спальные мешки с синтетическим наполнителем. Палатки были трехместные и представляли собой конструкции, раскладывающиеся в длинные матерчатые коконы. Ну и плюс ко всему этому рюкзаки и контейнеры со всякой всячиной, от ложек и до туалетной бумаги. Разумеется, каждое изделие было снабжено фирменным знаком, которые следовало снимать и давать крупным планом при любой возможности. Съемочная аппаратура грузилась и размещалась отдельно, вместе с мобильниками и ноутбуками, которые Алекс зачем-то распорядился сложить вместе. Персональную ответственность за всю эту технику нес Быков. Он и разместился возле бесценного груза, когда пришло время занимать места.

Вертолет оказался не таким шумным, как те, в которых ему доводилось летать, но громыхал изрядно, вынуждая пассажиров перекрикиваться, чтобы слышать друг-друга. Быков в общей сумбурной болтовне не участвовал, смотрел в окно на заснеженные ропаки и айсберги на темно-синей глади Ледовитого океана. Подтаявшие льдины, покрытые торосами, были зеленоватого или голубоватого цвета. Сверху были отчетливо видны зигзаги и молнии трещин, рассекающие их. Иногда гладкие поля с разводьями и полыньями сменялись участками воды, белыми от густой ледяной каши. Вертолету предстояло высадить путешественников там, где начнется достаточно толстый и прочный панцирь полярного льда. Лететь туда было километров триста.

– Мишка, смотрите, мишка! – восторженно закричала Катюша.

Быков прижался лбом к стеклу и увидел полярного медведя, удирающего от шумного вертолета. Был он не белый, а желтый, весь какой-то всклокоченный и неопрятный. Как только его крохотная фигурка скрылась из виду, внизу вновь потянулся однообразный безжизненный ландшафт.

– Как насчет того, чтобы отметить, Дима? – заговорщицки спросил подсевший рядом Горбунков.

– Что? – не понял Быков.

– Отметить.

Горбунков оглянулся в проход между креслами, над спинками которых синхронно покачивались головы товарищей.

– Надо бы в коллективе, – неуверенно сказал Быков.

– У меня чуть-чуть, на всех не хватит. Чисто символически.

Горбунков показал заманчиво блестящую фляжку, плоскую и выгнутую таким образом, чтобы было удобно носить на себе.

– Что там у тебя? – поинтересовался Быков. – Коньяк? Виски?

– Спирт. Медицинский. Разбавленный до семидесяти градусов, но шибает так, что будь здоров. – Горбунков извлек из кармана пуховика две маленькие баночки «коки». – Держи. Без запивания не обойтись.

– Не знаю, – пробормотал Быков.

Но все он знал. Потому что уже вскрыл жестянку и взял протянутую фляжку.

– Давай, – подбодрил его Горбунков. – За успех нашего похода, за дружбу и все такое…

Быков хлебнул. Спирт, хотя и разбавленный, обжег горло и полился внутрь расплавленной лавой. В желудке полыхнуло так, что отдалось в голове.

– Круто, – пробормотал Быков сипло.

Горбунков забрал флягу, но выпить не успел. Над ним, откуда ни возьмись, выросла фигура Алекса.

– Что вы себе позволяете, парни? – спросил он неприятным и каким-то отчужденным голосом.

– По глоточку, – сказал Горбунков.

– Судя по запаху, ты их уже немало успел сделать, – сухо произнес Алекс. – Если еще хоть раз повторится нечто в этом роде, я тебя вышвырну из экспедиции.

– Да брось ты, Сашка!

– Сам брось, Лешка!

Они уставились друг на друга, состязаясь в твердости и пронзительности взглядов.

Потом рука Алекса протянулась и выхватила фляжку у Горбункова.

– Еще запасы есть? – спросил он голосом, холодным, как Ледовитый океан, над которым они летели.

– Отдай! – потребовал Горбунков страшным шепотом.

Дальнейшее было столь неожиданным и невероятным, что у Быкова глаза полезли из орбит. Алекс вытянул перед собой злополучную фляжку и медленно смял ее в кулаке, словно она была сделана из жести, а не из нержавеющей стали. Действие сопровождалось хрустом и скрежетом.

– На! – Алекс бросил скомканную фляжку к ногам Горбункова. – Больше предупреждать не буду.

– У нас что, сухой закон?

– Да! И для тебя в первую очередь.

– Тогда мне с вами не по пути!

Вертолетный двигатель по-прежнему работал в полную силу, но голоса мужчин звучали достаточно громко, чтобы привлечь внимание всех, включая пилота.

– Что там у вас, парни? – спросил он по-английски.

– Nothing, – отрезал Горбунков. – Ничего. Смотри вперед, летчик. Тебя это не касается. Просто я выхожу.

– Эй! – нерешительно пробормотал Быков, когда товарищ решительно направился к двери и рывком открыл ее, впустив в салон поток морозного воздуха.

– Сиди, – велел ему Алекс. – Не дергайся. Пусть Алексей сам решает.

– Ты хоть представляешь, на какой высоте мы летим?

Не веря своим глазам, Быков смотрел на Горбункова, подавшегося вперед так, словно действительно готовился выпрыгнуть. Ветер трепал его черные волосы и раздувал пуховик. Путешественники следили за ним, не в силах вымолвить ни слова.

Постояв немного, Горбунков толкнул дверь обратно и вернулся на то же место, где сидел до этого в гордом одиночестве. Алекс тоже сел, отвернувшись от Юлии, набросившейся на него с вопросами. Быков посмотрел на искореженный кусок блестящего металла, тронул его ногой и подошел к Горбункову.

– Ты не против моего общества? Я весь зад отбил об ящик.

Горбунков пожал плечами, уставившись в окно.

Быков сел рядом, откашлялся и стал думать, что бы такого сказать, чтобы завести разговор на отвлеченную тему. Но первым заговорил Горбунков.

– Знаешь, что такое горная лавина? – спросил он. – Вот представь. Падает снег и ложится пушистым слоем на кручах. Метет, метет… На уступах вырастают неустойчивые белые козырьки. Потом оттепель. Образуется слоистая масса, способная прийти в движение даже от громкого голоса или падения снежного кома. Представил?

Вопрос не требовал ответа, потому что это был монолог, произносившийся тем невыразительным, механическим голосом, каким обычно говорят, чтобы скрыть эмоции.

– И тут – бах! – Горбунков позволил себе всплеснуть руками. – Все эти миллионы тонн, все эти миллиарды кубометров снега обрушиваются со скалы. Ты слышишь взрыв, подхваченный эхом, и видишь, как над тобой раздувается гигантский белый пузырь.

Это как взрыв колоссальной бомбы, Дима. Такой же разрушительной и мощной, как атомная, только радиации нет и радиус действия меньше. Лавина уничтожает и погребает все на своем пути: опоры, дороги, поселки. А впереди идет взрывная волна, способная обрушивать здания и опрокидывать вековые ели.

– Вы с Алексом… – начал Быков, но Горбунков раздраженно отмахнулся и продолжал:

– Когда лавина останавливается, воздушная волна еще долго катится дальше. Ты стоишь, смотришь, а тебя вдруг подхватывает, как песчинку и забрасывает в сугроб, откуда не так-то просто выбраться. Но ты выбираешься, потому что нужно спешить наверх. Ты своими глазами видел, как лавина накрыла ваш лагерь. В принципе, можно уже никуда не торопиться, но ты все равно бежишь, идешь, ползешь. Надежда на чудо. А вдруг?

– Только чуда не произошло, – закончил Горбунков мрачно. – Остановившись, лавина словно цементируется. Тот, кто выжил и остался под снегом, не может даже шевельнуться. От дыхания стенки вокруг головы как бы оплавляются, а лицо покрывается воздухонепроницаемой ледяной коркой. Такие лица были у Сашкиной Нилочки, у моей Галки, у всех наших. Словно стеклянные. А когда лед таял, казалось, что они…

Горбунков помолчал, судорожно глотая. Потом бесстрастно произнес:

– В тот день мы с Сашкой покинули лагерь, чтобы разжиться спиртным у соседей. У его невесты был день рождения, вот мы и решили отметить. После той трагедии мы дали зарок больше никогда не пить в экспедициях. А я сегодня сорвался. Черт знает, что на меня нашло.

Горбунков скривился, посопел и спросил:

– Думаешь, я не прыгнул потому, что испугался?

– Думаю, нет, – осторожно произнес Быков.

– Я не захотел подводить Сашку, – проворчал Горбунков. – Он мой друг. И, кроме того, он прав. Хотя выпить чертовски хочется.

Не дожидаясь ответа, он скрестил руки на груди, уронил голову на плечо и сделал вид, что заснул.